Он уже стоял рядом. Одетый в кожаную куртку, чешуйчатую и похожую на шкуру змеи, и в довольно узкие штаны, он и в самом деле походил на экзотического акробата, не успевшего переодеться после выступления. Ведь те часто поражают воображение толп своими экстравагантными одеяниями. Глядя всё также ярко и лучисто, он подошёл и спросил, что я думаю по поводу того, чтобы подружиться с ним.

– Я дам тебе сказочные возможности, – сказал мне сказочный акробат, мало сопрягающийся с будничной реальностью вокруг. – Хотя для тебя я и есть сказочная возможность.

Я согласилась с ним, но про себя, чуть нахмурившись в наигранном неприятии его самодовольства. Он ласково провёл рукой по моим влажным волосам.

– Возможность чего? – спросила я, гордая собою, поскольку могла видеть себя со стороны, благодаря зеркалу, и любоваться на театральную постановку собственного изобретения. Слегка и грациозно я изогнула шею, отчётливо видя, как жадно он смотрит на меня.

– Возможность моей любви.

– Сколько у тебя лиц? – спросила я. – Вначале ты возник как бродяга на пляже, потом как весёлый акробат в Саду Свиданий. А то вдруг как грубый невоспитанный господин, оказавшийся мужем Гелии. Если верить Гелии, ты можешь прикинуться чудаковатым странником, разыгрывая встречных девушек тем, что обещаешь прокатить их на какой-то волшебной колеснице по заоблачной дороге. А на самом деле ты какой?

– Такой. Не горбатый, не хромой, – ответил он примерно такой же шуткой, как моя бабушка. – И почему ты думаешь, что я кого-то там разыгрывал, а не катал их в действительности на летающей, как ты выразилась, колеснице?

– По заоблачной дороге?

– В небе нет никаких дорог, подобных тем, по каким катят колесницы ваших богачей.

– Хочешь сказать, что кого-то реально катал на такой вот небесной штуке?

– Раньше любил подурачиться, да порадовать маленьких местных дурочек, чтобы было им что вспомнить в последующей унылой жизни. А теперь я повзрослел и погрустнел.

Будь я такой же невеждой, как прежде, я сочла бы его признание за игру -подшучивание над собой, но теперь-то я знала о нём столько всего, что и усвоить толком не могла.

– Что же, у всех жизнь непременно унылая?

– А какая она может быть, если само устроение жизни во всех смыслах уродливое.

– Я не люблю тех, кто склонен к выдумкам о себе и о своих, всегда необыкновенных! приключениях.

– Скажи уж прямо, что считаешь меня вруном. Не лжецом, поскольку ложь всегда корыстна, опасна и омерзительна, а вруном – безвредным придурком, шутом, сочиняющим ради потехи публики.

– Нет! – возмутилась я искренне, – не могу я тебя таким считать! Гелия как-то сказала, что ты игрун…

– Врун-игрун, а если я действительно прокачу тебя на летающей машине? И ты увидишь планету с высоты облаков?

– Когда? – у меня приостановилось дыхание, поскольку я теперь уже знала и о реальном наличии летающих машин.

– Да в любой подходящий для этого день.

– Зачем тебе были нужны те девушки, которых ты увлекал за облака? – спросила я, еле дыша от ревности к неведомым девушкам.

– Не были они мне нужны. Я всего лишь развлекал их, да и себя, пожалуй. Так было когда-то, но уже не теперь… Вот встретишь иногда милую девчонку, тонкую как луговой цветок, едва открывший свои лепестки, и думаешь, что хорошего преподнесёт ей будущее? Жалко всех становится… Ну и подаришь такую вот эмоциональную небесную конфетку, с просьбой никому о том не рассказывать никогда, а то за больную посчитают… Зря я о том Гелии рассказал. Она так ничего и не поняла… Она склонна как-то странно, но всегда негативно оценивать все мои качества.

– Гелия не единственная оценщица человеческих качеств тех, кто рядом. У других может быть совсем другое восприятие… – желая отвести от себя подозрение, чтобы он не догадался, насколько сильно моё восхищение им, я добавила, – Ифиса никогда с нею не соглашается. Они всегда спорят, но никогда не имеют одинакового мнения ни о чём и ни о ком. А Ифису ты не порадовал видом планеты с высоты облаков?

– Нет, – улыбнулся он, – она, я думаю, тяжёлая и никакое облако её не выдержит, – он уже по-настоящему шутил, не догадываясь о моей причастности к его тайнам.

– Она о тебе говорить не может без того, чтобы ни задыхаться через слово. Будто так и не отошла от какого-то пережитого восторга, что очень странно, учитывая её не юный возраст… – я замолчала, вдруг поняв, что напрасно ревную его к Ифисе – страдалице именно потому, что в ней не нуждались те, в ком остро нуждалась она.

Он проявил полное равнодушие к страданиям Ифисы. Он всегда воспринимал её в доме Гелии как прирученную кошку хозяйки, которую иногда и погладят, а иногда и пихнут, не заметив. Красивой женщиной он точно её не воспринимал. И вообще, появляясь в доме Гелии, он никого там в упор не различал. Может, из-за спешки, может, из-за собственного высокомерия, из-за презрения к артистической среде, а он даже об аристократах отзывался свысока и насмешливо. Поэтому я и боялась прежде столкнуться с ним, когда слышала о нём отзывы подруг Гелии.

– Какие именно качества тебя привлекают в мужчинах? Я обладаю ими всеми, а если нет, то я их разовью в себе обязательно.

– Никакие мужчины, да ещё во множественном числе, меня не привлекают.

– А в единственном числе? Такой есть? И о каком акробате речь? Разве я изображал какие-то трюки или ходил по проволоке? Хотя я и мог бы ради тебя пройтись по проволоке, натянутой над пропастью.

– А чему ты так радовался в тот вечер?

– Да как было не радоваться, когда я тебя нашёл в той толчее. Это было трудной задачей. Я потратил несколько часов, продираясь сквозь свирепые толпы своих потенциальных соперников. Я вспотел и даже нырнул в речку, чтобы охладиться. И тут удача. А может, улыбка самой Судьбы. Едва я вылез из божественно-отрадной прохлады воды на отмель, как учуял чьё-то приближение! Я едва успел одеться. Хорош бы я был, предстань перед тобой в натуральном костюме водяного. Слышу, девушки обсуждают ужасные вещи, что именно тут некие злодеи топят несчастных, попавшихся в их злодейские руки. Они даже подошли к краю бездны и… испугались даже взглянуть вниз. Просто побежали прочь. А берег очень высокий, и чтобы выйти на дорожку вверху, надо тащиться к лестнице, расположенной довольно далеко от места, где я и нырял. Скользя и едва не падая, ругаясь как рудокоп, я, торжествуя, одолел высоту. Девчонок и след простыл. Я быстро вас обогнал сбоку и…

– Как же ты разглядел меня издали? Было же темно.

– И что? Я специально вставил особые линзы в глаза, благодаря которым можно видеть ночью как днём.

Тут я сразу вспомнила его чрезмерно блестевшие в темноте глаза. Хотя глаза у него были блестящие сами по себе. От природы.

– Ты сразу же узнал меня? Ты не забыл тот день на пляже…

– Если начистоту, я не сразу сопоставил девочку на пляже и ту, кем ты стала. Ты сильно изменилась.

– А говоришь, узнал… – обида уколола меня в ту самую сердцевину, где я и хранила то воспоминание о нашем первом общении в реке. Лучше бы он и приврал, – Зачем же пристал?

– Шёпот судьбы, инсайд свыше, озарение, что одна из девушек та, кто мне необходима. Было так, будто на тропинку упали световые лучи.

– Зачем же тогда подходил… в реке… и букет… – я упрямо возвращала его к той встрече на пляже.

– Понимаешь, я гулял и заметил с моста одну девчушку, такую милую, одинокую, и понял, что она не умеет плавать. То есть, тебя я увидел. И решил дать несколько уроков, чтобы ты переплывала свою речку быстрее всех. Но ты испугалась чего-то и пренебрегла такой возможностью, как приобрести умение держаться на плаву.

– Как же ты себе представлял такое? Чтобы я на виду у всех с незнакомым парнем возилась в реке? – опешила я, как будто он и теперь предлагал мне такую возможность.

– Мы бы договорились с тобой о таком месте, где никого нет. Я сам однажды нашёл изумительную, простирающуюся вдоль берега на необозримую длину, абсолютно пустынную песчаную косу, что оставалось лишь удивляться, почему там никого нет?

– Так это Дальние пески. По виду они привлекательны, а на самом деле сразу же глубочайший обрыв берега, дна не достанешь и нет мелководья. Там одни мужчины, да бандиты купаются, а девушкам туда ходить опасно, – я сразу вспомнила о похождениях Эли и чем это для неё закончилось.

– Со мной тебе нечего было бы опасаться.

– Если только тебя же самого, – сказала я, поражаясь его непониманию, что никакая девушка не пошла бы с ним в такое безлюдье.

Он заулыбался, ничуть не задетый моим недоверием, – Ты же была тогда не вполне и взрослая. Как бы я посмел что-то предложить тебе, кроме уроков плаванья? За кого же ты меня принимаешь? Я всего лишь хотел с тобой подружиться, познакомиться с твоей бабушкой Ласкирой.

– Зачем тебе моя бабушка? – поразилась я, – и зачем тебе была нужна моя дружба, если ты не счёл меня взрослой девушкой тогда?

– Как зачем? А перспектива на будущее… прошло всего два года, а ты расцвела, даже не как цветок, а как бело-розовый сад, – издали уже тебя видно… и голову сносит сразу…

Зардев от похвалы, я опять напомнила про бабушку, – Откуда ты вообще-то узнал про мою семью?

– Про такую знаменитую семью многие знают, особенно с учётом тех трагических обстоятельств…

– Так тебе Гелия, что ли, рассказала?

– Нет. У меня свои источники информации. Признайся хотя бы теперь, что ты пожалела потом, что не захотела со мною подружиться? Ведь тебя так никто и не научил держаться на воде? – он даже разомлел, так ему вдруг понравилась затронутая тема о том давнем уже дне…

– А если я скажу, что ждала тебя потом? Ты же видел сам, мой брат был препятствием для нашего знакомства. Да и другие там были… Почему же не пришёл на другой день? – и я вдруг остро пожалела о тех днях, наполненных светом ушедшего навсегда времени.

– Не пришёл, потому что не мог. Я же не турист здесь, – слово «турист» осталось нерасшифрованным.

– А говоришь, хотел обучать меня плаванию. Ведь всё равно же…

Странные игры в учителя и ученицу

– Да не переживай. У нас с тобой всё ещё впереди. Может, и лучше, что так вышло. Ведь твоя бабушка ни за что не позволила бы тебе с посторонним человеком шляться за городскую черту, где и расположен тот дикий пляж. Я тогда как-то этого не сообразил. Ведь она следила за тобой с того плота? Не отпускала тебя на реку без сопровождения. И правильно делала. Вокруг полно зверья, охотников за чужой юностью и красотой.

– Только с другого берега всё равно не видно ничего. Далеко же… Случись что, не уследила бы. Я с подружками на пляж хожу… да и парни там свои…

– Свои? Уж поверь, парни всегда могут забыть о том, что они свои…

– Да, – согласилась я, подумав об участи бедняжки Эли, у которой пропала мать, а отцу она была недорога.

– Тебе нравятся акробаты? Ты была знакома с людьми такой профессии?

– Нет. Никогда не думала о них, не знала никого из таких людей близко. Наверное, было бы любопытно. На свете живёт столько разных людей, разных занятий, разных по облику и характеру…

– Да, весёлая у вас тут жизнь.

– Бывает даже такое, что девушки из закрытых богатых, аристократических семейств сбегают с такими вот весёлыми акробатами далеко – далеко… – история бегства сестры Айры не оставляла моего воображения. Неизвестные дали, куда она умчалась, я представляла себе плохо, поскольку нигде не была. Но рисовались они мне заманчивыми. – Откуда вообще появились на свете акробаты? Актёры? Для чего они? Понятно, что ради развлечения, но само искусство их обучения передаётся из поколения в поколение. Нам в школе Искусств как-то невнятно об этом говорили.

Мы сели с ним на диван, но довольно далеко друг от друга, и он не нарушал дистанцию, изучая меня с некоторого расстояния, чувствуя, что мне так легче общаться, – снималось избыточное напряжение.

– Плохо же ты знаешь историю родного мира, – ответил он.

– Я воспитывалась в простой среде. В аристократические образовательные учреждения мне путь закрыт после того, как нашу семью изгнали. А бабушка была слишком загружена работой, чтобы уделять мне много времени. Она и так-то невероятно деятельная. Не по возрасту даже.

– Ваш театр является осколочным явлением сам по себе. Когда-то он был зрелищной и очень важной составляющей частью древнего культа по имени «Мать Вода». Я не галлюциногенный напиток имею в виду. Хотя не исключено, что сам напиток входил важной составляющей в оргиастические и прочие культовые действия. Потом уже после гонений на старый культ и его разрушение та часть условно театральной касты, что вошла в сотрудничество или сговор, – не знаю, как правильно, – получила официальный статус, став отдельной формой социального воздействия на население в нужном направлении, заданным новообразованной «элитой». Термин чисто животноводческий, потому по сути своей верный. Довольно быстро, как оно и бывает, управляющие новые кланы стали использовать манипуляцию сознанием населения для собственных групповых интересов. Параллельно и неизбежно с этим шли процессы деградации управленцев и их обрастание паразитарными структурами. Умные, как всегда, всё понимали правильно, но не имели сил для противодействия и выдыхались с неизбежностью. Те же, кто оставались верны старым заповедям и верованиям, изгонялись и, возможно, уничтожались. Оставшаяся и свернувшаяся в условиях хронического подавления часть этой касты – условно оппозиционная, – также деградировала, стала бродячей, стала тем, что и называете вы бродячим театром со всеми его акробатами, лицедеями, танцорами и прочими факирами. Утратив способность к восприятию знаний предшественников, растеряв их как избыточную ненужность, они перестали быть опасны и их оставили в покое, дав возможность полунищенского существования за счёт такого же бедного населения. Ведь и тому были нужны развлечения и красочные зрелища. В целом же всё ваше искусство в любом его проявлении пустое, конечно, воздействующее лишь как кратковременное отвлечение от неизбывной скуки. Поскольку жизнь неправедная не может быть счастливой ни для кого.

– Откуда ты так много знаешь? – я сложила руки на коленях, как послушная девочка в начальной школе, когда она и слушает высший в её глазах авторитет – учителя.

– Кажется, я подавил тебя своим интеллектом! Я приступил к завоеванию твоего сердца совсем не с той стороны, – по виду он и забавлялся, и умилялся моим вниманием.

– Я всегда стремилась к тем, кто умнее меня, – сказала я. – Меня никогда не интересовали заурядные люди, даже наделённые внешней привлекательностью. – Тут я подумала о том, что отсутствие волос на его голове мешает мне предаться бесконтрольному восхищению его реально бесподобной внешностью. Подобный и существенный изъян мне несколько мешал.

Чтобы несколько снизить градус возникшего почтения с моей стороны, он сказал, – Я знаю обо всём ничуть не больше ваших многознаек.

И в самом деле, я ощутила себя несколько неполноценной, придавленная его невероятной учёностью. Флиртовать с таким умником казалось уже невозможным. Однако я понимала, как ему важно поразить собою во всех смыслах ещё и потому, что Гелия в те разы унижала и третировала его на моих глазах. И надо заметить, ей удалось лишить его ореола необыкновенного существа, каким он предстал передо мной и Элей в Саду Свиданий. В отличие от Эли, как та ни старалась его осадить в ту встречу, то вырывая браслет, то ругая за сворованный букет, Гелия смогла принизить его до уровня заурядного, хотя и очень красивого парня.

– Я всего лишь воспроизвожу по памяти ту часть лекций, что прочли мне в своё время мои старшие коллеги, – пояснил он и почесал свою остриженную макушку. Меня отчего-то тронул сам вид этого круглого завихрения на его макушке, обычно хорошо заметного лишь у детей и никогда у людей взрослых. Захотелось потрогать и погладить его как маленького мальчика. Вид у него был непередаваемо нежным, притягательным и почему-то родным, будто мы знакомы с ним всю нашу сознательную жизнь…

Он оценивал ситуацию, не желая переигрывать, превратив гостиную Гелии в общеобразовательную школу. Он тут же учуял, что я воспринимаю его как невероятно умного, и поспешил исключить даже малейшее напряжение из-за неравенства в общении, – Не думай, что я излагаю тебе свои личные прозрения на эту тему. Мне дорого твоё внимание, но не стоит меня возносить до уровня какого-то мощного мудреца. Скажем так, в том профессиональном сообществе, где я и обретаюсь, идёт непрерывный процесс повышения уровня знаний, чтобы нам всем не отупеть с неизбежностью. Те, кто оказался способен изучить старую письменность и поглотить уйму раздобытых источников, всего лишь поделились с остальными коллегами усвоенным материалом и своими мыслями по этой теме. Всё стоящее переведено в особые информационные носители. Ты бы удивилась, если бы увидела, что тысячи и тысячи огромных томов хранятся в штучке размером с твой мизинчик. Можно было бы и в зёрнышко их поместить, но тогда его легко было бы потерять случайно и не найти потом. Хочешь, я всё это тебе покажу? Когда ты согласишься стать моей гостьей…

Я продолжала пребывать в состоянии душевного и умственного диссонанса, – он затаскивал меня из привычных реалий куда-то, где у меня не было поддержки из понятных и усвоенных умозрительных конструкций. Само построение его фраз озадачивало. Я никогда не слышала, чтобы люди так разговаривали. Состоя из простых слов, в целом речь его была сложной для моего восприятия.

– Ты так забавно таращишь глаза, – сказал он, – а при этом так почтительно внимаешь мне, что я и в самом деле ощущаю себя старым жрецом, наделенным высшими познаниями, – он засмеялся и быстро оказался рядом со мной. Почти вплотную. – Не буду скрывать, мои познания значительно превышают твои, но сам я нет.

– Все аристократы носят шапочки, – сказала вдруг я. – Это весьма украшает мужчин. Даже простолюдины им подражают. Мой папа всегда носил очень красивую шапочку, хотя волосы у него росли ниже ушей.

– Что? – удивился он, – шапочку? Так я и не включён в списки континентальных аристократов. Выходит, я простолюдин, – он засмеялся. – Ты серьёзно хочешь, чтобы я нахлобучил на себя шапочку? – и он уже заходился от приступа смеха.

– Тогда отрасти себе волосы. Или они у тебя не растут? – У меня задрожали губы не от обиды, которой не было, а от волнения, что я выдала ему свои рекомендации. Мне хотелось невозможного – совершенства. Потому что с нормальными волосами он был бы невозможным совершенством.

– Не могу. У меня, если можешь это понять, своего рода обязательство перед высшими силами, что над нами. Только в таком случае я могу невредимым вернуться туда, откуда и был выдворен. Или изгнан. Я принёс часть своего внешнего украшательства, то есть свою гриву, в жертву высшим силам за покровительство. Им отчего-то важны наши жертвы. Как-то так. Если я раздражаю тебя такой вот своей особенностью, и ты не хочешь нашей дружбы из-за этого, то я уйду… – он действительно поднялся. Хотел ли он уйти или разыграл свою обиду, только я судорожно схватилась за его руку и удержала.

– Нет! Не уходи. Для меня не имеют значения особенности твоего внешнего вида… – что, конечно, не было правдой, но ведь в действительности он околдовал меня, даже будучи безволосым в ноль. – У тебя очень красивая форма головы… а ещё уши…

Он ответно взял меня за руку, – Уши? Я и забыл, что у меня есть уши. Вот если бы они были здоровыми и красными, тогда уж точно я носил бы шапочку. Но думаю, и это не помогло бы. Такой изысканной девушке в человеке важно всё – и ум и уши.

Я засмеялась, и напряжение было снято.

– Почему ты не носишь мой подарок – браслет? – спросил он.

И тут я вдруг искренне рассказала ему о своей обиде на него за то, что он обозвал браслет «пустяковиной», поэтому я выбросила его в уличную пыль. Очень искренне он огорчился, – Зачем?! Это были подлинные камни, найденные в горах Паралеи при добыче редкоземельных металлов, важных нам для работы. Сами камни никому у нас не нужны, но я обработал их, чтобы подарить при случае той, кому они принесут радость. Я обманул Гелию лишь для того, чтобы не взяла их себе. Она же ничего не ценит, настолько всем пресытилась. Ну, зачем? Я так старался придать им красоту, максимальную прозрачность и блеск! – он едва не плакал, если к нему было применимо такое определение. Я также сильно огорчилась, сожалея о сказочно-красивом браслете. Могла бы просто подарить Эле, не забалованной украшениями. Но вернуть браслет было невозможно.

– Я же так хотел тебя порадовать, когда узнал, что ты потеряла свой браслет, – признание поставило меня в тупик. Откуда он мог узнать об этом?

– Будь я маленькой, то решила бы, что ты волшебник. Но я уже не верю в волшебников. Я хотела, чтобы ты оказался настоящим акробатом и прокатил меня в своём фургоне, где акробаты живут, а также хранят свой сценический реквизит для выступлений… – я на самом деле сожалела, что прекрасный акробат, возникший возле Сада Свиданий, в некоторой степени был фикцией.

– Ты настолько авантюристична? Ведь бродячие акробаты, как и все кочевники, мало отличаются в своей жизни от разбойников. Он увёз бы тебя на край континента, а там выбросил у границы джунглей.

– Почему бы? – спросила я. Он говорил точно также, как и Реги-Мон. – Они обычные трудовые люди, только труд у них особый и творческий.

– Так здесь все предельно эгоистичны. Почти как в зверином царстве. Каждый за себя. Развлёкся бы с тобой, да и выпихнул, чтобы не отвечать ни перед кем. Совершенно искренне не считал бы, что поступил плохо, ведь ты же сама бы с ним поехала в его затхлом фургоне. – Он улыбался точно также радостно, как и при встрече возле Сада Свиданий. Во весь свой зубастый рот.

Я разозлилась. – Никуда бы я ни с кем не поехала! С тобой же не пошла гулять?

– Тебя охранители не пустили. А так, ты бы пошла. Ты же хотела. Я понял сразу.

– Какие ещё охранители? У меня их нет.

– Точно, – согласился он. – Случись что серьёзное, все эти охранители мигом бы испарились. Так и бывает обычно. Я же говорю, тут каждый за себя.

– А если бы я пошла с тобою? – меня вдруг увлекла такая игра. – Что было бы?

– Я показал бы тебе дом в столице, где у меня есть маленькое жильё. Пригласил бы в гости. Накормил твоими любимыми пирожными. Я их специально припас для тебя. А потом не отпустил бы от себя никуда. Вернее, ты сама не захотела бы со мною расстаться. Уж поверь. Но на край континента точно бы не отвёз. Отвёз бы туда, откуда ты не захотела бы уже возвращаться назад.

– Куда?

– К нам. В подземный город. А потом показал бы тебе горы с высоты птичьего полёта.

– Ты точно так сделаешь?

– Конечно! Давно бы уже катались с тобой, не бегай ты от меня.

– Когда же я бегала от тебя?

– А в Саду Свиданий для чего вцепилась в свою глупую подружку? Почему не турнула того самозваного охранителя? И потом удрала отсюда в то утро после ночного урагана, когда я уже решил взять тебя с собой на прогулку. Я оделся, вышел не спеша, думая, что ты с Гелией завтракаешь, а тебя и след простыл! Гелия сказала, что ты была страшно перепугана и не хотела даже остаться ради завтрака. Ну, не переживай, заоблачные полёты у нас с тобой впереди. А то, что ты называешь меня многоликим, так сама здешняя жизнь вынуждает меня быть таковым. Это же неизбежная адаптивность к условиям мира, где я чужак. Ведь так назвал меня твой приятель? Он попал в точку. Хотя имел в виду он нечто другое. Он же решил, что я бродячий фигляр.

– Кто? – я понимала далеко не все его слова в те времена.

– Акробат, ты же сама так думала.

Перед тем как уйти, он предложил мне неожиданное по любому. Встретиться нам завтра на том самом мосту, на котором он и отслеживал меня когда-то. Я замялась, заволновалась, заметалась своей душой, едва не задыхаясь. Впервые мне назначали свидание! Поскольку купальный сезон уже прошёл, там было пустынно, и мы могли бы прогуляться вдоль реки без ненужных свидетелей.