– Сам-то веришь в такое? – Лата заливисто засмеялась, заворковала какой-то непотребный, сугубо женский и интимный вздор, и дверь закрылась. Рэду незачем было и напрягать свой мыслительный аппарат, чтобы догадаться, что же именно забыла вдова, – в половом смысле абсолютная отшельница, как думали о ней абсолютно все в городе! – у этого загадочного отшельника. Кем он и был до его отношений с красоткой из «Мечты», и кем опять стал после её бегства. Бегству Нэи Рэд-Лок ничуть не удивился, хотя и злорадствовать над заносчивым Рудом, всегда глядящим поверх его головы, он не стал.

Рэд-Лок обладал добродушным и лёгким нравом, а Руд-Ольф мог и не быть заносчивым, а всего лишь самоуглублённым, каких в ЦЭССЭИ хватало. Да и рост таков, что он редко кого и замечал, являясь к тому же любителем поглазеть на облака – закаты, – тут всё зависело от состояния небес. За этим занятием созерцателя природных красот Рэд заставал его не раз где-нибудь в глубинах пригородного леса, когда и самого посещала тяга окунуться в полнейшую тишь и безлюдность. Сядешь так на поваленное дерево, задумаешься о чём-то неизъяснимом, и вроде как сил телесных прибыло, а душа расчистилась от серой хмурой облачности, если таковое случалось. А может, тип из экспериментальных и закрытых лабораторий «Зеркального Лабиринта» молился Надмирному Отцу, когда застыв, таращился в небо, уверенный, что никто за ним не следит. И вроде как, плакал однажды, от духоподъёмного экстаза, что ли? Или общался с родичами, ушедшими в Надмирные селения.

Натолкнувшись как-то на Рэда, поскольку двигался по единственной тропе в непролазных дебрях, – да и Рэд не собирался юркать в их гущину как напуганный зверёк, – Руд Ольф глянул на Рэда Лока, так и не прозрев от экстатической слепоты. Глазищи его, светлые, цвета лесного озера, казалось, смотрели сквозь столкнувшегося с ним на узкой тропе человека, будто тот стеклянный или несуществующий. Невольно Рэд сошёл с тропы, чтобы не спихнули. И тут же угодил в глубокую лужу после дождя, промочив ноги и громко выругавшись.

– Прости, дружище! – Руд Ольф тотчас же подхватил Рэда за плечи, не дав ему лишиться равновесия. И пошёл себе, срывая орешки в мягкой пока что скорлупке.

Пришлось Рэду возвращаться назад в город, след в след за Рудом, по узкой тропочке. Разросшиеся древовидные кустарники, усыпанные вызревшим крупным орехом, препятствовали быстрому движению. Ветви лезли в лицо, падающие орехи стучали по макушке. Рэд тоже попробовал раскусить орешек и выплюнул. Как в насмешку из скорлупы глянула красноглазая мерзость-гусеница. Или же её крапинки он принял за глаза. Так он и шёл, отплёвываясь, – Задумался он!

– Да ты голову-то задери кверху! – сказал ему Руд, обернувшись, – Красота же!

Рэд задрал голову, но особо не восхитился. А когда глянул на тропу, на ней не было уже никого! Хотя просматривалась тропа далеко вперёд. Её специально и вырубили ради прогулок. Куда нырнул этот странный тип, оставалось лишь гадать.

«Решил уже без помех продолжить свой молитвенный экстаз», – решил Рэд. Многие продвинутые местные исследователи, талантливые изобретатели и инженеры, скрывая свою веру от критически настроенных коллег, верили в существование Надмирного Отца, ища Его покровительства себе. Но этот бродяга мог быть и сектантом, ибо для общения с Надмирным Отцом существуют роскошные Храмы Надмирного Света, наполненные ароматом трав и рассеянным зеленоватым светом, стекающим как водопад из стеклянного купола по стенам. Журчание освежающих маленьких фонтанов усиливало эффект реального небесного водопада, ибо стены мерцали и переливались от загадочных включений, зрительно подвижных, будто текучих, чем украшали отделку стен Храмов Надмирного Света. Рэд редко туда захаживал, жалея деньги на пожертвования и не имея склонности к медитации.

И в тот самый миг, как отшвыривал сорванные орехи, уже не желая встречаться с глазу на глаз с отвратительной гусеницей, – кто её знает, а вдруг ещё одна там окопалась? – он и увидел! Как блистающая сфера, похожая на гигантскую подвижную ртутную каплю, бесшумно поднялась над лесом и с молниеносной скоростью скрылась за розовато-предзакатным облаком. Рэд широко открыл то ли рот, то ли глаза, – короче и то, и другое, – впадая в завораживающий зрительный экстаз. То, что такое зрелищное наслаждение может быть не безопасным, он не думал. Он о таком слышал, но увидел впервые.

Уже в «Зеркальном Лабиринте» при случайной встрече он не удержался и спросил у Руда, – В прошлый раз в лесу вы не наблюдали одно странное небесное видение?

– Нет, – ответил Руд. – Я в привидения не верю.

– Да не привидение! А явление блестящей сферы, называемой НЛО. Не есть ли это одна из разработок наших же спецподразделений, как думаете? Их тут видимо-невидимо болтается над ЦЭССЭИ.

– В основном, всё же, невидимо. Я никогда не думаю о том, чего сам не наблюдал, – и ушёл.

– Вот же ты, бродяга несусветный! – разозлился Рэд. – И как только тебя такая утончённая женщина, аристократка по происхождению, терпит рядом с собой? – обозвав Руда Ольфа бродягой, он имел в виду его вечно небрежную одежду, хотя и пошитую явно на заказ из явно не бедняцкого холста. Будь у такого настоящая жена, принарядила бы его по последней моде, если уж не по аристократическому образцу. Но потрясающая женщина из «Мечты» отчего-то не была его внешним видом озабочена. То, что этот тип перехватил у него эту ничейную милую и явно дорогую куколку, Рэд простил быстро. Ибо имел жену и двоих на тот момент детей. Куда уж ему при таком весомом грузе устраивать мужские битвы за обладание красивой девицей ли, женщиной ли, да хоть и вдовой, кем она и была…

Рэд – Лок был человеком, живущим слишком насыщенной во всех смыслах жизнью, потому о той странной встрече Латы и Руда, он забыл очень быстро. Лата не принадлежала к той категории женщин, о ком думать приятно. А он неприятных переживаний и мыслей старался избегать. Лишь подумал тогда: «Вот же сука, а других выслеживает и житья никому не даёт»! Особенно молодым и пылким. А так-то, пришла томящаяся баба к такому же одичалому от одиночества мужику, – обыденность, которой никто и никогда не удивляется. Но Лата и тут всех превзошла своим лицедейством. А может, она принадлежала к тем странным раздвоенным существам, которые живут двойной жизнью и не помнят совершенно искренне, чем занимались только что, когда переступают через границу, отделяющую одну половину от другой. И уже спускаясь по лестнице к себе, он и забыл о том, что увидел и услышал. Он и сам стремился к очередной милашке, ждущей его в одной из комнат отдыха. Но не к Иви. Иви на тот момент была ему недоступна. Она в упор его не замечала, не слушала его заигрывающих комплиментов, не отвечала на его призывающие приветствия. А Рэд слишком ценил себя и вскоре прекратил всякие заигрывания. Да и Лата являла собою нешуточное препятствие на подступах к бесподобно стройной дочке. О её ножках не говорил только окончательный уже импотент.

А вскоре, после того случая с приходом Латы в логово угрюмого отшельника, Иви сама вдруг заговорила с Рэдом, когда он прогуливался по лесопарку. В процессе беседы она созналась ему, что мечтает хоть раз попасть в недоступную «Ночную Лиану». Исключительно ради ознакомления со знаменитой столичной достопримечательностью. Рэд-Лок никогда не страдал недогадливостью в отношении устремлений девушек, с первого взгляда вычисляя ищущие сердца. Поскольку и сам был неутомимым искателем…

Вспомнив всё и всё поняв, он воскликнул повторно и вслух, – Вот же тварь пучеглазая! Вон оно как! Девочку-дочь продала своему же любовнику?!

И даже тот оказался порядочнее самой «честной» особы лучшего города континента, шепчущей Надмирному Отцу в его незримое ушко обо всех своих проступках перед тем, как лечь в постель ради ночного сна. И… порядочнее Рэда-Лока. Ведь сам Рэд, – чего уж там! Воспользовался очевидным отчаянием девочки. Даже поняв, что её душа не справлялась с возникшей психологической запутанностью. Но ведь он не ожидал, что Иви окажется нетронутой…

Сожалея, что потерял такую потрясающую юную любовницу, он прикидывал, что именно ему продать? Какой именно земельный и тщательно обработанный арендатором участок из подаренных отцом угодий? Или один из небольших, но с выгодой используемых и сдаваемых домиков в живописном местечке, приобретённых уже им лично, благодаря успешному продвижению по ступеням совсем нелёгкой карьеры в ЦЭССЭИ? Чтобы рассчитаться с Инаром Цульфом и не испытывать, – до времени удачливую! – Судьбу на прочность.

Он задрал голову и ничуть не удивился тому, что блистающая сфера зависла над синеющими вершинами леса, проглядывающего за пределами окультуренного лесопарка. Она нагло висела в неподвижности какое-то время, мерцая то зелёным, то синим огнём по своим боковинам, словно посылая привет старому знакомцу Рэду Локу.

– А говоришь, привидение, – пробормотал Рэд. – Ты сам привидение. То ты есть в «Зеркальном Лабиринте», а то и нет тебя и знать никто не знает, где ты. То ты живёшь в элитном жилом корпусе, а то и не живёшь там, бывает, что и целый сезон года. И где в таком случае ты пребываешь-то? Уверяли также, что сталкивались с тобой, когда ты возникал в странном одеянии из серебра как бы, но из-за мгновенного отключения сознания тебя теряли из вида. И не тебя одного. Тут такие чудеса, что живи и наслаждайся ими, только не лезь к этим чудесам на близкое расстояние. Да и вопросы тут задавать не принято, я и не задаю их никому. А всё ж таки, привидение не может делать женщинам детей. Так что ещё вопрос, кто отоварил столь плотно пузико нашей Латы? К тебе ли одному она и захаживала для упоительных ночных бесед? Да и я сам не отказался бы с нею пощебетать, не будь она такой кусачей, тварь!

Как ни жалко лишиться части наследственного ли, заработанного ли добра, каков выбор? Выбор подсказала ему его же смекалка. К привидению, конечно, не сунешься. Его ещё отловить необходимо. Да и не ясно, как ни соображай, чей там плод дозревает в животе Латы. А если этот лесной молитвенник, он же любитель ночных «упоительных бесед» с красивыми местными вдовами, отдаст все деньги Лате? На поддержание устоев жизни своего нечаянного потомства? Отдать деньги Нэе! Это же была её «Мечта», её потери. И пусть тогда Инар-Цульф и Лата-Хонг оспорят такой вот финт Рэда-Лока.

– Мимо них, мимо жадных кусачих пастей, – бормотал он, осчастливленный собственным же остроумием.

Добрая и такая многоликая Ифиса

– Даже у моей безграничной доброты есть всё же ограничения, – Ифиса мигнула, а затем заморгала, – или чтобы скрыть выражение глаз, или соринка попала на самом деле. Она прижала к глазам столовую дорогую салфетку, но та не была необходимой мягкости, если бы понадобилось удалить соринку. Нэя протянула ей тончайший платок для ухода за кожей лица. Ифиса взяла, но с безразличием сунула платок себе в сумочку на поясе. – Я могла бы, конечно, изобразить безмерную радость по поводу предстоящего события, но я должна осмыслить эту новость…

– Ифиса, неужели, даже спустя столько лет, ты питала какую-то безумную надежду? На что? – негативная реакция подруги, можно сказать, старшей сестры, поставила её в тупик.

– Да не о том ты и подумала! – резко ответила Ифиса. – Мне всё ещё больно при мысли, что я останусь без тебя одна… За новое платье благодарю. Оно чудесное, но учти, даже взяв его у тебя, я не обещаю, что приду в Храм Надмирного Света в твой торжественный день. Тебе надо, чтобы я лила там слёзы? А вот скажи-ка ты мне, какое чудо так преобразило твою внешность? Ведь ты выглядишь лучше, чем в юности, а грима на тебе нет.

– Моё всепрощение подарило мне любовь, а любовь творит чудеса, – засмеялась Нэя.

– Ну да, так я и поверила. Это чудо из той самой серии, что выпало на долю нашей крошки Элиан… – тут Ифиса умолкла.

– А какое чудо выпало на долю Эли? – удивилась Нэя.

– Чего уж теперь вокруг тайн ограды городить, – вздохнула Ифиса. – После того, как она сбежала из «Лучшего города континента», не забыв при этом разграбить твою «Мечту» в содружестве с местными ворами, она встретилась мне именно здесь, в «Ночной Лиане». А упившись, проболталась, что в подземных таинственных святилищах добрые боги вернули ей молодость кожи, полностью очистив от мерзких татуировок, изуродовавших некогда её бесподобное и распутное тело… – будь на месте Ифисы Лата, то уж точно добавила бы: «Эта кипучая, липучая, вонючая и непостижимо везучая Элиан». – Она и так-то считала себя совершенством, и что она о себе воображает теперь, не поддаётся описанию. Я не поверила, а она, затащив меня в помещение с бассейном, продемонстрировала свою безупречную наготу. Я была трезва, и зрение моё пока что не барахло, поскольку и сама я не старое пока что барахло. А потому моя чисто женская зависть всегда при мне.

– И ко мне ты испытываешь зависть? – спросила Нэя.

– Тебя я люблю как родную, потому и не могу завидовать той, кому желаю только счастья. А мой затуманенный взор лишь свидетельство того, что я оплакиваю собственную судьбу. Мне, не иначе, выпала доля той, на кого легла участь искупить родовые грехи женщин моего рода. Ведь я всю жизнь только теряла, у меня всё вырывали из рук, мною безвозмездно услаждались, бросали, пренебрегали и использовали мою неординарную природную красоту заодно уж и с добротой моей души…

Нэя куталась в свою невесомую накидку, так что Ифиса спросила, – Ты не больна случайно? От избытка счастья, моя милая, тоже легко заболеть. Особенно после твоих-то испытаний…

– Нет. Просто мне боязно при мысли о том, что предстоит… опять стать женщиной… – всё это Нэя произнесла в каком-то забвении, пребывая в отрыве от Ифисы, от всего вокруг.

– Мать моя Вода! Что означает «стать женщиной»? Деточка ты моя! Ты же матерью успела побывать. Тоже мне! Нашла о чём волноваться!

– Я отвыкла от него… мы вместе, но мы живём отдельно друг от друга.

– Хочешь сказать, после вашего воссоединения ты с ним пока что не близка?! Такое разве бывает? Ты шутишь, что ли, над своей старой подругой?

Спохватившись, что выдала свою тайну, Нэе принялась выдумать, что причиной её стойкости, сомнительной для Ифисы, является глубинный и совсем нешуточный страх включиться в те самые отношения, что и привели её к столь скорбным последствиям в прошлом. Да и утрата сына переполнила её такими острыми переживаниями в своё время, настолько истерзали они её, что она уж и не знает, сможет ли стать прежней…

– Веришь, я забыла, как это быть женщиной….

– Истерзали переживания? Мне бы такие терзания, чтобы я опять стала юной девушкой по виду. Ничего, вспомнишь сразу же, как только он войдёт в тебя подобно ножу в масло…Вот же ты притвора! И что же? Он не настаивает на вашей близости, когда ты рядом?

– Нет. Хотя мы… в общем, мы вместе гуляем, купаемся, едим, разговариваем, но… я допускаю лишь ласки, бережные прикосновения, ну… знаешь, как оно бывает у девственниц…

– Ну и насмешила, девственница она! – Ифиса залилась весёлым смехом, и обижаться на неё было бесполезно. – Собираешься в Храм Надмирного Света с тем, кто сделал тебя матерью, а при этом дрожишь как невинная дурочка. Ты точно в здравом уме? Хотя счастье тоже лишает женщину ума…

Излишние откровения вечной невесты Нэи

С другой стороны цветущих зарослей, тянущихся из самого пола, кто-то едва не упал на растительную стену, и та сотряслась. Мелкие плоды посыпались на голову Ифисы, скатываясь в её подол. Она сразу перестала веселиться, встала и отряхнулась, грозно крикнув тем, кто пребывал вне видимости, – Эй! Осторожнее! Не обрушьте эти заросли на меня!

К ним вышел оттуда Рэд-Лок и почтительно склонил перед ними голову, без слов прося извинения. Исподлобья он изучал Нэю, чем-то сильно поражённый, а потом спросил, – Почему вы сидите порознь со своим другом, госпожа Нэя?

– Тебе-то что за дело, мужчина? – грозно спросила Ифиса. – Уж прости, не знаю, кто ты, а потому и господином не называю. А вдруг ты слуга чей-нибудь, обворовавший своего хозяина? А то и настоящий вор или бандит. С каким таким другом? Я её подруга, и она тут со мной.

– Хорошего же вы мнения о своей подруге, если думаете, что она водит знакомство с ворами и бандитами, – усмехнулся Рэд.

– Мы-то не водим дружбы, да они сами заводят дружбу со всеми без спроса…

Нэя молчала, не поняв его вопроса и решив, что Рэд-Лок заговаривается по причине опьянения.

– Прошу разрешения… покинуть вас, – пробормотал Рэд-Лок и удалился за растительную перегородку. Они тут же о нём забыли.

– Что-то случилось с твоим дорогим избранником, а деточка? Что ты, пребывая с ним рядом, одновременно с ним порознь? Или тебя такой вот момент мало волнует?

– Ничего с ним не случилось! Всё с ним нормально. Всё дело в моём желании…

– Его нет? Желания?

– Оно есть. Но я решила, только после посещения Храма Надмирного Света я и смогу стать ему по-настоящему близкой. Я уже не хочу повторно стать куклой для игр… а что после? Признаюсь тебе, что я ничего ещё не решила, – она поёрзала, помолчала, ей очень не хватало доверительного общения, – Я… вернулась совсем не к тому человеку, которого оставила. Он… изменился, будто одна половина его мне знакома, родная и любимая по-прежнему, а вторая половина… какая-то чужая… у меня иногда возникает отторжение от него. Когда мы жили в разлуке, мне казалось, что я не выдержу и умру, едва он окажется рядом. Но так произошло лишь в первый момент, я и в самом деле едва не умерла, у меня пол поплыл под ногами. Он усадил меня к себе на колени, утешал. Мне даже показалось, что это мой родной отец что-то шепчет мне на ухо, гладит мои волосы…

Так было в моём детстве, когда я плакала навзрыд, чтобы усилить его жалость по отношению ко мне, чтобы обмануть, – видишь, как невыносимо я страдаю? – чтобы без слов вытребовать у него ценные подарки. И папа одаривал меня непременно. Все мои куклы, созданные на заказ, подарены им. Мама же была против излишней моей избалованности, как чуяла, что нам придётся несладко…

Я уткнулась в его грудь и будто потерялась во времени, стало надёжно, тепло и светло. Этот родной и большой человек защитит меня от любых уже нападок со стороны превосходящих и недобрых сил. Так происходило в детстве, когда меня обижала бабушка, а потом… Я не могла преодолеть ту дистанцию, которая и возникла после разлуки. Мне казалось, что стоит лишь перешагнуть как некую черту всё то, что и осталось позади, а увидела, что это… вроде как, овраг, очень глубокий. Провал, куда мне страшно заглянуть. Потому что я знаю, что именно я там обнаружу. А я не хочу ничего знать!

– О чём ты? – Ифиса отвернулась к ветвям лианы, делая вид, что пытается сорвать плод. Она явно что-то пронюхала, если и не знала с достоверностью, – Я тут вдруг узнала, что мой давний друг Инар Цульф посетил Храм Надмирного Света с одной особой. Отнюдь не юной, но красивой и отнюдь не слегка беременной.

– Ты не знаешь, кто была та, что возникла после меня?

– Откуда ж мне знать? Я не живу и не жила в «Лучшем городе континента».

– В «Лучшем городе континента» не утихает гвалт о том, что кто-то из корпорации управленцев города подарил Инару Цульфу роскошный дом после того, как он совершили совместный поход в Храм Надмирного Света с Латой-Хонг…

– И что? Заслужил, так получается.

– Думаешь, за заслуги Инара Цульфа? Но ведь прочим таких подарков не делают…

– Откуда ж мне знать? Я не живу и не жила в «Лучшем городе континента». Дом был куплен для Инара Цульфа как плата за устранение некой проблемной ситуации. А уж тот мастак решать любые проблемы, если они достойно оплачиваются. Так что, не бери в голову. Дела мужчин, занятых своей сложной деятельностью, для нас всегда темны. Если ты чувствуешь некое отторжение, так это лишь от того, что ты от него отвыкла. Привыкнешь опять. В своём-то чувстве ты уверена?

– Да. Люблю его безумно. Потому что будь я умна, разве простила бы его? Но вот насколько окончательно? Иногда меня охватывает отчаяние, что я бессильна принять решение покинуть его навсегда. Что правильно уйти…

– Зачем же тогда попёрлась к нему со своим всепрощением? Может, ему оно и без надобности.

– Я не попёрлась, как ты тут выражаешься! Так сложились обстоятельства. И ему как раз моё прощение необходимо. А мне, не смотря ни на что, необходим он!

– Чего ж тогда не стремишься открыться ему с прежним доверием? Сочиняешь ты всё, моя талантливая красавица, но бездарная актриса. Нерадивая ты ученица несравненной Гелии. Тебе далеко до тех изысканных психологических игр, к которым она имела склонность. Признайся уж, что ты с первой же встречи поддалась ему, а теперь жалеешь, что лишила себя тонкого удовольствия поиграть с ним в прежние игры юности. И я тебя понимаю. Само стечение обстоятельств не дало тебе такой возможности в прошлом. Да и теперь… ты же обитаешь с ним в одном жилище!

– Хотя он и затащил меня жить к себе и ему приходится преодолевать себя, играя в покорность моим капризам и причудам, как он считает, я не сплю с ним в одной постели. Он в другой комнате устраивается или вообще куда-то уходит. У него там большой выбор мест для ночного отдыха. На самом деле… я ни в чём не уверена.

– Но если так, то ценю твоё самообладание. Ценить станет больше. А то вот я, наделённая таким природным, да и приобретённым в неустанном развитии, великолепным набором качеств, никогда не умела по моему достоинству оценить себя…

Похищение

Неизвестно, сколько ещё могла Ифиса жаловаться, перечисляя собственные достоинства, но Нэя вдруг забыла про Ифису, как и о чуде преображения Эли. Среди зарослей в самом конце просматриваемого уютного зала, в котором они и сидели с Ифисой, у той самой границы, где этот зал переходил уже в другой, – а таких залов в «Ночной Лиане» имелась целая анфилада, – сидел человек. Там было очень слабое освещение, умышленно слабое, для любителей полумрака и уединения, но с возможностью наблюдения за прочими. Дорогое место, одно из тех, где они с Рудольфом ужинали в ту незабываемую и такую сумбурную ночь, насыщенную взаимной страстью, переходящей в дальнейший абсурд…

И тотчас же не определимая, если словесно, сила, чьей ощутимой составляющей был и страх, возникший от абсурда того, что она и увидела, но и что-то ещё, вошла в неё снаружи. Абсурд же заключался в невозможности появления здесь того, кого быть тут не могло по любому. Те времена, когда он посещал этот причудливо запутанный шедевр столичной архитектуры, опутанный душистой растительностью и прикрытый сверху прозрачным куполом, словно бы в насмешку созданный по подобию Храма Надмирного Света, но куда приходили ради гастрономических и прочих соблазнов, остались в прошлом.

Она испугалась бы гораздо меньше, появись тут Реги-Мон из запредельных Надмирных селений. Или даже Чапос, мёртвый в точно такой же степени, как и её несчастный бывший и законный, но псевдо муж. Оба любили сюда приходить в намерении вкусить любимой белотелой рыбки из морских глубин, до которой были большие лакомки. Впрочем, и Чаппос, и Реги к «Мать Воде» имели привязку посильнее, пожалуй, чем к той или иной женщине, возникающей с ними рядом в тот или иной период их одинаково шальной жизни.

Удивление и слова Рэда-Лока получили разъяснение. Только что перед его возникновением она смотрела туда, вспоминая незабываемый вечер, когда и пришёл в тот укромный уголок Чапос, чтобы всё испортить…

Он сидел погружённым в тень. Светильники, скрытые в листве, лишь обозначали себя сумрачным мерцанием и ничего не освещали. Лицо просматривалось плохо. И она словно обожглась, встретив его пристальный взгляд. Он смотрел точно на неё, хотя и прочих тут хватало. Выходило так, что заметил давно, следил? Почему же она его не увидела? Она вспомнила о том самом психологическом феномене, когда то, чего не ожидаешь ни в каком случае увидеть, можешь и не заметить! А можешь и споткнуться о зрительные фантомы того, кого рядом нет, но кого жадно ищешь…

Он показался чрезмерно темноликим, с впалыми щеками, – возникла мысль, обозналась! Но глаза… это же его нездешние глаза и, казалось, они мерцают в полумраке. Разве возможно было спутать обладателя этих небесных глаз с кем-то ещё? Пришла и мысль о том, что и в самое первое мгновение встречи он поразил её своим сильно изменившимся обликом, не то чтобы худобой, но заметной исхудалостью, угрюмостью взора, когда воззрился навстречу ребятам, не сразу разглядев её саму за их спинами. Абсолютно чужой человек поднялся с кресла и оставался таковым, пока лицо его не озарила вспышка несомненного счастья и улыбка узнавания…

Как и в тот незабываемый день, он смотрел с нескрываемой любовью, но так скорбно, будто непременно сообщит о чём-то таком, что причинит и ей, и ему только боль…

Почему он тут? Ревнует, боится, что она опять сбежит? Он ведь отбыл в горы на один из объектов, а перед своим отбытием милостиво разрешил ей наведаться в столицу. И всё же, не выглядел он настолько измождённым, да ещё и густо загорелым, а наоборот, – его всегдашний загар заметно выцвел, – он специально стал носить головной убор с козырьком от яркого излучения светила. Как будто решил, наконец-то, выполнить её давнее пожелание носить ему аристократическую шапочку. Аристократическую шапочку он, конечно, не носил, а свою земную версию такой шапочки, да ещё и с козырьком над глазами, раздобыл, взял у кого-то из своих ребят. Может, от этого он и посвежел, а может, настолько пропитался счастьем в последние дни, что опять помолодел…

Можно было бы всё свалить на проказы «Матери Воды», но Нэя с того самого далёкого уже вечера не прикасалась к коварному напитку. Хотя графинчик стоял на столе, сверкая яркой хрустальной синевой. Ифиса себе приобрела для блокировки собственной печали ввиду скорого отбытия драгоценной подруги. А поскольку Нэя была не запятнано-чиста в мыслях и радостна душой до этого самого мгновения, как небо в ясный день, то странное, если не поразительное появление Рудольфа, да ещё замаскировавшегося для чего-то в зарослях, вызвало оторопь. Ещё утром они невинно миловались в его домашнем отсеке, ставшем совместным отрадным гнёздышком для любящих…

«Арсений»! – пришла вдруг всё объясняющая мысль и так же мгновенно себя опровергла. Арсений давно уже не был похож на Рудольфа, как когда-то. Арсений принципиально не посещал местных домов яств по причине, о которой знал только он сам. И у Арсения были совсем другие глаза. Она хотела вскочить и не могла пошевелиться. Ифиса ничего и никого не видела, сидя к Рудольфу спиной.

– Не будем обсуждать Элю, – сказала Ифиса, – отгадки она мне не дала, так что ты сама её найдёшь, если оно тебе и надо. Мой совет, не ищи разгадку, кто и почему сделал этой вороватой потаскушке такой подарок. Просто забудь о ней.

– Я и забыла… – пробормотала Нэя, плохо соображая, к чему клонит Ифиса. Уклон был явно недобрый, в сторону того, чтобы пригасить её светлую эйфорию.

– Один человек из Администрации ЦЭССЭИ мне сказал, что Эля посещала того, о ком и сама догадываешься, именно в дни, а вернее, ночи твоего долгого отсутствия после разорения «Мечты».

Видя остановившийся взгляд Нэи, Ифиса несколько удивилась, вглядываясь в окаменевшую подругу. Потом решила, что Нэя после обрушившегося на её голову счастья не адекватна окружающим реалиям, но пусть другие, кто в сокрушительном счастье и повинны, возвращают её к прежней норме. А ещё лучше, чтобы она и навсегда провалилась в безумие, как было когда-то с самой Ифисой, только по причине прямо противоположной. Но такую злющую мысль Ифиса тотчас же шуганула от себя, как зловредную мошку, взмахнув рукою, будто некая гнусь и в самом деле тут летала.

Была ли это ревность, зависть или гнетущая скорбь о собственной неладной жизни, оправданий себе она не искала. Любя Нэю в её бедствиях, она тайно возненавидела её в столь неправдоподобно возникшем преуспеянии. Что включало в себя это преуспеяние в его будущей реализации, то тут воображение Ифисы наполнял лишь феерический и фантастический бред. Ей не были открыты тайны устроения чужого мира, а с настоящим счастьем Нэи и так всё было очевидно. Сказав, что ей необходимо посетить дамскую комнату, Ифиса вышла за пределы зала.

Даже пребывая в своей внезапной амнезии, Нэя почувствовала, как и дуновение воздуха, потревоженного плотной Ифисой, удар её ненависти. Сказанное Ифисой не дошло до ушей Нэи, шлёпнувшись неприятным шлепком куда-то в тёмный пол, под корни извивающихся древесных лиан. Она встала вслед за Ифисой, брезгливо перешагнула ошмёток негодной сплетни, нисколько не веря и не вникая, – даже если бы Эля и посмела приблизиться к нему, он-то никогда не воспринимал её пропавшую несменяемую подружку за ту, к кому возможно хоть как-то прикоснуться. Он даже не считал Элю заслуживающей презрения, он ею просто брезговал, как гусеницей! И Эля это чувствовала, и Эля остерегалась всегда, лишь бы не попадаться ему на глаза. Повинуясь всё той же внешней силе, Нэя направилась к Руду, одновременно проваливаясь в состояние отрыва от реальности. Его тут быть не могло, но он же там сидел!

Поднявшись ей навстречу, он взял её за руку и без единого слова повёл в сторону служебного выхода отсюда. Они петляли по каким-то странным и полностью неосвещённым коридорам, и вместо того, чтобы очутиться в светлом уличном просторе, поскольку был ранний вечер, оказались перед зевом длинного и слабо мерцающего тоннеля, зрительную бесконечность которого ограничивал только кромешный мрак впереди.

Открывшийся лик похитителя

С изумлением она подняла глаза на лицо своего спутника, только теперь подумав, а что у него вдруг стряслось с лицом? Чего он так потемнел? Как явственно разглядела… Тон-Ата! С его лица стекала какая-то густая слизь, и он судорожно стирал эту дрянь шарфом Нэи, стащив его с её плеч. Ничего другого у него, видимо, не оказалось под рукой. С отвращением он отбросил испорченный шарф в сторону, после чего осторожно пощупал своё лицо и спросил, – Теперь узнаваем? Не так красив, зато привычен и себе, и окружающим.

– Мило! – произнесла она дрожащим от страха голосом, – и к чему сей трюк? Разве мы у тебя в спальне, где ты обманывал меня подобным образом?

– Иначе ты со мною никуда бы не пошла, – ответил он, заметно задыхаясь.

– А куда?

– В цветочные плантации.

– Нет! – крикнула она. – Мне туда не надо!

Какое-то время он не отвечал, восстанавливая нормальное дыхание, – Стар я стал для таких-то перевоплощений в молодых удальцов, – и наклонил к ней своё лицо, вызвав повторный всплеск омерзения. Кожа на его лице продолжала сохранять неприятный блеск, как смазанная жиром. – Умыться бы мне, конечно, не помешало. Да уж на поверхности в ручье омоюсь. Знай ты об этом прежде, не целовала бы это лицо, эти губы, когда верила, что твой земной пришелец каким-то невероятным чудом мог посещать тебя в цветочных плантациях.