Бородач вскочил, зарычал, тряхнул руками – из-под рукавов до самых пальцев прокатился бирюзовый огонь – ш-ш-шах! – и ударил в груду летевшей на него тьмы.

От рассекшего воздух визга заложило уши. Галя захлебнулась воплем, рухнула в снег и уткнулась лицом в сверток. Малыш гукнул и завертел головой.

Она, может, так и торчала бы в снегу, но за локоть потянули – и она взмыла вверх, словно перышко.

В глазах черноволосого как будто до сих пор полыхали отголоски бирюзы, охватившей его руки.

Нет, серьезно, что было в этом распроклятом коньяке?..

До неприличия широченная грудь ходила ходуном. Застилая плечами весь белый свет, он заглянул в сверток и криво усмехнулся.

– Говорить не умеешь, а делать умеешь. Толк с тебя будет.

Галя шмыгнула носом. На глазах закипали слезы.

– Как думаете, меня скоро отпустит?..

Он сдвинул густые брови.

– Понимаете, я, кажется… Мне наверняка что-то подсунули…

Выходит, она не только ни на что не годная, но еще и безобразно невезучая. Потому что от трех глотков коньяка ни у кого не может быть таких галлюцинаций. Определенно, это был первый и последний раз, потому что нет, спасибо, больше нам такого не надо…

– Как есть чудная, – пробормотал он и совсем по-мальчишески сморщил нос. – Но смелая, не отнимешь.

Щеки подозрительно запекло. Галя покачала головой.

– Ничего я не смелая. Просто как можно… ребенка…

– Его Вит зовут, – бородач отшагнул в сторону, поднял топор. – Вроде же на одном из ваших языков «жизнь» означает.

Галя кивнула:

– На латыни.

– Его спасла, считай, жизнь спасла, понимаешь?

Глухая тишина таяла, в отдалении били куранты. Наступал новый год, новая жизнь…

Черноволосый кивнул туда, где совсем недавно завершилась схватка:

– Старый год ушел, высох, отпустил, издох. Не без помощи, конечно, – он ухмыльнулся, погладив рукоять топора, кивнул на сверток. – Новый пришел, тебе спасибо.

Галя уставилась на бородача, шмыгнула носом и прищурилась.

– Это что, какая-то метафора?