Иви, обозначенная Антоном как «пуделиха», ходила с видом оскорблённой невинности. Её мамаша как мафиозный спрут держала многих местных в трепете и подчинении.

– Если бы не та дикая сцена в лаборатории, – продолжал бормотать Антон, – когда туда незваной вошла Иви…

Так это была она? Маленькая порочная извилистая поросль от всегда прямого ствола своей мамаши вползла в жизнь его дочери? Определила её такой скорый конец? Рудольфу стало трудно дышать от давящей плотности влажной и воняющей болотом атмосферы ненавистной планеты.

– … ничего бы и не было. Ни этого чудовищного монстра, возникшего в подземном отсеке, когда он хотел меня убить, ни их Луча, ни её бегства, ничего! Почему я не предвидел подобного разворота своей жизни? Когда успела созреть эта трагичная матрица всех последующих событий? Где я был виноват сам? Если я был слеп в смысле грядущего бедствия, то я и заслужил всё. В противном случае, то, что моя мама называла Промыслом, не позволил бы случиться тому, что и случилось. Она всегда говорила мне, что всё, что совершается с человеком, свершается наилучшим для него из возможных способов. И я должен считать необратимую беду наилучшим из возможных вариантов своей жизни? Или же тут мы утратили связь со своим Создателем? И здесь совсем другой Творец? Он и опекает своих трольцев. Карает их, милует… Если бы мама была рядом, я знаю, что бы я ей сказал. Никто нас не опекает, не милует и не карает. Всё в своей жизни делаем мы сами, и как бы ни был спланирован наш безупречный, как нам мнится путь, окружающие нас подонки – инкогнито до времени, всегда могут вырыть на нём ямину по своему злому своеволию, и вот я низвергнулся в неё вверх тормашками!

И никто не мог дать ему утешения. Рудольфа слабо трогали лихорадочные метания души Антона в поисках утраченного им Бога. Даже в своём всепоглощающем на вид горе Антон не казался ему глубоким. Бурно отплачет своё сегодня, а завтра светел и ясен, как было с тою Голубикой. Опять жених на выданье. И не смотря на бесполезность сожаления о необратимо свершившихся событиях, он подумал о том, что не встреть Лора-Икри этого рокового «Финиста – ясна сокола», была бы жива. Переключившись мыслями на утраченную дочь, Рудольф вдруг впервые понял, почему она так жестоко и цинично осмеяла его и Нэю. Смеялись над ней, над её любовью подлые люди, подглядывая и воруя то, что не им было предназначено. Также поступила и она, войдя, правда, случайно. Тоскуя в недружественном окружении, надолго оставляемая Антоном по необходимости его службы совершенно одна, Лора тяготилась жизнью в замкнутом скучном, хотя и украшенном пространстве. Не имея никакого занятия и общения ни с кем, кроме мужа и Нэи, также отринутой, она пребывала в заброшенности. Чем и воспользовался Хагор, и чего не мог понять ни он, отец, эгоистично живущий в своём «ренессансе чувств», ни этот страдалец, винящий Высший Промысел, тогда как всему виной его собственная по жизни ограниченность. «В меру своего понимания Объективной реальности человек работает на себя, а в меру своего непонимания на других, понимающих больше». Где это он вычитал? Да не важно.

И Рудольф только вздыхал. Что теперь можно было исправить? Нет Лоры – Икринки, нет у него Нэи. Не будет ребёнка у Антона от любимой, – возможного внука его самого. Украден монстром – пришельцем Пауком рождённый ребёнок Нэи не только у неё, но и у самого Рудольфа. Получалась утрата в четырёх родных лицах, правда, одно из этих лиц так и не родилось. И если в случае с дочерью его вина была зыбкой, то, отвергнутая им самим Нэя унесла их общего сына, переставшего быть ей желанным, в неизвестность, не исключено, что и пагубную, сделав младенца добычей Паука с его непонятными замыслами. Уж тут вина была однозначно его личной, значит, и кара заслуженной. Или, всё же, нет? Где, как его теперь найти?

И под несдержанные жалобные причитания чувствительного молодого вдовца странная мысль посетила Рудольфа. Старый монстр хотел сделать ребёнка Нэи своим преемником, наследником своей Паучьей династии. Он передёрнулся от невыносимости чувства своего бессилия. Найти ребёнка было уже невозможно. Точно так же, как и оставить тогда Паука живым. В этом случае был бы убит он сам, Рудольф. Паук не был человеком, и честность, договоры людей ничего не значили для него. Никакого ребёнка он бы не получил, а жизнь бы утратил.

Сейчас они с Антоном были как бы единым существом, объединённым общим страданием и общим этим бревном. Они были, как два страдающих горба на спине фантастического и поваленного существа, объединены общей кровеносной и нервной системой. После этого они невероятно сблизились. И впоследствии, эта их общая система уже не распалась. Но сейчас они не знали о странном переплетении их судеб в будущем, печалуясь каждый о своём и об одном и том же.

– О каком монстре в подземном отсеке ты говорил? Когда это было? – спросил он, чтобы не молчать, вклинившись в момент, когда Антон затих от всхлипов, больше подходящих, всё же, женщине, а не будущему космодесантнику. – Это был Хагор? Ведь ты говоришь о нём?

– Нет. Он приходил в тот самый день и миг, когда она уже попала в нутро кристаллической нечисти, и это был момент, когда возврат её был возможен. Он пришёл, когда мы с Артуром там остались, только Артур отчего-то не видел его. Хрыч хотел убить меня. Я потом догадался, что каким-то образом не давал тому Лучу, не знаю, кто он и был, утащить её, я удерживал её, и если бы я понимал, что происходит, если бы кто объяснил мне, я смог бы воспрепятствовать её похищению. Ты понимаешь это? Сумел бы не отдать! Но я не знал. И Хор-Арх, которого я принял за спасителя от ножа старого чёрта, по сути, вырвал её из моих рук. Они были заодно, она была их заданием, наш ребёнок был необходим их окаменелому псевдо «раю». А тот жуткий урод ничего не смог бы сделать, потому что нож был иллюзией, он меня пытался запугать. Если бы не Хор-Арх, которому я верил после своего спасения в тюремном морге, я бы не выпустил её из рук, и она так и ждала бы меня на вершине той горы в своем подвенечном платье – облаке, возможно, уже без нашего ребёнка, но живая. Она бы дышала, она бы осталась со мной, а ребёнок родился бы потом. Другой или другая. Всё равно.

Поражённый Рудольф мучительно вслушивался в странное повествование, похожее на бред, вспомнив необъяснимое появление трехгранного клинка в отсеке, найденного Артуром.

– Но ведь нож был на самом деле, – выдавил он, – я точно знаю, что до того вечера там, в отсеке, было стерильно. Даже если предположить, что ты видел некую трансляцию, то как объяснить тот нож? Правда, он был чист от яда. Пустяковина, по сути, совершенно тупой.

– Элементарно же, шеф. Это была телепортация определенного предмета, оружия в данном случае, в качестве угрозы. Их кристаллы способны на многое, они у них вроде наших технологий. Хотел запугать, чтобы я отпустил её от себя. Она же жила внутри меня настолько же реально, как и снаружи во внешней среде. Если бы я понял это тогда! Я бы… Да я бы и так не выпустил её, этот ножичек меня рассмешил своей несерьезностью! Ну и поцарапал бы, и что? Я про возможность яда не знал ничего. А тот травяной гном Хор-Арх всё испортил, отвлёк меня и вырвал её из меня окончательно. Зачем он спас меня тогда в тюрьме?

– Он страховал Хагора, сам же понял это. А в тюрьме убийцу к тебе подослал Паук, чтобы сорвать их своеобразную Миссию на хер! Ему требовалось определённое время, чтобы закрылся их грёбаный портал, и его уже не достали бы те из застывшей кристаллической дыры. А ты, она, я – для них мы как сломанная ветка, подобно тому, как мы сами ломаем ветки по ходу движения для собственной цели, скажем, отмахнуться от гнуса или ещё что. Мы для них ниже всякого восприятия, и насколько же я был прав, что убил того желтоглазого и тёртого Хрен-ата, как был он этим поражён! Видел бы ты его стекленеющие глаза! В них брезгливости ко мне было больше, чем ужаса от происходящего с ним лично. И это было более чем взаимно! Отвращение имею в виду. Меня до сих пор тошнит от того прикосновения к нему! Как будто я рептилии дохлой и высохшей шею свернул! – Рудольф сплюнул в жидкую грязь под ногами. – А трюк с телепортацией оружия – земная же технология, откуда она только у сволоты этой! Зря я и обольщался техническим кретинизмом Хагора. Он же тут шастал, были времена, как у себя дома. Ещё когда… А! Неважно теперь ничего. Мы-то думали, горец тёмный, не воспринимает ничего из того, что его окружает. Бродил как козёл горный со стеклянными глазами, – ему что пещера какая, что наш подземный город – один хрен! Так все думали. Он девочку нянчил тогда, поэтому и был вхож к нам, ну ты понимаешь…

– Я думал, что Хор-Арх настолько добр и справедлив, как те старцы из легенд или былей, в которых верила моя мама. Он был похож на святого, а сам… Зачем она, Икринка, им нужна, если был нужен только ребёнок?

– Зачем? Она была нужна как дополнительный ресурс, пока ребёнок не развился до необходимого срока. Чего непонятного? А потом они её выкинули на свою около кристаллическую свалку. Куда-то, где не найдёшь, из милости своей сверхразумной. Если, конечно, кто-то из них не развлекается над тобой путем трансляции фантома, вводя тебя в заблуждение. Ты же не знаешь, какие у них там игры в ходу. – Это было жестоко, но Рудольф никогда и не был добрым мякишем. Антон вперился в искрящуюся от сеющейся сверху капели влажную тьму. Фонари лесопарка отражались от его радужки, делая глаза неприятно-кристаллическими по виду. Как будто он, действительно, отчасти и пребывал в неведомом кристаллическом «Созвездии Рай». Он мало вникал в гипотезы Рудольфа, имея своё собственное и устойчивое мнение о её, пусть и сокрытом, но подлинном существовании где-то там, где он сумеет её обнаружить в процессе своей длинной-длинной жизни, отдав этому поиску всё своё будущее время.

Рудольф поёжился, отстраняясь от его пугающе плотных, ощутимо реальных сейчас видений, куда провалилось тоскующее сознание хронического вдовца, – за глаза Антона так и называли «чёрный вдовец», те из сослуживцев, кто не был обременен излишней сострадательностью, а попросту циничные недоумки. Никто из землян, исключая Рудольфа и доктора Франка, не знали о его встречах с пришелицей из Кристалла, и состояние Антона было отчасти изменённым в данный временной интервал его жизни, хотя Франк не видел угрозы его психическому здоровью. Врач считал, что Антон абсолютно нормален, а страдания, неизбежные, так или иначе для всякого, способствуют росту души человека, открытию в ней многомерного зрения, обретению мудрости.

Рудольф погрузился в своё измерение, назвать его личным страданием, он не мог, поскольку всегда избегал чётких определений состояний своей души. Оплакивать собственного новорожденного сына, которого даже не увидел, или утраченную столь страшно дочь он не желал, отпихивая от себя то, что мешало его устоявшемуся равновесию, чёткому восприятию окружающего порядка вещей, служебному и необходимейшему функционированию в недрах подземного города. Но в приоткрытую навстречу чужой душе, то есть Антону, дверь внутрь себя, – в малую эту и узкую совсем щель, – протиснулась вдруг та, которая была жива. Она обитала не где-то за туманностями и газопылевыми вихрями космической мистической «Абгрунд» – бездны, а рядом, в часе езды на местном жестяном чуде на колесах.

…Последний раз перед бегством он видел её почти невменяемой. Это стало потрясением. Она вышла на середину дороги и светлела там под фонарями, как привидение в воздушном и обширном платье. Чудесное платье, почти прозрачное, было расшито сказочными цветами с объёмными лепестками, и эти цветы прикрывали просвечивающее тело Нэи, маскируя прозрачность ткани. Что был за наряд? До пят, он тем ни менее не скрывал её. Волосы были распущены, а она никогда так не делала прежде. И казалась она феей ночи, вышедшей неожиданно из сказочного леса на дорогу. У Рудольфа захватило дыхание от её вида и её красоты. Но когда он остановил машину и вышел, поражаясь тому, как она сумела попасться ему навстречу, обдумывая, стоит или нет устраивать допрос, где она была? Он приблизился вплотную, и она упала в его объятия. Его радость быстро улетучилась, она была под воздействием Мать Воды! Так он подумал. Он решил, что и тогда она шаталась от того же, когда шла от «Зеркального Лабиринта». Он и представить подобного не мог! На территории царил не нарушаемый, железный сухой закон для местных, даже для элиты. Пьющие, те, кто позволял себе такую вот оплошность в Лучшем городе континента, изгонялись без сожаления.

Она уже сползала по нему на землю, и он не знал, что с нею делать? Принес её в машину и усадил рядом. И волшебная одурманенная красавица сказала ему, что нашла его дочь.

– Икни? – не понял он её.

– Не знаю. Её звали ублюдок, – ответила она вполне чётко. – Я её выкупила вторично. Да им и не надо было много. Мамаша о ней забыла. Деньги у меня выудила и забыла начисто о ней. Или не успела сказать адрес, или ещё раз хотела кому-то продать, но ребёнка не привезла. А потом где-то и сгинула сама. Девочка сейчас в столице у одной женщины. Реги-Мон её привёз. Твоя дочь.

– Какая дочь? Пьяный бред у тебя?

– Ну, да. Бред. Только это последствие твоего душевного воспаления. Ребёнок Азиры.

– Ребёнок умер! От инфекции. Я не нашёл. Нигде…

– А хотел найти? Нуждался в таких вот детях от тех, кого считал за продажных кукол? А дочка твоя не только жива, но и ест за троих, -она сверкала глазами, розовея щеками, нежными, как вышитые лепестки на её платье, – ты-то, довыжопывался! – Слово было непонятным, ругательным очевидно. – Довёл меня таки! А ребёнок страдает тоже! Во мне! – и она, не дав ему опомниться, открыла платье на своей прекрасной груди.

– Люблю тебя, – и заплакала пьяными слезами, – а ты отверг меня перед Ликом Надмирного Света, не пожалел и кинул под злорадные завывания хулителей нашей любви. И, всё же, нашёлся тот, кто меня привёл в Храм… – но лепет о ребёнке, найденной дочери и о Надмирном Свете, куда ж и без него,был забыт.

– Не беспокойся. Не Мать Воду я пила. Это остаточное воздействие от тех трав, что воскуряют в Храме Надмирного Света. От напитка, который пьют брачующиеся. Я теперь не твоя жена, а другого человека. Он будет считаться отцом моего ребёнка. Не ты! У меня много денег, и мой муж будет вдоволь пить Мать Воду, к чему он и пристрастился давно. Пусть пьёт, зачем мне его здравый ум? Или у тебя он есть, здравый ум? По крайней мере, не зря я тащила у тебя все твои деньги, как и Гелия когда-то. Тебе-то они на что в твоём подземном городе, а я буду дарить отраду через иллюзии тому дураку, что и спас меня от того, чтобы меня причислили к категории падших. И знай! Никогда ты уже не увидишь своего сына! Никогда! Я это точно знаю…

Рудольф отхлестал её по разнузданному лицу и выпихнул из машины. Она свалилась в траву, на обочину…

Таковым было их последнее, отвратительное по оставленному следу свидание в Лучшем городе континента.

Что такое "Созвездие Рай"?

– Рудольф, скажи, каким она была ребёнком?

Они с Антоном сидели в подземном совещательном холле вдвоём. Была ночь, но спать не хотелось.

– Какой была? Угрюмая, неприязненная, почти немая. Типичный местный детёныш, как и все они тут. Не любила никого. Била свою мать, царапала её. Меня не воспринимала вовсе. Будто меня нет. Любила одного деда, ну, и бабку отчасти.

– Она была похожа на тебя или на мать?

– На меня, кажется. А что, я не красавец?

– По мне так нет. Расскажи, как вы встретились в горах? Как это было у тебя?

– Что рассказывать? Беженцы из Архипелага. Жалкие, полу умученные, занятые физическим выживанием. В лохмотьях. Хотя, их дочь поражала. Я взял её на базу. Чтобы вылечить, у неё с кровью, с сердцем было не всё в порядке. Ну и… Да чего говорить? Представь, мужской монастырь, а в нём появляется прелестная девушка, и всегда рядом.

– За что старик ненавидел тебя?

– Он был вроде евнуха. Дочь была не его. И, видимо, он вообще не терпел настоящих мужиков. Комплекс неполноценности.

– Он-то считал неполноценным тебя. А её любил. Говорил, что любить так, как он, ты не мог.

Рудольф не счёл нужным это комментировать.

– Ты спрашивал у неё, как же всё-таки они сюда попали? Кто они?

– Их планета, вернее, звёздная система, а есть другие обитаемые планеты в соседних звёздных системах, подобные той, откуда были они, настолько прекрасна, что мы не сможем себе этого и представить. Они живут в Кристаллах, переливающихся всеми своими гранями. У них есть природа, подобная местной и нашей земной. Горы, реки, моря и леса. Но цивилизации в нашем понимании нет. И вдруг иногда, чей-нибудь Кристалл меркнет, и это сигнал, что того, кто в нём живёт, постигла некая болезнь – утрата полноты совершенства. Он не может погибнуть там, хотя и обречён. Он должен покинуть их планету, а желательно и само «Созвездие Рай». Но он может вернуть себе утраченное бессмертие, если найдёт нужное им всем во внешнем мире. Во тьме внешней, как любил выражаться Хагор. За силовыми защитными полями их системы. Неполнота одного опасна им всем. Несчастливца безжалостно изгоняют.

Их Кристаллы подобны дворцам. Они имеют множество залов и затейливых переходов. Эти Кристаллы разумные и живые, но не самодостаточные, – они продолжение тех, кто в них живёт. Изгнанников выбрасывают на любую планету, где есть люди, подобные им. Кому как повезёт. Некоторые не возвращаются уже никогда. У них там много планет полностью погасших, и таких, где живут, то есть бродят наподобие теней те, кто вернул в их мир живую энергию, но сам остался жить без Кристалла и доживает на подобных планетах, вполне и сносных, если их соотнести с нашими представлениями, но в их понимании свалках. Они никогда не знают, куда их забросят, это не в их власти – выбирать.

Наша несчастливая парочка попала на Трол, в Архипелаг. В самое его сердце. Там в их кристаллическом раю беда постигла только женщину, а наш дедушка Хагор принёс себя в жертву, чтобы охранять её, помогать. Жертвенность у них естественна, как у нас эгоизм. У них есть немыслимые возможности, хотя и нет технологий в нашем смысле. Они могут изготавливать себе субстанции, то есть тела, в которых живут на тех планетах, куда их выбросили. И эти их тела, их обмен с окружающим миром поддерживают особые кристаллы, имеющиеся у них. На время тело становиться для них, как и те Кристаллы, в которых они жили, то есть их частью, ими самими. Есть у них и особенности – приобретать нечто, на время, вроде живой маски. Меняться, если нужно, но ненадолго. Новый облик нестабилен, и нужен лишь на то, чтобы избежать опасности, так как кристаллы, стабилизирующие их информационно – полевые структуры, тратят на это колоссальную мощь, а берут они её отчасти из своего же владельца. Вот почему Хагор был так немощен. Он слишком расточительно тратил свой ресурс, использовал свойства своего кристалла – стабилизатора часто и без особой, важной для Миссии, надобности.

Так случилось, что у одного из представителей высшей касты в Архипелаге погибла дочь. Не исключено, что её убил наш ангельский дедушка. Они ведь говорят весьма расплывчато и не всегда ясно. Это у них особенность такая. Но я понял, что Хагор. Придав своей спутнице внешность этой девушки, он устраивает их встречу. Отец едва не сходит с ума. Дочь была единственной.

А незадолго до них, их прибытия, в Архипелаг был внедрён некто из землян, наш с базы. Были затрачены колоссальные усилия. И всё прошло удачно. Но на одном из островов, месте обитания высших избранников Архипелага, среди ухоженных лесных массивов и чудесных парков, подложная дочь встречает нашего землянина и понимает, что он тот, кто ей нужен. Он имеет в себе то, что вернёт их миру утраченную полноту. Они считывают наше сознание и подсознание, и знают, чего хочет тот или иной человек, о чём он мечтает и чего вожделеет в самых тайниках своей души.

Землянин теряет голову от неё. Мотылёк влетает в хищную росянку, и она захлопывается как ловушка. Он утрачивает бдительность и легко слетает с катушек, если говорить грубо и коротко. Хагор выждав время, когда она родила девочку, подсылает к тому парню криминального подонка с отравленным ножом. Таков он и был, Хагор, представитель мира высшей гармонии и совершенства…

Сам он в это время, дрожа от страха, сидит в некоем святилище, их Медицинском Центре в нашем понимании. Не совсем, но приблизительно так. Получив новую телесность, начав испытывать все удовольствия и муки нового состояния, бедный старик, а тогда он и не был стариком, а был молодец хоть куда, впал в манию страха. Он стал этаким премудрым пескарем, сидящим в своей глубокой и скучной норе, прячась от жизни. Испытав однажды боль, он осознал, что новая жизнь ему невыносима. Но что делать? Миссия есть Миссия. Наблюдая чужие смерти, он начинает панически её бояться. Видя вокруг себя изувеченных в результате криминальных эксцессов людей, он впадает в ещё большее смятение и ужас. Паук вышел на его след, когда он похитил у него дочь Инэлии. Вычислил и сдал властям как убийцу, обвинив его во всех преступлениях, которые совершал некий Коряга. Самого же Корягу Паук ликвидировал самолично как того, кто мразь уже окончательная. Именно по найму Хагора Коряга и зарезал нашего парня. Хагор решает бежать. К тем изгоям, которые уже живут в горах. Но до этого он всеми правдами и неправдами заполучил себе Инэлию, которую спас вовсе не он, а Хор-Арх. Хагор в медицинском центре лишь подлатал её. Выкрав ребёнка Инэлии, он и сбегает в горы. Потом уже, в горах, он умудрился смастерить себе крылья, разгадав секрет погибшей цивилизации с Хрустального Плато. При этом он стал методично уничтожать их наследие, чтобы Паук не завладел добычей древней цивилизации.

Ведь надо помнить, что его возможности в сравнении со здешним миром безграничны, а жертвенность по отношению к своей Избраннице не могла быть подавлена и его страхом перед Пауком и его служителями. Миссия оказалась провалена. Он не смог её вовремя затащить в этот Зелёный Луч. Инэлия, изуродованная в результате попытки суицида, стала его обузой и той гирей, которая держала его на привязи рядом с собой. А ребёнок, который был должен родиться в их ангельском мире под их песнопения, в сиянии нового Кристалла, родился на задворках Вселенной, если в их понимании.

Но несчастный лжетролль провалил не только эту Миссию, в сущности, бывшую её Миссией. У него же была и своя, но страх лишил его силы и здравого рассудка. В этой стране, на островах океана, есть не одна тайна, связанная с миром условных ангелов.

Тут мы и подходим к тайне островного Паука. В загадочных, законспирированных, выверенных кругах и сетях островной страны он и живет, мало кому зримый пришелец из того же Созвездия Рая. Он подобно пауку плетет паутину этого мира. Создав систему обучения для слепых приверженцев и ещё одну, тайную уже касту, из которой готовит будущий управленческий корпус над планетой, сам он – изгнанник, как и Хагор. Он не пожелал возвращения и предпочёл остаться здесь, чтобы быть тут властелином, а не искрящимся пазлом их ангельской симфонии. Хагор имел Миссию нейтрализовать его, чтобы его информационная – полевая структура, душа в смысле, вернулась для высшего Суда в их Созвездие. Вот для чего в него была вложена программа ликвидатора, поскольку убивать они не способны по своей природе, имея жесткий врождённый природный механизм – не убей! И вот почему он, Хагор, с такой лёгкостью и не всегда из-за необходимости убивал местных людей, даже тогда, когда можно было решить проблему иначе. Но перед тем, кто по сути уже захватил Островную страну и жаждет того же и над континентальной Паралеей, Хагор струсил, боясь возможного возмездия. Он предпочёл бесконечно тянуть свою жалкую жизнь здесь. Он скитался по планете в поисках убежища не столько уже от Паука, сколько сам от себя. Но те, кто его послали, его жалели и давали ему одну возможность за другой для исправления своего провала. Они, те, кто был вне Паралеи, ждали. Затраты были огромны и для них ощутимы, чтобы всё свернуть и покинуть Паралею, бросив на ней неудачников. Они ждали меня. Почему меня? Я не знаю. Но звездолёт был обрушен Пауком. Тем, о ком они и не думали забывать, но, всё же, недооценили его способностей. У него же огромная сеть шпионов повсюду. И остались кое где резервные базы, не найденные Хагором. Паук использовал энергию некоего Кристалла для разрушения двигателей «Финиста», едва он вошёл в стратосферу Паралеи. Но я выжил вместе с Пермяком. Так уж нам повезло, или было нечто иное, что помогло нам восстать из пепла.

Хагор на свой манер, конечно, пытался лечить Инэлию от последствий травм, но не сумел. Голова её, вроде, и в работоспособном состоянии, а всё же тётенька странная очень, , бесчувственная и безрадостная.

Рудольф очень долго молчал, – Не от травм она такая. Природа этих химер именно такова. Гелия же точно такая же и была… гибрид…

Его глаза были опущены в синюю и каменную на вид твердь стола. Что он мог там наблюдать, кроме своего скорбного отражения?

– А сейчас, – спросил он по возможности спокойно, – что ты чувствуешь, наблюдая Икринку, – он замялся, – ну… образ, что ли?

– Ничего я не чувствую, – Антон лгал, и Рудольф это понимал.

– Мне хочется вытянуть из неё как можно больше информации.

– Да что даёт эта твоя информация!

– Не знаю, – сказал Антон. – Это как просмотр в мониторе тех записей об утраченных близких людях. Многие не выносят подобное, не желают бередить душу. А я… как мазохист какой. Терзаюсь, а всё равно брожу туда… И не могу никак запретить себе так поступать. А если это даже не запись, и уж понятно, не она, а род издевательской игры надо мной? Поражает примитивизм того, что и как она говорит. Хотя она и была… смешной. Ни учиться не хотела, ни читать, ни развиваться, ничего она не хотела…

– Так и скажи, малоумной она была! Гибрид. Не зря я предчувствовал сразу, что не может тут рождаться нормальных в нашем земном понимании детей от здешних. Кто они там ни будь. А мне Франк кака припечатал, расист, мол. Ты только представь, – сказал вдруг Рудольф, перебив его откровения, или ему больно было его слушать, – что наделают эти химеры с нашим генетическим материалом? С их-то возможностями? Они наделают армию людей-роботов и пойдут вытаптывать вселенское зло в их понимании. Это и наш мир тоже. А мы не сможем ничего, если не научимся отличать их от настоящих людей.

– Они никогда не будут ни с кем воевать или уничтожать. Им того не надо.

– Да откуда ты знаешь?

– Я понял. Если им чего и не хватает, так это любви. Нашей человеческой, обычной любви. Простой и святой.

– Ты думаешь, что из моего генетического материала, который есть и в моей дочери, выйдет ангел? Не ты же один там и присутствуешь, то есть, это же сложный эволюционный архив.

– А что было не так в ней?

– Разве я знал до времени, что во мне не так…

И Венд словно выпал в некое иное измерение, он обращался уже и не к Антону, а к кому?

– Гелия не просто любила камни, она тряслась при виде их. Она считывала пальцами их изометрию, чувствовала их кристаллические решетки на ощупь! Лучше приборов. Я мог бы утопить её в бассейне из этих камней, если бы задался такой целью. Но она разлюбила меня. Окончательно. И это в то время, как сама превратилась из забавной, хотя и чудесной девочки в сногсшибательную женщину. Веришь, я, как тёмный архаичный урод, ревновал её до такой степени, что руку на неё поднимал. А эта чушка кристаллическая, Хагор, пытался внушать ей любовь посредством спаивания её колдовской «Мать Водой»! Не водкой, не вином в нашем понимании, и даже не наркотической гадостью она являлась, а тем, что нам понять невозможно. С одной стороны я со своим воспитанием, тиранством, если уж по существу дела, с другой Хагор, а ещё и от местных владык ей порой так доставалось…

Рудольф залпом выпил стакан воды, едва не захлебнулся и долго кашлял, – Тут уж буду справедливым, она для них была неприступна. Только не потому, что меня слушалась, и уж тем более Хагора, а очень уж отвращалась от любви по принуждению. Боялась этих владык здешних до обмороков, но делала всё по-своему, продолжая свою увеселительную жизнь напоказ и не желая, как я просил, уехать в провинцию ради воспитания нашей общей малышки. Так её раз чуть не убили, избив до полусмерти и выбросив в какую-то канаву, где она чудом не нахлебалась воды и не погибла. Я потом вычислил ту обслугу властной нечисти, кто её изувечили. Всех до одного отследил! И спалил их точно так же, как наш Олег убийц своей Колибри. А саму властную тварь я не мог вытащить в то время в какое-нибудь удобное местечко для свершения мести, хотя и знал его в лицо. Но его по любому ликвидировал некий мститель из троллей, что и было неизбежно для такого упыря, рано или поздно. Тебе рассказываю как на духу, а вот доктор до сих пор уверен, что это я её отделал в тот раз, когда он вытаскивал с того света. Я-то что, шлёпну раз по ягодицам, как терпеть её выходки не было сил, а чтобы калечить? А всё же именно она вытащила из меня, и откуда? Какого-то скота. Вот тебе и пришелец со звёзд, мнящий себя выше всякой местной живности! Меня самого необходимо запихивать в Центр психологического восстановления. Но надо мною нет здесь старших. После отбытия Разумова я стал ГОРом. Никто на Земле не обнаружил в моей природе изъянов, а она вытащила их, так сказать, на божий свет. И стал я себе противен. Где высокий, устремлённый к звёздам молодец с Земли? Каким я сюда попал? Я считался одним из лучших в космическом десантном корпусе. Руку ей однажды сломал от ревности за то, что она от местных влиятельных скотов принимала подарки за своё «великое искусство» перевоплощения, как она мнила.

Увидев реакцию Антона, он поспешно пояснил, – Всего лишь пихнул её, а она упала на собственную же руку. Вот так. Зато я не дал местным уже ценителям выпотрошить из этой куклы весь её мягкий наполнитель, что они быстро бы и сделали. А я охранял, следил, чтобы она никому не досталась. А всё равно и не сохранил, и не уследил, и досталась она в итоге вначале местному красавцу, а потом уж… Сам знаешь, как всё вышло, когда «Финист» грохнулся… И теперь, если на Земле буду, думаешь, смогу ощущать себя на космической высоте перед прочими земными обывателями? Да я и права такого уже не имею. Вину перед ней, перед дочерью нашей, как я смогу искупить? Нет же их!

– Икринка никогда тебя ни в чём не винила, – являлось ли это ложью, но Антон уже не помнил, что рассказывала ему Икринка об отце. Вроде, он любил её, а она от отца сама отвращалась.