– Стоять! – заорал вдруг Венд. Ясно было, что окрик предназначен подчинённому, а не доктору. Тот в его подчинение никогда не входил. Артур остановился и замер, ожидая приказа. Доктор Франк стремительно уходил в глубину тоннеля. Венд подошёл к сыну, – Ты-то чего тут шляешься в рабочее время? – на его сжатых кулаках набухали синие вены, и такие же тёмные, даже зрительно устрашающие вены проступали выше на его мощных руках.

– Я хотел у доктора всего лишь спросить… – начал Артур, поняв вдруг, от какого чудовищного и возможного удара столь быстро улизнул Франк. – Ты был готов его убить? – пролепетал Артур, не веря своим глазам. – А потом?

– А потом суп с котом, – столь же нелепо папаша подмигнул сыну. – Много их тут было, специалистов, да не всем, к сожалению, домой пришлось вернуться.

– Почему вы с доктором враги? Я заметил, но не знаю первопричину ваших распрей… – Артур таращил синие святые глазищи, прилагая заметное волевое усилие, чтобы не брызнули слёзы от перенапряжения. Скорбная бледность его лица была такой, что хотелось прижать его к груди и утешить. Он действительно напомнил вдруг того самого младенца, которого Лора держала некогда на руках.

– Дурачок, – усмехнулся Венд, – разве мы враги? Это всего лишь домашние распри. Он дед-ворчун, а я, как видишь, непослушный и дерзкий внук. Только и всего.

– Ну ладно, – доверчиво успокоился Артур. – Вы уж не подеритесь, пожалуйста. Я к Нэе пойду. Проведаю…

– Иди, – Рудольф погладил Артура по плечу, а тот не отпихнул ласкающую руку отца.

После скорого выздоровления Нэя, так и не дождавшись Рудольфа в медотсеке, собиралась на выход. На прощание доктор ей сказал, – Он ненормальный. Почему ты не понимала?

На что Нэя пожала плечами. Проводил её Артур. Едва она оказалась у себя в «Мечте», как тотчас же послала Элю с письмом к Рудольфу, сказав, что Артур её встретит у входа в «Зеркальный Лабиринт», поскольку она попросила его об этом.

Эля вернулась из «Лабиринта» довольно быстро. – Нэя, – сказала она, чуть не плача, – он даже не пустил меня дальше своей прихожей. Схватил письмо, а меня выпихнул вон. Как будто я не женщина, как будто я не твоя близкая подруга…. Он ненормальный! Почему ты не понимала? – едва она задала этот вопрос, как Нэя с изумлением заглянула ей в рот, не веря, что подобное буквальное совпадение с выводом доктора Франка прозвучало и из уст Эли.

– Возможно, он пребывает в душевном кризисе, – попыталась она оправдать бывшего возлюбленного, тут же ухватившись за собственную мысль. Бывшего?

– А вообще-то, – задумчиво продолжала Эля, – я его рассмотрела. Я никогда не видела его так близко при свете. Глаза как фонари мерцают, лицо крупное и такое, будто он собирается наброситься им на тебя, как делают это звери своей мордой ради обследования – вдруг это вкусно? Весь бугрится от мышц, огромный. Да он подлинный мутант из заброшенных городов! Они часто бывают красивыми, а всё равно пугающие. Правда, они абсолютно дикие и немые. Это реально женщине принять в себя такого? – она ширила глаза, словно бы действительно не отошла от пережитого страха. На самом деле никакого страха не было. Пусть и недоучившаяся, но актриса, она не могла обмануть Нэю. Она была им буквально очарована, а возможно и потрясена. Он был могуч как Чапос, также силён, только намного, намного качественнее, невообразимо красивее, выше ростом, не исключено, что выше и умом… Собственное интуитивное прозрение взбаламученных переживаний Эли не показалось Нэе чрезмерным.

– Его можно принять, только сильно любя и желая. И не корчь из себя девочку, только вчера переступившую порог театрального училища. Уж каких мутантов знавала ты в своей жизни, о том вряд ли кто и подозревает, кроме меня.

– А ты сильно любишь его? Соглашусь, что его можно сильно желать, но любить я бы такого не советовала. Один раз, – ещё до вашего сближения было, когда ты крутила с «Красавчиком», помнишь? Он встретил меня в лесу в сумраке, прижал к дереву и так смотрел, что я чуть сознание не потеряла. Я боялась так, как никогда и никого. А я мужиков не боюсь никаких, тут ты права. Я даже смерти не боюсь, поскольку ещё в юности она дышала мне в самое лицо, а вот не слопала!

– Когда же так было, чтобы сама смерть дышала тебе в лицо? Тогда, когда сектанты сделали тебе татуировки на теле? – без всякого удивления спросила Нэя, но увидев странное лицо Эли, не стала настаивать на пояснении.

– Мало ли чего и у кого было. У тебя тоже жизнь – сплошная загадка. Отгадку другим знать не обязательно.

– Что же было дальше? Я про ту встречу в лесопарке?

– «Чего», говорит, «бродишь тут одна? Пирожные любишь по-прежнему? А то приходи ко мне в «Лабиринт», мне не хватает в постели двигателя определённого рода, сама знаешь, какого. А пирожные я тебе организую, будешь есть их от пуза». «Сам их ешь, а я тебе не двигатель определённого рода. Я порядочная женщина». А он так губы сделал трубочкой, передразнивая меня, – «Зенсина. Это ты-то «зенсина»? Будто я сюсюкаю на самом деле. «А кто же, по-вашему»? «Не знаю», говорит, «кто. Я тебя не пробовал. Да и не всеяден я на твоё счастье. Не шляйся тут по ночам»! Я помчалась что было духу. Тогда от страха, да и темень вокруг была, я плохо его разглядела…

– Разглядела плохо, зато запомнила хорошо! А таких порочных и любопытных, как ты, он просто выбрасывает без шанса возврата сюда. И не любопытствуй даже.

– Почему бы и нет? Не о нём речь, понятно. Он один разве в том огромном «Зеркальном Лабиринте»?

– Эля, не извивайся хотя бы передо мной! Выбрось из головы смутные грёзы, пока они не воплотились в твои обычные скверные приключения. Он не умеет любить, если кого попало. И просто развлекаться, как обычные люди, он не умеет. Он вообще человек другой расы Ты хоть это понимаешь?

– Да. Олег тоже? Другая раса? Я всегда чувствовала, что наша планета не просто огромна, но и умышленно кем-то закрыта от нас всех. Нам никто не рассказывает о том, что там – за пределами нашей страны, за пустынями? Когда Олег принёс тот браслет, он сразу меня узнал. Я поняла. Он давно меня замечал. Он спросил: «Ты хочешь лёгкого сближения или любви? Если любви, то от него ты её не дождёшься». Я и спрашиваю: «А от тебя»? Он так смутился. Молоденький же. Там в «Лабиринте» их много. Такие странные огромные ребята.

– Как запомнила! – опять возмутилась Нэя наглости Эли. – Про браслет могла бы и забыть просто из элементарного чувства стыда! Ты всегда теперь только с Олегом?

– А с кем ещё я и была? Ну, если и была, то забыла всё.

– Эля, ты легкомысленна. Прежней клетки – ограничителя нет, это и хорошо, но тебя заносит порой не туда, где тебя поджидает твой возможное счастье. Так что и мыслей не держи, сама знаешь на кого.

– Да ты что! Я и всегда-то его боялась.

– И правильно. Он сложный для простых женщин вроде тебя. И опасный.

– Зачем же ты такого любишь? Ведь ты страдаешь!

– Разве можно вот так с ходу отменить свои чувства? – Нэю тянуло к откровенности. Она устала всё время быть одна. Без подруг. Икринка от неё давно отдалилась и, похоже, не собиралась возобновлять прежние игры в маму и дочку. Ифиса в последнюю встречу вызвала обиду и нежелание её видеть.

– Ты так говоришь, словно я собираюсь с ним что-то затевать… – Эля закосила глазами в разные стороны, что было признаком того, что она раскрыта и пока что не знает, как вывернуться из щекотливой ситуации. – Олег говорил, его и в «Лабиринте» все боятся и обзывают «Ужасом на незримых крыльях». Он всегда и мгновенно возникает именно там, где меньше всего и желателен, а…

– Чем же он ужасен? Разве не твой Чапос, к которому ты недавно бегала в столицу, хотя и скрываешь от меня? Вот кто по-настоящему ужасен и всегда непредсказуем. Если убежала от Чапоса без последствий для себя, то уж не приближайся больше. Будь же благоразумна. Разве тут недостаточно для тебя обитает свободных, да и не свободных, а распутных мужчин? Руда не смей и касаться даже скользящей мыслью! Он человек настолько высокого развития, что тебе и не представить, хотя он и может иногда придумать себе самое низкопробное развлечение. Я предупреждаю тебя. Не ходи к нему никогда. Невзирая ни на какие побрякушки. Чтобы потом не умыться горькими слезами.

– Что же произошло у вас?

– Не понимаю. Ничего не произошло. Последний раз всё было прекрасно, как и всегда. И вдруг всё! Так ты отдала письмо?

– Ну да. До того, как он меня выгнал.

– Эта его пирамида… Она у него священная. Ты чего туда попёрлась?

– А куда было надо? Мне Артур сказал, что он дома. Проводил до жилого сектора. А там нигде не заперто.

– Я велела всего лишь отдать письмо Артуру. Ты бестолочь!

– Я не поняла. Я думала, что лично в руки надо. Я вошла в жильё. Пусто везде. Пошла по белой лестнице наверх. Смотрю, он валяется в своей постели. «А», говорит, «Зенсина пришла. Но у меня пирожных нет, вот незадача». И встает с постели, такой огромный и недовольный. Я кубарем вниз, добежала до прихожей, но вспомнила о твоём письме. Когда он подошёл, я и отдала…

Нэя чуяла, что Эля что-то не договаривает, хотя глазами она уже не косила. Льстивая, она сделала попытку обнять бледную и похудевшую после болезни госпожу-подругу, ещё недавно такую счастливую и сияющую, и действительно, жалела и любила её, – Ты подожди, потерпи его брыкание. Отойди в сторону. И всё. На мужиков часто такое находит…

– Как терпеть? Видишь, все сразу ощетинились? Едва почуяли что-то, так сразу и дерзят! Он говорит: «Бросай свою работу и живи просто так». Только как это я буду тут распоряжаться, если все считают, что я обязана работать, раз уж тут? Администрация прислала штрафы за неполную уплату кредитов, грозятся конфисковать оборудование, коллекции, ткани, всё, что есть. «Да», сказали, «аренду мы не имеем права требовать, здание не на нашем балансе, но то, что вам было выделено, уж будьте готовы вернуть». «Все счета были закрыты. Как же так»? – это я. Мне Рудольф говорил: «Не плати, я с ними сам разберусь. Они не имеют права ни на что, что находится в пределах твоей территории». Так теперь те люди из Администрации говорят мне: «Можете подавать иск в Департамент финансового контроля. Пусть там разбираются, кто из нас прав». С ума они сошли! Пришёл человек из Администрации города – специалист по сугубо хозяйственно-финансовым вопросам, сказал, что готов представлять и защищать мои интересы, поскольку именно ему Рудольф сразу же доверил мои дела, и я могу не беспокоиться по вопросам оплаты его услуг. Человек неприметный, но высокого качества, он с самого начала помогал мне при моём переселении сюда и при дальнейшем обустройстве «Мечты». Оказалось, что его прислал Инар Цульф. В последнюю нашу встречу Ифиса вдруг рассказала мне, что знала Инара ещё с тех времён, когда он работал управляющим в усадьбе Ал-Физа и был изгнан за свою патологическую, как считал Ал-Физ, честность. Как ему удалось попасть сюда, неизвестно, только он действительно порядочный человек. Но мне настолько ужасна трясина всяческих тяжб! Какие-то вязкие контакты с чиновниками с бугристыми неподвижными лицами, нагромождение запутанных и непонятных словесных формул, бюрократические ритуалы, в которых тебя заставляют участвовать при отсутствии полнейшего понимания с твоей стороны. Зачем это и для чего? И непрестанное мельтешение враждебных, потных от своего корыстного усердия, лиц вокруг. Проще всё отдать, как есть.

– Как же тогда то, о чём и говорил тебе Рудольф? Ты никому ничего не должна…

– Когда он и говорил! Он всегда что-то говорил, а сам живёт в своём зазеркалье! Все вдруг полезли со своими требованиями. Откуда, по-твоему, толпы заказчиков? Кто-то распустил слухи о небывалой дешевизне изделий из «Дома Мечта». Ты же видишь, – завалили работой. Требуют непомерных скидок в размере большем, чем половина реальной стоимости работы и материала. То есть, мы как рабы должны работать себе в убыток, не разгибаясь, лишь за чашку травяного супа? Даже ты охрипла от ругани с ними. Приходят сюда, как к себе домой, суют свои дотошные носы во все углы. Тут застала у себя Лату Хонг, я забыла заблокировать дверь в жильё. Я же часто оставляю дверь открытой, мы же живём как семья, – а она там! «Неплохо живёте, вольная девушка. Мило, мило у вас»! Что мне было делать? Драться с нею? Пришлось угощать её напитками и говорить ей фальшивые приятности. Тебя, как назло, не было в тот момент, а я настолько растерялась, что унизилась перед тою, кого надо было бить по горбушке за вторжение в чужой дом. У меня из рук всё валится. А мне шипят: «Пора вам и поработать. Не всё же гулять по лесам и «Лабиринтам». Мы устали ждать, когда вы спуститесь вниз к нам с вашего хрустального этажа». И это всё в лицо. А за глаза что говорят?

– Уж обо мне что ни говорят! Я всё равно живу, как хочу. Меня одними словами не проймёшь!

– А я не такая. Меня слова ранят. Я болею от злых слов. А он уже не защита. Они и почувствовали сразу.

– Ничего! – Эля поцеловала Нэю с искренним чувством любви и жалости. – Ты не пропадёшь. Тебе ли плакать, такой женщине?

Нэя благодарно прижалась к Эле. Несмотря на взбалмошность, та была добра и отзывчива. И искренне любила Нэю. С детства. Почувствовав былое приближение подруги, Эля уже не могла удержаться от хамоватости. Такое её качество Нэя высокомерно считала родовым и преемственным в поколениях насельников, рождённых в трудовых зонах. Поэтому она не считала нужным обижаться. К тому же Эля была незаменима.

– А если другие лучше? Ты попробуй хотя бы и сразу перестанешь страдать. Я так сделала однажды. И теперь я живу в своё удовольствие, – Эля была неисправима.

– А если хуже?

– Всё равно страдать нельзя. Жизнь коротка, особенно наша женская. Пока ты нравишься другим, пользуйся. И он сразу перестанет считать себя твоим повелителем. Разлюби его скорее! – Эля была невыносима.

– А если я тебе велю, разлюби Олега!

– Как же я могу разлюбить, если я и не люблю никого.

– Легко тебе.

– Живи как я.

– Я так не умею. Я другая.

Ей стали сниться сны, мучительные после болезни. Она металась в своей постели, брыкая ногами ни в чем не повинные подушечки, видя себя бродящей возле «Зеркального Лабиринта», а он звал её из своей хрустальной мансарды, говорил, что счастье вернётся.

– Ничего уже не вернётся. Всё выстужено, сметено как сквозняком…

– Подожди, я опять тебя согрею. Я только по виду непрошибаемый, а внутри весь зыбкий… – Но какой спрос со снов? Какая вера им?

Прогорклый десерт, прибывший без вызова

Когда дежуривший в «ЗОНТе» Артур сообщил по связи, что с ним хочет увидеться женщина по личному вопросу, Рудольф решил; Нэя! Проснувшись утром, он ощутил тоску и острое желание обнять её, пожалеть, погладить спинку и услышать счастливый смех. Но рядом было пусто. Пока он ждал, в спальню вошла Эля. Рудольф опешил от подобной наглости, перешедшей в возмущение. Но незваная гостья сразу умчалась, едва просекла его настроение. Соображая, что это было, он спустился вниз и увидел, что она так и топчется у выхода с застывшей кукольной улыбкой, протягивая ему письмо от своей хозяйки. Он выхватил розовый конвертик и забыл о посыльной. Осмелевшая же Эля отправилась изучать его жилое помещение. Свалившись на гостевой диван, он стал изучать почерк, не читая послания и зная наперёд, что там написано. Почерк был по детски-старательный и округло-понятный. Он был, как и она сама, и легко представлялись её пальцы, выводящие эти плетения на шелковистой бумаге. Презирая сентиментальность в других, он поцеловал душистые строчки, поскольку презирать себя за умиление тою, кто была филигранным совершенством, не мог.

– Как необычно вы живёте, – услышал он ласковое мурлыканье той, кто и заявилась к нему.

– Что? – поразился он, обратив на Элю туманные глаза, как на привидение. – Ты-то что тут делаешь?

– Разве я не ваша гостья? – она присела на диван рядом с ним.

– Я же тебе сказал, пирожных у меня нет!

Эля жадно впитывала в себя красоту невероятных мужских глаз, смотрящих на неё с удивлением. Какого рода была его эмоция, ей было всё равно. Даже негативное внимание всё равно лучше безразличия. В её власти дать ему понять, что его самые сумасбродные желания могут быть исполнены прямо сейчас. – Я согласна и без пирожных…

– Согласна на что? – не понимал он.

– Для начала я согласна на чашечку вашего чудесного кофе, – мелкая тролиха буквально пожирала его вытаращенными наглыми глазами голодной местной кошки, так что давать ей оценку с точки зрения земной морали было бессмысленно. Он впервые вдруг подумал о том, каким немыслимым сбродом оккупирована «Мечта» бедной доверчивой Нэи, как он всегда был безразличен к тому, как устроен её домашний и хозяйственный быт.

Эля же хорошо поставленным мягким и проникновенным голосом принялась рассказывать ему некую актёрскую заготовку, – Когда-то один неглупый человек поведал мне о том, что женщина сама по себе пуста. Всякая женщина имеет в себе сущностный и глубинный дефект, хотя природа и одарила женщин более гармоничной внешностью, а иных и совершенной красотой. Поэтому любая женщина втайне жаждет своего восполнения. Только одни понимают, что их ценность напрямую зависит от качества того, кто их и восполнит, а другие мнят себя ценностью самой по себе. Что не так. И подтверждение тому всегда жалкая участь одиноких женщин. Их не уважает никто, даже если они реально достойны похвал.

– У тебя были продвинутые учителя, – только и сказал он.

– Да. Я же не девочка, как вы понимаете. Хотя многие заблуждаются по поводу моего вида. – Она встала и прошлась по комнате. – А всё же, как скромно живут тут самые верхи здешнего сообщества. Я поражена. Я считала, что внутри этих дворцов – сказочная, непредставимая роскошь. Даже у Инара Цульфа – вашего неплохого знакомца, так кажется? – жилые апартаменты несравнимо богаче ваших. Инар Цульф невероятно уважает вас и гордится вашей дружбой.

– Бывала в гостях у здешних управленцев? – зачем-то спросил он.

– Конечно. Я вынуждена соприкасаться с ними по поводу стольких необходимых и муторных дел, которыми нельзя обременять Нэю. Ей только высокое чистое творчество, вся остальная низкая муть мне.

– Похоже, ты не зря принята в здешнюю Академию. Интеллект у тебя на высоте.

– А вы думали обратное?

– Да никогда я о тебе не думал!

Эля снова подошла к нему, – Не знаю, что у вас с Нэей произошло. Всякое бывает. Пустяковая ссора или взаимное переутомление слишком уж насыщенным общением, я не собираюсь проникать в чужие тайны. Но если вы хотите, я и сама стану вашей краткосрочной тайной… – она опять присела рядом, зашелестела воздушными складками платья, заелозила в попытке прижаться. – Ведь я и сама не стремлюсь к постоянству ни с кем. Я сознательно избегаю прочных привязанностей, поскольку отлично знаю, чего я хочу.

– И чего же? – вместо того, чтобы выгнать её немедленно, он зачем-то спрашивал её о том, о чём знать не хотел.

– Я хочу найти себе спокойного послушного и физически сильного домашнего раба, когда придёт время. Когда я накоплю достаточный материальный ресурс на будущее, чтобы самой купить себе мужа, а не так, чтобы покупали меня. Когда я устану от настоящих мужчин. А пока я очень хочу время от времени становиться добычей сильного и обязательно красивого мужчины. Бескорыстно. Поскольку тот же Инар Цульф, о котором знают все, всего лишь моё жизненное удобство здесь. Как бы я тут без него и выжила? В городе, где живут отнюдь не простаки, какими была наполнена та рабочая окраина, где я и выросла вместе с Нэей в одном доме. Да и там далеко не все были простаками. Вот тот же мой, как вы выразились, учитель. Был моим соседом. Отцом семейства. Я сознательно ушла с ним, поскольку уже тогда понимала, что для того, чтобы подняться куда-то выше, мне необходимы некие знания о тайной стороне жизни. А ни мои родители, ни жалкое моё образование на тот момент такой возможности мне не давали. Конечно, я была самым жестоким образом обманута, чудовищно использована, как и бывает с глупыми самонадеянными девчонками, да не о том речь. Я в принципе отвергаю тот расклад, что женщина должна всегда быть в пассивном ожидании неких чудес, что свалятся к ней сами по себе. Я все чудеса дарю себе сама. Я не навязываю вам длительных отношений, но предлагаю те, что способны дать мне вполне понятную радость, а вам, возможно, отвлечение от неких забот. Вы мне сильно нравитесь…

– А ты мне нет! А ну брысь отсюда, наглая мошка! Пока я не выбросил тебя вниз из окна!

Эля вскочила и, не дожидаясь исполнения угрозы, побежала прочь за пределы его жилья.

– Стой! – он ухватил её у открывшейся уже панели на выход. Она съёжилась, непонятно чего ожидая.

– Скажи Нэе, что поскольку я отдал ей это жильё, то она могла бы и приходить сюда хотя бы иногда, – произнёс он повелительно. – А то все вещи свои тут бросила, да и прибраться бы не мешало. Пусть придёт сюда и желательно прямо сейчас. Передашь, как только придёшь к ней. Уяснила?

Эля закивала головой, подняв на него своё испуганное лицо. Он вглядывался в неё, стараясь понять, уяснила ли она его просьбу, похожую на приказ. Удивляясь тому, что же именно Олег обнаружил в этой пустенькой и вечно растрёпанной кукле, поскольку её кудряшки выбивались из любой причёски, создавая впечатление неприбранной головы. Страх быстро испарился, а порочная природа брала своё, она облизнула губы, приоткрыла рот, то ли заманивая, то ли имея намерение что-то сказать. Он отпихнул её прочь за пределы квартиры, – Бродячая сука! – произнёс он ей вслед. – Чтобы завтра же ты исчезла отсюда! Чтобы я никогда тебя больше не видел там, где обитает Нэя! – выплеснув гнев, он тотчас же забыл о ней, как и забывают о назойливой мошке, едва её прихлопнув.

Эля, раздосадованная своей неудачей, и не подумала передать Нэе о том, что он требует её немедленного прихода. Она отлично поняла, что не в уборке жилья он нуждался, а совсем в другом. Она была осведомлена о том, что у Нэи уже нет с ним прежней связи, что сама по своей прихоти она к нему не пойдёт, а также отчего-то догадываясь, что и он в «Мечту» не сунется. По крайнем мере, пока. Взаимный ожог от ссоры, произошедшей по причине, загадочной для Эли, продолжал болеть и у той, и у другой стороны. Вот что она чувствовала. Он решил первым предпринять попытку к взаимному исцелению от обиды, так пусть и исцеляется наедине с собой! Нэя первая к нему не пойдёт, а когда сам притащится, про Элю он точно уже забудет. Это была её месть.

Он растянулся на диване. Мысли вернулись к Нэе. Пусть она ещё чуть-чуть подождёт, раз уж так случилось. Если ждала девять лет, подождёт и ещё. Опыт научил, что временные разрывы отношений лишь усиливают влечение друг к другу. Привычное же и однообразное течение чувств ослабляет их и лишает яркости, будто они покрываются пылью, незримой вначале, но становящейся очевидной вдруг и сразу. Так было у него всегда. Такой вот алгоритм его существования. Он яростно любил и быстро остывал. И только интервал разлуки возвращал былую насыщенность чувствований. И если уж так случилось, что Икринка накрыла их внезапно и повергла в первоначальное смятение, то теперь он и сам решил использовать внезапную паузу как средство для дальнейшего усиления своих чувств, и её тоже. Это была очередная игра – потрясающая дурость и подлость.

С Реги-Моном в Храме Надмирного Света

Нэя сидела на коленях Реги-Мона и смеялась как дурочка, не потому что была пьяна, а от смехотворности всего того, что недавно произошло в Храме Надмирного Света. Не веря ничуть, что Реги-Мон теперь её избранник на всю остальную жизнь. Выставочный Центр был пуст. Они собрались в мастерской Реги-Мона. Мастерской его камору трудно было и назвать. Пыльные круглые окна у потолка, стены с подтеками сырости, не знавшие ремонта десятилетиями, если не со дня основания здания. Стол, заваленный закусками и выпивкой, был того же достоинства. Лаковая древесина покрылась трещинами и была полуразрушена. Скамьи, на которых они сидели, были не лучше.

Ифиса всё же сослужила Нэе службу, не забыв их старой дружбы. Она нашла прекрасный домик в тихом и лесном посёлке недалеко от столицы, не элитный, конечно, но и не бедняцкий нисколько. И сейчас, плотно поев и выпив, ничуть не опьянев, как и обычно, облизывая свои сочные и пухлые губы, Ифиса рассказывала историю настолько и выгодной для Нэи покупки. Было ясно, что она взяла себе, возможно, и треть денег, заплаченных за дом Нэей, но ведь у Нэи не было теперь выбора. И Нэя радовалась, – если возможно было сказать такое о её раздавленной душе, – своему приобретению, убежищу от надвигающегося позора. Была благодарна Ифисе за содействие и немалые хлопоты. Всё же зря она на Ифису сердилась в последние дни. Ифиса -подруга настоящая. Главным было сейчас укрыться, сбежать, всё обдумать в тишине, выплакаться без чужих злорадных глаз вокруг. Ифиса сверкала драгоценностями Гелии, она царила тут, у неё были поклонники среди самых известных художников. Она опять и быстро поправилась телом, изгнав ту хандру, которая делала её неузнаваемой. Лицо налилось и похорошело, румянилось довольством как спелый плод с туго натянутой кожей, который хотелось лизнуть. И доброта её вернулась к ней.

– Ну, представь, Нэюшка, – говорила Ифиса, – Азира пропала без следа. У неё в столице никого. Мать умерла в болезни и бедности. Добрая дочка и пальцем не пошевелила ради матери. И я тогда подумала, и чего я убивалась об этих детях, если, вырастая, они в матерях не нуждаются? Отец давно у неё сгинул в подземельях, брат где-то по провинциям шатается, на сельских полях работает, что ли. А тут объявился муж! Тычет в Департаменте жилья документом от жреца, что он прошёл обряд с девицей Азирой, и она ему жена. Урод, скажу я тебе, редкий. Что вдоль, что поперёк – одно измерение. Глаза мутанта, жрущего человечину. И чувствуется, рад сбыть дом поскорее, пока родичи потаскушки не объявились, всё прознав. Я, не будь дура, на том и сыграла. Купила в полцены. Хорошо то, что у меня свои люди в нужных сферах есть… – Тут Ифиса и проговорилась! Тут опьянение и подставило ей подножку. А ведь уверяла Нэю, что еле-еле сбила огромную стоимость обустроенного домика в уникально-живописном местечке. Да, очень дорого, но ведь и покупка-то какая выигрышная, поди ещё и поищи такую изукрашенную усадебку-игрушку, да в таком непростом поселении с охраной. Она, если и поняла свой промах, сделала вид полной невозмутимости. Кто докажет, кто прознает, как и что? А Нэе было и впрямь не до того. Когда вся жизнь под откос, что значит потеря лишь части денег. Сколько их ни будь, прошлого счастья, утащенного отливной волной времени, на них не купишь. Время взяток не берёт, назад ничего не возвращает, ничьей мольбы не слышит, неподвластное никому, неподкупное. Тонко-наблюдательная Ифиса уловила вмиг задумчивость Нэи о чём-то, что не имело ни малейшего отношения к делу, связанному с покупкой дома, и успокоилась. Она продолжила, – А мутант, пуская слезу, уверял, что Азира была его вечной любовью, ради которой он оставил семью и детей. У чудища была прелестная жена. Бывшая, вернее, несостоявшаяся актриса. Угадай кто? – и она смотрела на Нэю так, будто сейчас выдаст ей тайну, которая Нэю и осчастливит.

– Эля?

– Ты знала?!

– Так ты же сама в первую нашу встречу в столице после моего долгого отсутствия рассказала мне об этом. Да и сама Эля работает со мной до сих пор.

– Да? Как она, однако, надолго у тебя задержалась! – Ифисе это не понравилось. – И она никогда не скрывала от тебя, что её дети рождены от Чапоса? А меня умоляла никому не рассказывать, особенно тебе. Я долго хранила её тайну, а оказывается, вся Паралея знает. – Как и свойственно чрезмерно говорливым людям, она искренне не помнила о том, что некогда поведала Нэе об Эле, о её совместном обряде с бандитом Чапосом. Чужие тайны она хранить никогда не умела, раскрывая попутно и свои личные. Пожалуй, только Гелия была исключением для неё. Гелия доверяла Ифисе. А Ифиса никогда не предавала ту, о которой тосковала даже теперь.

– Разве настолько постыдно иметь детей от человека, союз с которым освящён самим Надмирным Отцом?

– Все знали, что их обряд не был угоден Надмирному Отцу. Та история получила огласку, поскольку не одна я присутствовала во время их ритуала в Храме. Надо отдать должное Чапосу, он не поскупился на платье для Эли, да и пиршество потом закатил на славу. Мы целую ночь гуляли в одном загородном местечке, где есть отличный дом яств для общественных пиров. Да только не мог Надмирный Отец принять благосклонно Чапоса в своём светлом доме. Ты ничего не слышала о том, что тогда произошло? О том, как Чапоса едва не спалил огонь из священного семейного алтаря? У него вспыхнули волосы и одежда. Это был знак того, что он не угоден Надмирному Свету. Его едва потушили, и он был несколько обожжён. Зелёный огонь опасен для нечестивцев. Не зря они боятся посещения Храмов. У жрецов есть особое снадобье, и они наложили на лицо Чапоса густой слой белой мази. Ну и чучелом же он выглядел, когда несмотря на травму, объедался праздничными закусками и упивался вином после. Вся обслуга шарахалась и не могла понять, что это за чудовище ввалилось в их дом яств, да ещё с такой хорошенькой юной куколкой в охапке. Эля была ни мертва, ни жива. У неё, бедняги, болела спина. Где-то она её повредила. Кстати, как теперь её спина? Не болит больше?

Тут Нэя и вспомнила свою странную галлюцинацию, навеянную «Матерью Водой» в «Ночной Лиане». – Иногда болит в сырой период межсезонья. Но Эля превозмогает боль и всё равно работает, как никто у меня. Она такая сильная, выносливая.

– Как и положено сорняку, – дополнила Ифиса, – цепкому, неистребимому и жилистому сорняку! Такова наша жизнь, вокруг одни сорняки. Ты, да я – всего два окультуренных цветка на всю округу, да и то один из них отчасти уже увядший. Это я о себе. Ты пока неповторимая свежая красавица.

– Отчего же так произошло? – спросила Нэя, не веря в мистику, – Кто-то же устроил пожар?

– Вообще-то, я слышала такую версию. Некто хотел совершить на Чапоса покушение. В священную чашу было подсыпано какое-то вещество, вызвавшее ту реакцию, не взрыв по счастью. Поскольку тот человек, мстящий за свою погубленную дочь, не хотел страданий невинным людям в Храме. Одному из жрецов тоже досталось. У него загорелась нарядная туника для священнодействия, да он успел её скинуть, в то время как его помощник залил водой Чапоса. Эля по счастливой случайности как раз находилась дальше от чаши, когда полыхнуло. Но я думаю, что ей была милость Надмирного Отца. Если бы она обгорела, то уж Чапос-то точно её бросил. Мы все надышались дымом и так надсадно кашляли, что ритуал пришлось прервать на середине. Поэтому обряд зажигания семейного огня получился, как бы, и не действительный для Эли, а уж Чапос и подавно никогда не верил в Надмирный Свет. Но жетон о соединении и благословлении Свыше жрец им вручил. В противном случае ему пришлось бы вернуть Чапосу все деньги, а разве смог бы жрец с ними расстаться? В то время я жалела Элю. Она была такая жалкая, хотя и нарядная. А уж потом, что за задрыга она стала! Наглая и лживая в каждом своём слове. Только ты ей и веришь, а так все знают, что она мелкая мошенница и беспутная гуляка, как и её мать. Она всегда подражала Азире, но не имела её темперамента, да и таланта тоже. Как ты до сих пор её не прогнала? Я думала, она не удержится в таком достойном и привилегированном месте. Куда смотрят блюстители нравственности в вашем городе? Она же одержимая безудержной похотью, да к тому же не обработанная никаким воспитанием, неокультуренная. Она не стоит дружбы такой изысканной и утончённой женщины как ты. Но ты, как и Гелия, не разбираешься в людях. На той тоже гроздьями висели подлые тли. Ну, не моё и дело. Азира, как молотобоец, тяжким трудом добывала деньги тем самым местом, которое у неё не ведало устали, и они с Чапой вместе считали денежки, готовясь к своей счастливой совместной жизни. А чуть раньше она успела прикупить себе домишко, не веря особенно-то своему ящеру. И вот беда! Азира сгинула. Где? Никто не знает. Но, может, и знает. И этот возлюбленный каннибал её и съел давно. А домик решил поскорее сбыть, прихватив и тайнички жёнушки – труженицы. Почему-то я уверена, что документ о ритуале в Храме у него липовый. Никогда бы он не стал зажигать священный огонь с тою, о которую полировали свои концы все, кто хотел, если не брезговал. А он любитель чистейших плодов, уж я-то знаю, о чём говорю. А ты, Нэюшка, не переживай. Домик пустовал после покупки, и гадина не успела туда перебраться и всё там изгадить. Чистый домик. Жена известного человека, учёного, доживала там свои ясные дни. Так что будешь со своей дочкой жить там припеваючи. Завтра мы с Реги-Моном за ней и поедем. После обряда в Храме Надмирного Света вам теперь можно брать сирот, не только и своих рожать. Нэя, как же ты была хороша сегодня! У меня душа взлетела в благоуханном тумане вслед за вами. Вы созданы друг для друга! – Ифиса лезла целоваться к Реги-Мону, гладила его шрам на правой стороне лица, будто была его мать, с неподдельной любовью и радостью за него. – Жрец был на подъёме. У него горели глаза на тебя, Нэюшка! Уверена, давно не представлял он пред очи Надмирного нашего Отца такую красавицу как ты. У тебя щёчки розовели, а глазки сияли, будто в них скрыты драгоценные камушки, как вот эти, – и Ифиса показывала кристаллы Гелии на своих перстнях. Она, поедая салат с растительным маслом, залила себе тончайшее платье, подаренное ей Нэей, но ничего не замечала, уйдя в свои мысли.