Планета по имени Ксения

– Ведь на Земле я бы уже и не позволила себе родить детей. Я свою социальную норму выполнила, двоих родила и вырастила. А здесь… всякий сам решает. Иные возвращаются из космических колоний с кучей детей. Скажу тебе, многие женщины ради этого и отправляются в космопоселения, чтобы родить, если уж на Земле не задалось по той или иной причине, у всех разной. И жена Венда, родив на Земле двух дочерей, здесь родила четверых! Одна девочка, трое мальчишек…

– Выходит, я попала в инкубатор по производству детей.

– Нет, – серьёзно опровергла Вика, – детей здесь мало.

– Ты кормящая мать, а выглядишь отлично, – заметила Ксения. – Кто же нянькается с твоим малышом, пока ты тут занялась собой?

– Альбина с ним. Он же спит ночами как взрослый. Я опытная в этом смысле. Умею выстроить распорядок жизни ребёнка сразу же так, чтобы он спал ночами. И заметь себе, я уже приступила к своим рабочим обязанностям.

– Альбина? Да ведь она и сама ребёнок!

– Какой же ребёнок? Вполне выросла. Последить за ребёнком пару часов вполне себе в состоянии. Здесь у всех свои обязанности.

– Как в древние времена, – детки в няньках… Кто же с твоими детками, с учётом того, что второй грудничок, в твои рабочие часы?

– Всегда находятся те, кто этим и занят. У нас же детская группа в Досуговом Центре, типа детского садика. В основном, там Нэя распоряжается. Это и есть её основная работа, – дети. Тут не делят детей на своих и чужих. Их не так и много.

– Похоже, ты да Нэя всех переплюнули по многодетности. Неужели ты, опытная женщина, думаешь, что сумеешь привязать детьми к себе молодого совсем человека? Здесь – да, а потом? На Земле он забудет о тебе.

Вика, если по виду, не обиделась, – Он на Землю пока что не собирается. А дети так и будут моими. Мои дочери на Земле уже взрослые. И скажи ты мне, зачем человеку долгая жизнь без детей?

Ксения ухмыльнулась, – Вот что значит женщина – подательница жизни. Вика, ты реликтовое существо. Я на Земле неплохо жила без детей. Как многие и многие.

– Выходит, тебе такого и не надо. Природа теперь у большинства куцая в этом смысле.

Ксения промолчала.

– Конечно, на Земле, скажи мне кто, что я опять дважды буду матерью, вот бы я посмеялась им в лицо. Но если уж начистоту, то жена ГОРа как-то совсем уж вышла за разумные пределы. Я ей говорила, есть двое, куда тебе третий?! – Вика расширила глаза, будто упомянула о некоем несусветном ужасе. – И вот же, родились близнецы! Что у неё и осталось от её прежней красоты? Стоит ли удивляться, что собственный муж перестал видеть в ней женщину…

– Откуда ж сведения? – встрепенулась Ксения.

– Так она сама же предложила всем женщинам устроить ночную группу для детей, – таинственным полушёпотом продолжила Вика, приподняв краешек завесы над личной жизнью ГОРа. – Там и живёт практически с чужими, ну и своими, детишками. Да и муж работает ночами, а когда они спят вместе, для всех тайна. – Старожилы говорят, что сюда она прибыла реально неземной красоткой. И где её красота теперь? Всё ушло в детей, буквально…

– И хороши дети?

– Дети как дети.

– Каким же образом возможно потомство у землянина и инопланетянки? Да ещё такое обильное…

– Не знаю, что за тайна этот Трол, какова его история, но она, если по сути, земная по антропологии. Я изучала её детей, её саму, и вот представь, её митохондриальная ДНК, которая передаётся детям от матери, то есть только по женской линии, и не смешивается в новом поколении, изменения происходят во времени из-за незначительных мутаций, ничем не отличается от человеческой! Один вид, понимаешь? Иначе, какие дети, откуда? Если рассматривать митохондриальные ДНК двух разных видов, то оценивая скорость дрейфа их генов, можно узнать, как давно у видов был общий предок…

Ксения, зевая, отвернулась от нудной лекторши, и Вика, скривившись от её темени, замолчала. Но поскольку тема Нэи её захватила, а чужие тайны, как это и бывает обычно у большинства женщин, распирали её душу невысказанностью, Вика продолжила, но сбавив научный градус для убогих на голову, в данном случае для Ксении.

– Она… – Вика задумалась над тем, не нарушает ли она врачебную этику. Вика была здесь человеком Риты, и единственная, кроме Рудольфа, была посвящена в тайну Ксении, с которой её связывало и прошлое обучение в одной Академии в молодости. – Тут такое дело. Она, как и ты, проходила ту самую процедуру омоложения. Кажется, это было не на Земле, а в той космоколонии, где она жила прежде. Но проводил процедуру один гений, поэтому Нэя так молодо выглядит, на самом деле она значительно старше. Моложе нас, конечно, но не настолько молода, как можно судить по внешности.

– Сколько ей?

– Ей за сорок лет по биологическому возрасту.

Ксения присвистнула. На вид Нэе едва за тридцать лет. Но Ксения никогда не забывала её такой, какой встретила в Альпах, в невероятном платье, с волшебным блеском загадочного кристалла на пальце. Кристалл же сиял на ней и теперь. Нельзя сказать, что Нэя стала некрасивой, но её красота уже вступила в фазу усталости. Поэтому та девушка из ресторанчика в предгорьях Альп плохо увязывалась с тою, кто жила на спутнике. Невысокого роста женщина, одетая всегда в скромные платья, с забранными в затейливую прическу волосами, вечно окружённая своими и чужими детьми. Единственное, что отметила Ксения, так это её пристрастие к бальной по изяществу обуви, часто украшенной камушками. Ноги её были стройны, походка легка как у девушки, ступни изящны и узки до неправдоподобия. Ксения беззастенчиво изучила её и пришла к выводу, что она изменилась настолько к худшему по сравнению с той, какой встретилась ей в лесу у озера. Она словно бы угасла, при том, что не состарилась в классическом понимании такого вот явления. Кожа лица безупречно гладкая, но болезненно бледная, если не обесцвеченная, а она даже и не думала о косметике. Девять лет не велик срок для Земли, но, видимо, на спутнике выцветание шло быстрее. Она утратила внутреннее сияние, так бы Ксения определила то, что видела здесь, и то, с чем её сравнивала. Она как бы ушла в некую тень, слизавшую её красочность, её воздушность. Тот земной Антуан – сын прекрасной Елены, вряд ли стал жалеть о ней, если бы увидел её. Или Рудольф за эти годы так придавил её? Лишил чего-то, чему нет и названия, но у чего есть зримое проявление. Такая женщина не могла доставлять мук ревности. Ксения хорошо помнила, как Нэя задела её, обозвав, по сути, старой тогда в лесу у Ботанического Сада.

Нет, Ксения не была злопамятна, но ведь женщины никогда не прощают тех, кто унижает их внешность, кто даёт им понять их недостатки, о которых они и сами знают. И как могла она покинуть таких чудесных дочерей ради возможности усладить свою… тут Ксения выразилась сама в себе непристойно о Нэе, но так она и думала, искренне не понимая её. Какой похотью надо обладать, чтобы бросить двух дочерей, плюс одну приёмную, ради мужика, изменявшего ей в открытую, едва он глянул на неё своим магическим взглядом исподлобья? На момент таких вот размышлений Ксения начисто забыла, что и сама не умеет, и не умела прежде, ему противостоять. Но Нэю она беспощадно припечатала: звёздная шлюха, потащившаяся за ним из немыслимой колонии, или что там этот Трол из себя представлял? Женщина, у которой всё завязано на низменных рефлексах, для которой вторая сигнальная система – вершина её развития, и третьей, высшей, разумно-нравственной в ней нет и в зачатке. Ксении было необходимо обесценить соперницу, чтобы не страдать самой от укоров совести.

Фигура Нэи всегда скрывалась обширными платьями, не стремилась она к соблазну мужчин, а только к будничному удобству. Комбинезоны не любила отчего-то, но причёски восхитили Ксению. Она решила их повторить, но ничего не вышло. У соперницы были виртуозные ручки. Врач Вика подарила ей несколько заколок, и Ксения усердно и попугайски точно, хотя и коряво, создала себе подобие на голове причёски жены своего любовника. Для этого она выравнивала волосы специальным гелем, чтобы не вились, как спиральки. Ей понравился свой новый облик. Нет ничего зазорного в том, чтобы перенимать у врага то лучшее, что у него есть, решила она. Рудольф заметил, потому что стаскивая заколки, он хмыкнул насмешливо, – Зачем мне твои шипы? Уколешь ещё. – А после закинул её голову и впился в шею, будто хотел перегрызть ей горло, сдавив при этом грудь руками, обретшими «нежность» железных зажимов. Так что Ксения лягнула его ногой, которую он ловко перехватил и пихнул её на постель, едва не перекрутив её всю вместе с ногами. И стоны или крики протеста ничего не меняли в его безумном намерении искалечить её. Останавливался он всегда сам и только сам, когда понимал, что нельзя переходить грань, за который щерится элементарный садизм. Как будто он мстил ей за напряжение своего желания, за подчинение своему влечению к ней, за нарушение им семейной верности, за её появление здесь. Перепады дикой страсти наряду с размеренным привычным течением были его особенностью всегда. Возникновение этих неожиданных порогов и водопадов в реке любви, в которой они утопали с ним регулярно, предсказать было невозможно никогда, как и понять, что их вызывало. А чего понимать? Сказала бы Вика. Перверсия такая – садист – нарцисс.

Ничего и не вернулось…

После этого случая Ксения перестала копировать Нэю даже в мелочах, а свои туфельки, которые захватила на спутник, тоже по случайности украшенные камушками, снятыми с маминых туфелек, она спрятала подальше в свой вещевой контейнер. И носила только спортивную обувь. Да и кому тут были нужны дизайнерские изыски? Опасный, страшный своей непредсказуемостью, оторванностью от человечества и очень сложный мир окружал её.

Как-то она стала умолять его с отчаянием, оставленным давно у той сетки, в степях у космопорта, – Радик! Радик, верни мне прежнее! Пусть всё станет как тогда!

Ксения, ставшая космической блудницей, металась на узкой постели блудного космического мурлыки , перенесённая внутренним вихрем на юную, принадлежащую только им двоим Землю. Зная, что на подлинной Земле уже нет и не может быть того близкого синего неба, того яркого, но совсем не палящего солнца, пряно дышащей зелени лесов, хрустальных трелей птиц, казавшихся настолько же вещественными, как и цветы и листья, и их можно было трогать. Как и сам бирюзовый воздух перебирать ласково пальцами вместе с его ангельскими волосами, когда он лежал на её коленях, прикрытых батистовым платьицем, которое она сохранила и притащила сюда с собою. Только ни разу в нём не щегольнула здесь. Она тщательно отбелила его, вернула чёткость старому рисунку на старой ткани, ведь платье провалялось более тридцати лет в кладовке, в старых дорогих сердцу вещах. И обновлённое платье обхватило обновлённое тело с тончайшей и едва ощутимой лаской, текстильные волокна, казалось, помнили её до сих пор. И юная светлая девочка смотрела из зеркала на печальную душу, не соответствующую своей форме, как ни обманывала себя сама Ксения.

– Я не Радик, а Рудольф Ростиславович, твой шеф и распорядитель твоей блудной судьбы. Вспомнила бабушка свой девичий стыд. «Радик»! – повторил он, издевательски передразнив её страстный призыв.

– Скотина! – Ксения ткнула его локтем в железный по твердости бок, сильно и совсем не играя, может, даже желая поссориться на ближайшее время, желая вызвать гнев и даже удар. А что? Ему не привыкать. Надо встать и гордо уйти, думала она, продолжая валяться рядом. Сил, чтобы встать и гордо уйти, не было. Как будто она была связана верёвками. Верёвки были корнями прошлого, опутавшими настоящее.

– Ты думаешь, что отлив себе эти колокола, – и он ущипнул её за грудь, – обновив себе шкурку и оседлав старую скотину, ты можешь въехать в рай, откуда нас изгнали давно? Я и дорогу туда забыл. Успокойся и не надо твоих девичьих конвульсий. Кого ты теперь-то обманываешь? Разве ты девочка Ксюша? Ты некая Кларисса, прожившая длинную и скитальческую жизнь, не знаю, к счастью, её маршрутов и главных персоналий судьбы «Клариссы». Живи тем, что и есть.

Она повернулась к нему спиной, едва не плача и злясь на себя за открытие ему того, куда он плевал прежде и куда плюнул только что, по привычке, по наработанному в прошлом алгоритму и тоже вернувшемуся вместе с его влечением. Докопаться же до первоистока их чувства уже невозможно. Слишком велики завалы, слишком заросли они бурьяном и сорными корнями, давно смятые и истлевшие в порошок тлена. Рудольф потрогал её лицо, нащупав влагу на тонких нежных скулах. Прикосновение было настолько бережным, что стало щекотно, и она засмеялась, оторвав руку от лица и направив ниже, туда, где и был скрыт источник отторжения любой мысли и любой глупой боли. И «скотина» тотчас же откликнулся на её желание, ведь ничего другого ему и не требовалось от неё. Жаркое и большое, тёмное, а потому и скотское вполне, забвение входило в неё и плавило невысказанное, неизлечимое, недолжное и неотменяемое никаким светлым разумом…

Вика – единственная подруга и такая же недоброжелательница, как и все прочие

Ксения совершенно не помнила и не вспомнила Вику. Но Вика помнила её хорошо и отчётливо, как и те события, которые она описывала ей, где и когда они встречались, но, видимо, для Ксении она была только безликим фоном наравне со многими, кого память размыла до неразличимости как себе обременение, не нужное ей, памяти. Ксения приходила к Вике в её медицинское обиталище, где Вика была женским врачом. Врачей на спутнике было несколько, и Вика одна среди них женщина, почему женщинам было проще с ней, хотя на взгляд Ксении она была заурядной бестолочью. Да и какой хороший врач сюда напросится сам? Мужчины другое дело, у них за плечами были свои тайны, свои промахи, а эта-то чего тут забыла? Мужем её был сын Рудольфа Артур. Но был он не мужем вообще, а мужем здесь, потому что Вика была старше и не обольщалась насчёт своего места рядом с ним. Она понимала и принимала свою временность для него, то, что в дальнейшем с молодым и обладающим прекрасной внешностью мужчиной будущего у неё нет. Но что и не временно в жизни? Считала Вика и жадно ловила дни своего уходящего женского счастья, благо дни и ночи тут были длиннее, чем на Земле. У неё родились здесь дети, два мальчика, и они вечно ходили в том хвосте, что тянулся за Нэей в числе её собственных и прочих детей. Ведь сама Вика была занята работой, а Нэя как бы и бездельничала.

По рассказам Вики у Нэи были потрясающие способности шить и изобретать одежду, украшения и бельё. У неё было несколько роботов для шитья одежды и прочих, рукотворных лишь отчасти вещей. Нэя только изобретала покрой, фасон, цвет и узоры, а шили и вышивали машины, но кому сейчас есть нужда с этим возиться вручную? Она возилась и вручную тоже, наряжая тут всех немногочисленных детей, наряжая женщин и тех желающих, у кого был спрос на её творчество, украшая быт людей и давая иллюзию полноты их оторванного от Земли бытия. Многим это было важно, и её ценили. Поэтому она практически и работала в их Центре Досуга, где и обретались целый день дети тех, кто пошёл на этот подвиг – на деторождение в иноземном мире.

Вокруг Нэи вились ещё чьи-то жены, занятые в том же Центре, но Ксения не ходила туда никогда, не общалась ни с кем из здешних женщин, списав их всех в неинтересный себе человеческий хлам, полагая, что нет, и не может тут быть тех, кто ей равен по интеллекту. Кроме врача Вики, которую Ксения в душе тоже слегка презирала.

– Всё равно, – продолжила Ксения свой допрос, потому что ответ Вики её не удовлетворил, – какая сила может толкнуть женщину на роды здесь? В кромешной тьме, по сути? В искусственном мире под куполом, хрупком и зависимом от всего. От куска какой-нибудь, проносящейся случайно, космической и сумасшедшей глыбы, от нестабильности системы защиты, да и от внутренних неполадок всяческих тут систем. А если сбой в силовом поле купола? Я дрожу на уровне подсознания, как приговорённый к казни, которому её отсрочили на неопределённое время.

– Какая сила их толкает на деторождение? Разве твой муж лишён этой силы, если ты вопрошаешь об очевидном? О том, что происходит между мужчинами и женщинами, где бы они не находились, если они молоды и здоровы. А мы, слава Богу, не в земляной яме сидим, где ничего не видно. Как же рожали женщины в Эпоху Войн? Любили в руинах, рожали в полях, в землянках, спали в домах, похожих на норы зверей, и никто не давал им уверенности в завтрашнем дне. А у нас комфорт. Но чувства – они здесь предельно обострены.

– Я тоже решила, – вдруг созналась Ксения.

Вика сузила монголоидные, хотя и расширенные косметическим вмешательством, глаза.

– Решили здесь с Ксеном дать земной побег в не земном мире? Тоже? Заразил пример здешних женщин?

Ксения плюхнулась в зелёную воду бассейна. Мелькнул её голый ослепительный зад. И слепящая её задница, притягивающая нескромный взгляд Вики, изящный изгиб поясницы, чудесная женственная спинка натолкнули вдруг Вику на хульные мысли о Ксении.

«Б… вселенская» – решила она. Слово родственное блуднице, но короче и весомее. Вряд ли это и Ксен. А кто? И Вика вдруг представила, что почувствовал бы Артур, узри он Ксению в её таком виде. Она ревновала, все замечали его взгляды и в спину и в лицо равнодушной ко всем Ксении. Она ко всем проявляла редкое равнодушие, она обитала словно в пустоте. Почему это? Вика успокоилась. Подумала, что она и сама ещё вполне себе ничего. Здесь во всяком случае чего ему и желать? Она, Вика, одна из лучших женщин здесь, до прилёта этой…

Вика мысленно повторила определение Ксении, так называемой «Клариссы». Женщин тут мало, а самцов – страдальцев больше в разы. У неё был выбор по прилёте. Артур пришёл к ней сам. Мужественный, красивый и моложе гораздо, он жаждал её заполучить тоже. Первое время у Вики голова шла кругом от любви того, кто был здесь самым лучшим. Сколько же счастья пережила она под куполом, какого никогда не переживала на Земле.

Чего она всполошилась, почему Артур? У Ксении огромный выбор среди тех, кто свободен. Она ходила к ним в их мужские отсеки на посиделки, игнорируя общество женщин, они играли в архаичные игры, компьютерные детские развлечения от скуки и тоски. Кажется, там были в ходу и карты, и ещё что-то типа рулетки. Но она, Ксения, чего ради туда ходила? Говорит, ради общения. Какого? Мужики об этом умалчивали, Артур отмахивался, женщины сочиняли. О её оторванности от норм Земли, о её раскованной природе, а вернее, о её склонности к эксгибиционизму. Она танцевала для них древние эротические танцы типа стриптиза ради собственного развлечения, а они ей за это отчисляли цифры со своих счетов на счёт её и Ксена. Любили её, боготворили, но не прикасался к ней никто, чего не проявляли никогда по отношению к своим здешним временным подружкам. Так уверял её Артур, говоря, что она пристойная и верная жена своего мужа, а с ними просто развлекается от скуки бездельных часов отдыха, не любя женское засахаренное словоблудие и лицемерие. Но что же выходит? Женщины были правы в своих подозрениях? Ксения подтвердила это только что.

Ксения в это же время раздумывала о Нэе. Она думала о ней, пожалуй, чаще, чем о Рудольфе. О нём чего было думать? Он был уже её дополнением, во всяком случае, телесным и регулярно совершающимся. Связующим звеном между Нэей, встреченной в Альпах и Нэей, обитающей на спутнике, – разными и не похожими одна на другую Нэями, – была та, что встретилась ей в лесу, где гуляла со своими дочерьми. Она уже не околдовывала, как та в Альпах, мерцанием иного мира, юностью, бьющей в глаза, но ещё и не была столь проста, какой она стала на спутнике.

Та лесная встреча подействовала на Ксению настолько болезненно, что она еле добралась до своего дома, чуть не свалившись в лесу под деревьями. Как назло она не взяла с собой контактный браслет, она вообще не любила технику. Да и кому, думала она, звонить, только Ксену, а он и так вечно в доступе. И дело было не в пригожей, доброй и сочувственной женщине, внимающей ей, хотя и страх в ней был, это Ксения уловила. Не было в ней уже ревности. К кому? Ведь к тому времени Нэя сбежала от звёздного повелителя к другому. Но сам взрыв в ней, в Ксении. Её вышибло вскрытой памятью резко больным ударом, как от сжатой пружины, которую высвободили от её зажатости, из устоявшейся тихой привычности, и она сидела в молодых, кружевных, весенних папоротниках, окутанная паутиной чрезмерно сухого мая. Рядом сидела и грустила такса, понимающая её взбаламученное состояние. Но именно после той исповеди в лесу, вынырнув из самопроизвольно вызванной наружу лавы воспоминаний, обжёгших не остывшим, вязким жаром и Нэю, Ксения и освободилась, наконец, от Рудольфа на целых девять лет. Стала жить, как будто его нет, и никогда не было. И собственное прошлое стало чужим и неинтересным ей. И она говорила Рите правду, что забыла его. Появились какие-то другие интересы, друзья, жизнь подарила ей своё утешение. И была ли это заслуга волшебницы со звёзд, или так совпало, что встреча эта вскрыла её застарелый гнойник, чем стала в ней её жизнь. Всё вышло из неё в том лесу, осталось под узорчатыми папоротниками, в их сквозной дымчатой сени, в весенней и очищенной снегами почве, из которой, как это и ни странно, вырос затем белый лилейный и безупречный цветок, окутанный тенью леса и тех же папоротников. Ксения же вернулась в пустой гулкий дом, сама такая же пустая и гулкая, – без памяти, но и без боли. И Нэю она на это время тоже забыла.

И надо же было такому случиться, что это её забвение и дало им примирение, счастье и семейную тишину, Нэе и Рудольфу. Было это совпадением или проявлением какого-то неизвестного ей закона мироздания? Будто это она, та прошлая и страдающая Ксения и насылала облака и бури в их жизнь, мешая взаимной гармонии. А отпустила она их своей душой, вытряхнула память о них и о себе прежней из себя, и всё у них наладилось. А ей самой жилось тоже тихо, хорошо. Ожили маленькие бытовые радости, интерес к окружающим людям, только никакой любви уже не было. Нигде. Ни в настоящем, ни в прошлом, и думалось ей, не будет и в будущем. Что ей в этой любви? Нет её. Не было никогда. И быть не может того, чего нет в самой природе вещей.