Игра с мечтой

Начался новый период. Я оставила работу и занималась только ребёнком. Сын начал ходить, и в квартире, загроможденной вещами трёх семей, за ним нужно было следить безотрывно, так как ему хотелось открыть каждый ящик, доступный по росту, и вывалить из него всё для детального изучения. Хорошо, что наступило лето, и я предпочитала больше времени проводить на улице. Коля всегда помогал мне после прихода с работы. И, если бы не постоянные стычки из-за каких-то мелочей (так мне тогда казалось), мы бы жили хорошо. Но ему, приученному к идеальному порядку и вкусной еде, было тяжело смириться, что я никак не освою готовку, и в квартире кавардак. Он понимал и не придирался к беспорядку, который устраивал сын. Но понять, почему в шкафах наверху царит бедлам, а бельё всё в пятнах от того, что я стираю белое с тёмным вместе, без сортировки, он отказывался. В общем-то, по делу, но мне-то было всего девятнадцать.

В доме у мамы с папой было принято заниматься, чем любишь, так было удобно всем. В результате, готовила и стирала мама. Я гладила и выносила мусор, так как любила гулять и чаще других выходила из дома. Сестра Света, наоборот, была домоседка, и шуршала по шкафам, наводя в них порядок. Папина обязанность была пылесосить. Из-за такого разделения труда я оказалась не слишком хорошо подготовлена к семейной жизни. И если в присутствии свекрови это не бросалось в глаза, то теперь всё вылезло наружу.

Но пусть кинет в меня камень тот, кто сам без греха.^[11] К Коле тоже можно было придраться. Он не убирал посуду со стола в раковину, так как привык, что это делала мама. Он мог сбросить одежду, где попало, после работы, так как мама приучила его, что уберёт она. Он вовсе не был грязнулей, но и устойчивых привычек к порядку у него не было. Ведь Коля и сам мог бы рассортировать своё бельё, раз понимал, что я не придаю этому должного значения, мог бы хотя бы свои вещи аккуратно раскладывать, куда ему надо. Но он предпочитал всему этому меня обучить, пользуясь не наглядным примером, а чтением лекций. Поэтому и происходили стычки. Приступы гнева мужа тоже изредка посещали, но теперь уже его вид – с побелевшими губами, со сверкающими, слегка навыкате глазами и голос более, чем громкий, резко и отрывисто произносящий обидные слова, – меня так сильно, как в первый раз, не шокировали. Ведь я тогда приняла решение, понимая, что всё это будет присутствовать в моей жизни. В такие моменты я «выставляла стену»: смотрела ему в лицо, вроде, как участвовала в ситуации, а сама думала о нейтральных или даже приятных вещах.

Осенью возвратилась свекровь, и я опять устроилась на работу. Жизнь потекла по прежнему руслу. Сын меня радовал. Он и лицам был похож на меня, и темпераментом. Вовка редко капризничал, без дела не плакал, был улыбчивым, хорошо спал и ел. В общем, что любой маме ещё нужно? Мы стали иногда выбираться в гости втроём. Ездили к отцу, где Вовка мог поиграть со Светиной дочкой, а мы сменить атмосферу, в которой жили целыми днями. Для Коли, впрочем, это не было так важно, как для меня. Он же ходил на работу, у него там было общение. Его чуть подняли в должности, прибавили зарплату, но было понятно, что для того, чтобы расти дальше, нужно высшее образование. А вот мне постоянное пребывание среди одних и тех же лиц – своей семьи, Колиной сестры с мужем и соседей по коммуналке – было настолько рутинным, что приезд к отцу, где я провела свои беззаботные школьные годы, становился глотком свежего воздуха. Здесь неподалёку по-прежнему жили Ксения и Женя. У Жени, наконец, наметилась свадьба, а Ксения вот-вот ожидала ребёнка. Иногда я, видя, что Коля хорошо ладит с моим папой, оставляла их и шла с сыном к Ксении или к Жене.

С Ирой, которая, выйдя замуж, осталась в прежнем доме, где я жила с родной мамой и папой, удавалось только разговаривать по телефону. Я лишь мечтать могла, что с ней как-нибудь опять встречусь. Путь к ней в общественном транспорте с Вовкой на руках и с коляской был непростым. И Коле она не нравилась. Он, несмотря на отсутствие высшего образования, был очень смышленым от природы, начитанным и наблюдательным. Против Жени и Ксении он ничего против не имел. Они ему были симпатичны, и пока я не родила Вовку, мы встречались все вместе, включая их парней. А вот Иру Коля не жаловал. Он считал её простой, даже глуповатой. Ему не нравилась её слишком быстрая, чуть ли не взахлёб, речь, постоянные жалобы на жизнь и отсутствие интересных тем для разговора. К тому же он не мог забыть, как посетив её одна, без него, я вернулась сильно навеселе.

Это было ещё до рождения Вовки. Нам с Ирой, как всегда было о чём поговорить. Темы не сильно интеллектуальные, но неизбежные в женском общении, кто с кем и чем занимается, как выглядит, чем живёт и с кем живёт и тому подобное. Ира достала водку и закуску. По тем временам, когда после развала Союза даже простая еда стала дефицитом, алкоголь во времена «сухого закона» тоже исчез, и все гнали и пили доморощенный самогон, настоящая былая водка казалась божественным напитком. В общем, остановиться вовремя мы не смогли, и я приехала домой в таком состоянии, что мой муж даже не разгневался, осознав, что я всё равно этого не пойму. Он меня раздел и уложил спать. Но с тех пор Иру невзлюбил.

Пришёл новый 1990 год. Мы его встретили с пополнением: в середине декабря родила дочку Колина сестра. В квартире теперь стоял постоянный писк. У Вовки настал период испытателя, что нередко заканчивалось царапинами, ушибами, а в конечном итоге плачем. У Марины в комнате плакала дочь. И от всего этого хотелось сойти с ума. Я завидовала Коле, который каждый день уходил отсюда на работу.

Весной наступило событие ожидаемое, но на тот сложный момент, ставшее для меня чудом. Нас отправляли на просмотр квартиры! Мы поехали на следующий же день. Район был далёким как от центра, так и от метро, весь состоял из многоэтажных новостроек, но, что важно, с большим количеством школ и детских садов. Я выдохнула с облегчением, понимая, что проблем с детским садом для сына не будет.

Дом был почти сдан. И из-за этого «почти» внутрь зайти пока было невозможно. Но дом был новый, пах краской и цементом. Коля подтянулся и, опершись о подоконник окна на первом этаже, стал рассказывать, что он видит. Нам предложили квартиру на последнем этаже, а мы рассматривали такую же, но внизу. Кухня, зал и одна из спален выходили на одну сторону, другая спальня, очевидно, – на противоположную. Дом был круглый, и некоторые его части на стыках имели обширные лоджии, помимо скромных балконов, и плюс кладовые комнаты. «Вот бы нам такую!» – выдохнул Коля, глядя на эту роскошь. «Слушай, Коль, не наглей», – ответила я, – «нам и так повезло, что трёхкомнатную дают и в новом доме, а не по выезду из бэушной».^[12] «Повезло, говоришь?» – глаза Коли недобро полыхнули. «А может, это всё же потому, что я два года в этих (муж матюкнулся, что совсем не было для него характерно) горах каждый день смерти в лицо смотрел?» Я честно и искренне произнесла: «Да, это, безусловно, благодаря тебе. Спасибо, милый!»

Мы после просмотра, естественно, дали согласие. А когда через месяц получили на руки ордер с номером квартиры, то поехали все вместе, со свекровью и сыном, смотреть уже именно ту, что стала нашей.

Дом сдали, подъезд был открыт, лифты работали. Мы поднялись на последний этаж и открыли дверь в нашу квартиру. Это было, действительно, чудо! Она была огромная, светлая, так как никакие деревья или другие дома не закрывали свет, наполняющий её через окна. Обои дешёвые, но классические, линолеум, кафель и голубая сантехника повергли нас в восторг. Но ещё больший восторг вызвало то, что мы получили квартиру, как и мечтал Коля: лоджия с кладовой примыкали к одной из спален помимо маленького балкона из зала и небольшой полу-лоджии из другой спальни. Десятиметровая кухня вместо привычных маленьких кухонь советского периода строительства и просторный холл, куда выходили двери из всех комнат довершали и без того сказочную картину будущего жилья.

Я тогда не думала о том, что квартиру дали с расчётом на свекровь, и будем мы жить с ней вместе много-много лет, потому что район не престижный, и разменять хорошо такую квартиру невозможно. Не думала, что здесь плохая экология, а до ближайшей остановки автобуса идти двадцать минут пешком, а потом ещё двадцать пять минут ехать до метро. Я думала об одном – это наша квартира, где народу будет ровно в два раза меньше, чем там, где мы жили до сих пор. И она новая, и с новой чистой энергией. Я эту девственную чистоту-пустоту прямо ощущала всей своей душой и натурой. Как будто начать жизнь с чистого листа! В глазах Коли и свекрови я увидела отражение своих собственных чувств.

Мы стали готовиться к переезду и в августе вселились в новую квартиру. А год спустя из окна той квартиры на первом этаже, которую когда-то разглядывал и описывал мой муж, меня окликнула Лана.

Лана

Я уехала поступать в институт в Москву сразу после окончания школы. И, как оказалось, совершила невозможное – поступила без всяких знакомств, капиталовложений и излишних затруднений туда, куда, как все думали, без известной фамилии, очень больших денег или связей поступить невозможно. Самое интересное, что выбрала я этот вуз совсем не из-за его, как теперь говорят, «крутизны». Нет. Я всегда любила учиться, но к концу десятого класса, случился какой-то сбой, и я поняла: «Надоело!» Не хочу больше долгих лет учёбы. То есть хочу учиться в институте, но как можно быстрее его закончить. И ещё знала, что хочу учиться в Москве.

Первая и единственная поездка в Москву, устроенная мамой нам с сестрой, произвела на нас неизгладимое впечатление. Москва предолимпийская 1979 года была чудо, как хороша. Жара, однако, в конце мая-начале июня стояла нетипичная. Меня, ребёнка, столица тут же покорила невиданным количеством сортов мороженого, газировки и красивыми золотыми куполами Кремля. В десять лет музеи и картинные галереи, как выяснилось, интереса пока не представляют. А вот «Пепси-кола» и мороженое «Лакомка», которые никогда не встречались в родном городе, впечатляли настолько, что мне захотелось здесь жить. Только в столице, готовящейся к олимпиаде, можно было свободно тогда купить знаменитую «Пепси»!

Случилось ещё одно событие, оказавшее влияние позднее на мою жизнь – это была моя первая встреча с Едой с большой буквы. Жили мы в гостинице, а когда были голодны, то ходили не в столовки, а в рестораны и кафе. Мама-врач хотела, чтобы во время поездки мы питались полноценно. Ни в родном городе, ни на побережье, куда каждый август перед началом учебного года отправляли нас родители, ни в маленьком городе, где каждое лето мы с сестрой проводили время у бабушки, такой еды я не ела никогда. При том, что родители часто по выходным брали нас с собой на обед в кафе-рестораны. И работающая бабушка, когда было лень после смены в поликлинике готовить, а это было часто, водила нас в центральный ресторан города. Всё это перечеркнула столица в одну минуту. Это была не провинциальная вкусная, но домашняя еда. Наверное, тогда я поняла, что не только сама еда, но и подача лично для меня были важны. Впервые я видела, что к яичнице подаются поджаренные гренки, к супу чесночные сухарики, оливье готовят не с колбасой или мясом, а с севрюгой, солянку не с огурцами, а с оливками, и десертом может быть желе. Да, смешно, но решение ехать поступать в Москву я приняла в 10 лет под влиянием именно перечисленных факторов.

Я понимала, что попасть в Москву мечтают миллионы. Я была свидетелем, как провалилась моя сестра, которая окончила школу с медалью, и старательно готовила только один профилирующий предмет в надежде, что, сдав его на «отлично», сразу будет зачислена. Но случилось всё не так. И в МГУ она не поступила. Поэтому тот факт, что мне не выдали медаль в школе, никак меня не огорчил. Очень хорошо, решила я тогда, пойдем от обратного. Сложно, конечно, но буду готовить все предметы. Именно на основании двух факторов – какие четыре предмета я смогу хорошо сдать для поступления и где можно меньше учиться и – определился выбор вуза в Москве. И то, что слава идёт недобрая, о том, что простые смертные туда не попадают, меня не затрагивало совсем. Пока не случилось следующее …

За неделю до моего поступления на всю страну по телевизору демонстрировали торжественное открытие Фестиваля молодежи и студентов, и ленту торжественно перерезала аспирантка этого института – дочь первого в мире космонавта. Даже бесконечно верящая в мои таланты мама дрогнула в тот момент: «А стоит ли пытаться? Твоя фамилия совсем не Гагарина, и денег у нас нет, и связей в этой области». Но устремленная к цели, как сказано в начале повествования, я преград не признавала. Как поётся сейчас в одной песне очень красивой певицы: «Я знаю пароль, я вижу ориентир!»

Москва была закрыта до окончания Фестиваля, но уже на следующий день после закрытия мы с мамой вылетели в Москву. Документы я отослала заранее почтой, и, поселившись у родственников в ближнем Подмосковье, мы с мамой приехали в институт. Там мы узнали, что документы благополучно дошли, и получили расписание экзаменов. Уже тогда я поняла, как удобно учить в транспорте. Время у тебя уходит не впустую, а на вполне полезное занятие. В общем, в электричках подготовка шла не хуже, чем дома.

Итак, в Москве опять стояла жара, я сдавала экзамены, не так хорошо, как поставила планку себе сама, но шла без троек. Другой вопрос, что моих четверок даже с пятибалльным аттестатом могло не хватить. Нужна была пятёрка. Самое печальное, что для меня это была последняя попытка. Последний экзамен. Но сомнений не было. Я её именно здесь и заработаю, эту пятёрку. Недаром же именно на истории, когда я отвечала, учительница, перед которой трепетала вся школа, говорила: «Послушайте Лану! Вот, как вы все должны готовиться». Хотя готовилась я к истории не лучше, чем к другим предметам, просто она мне «ложилась» в голову прямо строками, которые я читала в учебниках и трудах классиков Марксизма-Ленинизма.^[13]

Сбоя не произошло, меня гоняли, откровенно гоняли не по моему билету, а по всей истории страны от её начала до этих ужасных съездов партии с их постановлениями, а я отвечала и отвечала. Экзаменатор сдалась: «Да, Вы знаете предмет. Пять!» И я поступила на радость и горе моей маме.

Радовалась мама, что я не зря так старательно все предыдущие годы училась в школе, что перевод в математическую школу себя оправдал, что её дочь самостоятельно поступила в один из самых престижных вузов не столицы даже, а всей страны. Но! Дочери всего шестнадцать лет, общежитие не дают, обратные билеты на самолёт уже на следующий день, а дочь остается у тридевятых родственников в Подмосковье на некоторое, но явно обозначенное короткое время, пока самостоятельно не найдет себе квартиру.

Таким вот образом меня «прибило» к берегам столицы, и с тех пор эти берега стали родными. Не сразу, конечно. У меня, в отличие от мамы, страха не было. Многие мои одноклассники и одноклассницы поступили в тот год в разные вузы Москвы. И хотя тесных контактов я с ними не имела, но квартиру, благодаря именно моей бывшей подруге Ане, в течение месяца я нашла. В зелёном районе, потёртую и с жутким запахом алкашей, но близко к метро и к институту, я её делила с новой знакомой, которая искала себе напарницу, чтобы было дешевле платить. Мы сдружились.

Девушка училась на вечернем отделении технического вуза, её семья жила в дальнем Подмосковье. Виделись мы не часто, но общество друг друга нам было приятно, и часто по вечерам, я специально не шла спать до её прихода из института, чтобы пообщаться. Её интеллект и чувство юмора впечатляли, что абсолютно не относилось ни к одному человеку моей группы в институте.

После педагогов и знаний, даваемых ими в моей математической школе, в институте я себя чувствовала просто не у дел. Я привыкла учиться в школе и делать уроки усердно и скрупулёзно. Всё, что давали преподаватели мне теперь здесь, в стенах вуза, казалось неглубоким, поверхностным. Сами преподаватели – незаинтересованными, а требования, предъявляемые преподавателями, слишком примитивными. Поэтому учиться было легко. Нужно было элементарно сидеть в библиотеке и писать конспекты. Пока писала, естественно, информацию запоминала. На семинарах отвечала бойко и по теме. В общем, все четыре года я недоумевала, что же такого я тут узнаю, что выйду квалифицированным специалистом. Слишком много истории различных учений, политэкономии, географии, той математики, половину которой я уже выучила в своей супершколе. Ну, ещё теория АСУ^[14], которые стояли только в НИИ^[15], и видеть воочию их было негде, и применять эти знания тоже негде.

Недоумение росло из года в год. Только на последнем курсе появились предметы по специальности, но на том этапе они казались бесполезными. Экономика менялась с поразительной скоростью. Появился рынок, о котором раньше писали только классики капиталистической экономики, а наши преподаватели со старыми учебниками явно пребывали в растерянности, чему же нас учить.

Честно говоря, мой институт мне оказался полезным только по одной причине – я там вышла замуж. Это было неожиданно, в первую очередь, для меня самой. Все парни потока, с которыми я училась, мне не нравились совсем. После моих одноклассников, увлеченных физикой, математикой, не ленивых и целеустремленных, тут все были расслабленные и откровенно бездельничали. Даже просто-напросто симпатичных, юмористов или меломанов не было. Впрочем, даже это пошло мне на пользу.

Я как-то рассказала маме, что после лекций и библиотеки сижу и скучаю. Мамин голос на другом конце трубки выразил явное недоумение: «Ты же в Москве! Там столько театров!» Я оглянулась вокруг на улице днём и, действительно, обнаружила массу афиш! С этих пор театр стал моим оправданием того, что я приехала именно в этот город. Пусть мне не нравится мой институт, но культурная жизнь столицы била ключом. Я ходила на «лишний билетик» и, наверное, отчасти из-за своей полудетской внешности, внушала своим видом или жалость, или симпатию, но всегда этот билет мне кто-то предлагал. И я увлеченно и жадно ходила смотреть на тех актёров, которых раньше видела только по телевизору. Лучшие сцены, лучшие актёрские составы, постановки, гремящие на всю страну славой, я пересмотрела за годы учёбы в институте.

Но вернёмся к моему замужеству. Итак, поле для данного действа не то что полем, а даже грядкой, назвать было сложно. К тому же, я не слишком стремилась замуж. Я не хотела рано семью и детей, я мечтала делать карьеру. Золотой телёнок в виде моих запечатлённых воспоминаний о нарядах, машинах, обставленных квартирах и тому подобных вещах, манил меня всем своим сиянием и подталкивал к решительным действиям. План был таков: закончить с красным дипломом институт и поступить в аспирантуру. А дальше – доцент, профессор и так далее. Хотя «далее» не очень ясно вырисовывалось в моей голове. Но были цифры – к двадцати четырем годам (диплом об окончании я должна была получить уже в двадцать), иметь учёную степень, и тогда можно и замуж, и о ребёнке подумать. Об одном! Это я решила точно. Одного хватит. Не хочу больше!

И всё же, даже для осуществления этих отдалённых планов должны были возникать хоть какие-то привлекательные субъекты. Но что-то явно пошло не так. В моём родном южном городе любой девушке и женщине приятной наружности и поныне восхищенно свистят, бросают фразы в лицо и вслед, и даже пожилых дам кличут «девушками», когда обращаются. В Москве ситуация и тогда, и опять-таки поныне, отлична коренным образом.

Сюда мужчины приезжают добиваться своих целей, в большинстве своём бизнес-целей, будь то поступление в престижный вуз, чтобы потом иметь хорошо оплачиваемую работу, или сразу на поиск такой работы. Девушки преследуют такие же цели плюс выйти замуж, если город понравился. И все коренные москвичи боятся попасться в силки этих охотниц, они просто не верят, что их можно просто любить, без прописки и жилплощади. В общем, это город точно не романтиков, а завоевателей и завоевательниц. Поэтому все мчатся навстречу своим устремлениям, не оглядываясь по сторонам на прекрасное, и не тратя время впустую.

В этом есть и свои плюсы. На юге уважающая себя барышня, привыкшая к вниманию противоположного пола и всем этим посвистываниям и причмокиваниям, в жизни не выйдет на улицу и просто одетой, без маникюра, педикюра и мэйк-апа, так как она с тинэйджеровского возраста уже «подсела» на мужское внимание, и ей оно приятно и необходимо. В столице, как бы ты не был плох или хорош внешне, на тебя не обращают никакого внимания. Разве что на фриков.^[16] Поэтому, встав утром без настроения краситься, мыть голову, надевать что-то, подчеркивающее твою привлекательность, можно спокойно выходить из дома и идти «в люди», понимая, что никакой разницы это не сыграет. Всё делается только из уважения к себе, но никак не для того, чтобы заполучить долю внимания. Москва привыкла ко всему.

Я это чётко испытала на себе: была бедной студенткой и женой очень состоятельного человека, и снова бедной, но уже «разведёнкой», а потом опять разодетой и ухоженной «фифой» после возрождения из пепла. Весь этот опыт доказал правоту вышеизложенной моей точки зрения, с которой охотно соглашается знакомое женское окружение. На тебя обратят внимание и выскажут одобрение только те, кто тебя знают. Всем незнакомым людям есть дело только до них самих.

Поэтому абсолютно было непонятно в то время, как и сейчас, где и как «люди встречаются, люди влюбляются, женятся».^[17] Хотя, к примеру, проживание в общежитиях, способствует влюбленностям и свадьбам среди студентов. Примеры тому среди моих знакомых многочисленны. Но я жила на съёмной квартире, с чудесной соседкой, и было мне хорошо! И всё же, как часто бывает, случай тому виной.

Картошка! Нас послали перед вторым учебным курсом на сбор урожая. Сопровождали нас, естественно, преподаватели и аспиранты. Тут и случилась моя любовь, моё будущее. Я могла не ехать на сбор этой самой картошки, потому что сломала за неделю до этого палец на ноге об огромный валун на море. Но, сознательная моя часть, решила, что надо, надо ехать и помогать стране, а то, вдруг без меня она не справится.

То же самое решил аспирант института, Виктор. Его посылали от института на учёбу в Венгрию, и он имел полное право остаться на последний летний месяц в городе, чтобы продолжать изучение сложнейшего венгерского языка. Однако, будучи активистом, он решил, что его долг – помочь стране, и приехал в этот совхоз тоже.^[18] Тут-то мы и встретились.

Я, как всегда, с моим невероятным упорством стремилась выполнить дневной план досрочно, то есть до пятнадцати ноль-ноль, чтобы уехать с поля раньше всех и по-человечески, без толпы разгоряченных уборкой урожая женских тел, пойти и спокойно принять душ и немного поспать. Виктор, чья функция была организовать студентов, меня приметил с такой невероятной работоспособностью на фоне большинства остальных, лениво бросающих картошку и не пытающихся скрыть, что это им в лом.

В общем, я обратила его внимание на себя сочетанием своей детской хрупкости телосложения и недетской способности к труду. А я запала на его чудесные большие карие глаза, мягкий свет, струящийся из них (по крайней мере, когда он смотрел на меня) и рельефные мышцы, когда он помогал перетаскивать тяжелые мешки. Студенческая романтика! Кто знал, что она выльется в то, что по возвращению в Москву, он откажется от поездки в Венгрию, когда узнал, что меня туда с ним направить не смогут. А меня вызовут в деканат и всей кафедрой международных отношений начнут просить не портить парню будущее, на что я, буркнув, отвечу: «Он выбирает сам. Выбор за ним».

И он выбрал, к моему искреннему удивлению, меня. То есть я осознавала, что будь я Виктором, я бы послала всё и всех подальше и рванула бы за рубеж, в Венгрию, но Виктор выбрал меня, оценив шансы, что я его дождусь, как ничтожные. Что там говорить, мне это польстило. Это была заявка на серьёзность намерений. А наряду с его внешностью, данный факт сыграл настолько, что, когда он мне об этом сказал, я спросила в лоб: « Ты собрался на мне жениться?» Виктор мямлил что-то невнятное в ответ. Я же процитировала любимого Пушкина, из письма Онегина к Татьяне: «Свою постылую свободу я потерять не захотел?» Это его разогрело, и он сделал мне предложение.

Тянуть мы не стали, и поженились уже через пару месяцев. Виктор жил с родителями, которые отнеслись ко мне очень настороженно. То есть по их понятиям, конечно, он был достаточно взрослый для принятия ответственных решений – двадцать шесть лет, и давно не находился на их содержании. Однако, как можно, впитав с молоком матери, как и все остальные резиденты столицы, что все приезжие «охотятся» на москвичей и их жилплощадь, принять решение о женитьбе на мне? Тем больше была опасность «охоты» на их мальчика, что финансово они жили по тем временам состоятельно: работали в «почтовых ящиках»^[19] разных военно-подчиненных НИИ, имели высокие зарплаты, машину, дачу, получали спецпайки.^[20]

Знакомство со мной и моей семьёй, прибывшей на свадьбу, с какой-то стороны их успокоило: девочка оказалась из потомственной династии врачей, с прекрасным школьным аттестатом, да и в институте на Красный диплом идёт. С другой стороны, сразу стало ясно, что характер непростой. Очень уж упёртая, и любит настаивать на своём.

Но родители Виктора оценили, что я не претендовала на их финансовую поддержку, в холодильнике сразу выделила собственную «полку молодых» и к ним за продуктами не лазила. Денег муж, будучи аспирантом, зарабатывал немного и постоянно подрабатывал по ночам сторожем. Мои родители, понимая, что дочь пока учится, хоть и с повышенной стипендией отличницы, приносит в семью немного, решили продолжить высылать нам немного денег, как это было до моего замужества.

Притирка проходила сносно. Мы продолжали оба ходить в институт – я на учёбу, Виктор – для проведения семинаров и написания диссертации, поэтому успевали к вечеру накопить впечатлений для обмена. По вечерам иногда ходили в кино, иногда – в кафе-мороженое. Делить постель нам тоже было чудесно. Фраза из телепрограммы: «В СССР нет секса» к нам явно не относилась. У нас секс точно был! Но без «но» обойтись, наверное, нельзя.

Первая сложность состояла в том, что в семье Виктора родители общались иначе, чем в моей. Естественно, он частично перенял манеру общения родителей. К примеру, для выражения недовольства или несогласия здесь легко повышали друг на друга и на сына голос. И могли так длительно разговаривать, выясняя отношения. Мне это резало слух. Когда муж таким же образом объяснялся со мной, слёзы начинали сразу катиться из моих глаз. Для меня крик от близкого человека был непривычным явлением, и я реагировала болезненно и привыкнуть к этому не могла, да и не хотела. Когда я пыталась это объяснить, то следовал ответ: «Я не кричу, я так разговариваю». Но тепла в отношения, такие «разговоры» точно не привносили.

Кроме того, в наших отношениях на все последующие годы утвердилась полушутливый диалог:

– Это ты во всём виновата! – реплика Виктора.

– Конечно, дорогой. Кто же ещё? – моя роль.

Я поняла, что в моменты раздражения мужа, мне легче взять вину на себя в данной манере. Он быстрее успокаивался, ведь когда человеку не противоречат, спор затихает быстрее – нет контраргументов. Но потом, живя вместе много лет, я поняла, что устала от этой шутки. Ведь мог же муж сказать: «Хватит, Лана. Уже приелось! Конечно, бываю и я не прав». Но нет! Его такая ролевая игра устраивала. Как и то, что часто он говорил: «Ох, рано, я женился. Не погулял, как следует. Надо будет как-нибудь восполнить этот пробел!» Я понимала, что когда об этом говорят вслух, до дела доходит редко. Но вряд ли такое приятно слышать.

То, что я сейчас назову следующим пунктом, очень сильно повлияло на всю дальнейшую совместную жизнь. Я очень любила (впрочем, это продолжается и поныне) поцелуи и объятия. Это мой язык общения с любимым человеком. И вот, как-то в метро, когда мы вечером возвращались вместе из института, я обняла Виктора за шею и прижалась к его груди, подняв лицо, надеясь получить поцелуй. Но вместо этого прозвучали слова: «Терпеть не могу всё это сюсюкание. Мои родители сперва ссорятся и неделями молчат, а потом начинается!» И он передразнил, подражая голосам: «Ты, моя рыбка! Ты моя киска!» А мне противно это! Неискренне!» Мне, наверное, следовало ответить, что-то в духе «Мы – не они, я тебя люблю, и мне хочется передать тебе моё тепло», но я так растерялась и была отброшена, будто ледяной волной от этой мужской груди. И с тех пор я никогда не проявляла инициативы, чтобы показать свою нежность к моему мужу. Никогда! Меня это ранило, и я боялась услышать что-то подобное вновь. А Виктору такое проявление чувств, вероятно, действительно было не нужно.

Как-то в разговоре с Аней, той самой школьной подругой, которая тоже училась в Москве, я призналась: «Знаешь, мне иногда кажется, что, если в какой-то момент жизни появится пусть даже не такой хороший человек, как мой муж, но начнёт мне говорить приятные слова, целовать и обнимать, то я быстро сдамся!» Аня с недоумением спросила: «Слушай, но, ты же говоришь, что у вас в постели всё чудесно. И что, он тебя и в такие моменты не обнимает, не целует, не говорит что-то приятное?» Да, такова была реальность. Я поняла довольно быстро, что секс – это прекрасно, и он включает пыл, и страсть. Но вот для того, чтобы почувствовать любовь, нужны ещё тепло и нежность.

Тем не менее, и без этого рождаются дети. И вот перед последним курсом я без удивления обнаружила, что беременна. Без удивления, потому что, когда у тебя цикл, как часы, и ты по нему успешно живёшь, наставляя мужа, когда что можно и нельзя, а он вдруг в один день «забивает» на твои слова и с воплями восторга поступает так, как велит тело, а не мозг, то событие становится вполне ожидаемым.

Прогноз сбылся. Я была в холодном бешенстве: как же моя хвалёная карьера и все планы по наращиванию благосостояния? Как моя аспирантура, моя докторская, мои несбывшиеся тысячи рублей, машины, элитный спорт и так далее? Муж же был доволен, он любил меня, хотел детей и видел себя, в отличие от меня, счастливым родителем.

Я пошла в консультацию поздно, поскольку чувствовала себя превосходно и необходимости туда идти, а потом сдавать бесконечные анализы, не видела. Врач, с виду Кощей Бессмертный, меня сильно отругал, а потом, осмотрев, сказал: «Что-то Вы путаете по срокам. У Вас тут больше на три-четыре недели!» Я искренне возмутилась, так как знала не то, что день, но даже час происшествия. Доктор принялся за меня опять и провозгласил: «Ну, если Вы так настаиваете, то у Вас близнецы!» Я заревела. Не заплакала, нет. Я зарыдала крокодильими слезами. Смирившись с внезапной беременностью, я всё ещё пыталась придерживаться тщательно выстроенного жизненного плана. Слова доктора рушили всё!