И Нэя не могла понять, где лесть Ифисы переходила в правду. Но то, что мужественный Реги-Мон был сегодня хорош, она согласилась. О себе ей судить было трудно.

– Что стало с тою Анит? Она где?

– Анит? Чего о ней помнить? Не стоит она того, чтобы о ней ещё и вспоминать.

Но Нэя потребовала рассказать о дальнейшей участи маленькой и печальной акробатки.

– По моей протекции она поступила в кочевой театр. Разъезжает теперь по всему континенту. Она не ты. Она девушка лёгкая, как пушинка. Лёгкая на подъём, лёгкая и на прочие чувства. Сдунут её с ладони, так она и дальше полетела, на кого-то села. Такие как она никого и ничем не нагружают, легко живут и легко умирают. Как я узнала, она уже сошлась с одним молодым акробатом. Вместе потрясают не забалованную, провинциальную публику своими номерами. А ведь она украла твою чудесную диадему. Украшает ею свою рыжую гриву. Она же не думала, что я приеду на одно из выступлений, пока их балаган был недалеко от столицы. Я как увидела на ней твою драгоценность, дар речи потеряла. «А что», – говорит, – «особенного? У неё и добра и счастья навалом, а у меня ничего нет». Я хотела отнять, а потом подумала, да ведь она права. У тебя всего вдоволь, а у неё-то что? Пусть уж поиграет в синие те камушки. Или тебе жалко?

– Нет. Я уж и забыла о той вещичке. Пусть радуется. Актрисам нужны красивые украшения.

– Ну вот! Я так и подумала. Я ей сказала, надо было попросить, Нэя бы отдала. А воровать нехорошо. Опасно даже, коснись кого другого, так в тюрьму бы запихали. Она, видишь ли, привыкла обворовывать своего прежнего хозяина, копила себе на побег и будущую вольную жизнь. Надо ли тебе пояснять, где она обитала до того, как я её спасла? Не стоит, считаю. Вот она и приобрела себе привычку хватать то, что плохо спрятано. Да и меня напоследок обворовала, хотя и чуточку лишь прихватила, если честно. Я её простила. Пожалуй, это её единственный недостаток. Благоприобретённый, то есть худо приобретённый. А так, по главному счёту, Анит – женщина редкостной доброты и таланта.

– Реги-Мон её помнит, как думаешь?

– А чего ему её помнить? Разве он ради наполнения своей памяти с нею развлекался? Кто помнит о таких девушках, как бедная моя Уничка? Любит-то он тебя. Но что есть Реги-Мон для тебя? Он для тебя та же Уничка, только мужского пола. Так, временное нечто. На тебя обратили внимание! Один не просто высокопоставленный человек, аристократ по происхождению, как ты сама. Я его знаю ещё по временам своей жизни с Ал-Физом там, куда нет доступа большинству. В том числе и твоему Рудольфу до него не дотянуться. Он ищет себе пригожую спутницу и развитую собеседницу для одиноких и тоскливых вечеров в своём павильоне для отдыха в бесподобной реликтовой роще. Стены того павильона играют синими и золотистыми бликами натурального отделочного камня, а в цветные окна влетают, когда их открывают, милые бабочки. Тебе это ничего не напоминает? Одна из архитектурных диковинок, выстроенных некогда твоим родителем. Тот человек, о ком я тебе и толкую, купил часть вашей усадьбы по случаю. Только у моего Ал-Физа архитектурные шедевры и круче в его усадьбе. Ал-Физ знал толк в настоящей красоте. На склоне лет Ал-Физ утратил жадность и влечение к утехам. Впал в тоску неизлечимую. Поэтому я не думаю, что смерть была ему страшна. Он, мне кажется, хотел умереть. Он давно жил без радости, что пытался скрывать от всех, гордец невероятный. И тот, кто устроил ему преждевременную кончину, сделал ему благо. Иначе, он превратился бы в скором времени в угасающий остов, всем тягостный и ненужный. Увы! Не любя свою жену, он не мог рассчитывать на её сострадание к себе. Только на купленную заботу какой-нибудь бессловесной сиделки. Но я отвлеклась. Ты, Нэюшка, никогда не смотришь и не смотрела по сторонам, а тебя замечали непростые люди. Замечали и не забывали потом. Тогда в «Ночной Лиане», когда я набивала свою сумку яствами, помнишь? Вот умора была! Один человек тебя заприметил и лишился сна после.

И опять Чапос…

– Чапос? – вяло переспросила Нэя.

Ифиса была заметно удивлена. – Однако… – отозвалась она после некоторого молчания. – Ты почти провидица. Но не в том смысле, что Чапос – эта рептилия с туловищем быка мог быть той кандидатурой, которую я тебе и предлагаю. Да ты что! Неужели я настолько мало тебя люблю? О нет, моя радость! А вот по поводу усадьбы твоего отца, действительно, любопытная история. Неясно кто, но кто-то продал Чапосу небольшую часть той усадьбы. Ему уж никак не разрешили бы там обитать, какими деньгами он бы ни владел. А вот стать продавцом-посредником уникальной недвижимости, это другое дело. Я так ему и говорила: «Только женившись на аристократке – вдове ты сможешь попасть в сословие избранных. Найди себе совсем древнюю старушку, женись, а там и заселишься». Да куда там! «Я», – сказал он, – «женюсь на неповторимой красавице – настоящей наследнице этих мест. Я буду не я, если не выкуплю все части разорванного некогда огромного имения». «Мечтатель»! – так я рассмеялась ему в лицо. – «Она никогда не войдёт с тобою в Храм Надмирного Света». А он: «Войдёт, никуда не денется»! Я ведь и не знала, Нэюшка, как богат и влиятелен был твой род. Ваши владения продавали по частям, а и те части покупали только непростые люди. Например, Ал-Физ когда-то был намного беднее.

– Безумец! – прошептала Нэя.

– Ну да, кто этого не знает? У Чапоса давно что-то не то с головой. А этот аристократ, о ком наша с тобою речь, долго уламывал Чапоса продать ему дом с парком. Чапос ни в какую. Тогда он что-то такое пошептал Чапосу на ушко. Чапос побелел, как инеем покрылся! После этого аристократ без проблем и купил дом с парком у Чапоса.

– И что же он ему пошептал?

– Я спросила, и он не стал увиливать. Дела давние уже. Он дал понять Чапосу, что ему известен убийца настоящего хозяина усадьбы.

– А почему Чапос испугался?

– Ты не поняла? Чапос и был наёмником, лишившим твоего отца жизни.

Нэя долгое время не могла прийти в себя. Но услышанное и зловещее уже не могло ничего добавить к облику того самого существа, который по любому был для неё чёрен как сажа. Как ни крась чёрное чёрным, он уже не станет чернее.

– А тот человек отлично знал всё ваше семейство и тебя помнил совсем крошкой. Встретил он меня как-то и завёл о тебе расспрос. Конечно, он не красавец, как твой Рудольф, но ты, я думаю, уже насытилась его любовью по самое горлышко. Нет? Не думаю, что Реги-Мон будет противиться. Он, Реги-Мон, человек не стандартных убеждений и понимает, что по общепринятому нравственному кодексу живут только простаки и бедняки, а ты – совершенство во всём. Совершенная женщина не может принадлежать одному мужчине, если он её не заслуживает своим положением. Вот был бы он в Коллегии Управителей, тогда другое дело. Но где эта Коллегия, а где Реги –Мон с его пустыми углами в наёмном жилье и свисающей со стен паутиной бедности? Конечно, верности аристократа я тебе не гарантирую, но всё в твоих руках. Он не любит потаскух и женщин необразованных и грубых. Он эстет. И ты эстетка. Вам и будет чем заняться. Может, месяц. Может, год. Как и узнаешь, пока не вкусишь сама. Может, и через сутки ты сбежишь, не в том же и суть! Ты теперь вольная женщина. Я, если честно, так бы и сделала. Сбежала бы от такого через сутки. Всё же, он серый и нудный, хотя умён и влиятелен, – тут Ифиса засмеялась.

– Чему веселишься? – спросила Нэя, больно задетая тем, что Ифиса стала вдобавок ко всему и сводней.

– Да так. Когда он говорит, то кажется, что его трубный голос исходит из его горбатого носа. Но вдруг тебе придётся по нраву?

– Нашла, кем порадовать! Тебе не подходит, а уж мне так и быть сойдёт?

– Ты жила даже со стариком целых семь лет. А он, по крайней мере, не старый. К тому же ты не юная капризница, чтобы перебирать тех, кто положил на тебя глаз. Да я бы, может, преодолела и гораздо более сильную антипатию, коснись меня своим глазом такой-то верховный житель! Моё молодое время, к сожалению, безвозвратно ушло. Мне остались на закуску только роскошествующие торгаши, да прочий бюрократический второй-третий сорт. А этот господин весьма тонок в обращении с женщинами, изыскан в манерах, а уж внешность мужчины только для глупых девчонок и имеет значение. – Ифиса противоречила себе самой, но таков был тип её мышления, – не логичный, часто путанный, противоречивый, из чего вытекал и стиль её жизни. Ифису то возносило ввысь, то ударяло оземь. А она не ценила особо-то временного преуспеяния, как и не впадала в глубокое уныние надолго, если что-то теряла.

– Хотя если раздумчиво подойти к сложившейся ситуации, может, Чапос-то и лучшим был бы выбором, чем Регимоша. Как хищная большая птица, крыльями своими мощными закрыл бы тебя от всяких напастей, как птичку певчую… Добросердечная ты, тихая и доверчивая как ребёнок…

– Закрыл бы, так и задохнулась бы под его нависшей тенью. Даже Элю чирикать отучил. Только теперь она и отошла от его забот.

– Так к Эле какое ж и могло быть отношение, кроме как обуздывать её глупый и ущербный нрав. Он умён, психологичен и ко всякой женщине подход имеет. Ты же не тупоумная лакомка Эля, чтобы ценить только мускульные и прочие чисто-физиологические красоты. Ты должна, наконец, стать практичной и расчётливой к уже имеющимся способностям камуфляжа неприглядных инстинктов культурно-расшитыми оболочками. Твоя бабушка, насколько мне известно, была отличным педагогом по этой части? – Житейский цинизм Ифисы, вольной «жрицы любви», был эхом на размышления самой Нэи, режущим душу нестерпимым передразниванием. «Искусница» – сколько жестокой насмешки вложил Рудольф в хорошее слово, давая ей понять, кто она и какова её дальнейшая судьба.

Воздушная сиреневая бабочка из, как будто и не существовавшего никогда, детства впорхнула в её сумрачное перекошенное и утратившее горизонт пространство души и упала обжигающей искрой куда-то во тьму. Прийти позорной скиталицей – «искусницей» даже на сутки, как сказала Ифиса, в чистые и невероятные места утраченного детства, похищенные, разорённые, проданные и перепроданные чужаками и таким же чужакам? Было невозможно, как невозможно было ей умереть сейчас. Нэя воспринимала речи Ифисы, как фоновое шумовое наполнение окружающего разлада, чем стала её жизнь.

Эйфория Ифисы, почуявшей свою выгоду

– И, кстати, почему так быстро вы и натешились с Реги-Моном? Я уж думала, вам не только ночи, но и следующего дня не хватит.

– Я устала. Хочу отдохнуть. Мне плохо. – Нэя легла на заднее сидение, закрыла глаза.

– И он так просто отпустил тебя? И это он? Реги-Мон горяч и нежен. Ты ни разу не пожалеешь о своём выборе. Ты забудешь своего прекрасного оборотня из подземелий. Ты думаешь, я не знаю, что он вовсе и не человек? Счастье, что твоя душа устояла и не слетела со своей оси в пропасть. А было это более чем и реально.

– Я чувствую, если он узнает про Реги-Мона, он его убьёт.

– Сам же отбросил тебя и убьёт? Где же логика?

– А у тебя в голове есть логика? И не ночевала даже никогда.

– Так я женщина.

– Он вовсе не хотел, чтобы я покинула ЦЭССЭИ.

– Тогда он ненормальный! Почему ты этого не понимала? Если сам не знает, чего хочет…

И эта о том же! – Ифиса, – сказала Нэя, – я знаю, что ты притворяешься, играя в неосведомлённость по поводу того, кто такой Рудольф или твой Франк с Арсением заодно. Я тоже притворяюсь, будто верю в твоё незнание. Эти люди – пришельцы живут в чужом для себя мире. У них у всех здесь случаются психические сдвиги, они бывают странными просто потому, что на них воздействует здесь множество факторов неродной среды. И он сам себе не рад временами… Он всего лишь хотел паузы в наших отношениях, одиночества…так легче приходить в норму… а я… не выдержала. Я должна думать о себе сама, я не ребёнок давно… а мой ребёнок скоро родится и должен иметь законного отца. Я говорила, ребёнка могут отобрать сразу же, как он родится, если мужа у меня не будет. А он: я сам его заберу. Он намерен его отобрать сам! У меня! Он уже разделил меня и себя! Мы не семья!

– Откуда он узнает, где ты спрячешься? В прошлый же раз не нашёл. И теперь не найдёт. Он не небесный же дух, чтобы провидеть всю планету сверху. Думаю, из загадочных подземелий обзор весьма и ограничен? Ты же там была? Там как? Роскошно? Как и наверху в их «Зеркальном Лабиринте»? Или страшно?

– Ты была разве в «Лабиринте»? В ЦЭССЭИ?

– Да где я и не была, Нэюшка! Поживи с моё, да такой скиталицей, не то ещё и увидишь.

– Скажи, Ифиса, в чём разница между Азирой и тобой?

– Ты меня хочешь оскорбить? Я надеюсь, что нет. А разница в том, что у неё была грязная и неотменяемая работа. Позорная, но профессия. А у меня – искусство, а искусство, как ты понимаешь, не бывает без свободы полёта. И искусство не может быть профессией никогда. Иначе оно перестаёт им и быть. Ремесло это другое. Можно быть и безупречным ремесленником. Даже обязан человек ремесла быть безупречным в своём ремесле. А художник может и не быть безупречным. Искусство подлинное вообще не подлежит оценке с точки зрения профессионального ремесла. Ремесленник уже не может быть художником. Ты понимаешь это? Художник творит из тончайшей субстанции своей души, буквально отдавая часть своей бессмертной субстанции. А мастеровой, он делает всё руками из грубого материального вещества, и душа его может в это время спать под сонной плёнкой тусклой реальности и носа наружу не высовывать. Ну, если он у души есть, нос то есть. Я была, надеюсь и осталась, хотя в ином слое жизни уже, украшением нудного быта того, кому дарила и дарю своё искусство, но и соответственно сама выбирала и выбираю того, кто становится и моим украшением. А украшения я люблю дорогие.

– Но твой новый друг художник беден.

– Он лишь моя отдушина, Нэюшка. Баловство и отдых от подлинного творчества. От серьёзного искусства. Бывает ведь так. Пишешь, сочиняешь, душа утомляется. Ну, и позволишь затейливый завиток для расслабления руки. Игра.

– Почему тогда в «Ночной Лиане» ты была такая потерянная, на себя не похожая? Что у тебя произошло?

– Ах, Нэюшка. Когда-нибудь я и расскажу тебе грустную повесть своей жизни. Но вкратце, – я несла траур по своей прошлой и навсегда уже облетевшей невозвратно молодости. Я утратила того, кто нёс в себе память о моей ослепительной молодости, о сказочной нашей любви, его и моей. Я утратила надежду на то, что моя дочь, которую я и не знала и не знаю, станет счастливее, чем я. Ал-Физ умер, дочь где-то сгинула, он отринул её, выгнал куда-то, сама понимаешь за что. За что и страдают глупые и доверчивые девчонки? Остались, правда, ещё два сына. Но я только говорю «сын». Сыны-то они не мне, а жене того, кого уж нет.

– Как грустно, Ифиса!

– Вот я и окуклилась в своём горе. Но прошло время, из пожухлого кокона выползла осенняя бабочка. Конечно, летать ей недолго. Её вскоре смоет ненастьем, размоет дождями красочный узор её крыльев, более скромный, конечно, чем летний, но тоже изысканный. А потом неумолимый каток времени спрессует и похоронит её в потемневшем слое опавшей листвы. Вот она, метафора моего существования! Но пока этот миг порхания мой, Нэюшка. Учись не тосковать по тому, что не властна ты изменить. И улыбайся как прежде своими милыми, красивыми, как и всё в тебе, губками. Даже мне хочется временами к ним прижаться. Так ты добра и приветлива. Не подумай, чего дурного, я говорю как мать. Я ведь старше даже твоего оборотня – искусителя.

– Нет никаких оборотней. Это же выдумки тёмных людей. Ты образованный человек, а веришь в такую галиматью?

– Как и сказать. Но летающие сферы в горах и загадочные люди подземелий вовсе не выдумки. Ну, не хочешь говорить и не надо. Может, и нельзя тебе. Может, и тяжело тебе. Отдохни, моя девочка, и успокойся. Ты не одна, пусть и в суровом, а всё же белом свете. Будем с тобою поддерживать друг друга. А то я так устала от своего одиночества. Ну, наконец-то, мы у этой якобы непроницаемой стены! Кому очень хочется, всегда туда проберутся! А как же ловко запрятали этот «Лучший город континента» и в такой глуши по виду. Даже не знаю, сумею ли я назад добраться на своей бедной машинке? Чинить её надо, а денег нет. Может, оставлю её снаружи для того, чтобы она остыла несколько, а сама переночую у тебя? Заодно и посмотрю твою «Мечту», пусть мечту и закатывающуюся уже в невозвратность.

Тут был намёк на то, чтобы Нэя расщедрилась за услугу доставки себя к стенам города. Поскольку Ифиса отлично знала, что никто ночью без специального и заранее заказанного пропуска, оформленного специальными же охранными структурами, её сюда не пропустит. У Нэи не было таких полномочий. А возможно, Ифиса думала, что Нэя тут такая же особенная, как и сам Рудольф, Арсений или доктор Франк, для которых проблем подобного рода не существовало никогда. Нэя без слов, на которые сил уже не было, достала деньги из сумочки и протянула Ифисе.

– И то, зачем мне причинять себе и тебе такое неудобство, – Ифиса, очень довольная, взяла деньги с не отменяемым изяществом. – Ещё не хватало мне встретиться с поганкой Элей, да вести с нею любезные разговоры. Уж точно ей пришлось бы налаживать мне удобную постель и завтрак утром. Не ты же стала бы столь неподобающе суетиться. Да и чего я ночью в этой «Мечте» увижу? А утром рабочая суета начнётся, тебе не до гостей будет. А я тут знаю на окраине столицы одну круглосуточную ремонтную мастерскую для машин. Туда и дотяну как-нибудь.

– Ты же совсем недавно отдавала машину для ремонта, – вяло отозвалась Нэя, сразу же поняв, что в тот холодный день Ифиса солгала о неполадках с машиной. Не хотела себя напрягать. Попросту наплевала на возникшие проблемы якобы драгоценной подруги.

– Так старая же. Рухлядь, подаренная ещё Ал-Физом. Теперь-то кто и чего мне подарит?

– Что же он дарил тебе такую рухлядь?

– Дарил новую машину. Да заездила я её. А тебе, как я вижу, и рухляди никто не подарил.

– Я не умею водить машину.

– Проблема что ли научиться?

– У меня никогда не было нужды в этом. У меня всегда была возможность пользоваться лучшими машинами ЦЭССЭИ с профессиональными водителями.

– Видишь, как глупо уповать на то, что свалившееся счастье будет вечным, – вздохнула Ифиса. – Но так случилось вовсе не по причине твоей глупости, а по причине твоей доверчивости, осмеиваемой грубыми низменными людьми. Чистая ты душа! Я сама такая же. Тебя берегли и лелеяли в семье, тебя сказочно баловал Тон-Ат, тоже пряча от настоящей жизни. Потом ты шила в столичном салоне, отгородившись от грязной толкотни шелками и прочей текстильной роскошью, полностью уйдя в изобретательство прекрасных одежд. Ты не знаешь людей. Ты даже свою прошлую хозяйку считала мерзавкой, а она всего лишь скудоумная, но вполне себе душевная тётка, дрожащая перед жизнью и зацепившаяся за твой талант как за рукав самого Надмирного Отца. Она пылинки с тебя сдувала, боясь, что ты её покинешь. Платила тебе больше, чем даже могла. Ты же в других салонах никогда не работала, настоящей бедности и безнадёги не ведала, как большинство вокруг. Откуда бы ты набралась пошлого житейского опыта?

– Я давно уже её простила, – перебила Нэя, – когда поняла, как непросто женщине одной заниматься самостоятельной профессиональной деятельностью. Да и не смогла бы я даже в таком особом, вроде бы правильно организованном, только очень непростом городе продержаться без покровительства и защиты. И тебе я благодарна за твою родную поддержку.

– Конечно, я всякому подарок судьбы, когда ценный, когда пустячок, а всегда от души. Тебе кто угодно это скажет при условии, что этот человек наделён благодарностью. Мне без искреннего общения и деятельной доброты жить тошно.

– Кто научил тебя быть доброй? – спросила Нэя, – Если вокруг корыстные, равнодушные, да и просто злые люди?

– Я ведь при живых родителях, можно сказать, сиротой росла. Бабушка была у меня душевная, потому что талантливая. А потом уже, в имении Ал-Физа, дали мне служанку – тоже талантливую душой женщину, заменившую мне мать. Талант не живёт в злой душе, чтобы ни болтали иные. Талант от зла задыхается как от яда. Разумеется, талантливый человек тоже не безупречен, ведь неправедная жизнь вокруг полна грязи и жестокости, но злым он не бывает. Просто злыдни, как правило, успешно воруют открытия и изобретения настоящих талантов. Или же порабощают их себе во благо.

– Да, – согласилась Нэя, не имевшая сил даже подняться с сидения и выйти наружу.

– Как же ты пойдёшь по лесу одна? Путь-то не близкий. И что была у тебя за нужда тащиться сюда сразу же из-под горячего бока нового избранника? Я не понимаю… А если кто там за стеной во мраке прячется? Может, вернёмся? Ко мне можно, если уж ты не можешь так сразу прильнуть к другому…

– Нет. Да и не так уж длинна эта дорога, как может показаться. Я уже раз её прошла пешком, теперь оно и привычно… к тому же погода тёплая. Я пойду по самому центру шоссе, кто-нибудь обязательно остановится, а народ здесь и ночью откуда-то всегда возвращается. В тот раз я боялась и бежала по самому краю шоссе, вот меня никто и не заметил. А оказывается, многие пешком ходят, так их кто-нибудь непременно подвозит. Так уж тут заведено. Здесь не так как повсюду. Раз человек в пределах закрытого города, то он тут свой. Вот если за стеной останешься, то хоть умирай, никто не обратит внимания. А тут даже в самом лесу нет никого, кого стоило бы бояться. Тут такое слежение, можно сказать, за каждым кустом… насилие там или преступление исключаются. Прогуляюсь, мне полегчает сразу… – Нэя настолько увлеклась восхвалением ЦЭССЭИ, что напрочь забыла о собственных планах покинуть это место навсегда. Ифиса перебила её.

– По поводу насилия как-то сомнительно, что оно и тут исключается. Мне-то твои фантазии к чему? Или тут мужики не такие же, как повсюду? Затащит в машину какой-нибудь бугай, трудной работой не изжёванный, и где будет твой хвалёный контроль? Кому побежишь доказывать, что твои ноги распяли самым непотребным образом, а твоё лоно запачкали гнусной слизью? Молчать будешь! Как и все молчат. Не самый большой урон, хотя и болезненный, к чему превращать в большое позорище? Иди уж лучше по краюшку, прячась за деревьями. Всюду над нами, женщинами, глумятся как хотят, как могут в силу своей власти или наоборот, её отсутствия, когда дело заходит о защите женского достоинства. Ведь по умолчанию, никакого достоинства у женщин во мнении мужчин и нет.

– Зря я его простила! – и Нэя скрыла лицо в ладонях, не желая обнаружить перед подругой того, что она и так увидела. – Не надо никогда прощать! А что в итоге? Я опять одна перед страшной и тёмной дорогой в неизвестность!

– Я же всегда тебя учила, что я являюсь примером того, как не надо себя вести женщине талантливой и прекрасной, да и любой. Я вот тоже вечно прощала, а что в итоге? Как ты спросила у себя, я тот же вопрос задаю себе. А что именно ты ему простила? – загорелась она любопытством. – Имеешь в виду Гелию? Он же так и не оставил её тогда ради тебя… Так ведь твоя воля была с ним в ту ночь остаться… А всё же ты даже после вашего сближения сумела его отвергнуть, как бы он ни тянул своим неодолимым магнетизмом… Вот что до сих пор меня изумляет.

– А Нэиль? Ты забыла о нём? – Нэя ухватилась за давнее, чтобы скрыть то ужасное, что произошло с нею уже здесь в «Лучшем городе континента»…

– Так ведь сразу было установлено, что неизвестный бандит погубил Нэиля. Сам Ал-Физ занимался тогда тем делом. При чём же был Рудольф? Он никогда не смог бы никого убить. Я в этом уверена.

– Ты даже не представляешь, как он может быть жесток…

– Почему же? Отлично представляю. Всякий самец агрессивен, иначе какой он и самец? Средний род если. А как же он простил тебя за то, что ты жила семь лет с Тон-Атом? Вот загадка для меня…

– Да он его мужчиной никогда не считал. Даже стариком не считал, а обзывал «ветшаком», в смысле ветошь, которую даже под определение старости не подведёшь. Старик, как он считал, хоть что-то может, а «ветшак» только губами шлёпать и пола не имеет, изжил его давно. Потому и знал, что не была я женщиной Тон-Ата, а всегда принадлежала только ему одному. Он отлично это чуял, а иначе и близко бы ко мне не подошёл. У него все чувства обострены невероятно, а если он настраивается на волну человека, то и мысли его угадывает, и прошлое. А у меня перед ним вины нет. Хотя он и мог меня упрекнуть в том, чего не было. Но скорее уж, ради своего рода игры… чтобы я не слишком над ним властвовала. Он всегда боялся попасть под мою власть. А если бы ты знала, как я любила его именно в минуты его слабости передо мной, в минуты его полной открытости и предельного доверия… А все эти его дурацкие игры в какое-то сверх могущество, как же мне досаждали… – она опять захлебнулась от накатившего слёзного приступа и опять спрятала лицо в подол роскошного платья, настолько похожего на платье мамы, раскуроченное в детстве, – Что я наделала?! Надмирный Свет уж точно не простит мне, если я обману Реги-Мона! Я ведь теперь обязана быть его женой, а я не смогу!

– Не захочешь, так и не станешь ты ничьей женой. Кто только Надмирный Свет не обманывал, если иметь в виду ритуал в Храме Надмирного Света. И скажу тебе, не ритуалы Ему важны, а присутствие настоящей любви в сердце. Так ведь и Реги-Мон отлично понял, для чего тебе понадобился ритуал. Для личной защиты, чтобы не лез никто в твою жизнь, кого не приглашают. Давай вернёмся? – Ифиса погладила её по волосам, – Незачем тебе одной брести по лесу. Стены ведь не препятствие для зверья.

– Да нет там никаких зверей! Они давно убрели в глухие леса отсюда подальше, за пределы обширных озер. Не лес там, а окультуренный лесопарк. Его и подметают, как комнаты в богатых угодьях, ухаживают за посадками и цветами. Целый штат лесников и садовников, а также смотрителей за порядком. Тут таких гадов, как столичные хупы, нет. Вот был случай, одна влиятельная дама – бюрократ упала, напившись в «Ночной Лиане», прямо в лесу и валялась всю ночь в отключке. И что? Никто не покусал, не напал, не тронул, не ограбил даже.

– Нравы у вас! – покачала головой Ифиса, – Женщины валяются в таком месте на улице, наглотавшись «Матери Воды»? А говоришь, что идеальная жизнь…

– Откуда же возьмётся идеальная жизнь при подавляющем большинстве неидеальных людей?

– Воспитания не хватает. Вон в городках у аристократов всегда идеальный порядок царит, а они порой и хуже простолюдинов бывают по своей зверской природе. Может, у той особы сильный родовой охранитель, а над вашим родом довлеет нечто тяжёлое и недоброе, так что не стоит тебе рисковать ночной прогулкой по безлюдному лесу, как бы его ни подметали там, ни окультуривали. Народ там всякий обитает и больных на голову хватает. Чуть больше, чуть меньше, какая тебе-то будет разница, напади кто? А ну как прямо сейчас кто-то из учёной братии с ума сошёл? Взял клинок и пошёл с намерением убивать несовершенных в его мнении людей? Или тот же садовник или уборщик рехнулся от зависти, – другим всё, а мне лишь грязь за другими подчищать? Пойду-ка разберусь я сам с несовершенным миром, коли Надмирный Отец где-то там уснул в своей идеальной мерности? А то и юнец какой, повреждённый вполне понятным переключением в собственной органической настройке? Сколько хочешь таких случаев, а камеры ваши для слежения таких не распознают как чужаков. А озера лесные охраняются? Там береговая охрана есть? – Ифиса забалтывала, пыталась утишить спазм Нэиного страдания, хотела увезти её к себе, очевидно страшась, что подруга учинит что-нибудь над собою, окажись одна в кромешной ночи. Возьмёт, да и убредёт к ближайшему лесному озеру, чтобы бултых туда со всеми своими обидами и болью.

– Ничего более худшего уже не произойдёт, не переживай, – ответила Нэя, теплея от заботы доброй, несмотря ни на что, Ифисы.

– Как знаешь, а то случись что, я буду всю жизнь винить себя. Вот видишь, как оно всё развернулось. И оказалось, нет у тебя ни одной близкой души на свете, кроме меня. Тогда уж бери меня с собою. Как-то же возможно сюда проникнуть? Я была тут не раз и не два. У тебя здесь не самое последнее место, ты тут значимая и могла бы пригласить меня к себе в любое время.

– Всюду ты вхожа, – засомневалась Нэя. – Здесь-то кому ты гостем была? Чего в таком случае ко мне не заглянула?

Ифиса молчала, покусывая губы. Наконец ответила не без обиды, – Приглашения не было от тебя, а я не так воспитана, чтобы являться не званной гостьей.

– Обижена на меня была? Из-за Эли? Да ведь Эля тут не гостила у меня, а работала и работает как лошадь, не гляди, что хрупкая по виду.

– Кто хрупкая? Эта задастая и жилистая скотина, которой лишь не недогляду Творца прилепили женские вторичные половые признаки?

– Не злись. Я бы с радостью тебя пригласила прямо сейчас. Сама подумай, как мне самой было бы удобно. Но надо заранее оставить заявку на пропускном пункте, что я вернусь не одна. А так не пропустят тебя. Ночью только экстренные службы работают, а я не знаю, как с ними связаться…

– Да мне оно и не сдалось! – Ифиса была заметно задета, что ей не придётся осмотреть Нэины владения. – Конечно, куда мне до значимости тех особ, что роятся у тебя в твоей «Мечте»! До той же Эли куда мне! Я – твоя верная и давняя подруга, а ни разу так и не побывала у тебя в «Мечте». Вот не прощу я тебе этого вовек. И что это за службы такие, если они твоего верного друга, родного человека даже, не пропустят к тебе в гости?

– Не пропустят. Плевать им на родство и дружбу. Тут всё не так, как ты привыкла. Да и что такое эта «Мечта» теперь? Чего там смотреть? Чем восхищаться? Да и не моя она и сроду ею не была! Никакой «Мечты» совсем скоро не будет в реальности, останется лишь то, что называется «в помине». Да и то лишь для других, потому что для меня эта «Мечта» пошла прахом. Помнить о ней не буду!

Ифиса с лицедейской скорбью покивала головой, хотя и сочувствовала. И в то же время ликовала какой-то особой и подлой составляющей всякой женской души. Но в случае Ифисы, тайной соперницы когда-то, такое было и оправдано. Не была она вольна в своих чувствах настолько, чтобы болеть за провал Нэиной судьбы как истинная мать. Она же не была матерью.

– Собери все свои вещички, то, что ценно и не громоздко, а потом вызови своего водителя, скажи, что к показу готовишься столичному, чтобы успеть. Да не мне тебя учить. Приедешь в Творческий центр завтра, к вечеру поближе, а я вместе с Реги-Моном буду тебя ожидать. Мебель в твоём новом домике есть какая-никакая на первое время, – ласково и неутомимо заворковала Ифиса. – Ты хоть разжилась там имуществом? Драгоценностями, например? Не зевала, надеюсь? А мы с Реги-Моном привезём уже скоренько девочку, запасы продовольствия, и запируем на славу. Заживём! – И Нэя отметила её бодрое «заживём»! поняв, что от Ифисы ей теперь не отвязаться.