– Злая и колючая она, не тебе её оправдывать! – сказал Чапос с довольной ухмылкой. – Будь не так, с такими-то внешними данными, да с характером ангельским, имейся он у неё, давно бы уж аристократкой жила на каком-нибудь островке блаженства. Я оценил твой добрый нрав, Ненара. Ты не стремишься навести поклёп на других напрасно. Уж кому как не мне знать эту любимицу бывшей хозяйки. Командовать военным Департаментом легче, чем этими цветочками, – обратился он к Нэе. Нэя молчала.

Чапос вновь устремил свой прищуренный взор на Ненару. А та, как и все женщины, обладала интуицией и чётко оценила, что слабенький её, но цепкий и тайный усик сумел ухватиться за это мощное бревно, нащупав в нём тот самый сучок, за который оно и удобно.

– Я лишь по загруженности своей тебя и не замечал. Я и ночую-то тут не всегда…

– Я всегда знала, что вы лучший из мужчин, – пролепетала она. – Я как увидела вас, так и решилась тут остаться. Согласилась на все условия работы, лишь бы вас хоть иногда видеть… – присутствие посторонней гостьи Ненару уже не останавливало. Она решила не упускать представившуюся возможность с такой прытью и бесстрашием, – или теперь или никогда! – что, похоже, оторопел даже Чапос. Тут сошлись воедино два сильных чувства, – страх перед некой Лирэной, грозящей выставить её отсюда и… что-то такое, чего Нэя не могла принять, даже наблюдая очевидное.

– Вечером зайдёшь ко мне сюда же, – закурлыкал Чапос Ненаре. – Я тут буду… у меня встреча одна намечена здесь. А там видно будет… – он ласково провёл лапищей по подбородку девушки, – Иди уж, нерасторопная. Скажи Лирэне, к ночи пусть уходит домой. Я велел. Ты останешься.

Ненара вспыхнула, нагнула стройную шею, сжала руки ладонями вместе. Поднос так и остался валяться на полу. – Лирэна меня выгонит! Она считает себя главной над всеми. А управляющий ни разу ни за кого не заступился. Я боюсь её! Она больно дерётся… вот… – она протянула руку своему господину «милосердному», показывая на багровый синяк возле локтя её округло-нежной, но заметно не слабой руки, коли уж носила она такие нагруженные подносы. Здесь, по-видимому, хрупкие создания не приживались.

– Так схватила вчера, так крутанула! Чуть руку мне не сломала… да ещё в грудь пихнула! А я всего лишь ей сказала, что не могу я бегать с такой скоростью с тяжёлыми подносами, чтобы сразу три номера обслужить без задержки. Уж коли кто пришёл сюда отдыхать, может и подождать чуть… Большинство девочек вечером и ночью работают, а днём мало обслуги, вот она и гоняет…

– Что-о? – протянул он с усмешкой. – Кто ещё смеет распускать тут руки? Кто назначил её тут хозяйкой? Почему в ответ не саданула подносом ей по башке?

– Так она бы драку устроила, побила бы чего-нибудь. И на меня бы всё свалила. Так уж было, Лукса ей перечила, а Лирэна взяла, да и грохнула дорогой сервиз, а всё на Луксу свалила. Луксу выгнали, штраф огромный принудили выплатить. Всё, что Лукса скопила, пришлось ей вернуть, так и работы лишилась. А Лирэна всем приказала подтвердить, что Лукса косорукая и всегда всё валится у неё из рук. И вот ещё… – она умолкла, ожидая разрешения на продолжение разоблачения против Лирэны.

– Продолжай, раз уж начала, – милостиво разрешил хозяин, видя интерес гостьи к скандальным тайнам столь приличного дома яств.

– Ведь Лирэна в тот раз поранила в руку повара, когда он вырвал у неё из рук острый нож для разделки мяса. Она хотела поранить лицо Луксы, а повар не дал. Так вызванным хупам сдали Луксу как виновницу драки, выгнали потом с работы. А повар всё свалил на Луксу же, как Лирэна велела, обещая за это замять скандал с самим поваром. Вы же помните то происшествие?

– Нет, – ответил Чапос. – Мне не до ваших тут внутренних драк, свои заботы есть. А что повар-то совершил?

– Ну как же! Он хотел продукты украсть совместно с управляющим. Повар этот, что специалист по приготовлению дикой живности, жених Луксы был…

– А говоришь, что Лукса не виновата, – заметил хозяин, не знающий своего хозяйства. – И этот специалист по дичи хотел уволочь привезённую охотничью убоину?

– Нет. Обычная бакалея и сладости с вином прибыли. Но Лукса ничего о том не знала. Откуда же? Да ведь управляющий без Лирэны и пальцем не пошевелит! Они всегда заодно, а повара подставили. А уж он в свою очередь подставил Луксу, забоялся. Теперь её выгнали, да ведь и его выгнали, обманула его Лирэна. Говорит, таких-то кухарей повсюду навалом, и лучше есть. А вот они уже не жених и не невеста. Лукса знать его не хочет…

Девушка остро почуяла, как тает «милосердный», разглядывая её. Кто знает, не возник ли шанс неожиданного везения, что она уж точно теперь оттеснит злющую Лирэну? Займёт её место в той особой изукрашенной комнатке в башне, куда та и приглашала хозяина разделить им сообща ночной досуг. И уже не придётся Ненаре вытирать слюни клиентам-нелюдимам, целуя их вовек ей немилые рты. Как и елозить коленками по атласным, а всё же общим ложам в комнатах для таких же общих и столь же немилых утех… Раздевать девушек не смел никто, а уж забавлялся, кто как умел, как фантазия позволяла, но опять же не выходя за предписанные рамки. Нэя и понятия не имела, что это за блаженное укрытие для нелюдимов, но саму атмосферу как-то прочувствовала. И содрогнулась. Затащил, мразь, не побоялся.

– А ещё я видела, как Лирэна стояла на самой верхней, открытой смотровой площадке, примыкающей к вашей спальне! Когда я по парку гуляла перед самой сменой, а вы отсутствовали в тот день, так что впустить её к себе не могли. У неё ключи… Она ищет тайники пропавшей хозяйки! Я слышала, как управляющий со старшим поваром разговаривали, что Лирэна украла у хозяйки ключи от недоступных уровней башни и шныряет там, когда вас не бывает здесь!

Ненара не отрывала влюблённого и одновременно испуганного взгляда от «милосердного», изумляя Нэю столь заметно выраженным чувством, возникшим, похоже, не только что, а намного раньше. Выходит, в него влюбляются девушки?

Чапос ничуть не встревожился из-за выявленных фактов, что его помещения кто-то обыскивает. Скорее всего, там и нечего было искать. Он заметно грелся в обожании девушки, как кот в тёплых лучах, да и какому мужчине такое не понравилось бы. Он заметно расслабился, крупные губы уже не казались туго-резиновыми, а мягкими и чувственными. Но спохватился, войдя опять в роль хоть и сурового, а справедливого властелина.

– Хорошо, что рассказала о распущенном поведении Лирэны. Впредь сообщай мне обо всех творимых безобразиях. Ты старательная, наблюдательная и правдивая девочка. Лирэна за всё ответит. Тут ей не дом неволи, а дорогое и изысканное заведение для отдыха умных, состоятельных и значительных людей. Никого не бойся, Ненара, я сам с этой дрянью разберусь. Будет теперь за такое поведение полы отмывать, а то уборщиков не хватает. А уж управляющего я сам зуботычиной угощу, чтобы не подставлял девке свою шею ради её пышной задницы. И Лирэне не помешает раскормленное тело немного растрясти. А нет, так пусть вылетает отсюда пробкой! И передай, пусть даже не смеет ко мне соваться! Мне время терять на выяснения со всякими поборницами методов грязных хупов в моём уважаемом заведении недосуг. Всё поняла? – он ласково приобнял её за крепкую, но стройную талию, и Ненара, схватив его свободную, поросшую рыжей порослью, могучую руку, стала лобызать от запястья к локтю с откровенной уже готовностью выполнить любое его желание, любой каприз в любой удобный ему момент. Он не препятствовал, давая ей такую надежду. Но тут же вспомнил про Нэю, поскольку явно забылся, войдя в роль всемогущего, хотя и женолюбивого владыки, мягко оттолкнул хорошенькую Ненару, – Иди. Можешь уже не обслуживать сегодня никого. Принесёшь нам десерт, а там отдохни, домой ступай.

– Я вам так благодарна…

– Но к ночи придёшь сюда же, как и велел! – произнёс он уже строго. – Я пока что не простил тебя за твою нерасторопность, – но тут он держал позу перед Нэей, выставляя себя неподкупным и недоступным ни для кого из своих подчинённых.

Ненара стремительно выскочила прочь.

Затейливый рисунок изнанки чужой жизни

– И чем же она отплатит ночью? – язвительно спросила Нэя, догадавшись, что он уже пожалел о присутствии гостьи, когда накатил внезапный приступ похоти к новому объекту для доступного сексуального использования. – За твою же дикую выходку она будет расплачиваться? Ведь ты же вышиб поднос из её рук. Рабыня она разве?

– Вы все рабыни. Только господин у каждой из вас свой, – ответил он и вмиг посуровел, – Вот же дура, так и не подобрала то, что и уронила.

– Сам и прогнал, – сказала Нэя, ненавидя его настолько, что, если бы графин стоял на столе, она швырнула бы его в наглое лицо того, кто мнил себя рабовладельцем всякой зависимой в той или иной степени девушки, – Я бы на её месте за такое обращение ушла бы отсюда немедленно.

– Не уйдёт она никуда, пока её отсюда не вышвырнут. Где ещё она такие деньги сможет заработать? Да ещё и еды при случае уворовать? А то, что тискают её тут время от времени, так велик ли убыток. А вот прибыток-то ого-го! какой увесистый.

– Лирэна за утрату своего влияния уж точно её прибьёт. Если не здесь, то где-нибудь ещё, – Нэя уже с увлечением продолжала издеваться над ним.

Но Чапос в чём-то был и туповатым, он важно ответил, – Не посмеет. А для того, чтобы поняла, что мне нельзя перечить, я гонор этой Лирэны сегодня же укорочу.

– И как же? Научи, поскольку я тоже хозяйка своим непослушным и самовольным служащим. Меня не боится никто, а порой и не выполняют мои поручения, ленятся и халтурно работают.

– Распустила, а всё просто. Должно быть неминуемое наказание за любую оплошность, строгое, но каждой по её уму или дурости, как и врождённой впечатлительности. Есть же и грубые люди, как из древесины. Тупят, и ничему их не обучишь. Одни колотушки и вразумляют.

– Девушка с красивым именем Лирэна, она какая? Тупая или умненькая?

– Дерзкая и воровка неисправимая. Но темпераментная, и верховодить любит не только другими девчонками, но и мужиками.

– И как же ты её будешь вразумлять?

– Окуну её лицом в грязную лохань, когда она вымоет все полы в заведении, повожу немного по дну, слегка притопив её злобу, так сразу же и забудет о том, что она тут владычица над прочими. Спрошу, а владычицей над помоями не хочешь себя почувствовать? Я даже себе насилия ни над кем не позволяю! Воруй себе помаленьку, а к чему мне тут девочки побитые, которые должны сиять, как звёздочки светлоликие, гостям навстречу. Тут дом гармонии, тишины, наслаждения от вкушения отменной еды…

– И не только. И что же, прямо на диванах у столов с грязной посудой и располагаются, как иного уже вкушения захочется?

– Тебе не подобает такое говорить, – он поморщился. – Эта сторона жизни, конечно же, существует, но не для тебя, моя богиня. Тебе пристали лишь божественно-возвышенные радости. К твоему пришлому оборотню наши Боги отчего-то милостивы, раз подарили ему любовь богини, пусть и воплощённой в теле смертной женщины. Но душа твоя вовсе не подобна любой из женщин, кого я познал. Телом же и самым лакомым насыщаются быстро, а душевное-то единение, возникни оно с такой-то богиней, уже нерушимо…

– Чапос, – произнесла она его имя, пожалуй, и впервые, так что он вздрогнул, – что ты всё заладил, богиня, богиня. Я женщина, как и все прочие, к сожалению. И то, что полюбила другого, не тебя, прими как необратимость. Да и зачем тебе богиня? Стала бы богиня с тобой вообще разговаривать? Или думаешь, позволила бы тебе к себе прикоснуться, как ты меня хватал и потом тащил на себе? Потому и любопытство моё низкое, женское, жадное на все подробности того, чего я лично не изведала. Хотя любить своего «оборотня», как ты его называешь, не отходя от пиршественного стола, я бы не смогла, – тут она брезгливо потрогала дорогую обивку атласного дивана.

– Все любовные игры, коли у кого и возникнет желание, при условии, что девушки его разделяют добровольно, происходят в той башне, – пояснил он без всякого стыда, да и когда он стеснялся?

– Башенка забавная… – хотела добавить, что не верит в ответные и радостные чувства несчастных девушек ко всем сюда заходящим с целью всласть нажраться и заодно удовлетворить любую сексуальную блажь, но не стала. Да и насколько они несчастные, если сами избрали такую работу? И вот же Ненара, только что лобызавшая с упоением ручищу Чапоса, дала понять, что желание-то как раз имеется…

– Так старую хламину снесли, а эту красоту установили по моей воле. Азира же без вкуса особого была, но не возражала…

– Я уж думала, ты сам там живёшь.

– И там тоже. Места много. Я эту башню спроектировал для своей усадьбы, для собственного отдохновения. Стройматериалы закупил, а потом… – он горестно призадумался. – Продал я свою усадьбу. Тянет меня на откровенность с тобой. Добрая ты и чуткая. Не только обликом, но и душой ты наделена прекрасной. Вся в родителей… История тут вышла, хотел я жениться повторно, а девочку ту бандиты убили.… Для неё башню хотел построить. Чтобы она там как птичка беззаботная жила и на окрестности любовалась. Хорошая девочка была. Не тебе, конечно, ровня, но уж больно тебя напоминала. Сам не понимал, чем. Глаза у неё свет излучали, вроде как нездешний… Хотя и простоватая она была, а личико такой светлой гармонией пленяло. Я и за неё вину несу неизбывную.

– Сам же говоришь, что бандиты убили.

– Да. Но веди я себя по-иному, не оказалась бы она в их лапах. Они за всё ответили. Их всех пожгло дотла…

– Ты? – ужаснулась она.

– Нет. Это был удар свыше. А я лишь поквитался, с кем и положено, кто от опаляющего возмездия уклонился. От меня уже не спрятались, как ни тщились. Она могла бы стать твоей заменой…

После такого откровения разговор уже не клеился. Чапос погрузился в глубину собственных переживаний, так что Нэе стало ясно, ей на данный момент ничего не угрожает.

– С той поры я уже никогда не позволяю нанести обиду ни одной девушке, и другим в том препятствую.

– Как же тогда администратор заведения, твоя любимица Лирэна? Что услаждает тебя своим темпераментом в той башне? Унизительное наказание, что ты ей назначил, и будет насилием над ней.

– Она вовсе не моя любимица. У неё муж имеется. И уж как там они решают эту проблему, связанную с её работой, не моё дело. Родит ему ребёнка, так и уйдёт отсюда. И вообще, я избегаю приближать к себе особых дев, даже если они вольные. Мне достаточно и того, что родного ребёнка моего отдали в чужую семью. Ты думаешь, я отказался? Как же! Закон таков. Она рабыней была, я уж так бился, бюрократов подкупал, – не отдали гнусы! Точно прознали, что и сам я аристократический подкидыш, вот и продали как потомка аристократического рода каким-нибудь континентальным аристократам. Это меня мой родитель признавать не хотел, хотя документ-то имелся. Я же от своего потомства не отрекался. Закон не я придумал. Да и лучше ему будет в богатстве и пожизненном удобстве жить. Что мать? Она сбежала и волю себе купила как-то, я не опротестовывал. Она умоляла, давай спрячем сына в твоей усадьбе, и пусть твоя жена скажет, что она его родила! А мне потом отдаст его. Но посуди, где бы он был в таком случае? Таскался бы с бродячим театром по континенту в тряской вонючей машине… Эти акробаты с малолетства развратили бы его душу, а его тело приучали бы к своим чудовищным трюкам, зачастую смертельным. А пока что я тут вынужденный хозяин и здесь моя зона ответственности за порядок и необходимую клиентам красоту во всех её проявлениях. За то и платят немало. Не в лохани же в самом деле я собираюсь эту мерзавку Лирэну топить. Сказал так, чтобы тебя немного взволновать, коли уж ты такая сердобольная. Поработает чернорабочей какое-то время, а там посмотрю на её поведение. Это и не наказание, а так, лёгкая выволочка.

– Знакомые напевы, – пробормотала она. Голос Чапоса почти убаюкивал, томил своей красотой, так не сочетающейся со странным его обликом.

– Эля что ли жаловалась когда? А о том, как она обогатилась за мой счёт, она тебе не сообщила? Обворовала так, как и не всякая банда осмелилась бы. Всё детьми нагулянными прикрывается, не понимая, что только моё великодушие и причина того, что я не вытряхнул из неё уворованное вместе с её щуплой душонкой. Несмотря на то, что втиснута эта негодная душонка в очень аппетитное тело. А ты, небось, веришь, что она еле-еле концы с концами сводит, как жалобно клянчит у тебя прибавок к уже имеющейся оплате? Не давай ей ничего лишнего! Наоборот, плати меньше, чем прочим. Ибо негодная и лживая особа прилепилась к тебе. Ты вот у Инара поспрашивай, как она облегчила его закрома, войдя в его дом как универсальная служанка, и для уборки помещений, и для кухонных надобностей, а также и для постельного ублажения его хилых потребностей, чего уж тут таить. А поскольку он мало, да и бережно, как я думаю, её пользовал, то она и другим ни в чём не отказывала. У неё и сводница известная в столице была задействована. Её ты тоже к себе протащила в этот бело-безупречный и недоступный абы кому «Лучший город континента». Хорошо ещё, что вовремя прозрела, какая нечисть к тебе присосалась, душа ты доверчивая. Да и оборотень твой ни хрена не понимает в психологии людишек, воображая, что они очень уж все человечные, очень уж способные к тому, что он именует «развитием». Ага! Способны! К обману и набиванию своих нор и мешков чужим добром…

Странное прозрение под крышей «Нелюдима»

Нэю утомила его житейская премудрость – поганая лабуда для слуха, но пусть уж лучше болтает, чем начнёт распускать ручищи. Её даже порадовало, что он не томится отсутствием утешительниц, их у него и после отказа от позорного ремесла хватает. Чапос, наконец-то! достиг того уровня благосостояния, когда мог презрительно отвернуться от собственного прошлого. Он мечтал о проникновении куда-то выше, хотя бы приблизиться к тем зонам благополучия и реальной власти, где совсем недавно обитал и его отец Ал-Физ, так и не пригревший своего незаконного первенца. Отец, о котором он знал, и который знал о нём, не желая его признавать, остался страшной неисцелимой язвой души Чапоса. Он мнил себя законным аристократом, выброшенным, по сути, на свалку жизни, в простонародную семью, где его не любили, а породивший его отец, изливающий блага на всех прочих своих отпрысков, никогда не дал ему ничего. А мог бы открыть доступ к отменному образованию и к власти.

Она припомнила его откровения о гибели Ал-Физа, содрогнулась, но отбросила всё как бред, насланный Матерью Водой. Галлюцинация, необычный сон, да что угодно. Никогда бы Чапос не признался в таких вещах никому, будь они правдой. Но ведь Чапос мог быть и не совсем нормальным… Он обладал расщеплённой душой, и мог забыть о своих же откровениях, мог облачить свои адские мечты о мести высокородному отцу в одеяния фантомной реальности. Ифиса же говорила, что Ал-Физ умер от внезапной остановки сердца…

Перед ней сидел чудовищный фантаст, снедаемый честолюбием и глубоко-проросшими комплексами. Рудольф иногда верил ему, а Нэя нет. Это был лицедей высшей пробы, не отличающий реальную жизнь от порождаемых им же воспалённых образов, пребывающий в игровом лабиринте всегда. Так убил он её отца Виснэя Роэла? Или же… Кто-то заставил его в это поверить, как заставили и Рудольфа поверить в то, что он виновник гибели Нэиля. Нэиля ужалили в шейные позвонки, а отца в запястье, отчего он и умирал столь долго, в отличие от мгновенной смерти тех, кого Кристалл кусал в особые точки на теле человека. Опять же Ифиса проболталась; Ал-Физ ей поведал ещё в бытность их совместного проживания в имении, – у отца на запястье был укус неведомого зверя или оружия, но вовсе не рана, причиняемая ножом наёмных убийц. А Чапоса притащили в камеру к уже умирающему отцу, лишь бы куда деть после того, как подвергли пытке. То, что хромоногий тесть Ал-Физа по уговору впустил Хагора в узилище, отлично знал Тон-Ат. А Чапос на то убийство оказался просто не способен, или же хромоногому Главе Департамента Безопасности вовремя доложили; мальчишка – отпрыск аристократа Ал-Физа…

Она сжалась, словно ледяное дыхание и смрад страшного подземного узилища коснулись её сердца. Тёмные тайны не подлежали окончательной разгадке, поскольку само их понимание выходило за рамки сформированной ею картины окружающего мира. Интуитивное прозрение подлинной сущности того, кто сидел напротив, пришло внезапно, впервые, и вошло в неё как бы извне. Он и Рудольфу всё врал, окружая себя ореолом очень опасного преступника, будучи лишь расчётливым жадным работорговцем и банальным распутником, обладающим поверхностной начитанностью, развитым воображением наряду с повреждённой психикой. От того Рудольф и сетовал на постоянный обман и всю ту чушь, каковой и загружал его Чапос. Чапос же не имел сил оторваться от такого источника лёгких денег и запредельных тайн, кем был для него тот, кого он величал оборотнем, вкладывая в определение и восхищение, и страх, зависть и мистический ступор перед непознанным тоже. Знай он больше, был бы разочарован.

– Тон-Ат всегда был обманщиком, – сказала она вдруг. – Он настолько всех презирает, что ему всё равно, говорит ли он правду или лжёт, всё зависит от его личных целей. А может быть и такое, что он давно уж утратил дар предвидения будущего, как и смертоносная сила его Кристалла заметно ослабла… И всё дело в том, что его цели не сходятся с целями Хагора, а уж кто из них первым объявил войну друг другу, неважно. Ведь жертвами этой войны стали те, кто вовлечён в их битвы помимо своего желания.

Чапос подался вперёд, возложив ручищи на стол, как будто надеялся через стол придвинуться к её губам и уловить все произносимые слова, ничего не уронив.

– Ты стал рабом Тон-Ата, потому что он обманул тебя. И меня тоже…

– Я не был его рабом никогда, – ответил Чапос.

– Ты же служил ему без всякой награды, потому что думал, что виноват перед ним. Боялся быть убитым его Кристаллом. Но ему не за что было убивать тебя, потому он и не мог этого. Иначе, ты был бы мёртв, как произошло это с хромоногим Реги-Сэнтом, впустившим в подземную тюрьму Хагора…

– Хагора… Отца Гелии?

– Ты был почти без сознания, когда тебя бросили в ту же каморку, где уже находился мой отец, укушенный Кристаллом Хагора. Реги-Сэнт и внушил тебе, что это сделал ты. Да ведь будь у тебя нож на самом деле, как и ясное сознание при этом, ты бы всех там поубивал и сбежал бы! И первым Ал-Физа за избиение твоего приёмного отца-кормильца. Сознайся, что не принадлежишь ты ни к какой секте наёмных убийц? Ты всего лишь разбойник-одиночка. И нож у тебя самый обычный, вернее, бандитский.

– Откуда ты взяла всё это… – выдавил Чапос. Теперь-то она точно знала, он уже не посмеет её тронуть, в ту башенку не затащит. Она ничуть не верила, что он не насильник. Насильник и бандит, а при том и талантливый лицедей.

– А вот знаю. Насмотрелась я на многое в том Архипелаге. Ведь Тон-Ат воспринимал меня как цветок, у которого нет ни слуха, ни разумения человеческого. Только оборотень небесный на многое открыл мне глаза. И вот я соединила науку и Тон-Ата и оборотня, и твою тоже, в одно целое и кое-что поняла вдруг…

– Что же?

– Видишь ли, Хагор очень уж хочет заполучить меня себе, вырвать из рук и Тон-Ата, и оборотня. А уж о тебе-то и речи нет. Я никогда не буду твоей. Не мечтай.

– Хагор старец. Зачем ты ему?

– Это он здесь старец. А в своём-то мире он возраста не имеет. Он погубил моего отца из-за того, что одержимый ненавистью к Тон-Ату, наносил своему врагу рану за раной, поскольку моя семья стала частью рода Тон-Ата поневоле. Ведь Тон-Ат когда-то сделал маму собственной частью, поэтому все её дети стали тоже его частью. И мой отец также через порождённых им совместно с мамой общих детей стал частью рода Тон-Ата. Какая-то коллективная душа у них. Может, и у нас также, но мы того не понимаем. Но Хагор, не желая того, противясь тому, через выбор Гелии стал с Рудольфом частью одного рода, коллективной души. Ненавидя Рудольфа, Хагор бессилен его уничтожить. Однако же, ему удалось поломать все проекты будущего, начертанные Тон-Атом. У Тон-Ата осталась одна надежда, это я. Мой ребёнок необходим ему. А вот меня Хагор уничтожить не смог, потому что…

– Почему? – Чапос настолько расширил свои глаза, что она впервые увидела, что они у него, оказывается, имели фиолетовые вкрапления в насыщенно-чёрной радужке. Поэтому он так и поражал, когда его глаза начинали мерцать при эмоциональном накале лиловыми всполохами.

– Влюбился! – она засмеялась.

– Старый пёс с отдавленными временем яйцами и влюбился?

– А ему достаточно всего лишь подключиться к чужому биополевому ресурсу, чтобы… – и тут она замолчала. – Душно, открой окно.

Чапос с готовностью исполнил её пожелание, и тут же стало холодно.

– Закрой. Холодно.

И опять он выполнил всё с тою же готовностью.

– Как же он это проделывает? – спросил он.

– Ты же сам фантаст, чего ж ты столь доверчив-то? Вот не надо было тебе поить меня наркотическим напитком. Я тебе и не такое ещё наболтаю. Я вот вдруг подумала, что ты прав, осмеивая Рудольфа. Он действительно верит, что вокруг него только человеки обитают, пусть и разноликие, и разнохарактерные. А если подумать, то ведь поведение человека не может быть иным, как только человеческим. И когда говорят о бесчеловечном поведении, как-то не задумываются о том, что такое поведение присуще лишь нечеловеческим существам, как бы они ни вводили в заблуждение своим обликом. Ждать от нечеловеческого существа человеческих поступков, тем более с ним договариваться о чём-то, бессмысленно. Мы же не ждём человеческого поведения от зверей, понимая, что они устроены иначе, поскольку их облик другой, чем у человека. А оказывается, что бок о бок живут рядом абсолютно несхожие существа, имеющие примерно одинаковый облик! И вводят друг друга в заблуждение, а зачастую в продуманный обман, если изворотливый рассудок и коварство это позволяют. Только ведь человек на то и человек, что он добрый и доверчивый, хотя и разумный.

– Намёк понял. Я не человек.

– Сам решай, кто ты, – ответила она.

– Твой оборотень так и говорит, что я нелюдь. Я ж убивал. Но ведь и он убивал…

– Человек поступает так вынужденно. Сосуществование несовместимых существ в одной биологической нише неизбежно приводит к тому, что одни нападают, другие защищаются. Системная ошибка высших проектировщиков, как говорит Рудольф.

– А исправить было нельзя? Или Боги тоже косорукие?

– Они нам неподотчётны.

– Глубоко мыслишь ты, богиня моя.

– Будь иначе, мне не жилось бы столь трудно. Я вот иногда даже завидую Эле. Всё-то у неё легко. После каждой очередной передряги она будто в холодной воде искупалась, вылезла на бережок, отряхнулась, обсохла, и прежняя. Никакое переживание не оставляет в её душе выщербленных следов. Она всегда гладкая и обтекаемая как камушек-гладыш. Не убиваемая какая-то…

– Выгони её прочь. Она точно тебя обворует дотла, – отозвался Чапос.

– И куда ж ей тогда деваться?

– На свалку нечеловеческих отходов, – ответил он, и в глазах блеснули лютые фиолетовые искры.

– Да успокойся. Чего ты на Элю всё злобишься? У тебя ж тут цветник и вокруг этого «Нелюдима», и внутри помещения.

– Сорняки, скорее, – он почесал у себя под подбородком. – А иные к тому ж и колючие…

Наверное, опять вспомнил про Лирэну, посмевшую присвоить право распоряжаться его «светлоликими звёздочками».

– Кто же подбирал сюда столь пленительных девушек? – спросила она, чтобы не молчать, поскольку Чапос пожирал вовсе не еду, а её саму, хотя и глазами только.

– Кто пленительные? Эта шелуха? Тонконогие мошки, годные лишь на раз… Такому мужчине, как я, впору лишь богиня. Ты всегда смотришь на меня неотрывно, ты же чуешь, я не хуже твоего оборотня…

– Хо-хо, отлично! – произнесла она любимую присказку Азиры. – У тебя очень красивый голос и из тебя вышел бы отличный актёр. Признаю, звучит он порой завораживающе. По поводу внешности, в юности ты меня испугал, но теперь я вижу, ты всего лишь носитель внешних черт другого и практически исчезнувшего расового типа, а потому экзотичен…

– Так нравлюсь я тебе? – он еле шевелил губами, окаменев как змея перед броском, и определить его состояние как невинное созерцание её недоступных красот, было уже нельзя. Она решила развернуть его мысли в сторону его же девушек, нешуточно бьющихся за его благосклонность.

– Даже иные из моих девушек-моделей уступают здешним служительницам. А я отбирала танцовщиц из столичных школ. Только зачем Азира обрядила их в наряд жриц Матери Воды? Точно сумасшедшая…

– Мне что с того? Я, когда девушку раздеваю, мало вглядываюсь в её одеяние. Как и всякий мужчина, так думаю. Главное же, личико чтоб манило и формы самого тела ласкали зрение и руки…

– Глаз что ли на Ненару положил? Не повезло бедняжке…

– Глаза мои видят в данный момент лишь тебя, моя богиня. А ты ведешь речь о какой-то продажной прислужнице, пропахшей едой и чужой спермой…

Он оказался уже рядом с ней. Повалил на диван и навис над ней искажённым от прилива страсти лицом, как в том самом ужасающем видении в «Ночной Лиане», – Я вот платье тебе роскошное заказал для Храма Надмирного Света, в самом дорогом салоне столичном. Твоей-то мастерской до такой высоты и не подняться даже. Для жён и дочерей членов из Коллегии Управителей там лишь и стараются лучшие мастерицы континента. Шелка там, как паутинка. Кожа их не ощущает, а узор платья из драгоценных нитей. У матери твоей и бабки лишь и был подобный наряд, как предстали они пред очи самого Надмирного Отца, войдя в околдовывающий туман, спустившийся из Его надмирных долин в Его же Храм… Пару слитков золота за платье то заплатил. Столько дом иной стоит, да и тот не для бедноты выстроен. Тебя жду, моя богиня…

– Переплатил, обманули тебя, простолюдина по жизни, в аристократическом салоне, – она упёрлась руками в тело скорпиона на рубашке и ощутила его такое знакомое холодящее прикосновение, его неодолимую силу и дрожь… и внезапно отключилась…

Когда пришла в себя, то удивилась, не увидев над собой серебристого потолка того самого подземного отсека. Она водила пальчиками по скорпиону, улавливая их кончиками такое близкое и человечье биение его сердца.

– Милый, пленённый Кристаллом пришелец, ты видишь, Мать Вода явила свою милость и вернула нас на оставленные тропы, где мы всё можем исправить… Ты помнишь, как мы встретились впервые возле реки… ты стоял на мосту под лучами предзакатного светила… Если бы тогда я знала, что произойдёт со мною и с тобой, то… Но ведь и тогда я не отказалась бы от тебя…