– Хочешь сказать, что я дура, не достойная такого умника? Это он тебе, что ли, успел внушить? Я родила свою дочь, потому что ничего не понимала, будучи и сама ещё девчонкой. А он-то всё понимал! Знал, к чему приводят такие отношения, в которые он меня и втянул! И даже не соблюдал элементарных предосторожностей, потому что был уверен, что от связи с местными девушками не появляются дети! А они ещё как появляются! Мне доктор рассказывал. У пришельцев от наших женщин рождаются дети. Редко, но случаи были и, наверное, есть. Если ты думаешь, что он был рад свалившемуся на него отцовству, то нет! Он воспринял это сущим несчастьем для себя.

– Как же любовь… – еле слышно произнесла я.

– А вот так же! Он мечтал покинуть здешние места и забыть обо всём. Он был безразличен к появлению неполноценного, так он считал, гибридного потомства. А ты разделяешь его убеждение, что он высшее существо в сравнении с нами?

– Нет, я…

– Тогда тебе надо бежать от него, как не сумела сбежать я! Иначе ты станешь таким же экспериментальным образцом для него, как я. Только новенькой совсем, в чистейшей обёртке, которую он сорвёт с тебя, чтобы сунуть свой любопытный нос в твоё нутро! А что там припрятано такого, чего он пока что не пробовал?

– Зачем же ты просила меня… – я не находила слов. Я не сразу и заметила, что Гелия перешла на такие откровения, которых невозможно было представить раньше. Она совершенно не шифровалась, как было прежде, как было с другими. Она будто знала, что я посвящена в тайну пришельцев. Только вот откуда она могла знать? Но ничего меня не удивляло. Такое качество как удивление покинуло меня после того, во что посвятил меня Тон-Ат. Как будто он завёл меня за ту самую ширму, где и находилась дверь, а открыв её, привёл меня в другой мир, лишь похожий на прежний, но необратимо структурно изменившийся.

Гелия продолжала, – Все пришельцы любили меня, все желали быть моими избранниками. Он до сих пор это помнит, он не хочет отдавать меня никому, даже не любя…

– Так он тоже не любит тебя? – не спросила, а утвердила я с надеждой.

– Конечно! Иначе он желал бы мне счастья! Иначе я смогла бы рассказать ему всё, что и произошло со мною в тот далёкий и самый прекрасный день, когда я встретила Нэиля. Иначе я не боялась бы его настолько, что у меня холодеют конечности, когда он смотрит на меня как палач, пытаясь вытащить из моей души мою тайну. А не было бы страха, было бы доверие, не было бы и тайны, что мой подлинный муж Нэиль, а этот как приступ какой-то неотвязной хронической болезни. Я попала в какую-то западню. Не знаешь ты, как долго он меня тискает, душу треплет… А Нэиль? Он лелеет меня, нежнейшие ласки, прекрасные слова, понимание во всём. Мы одна душа, мне легко, будто бы я родилась с ним вместе. Как будто мы два крыла одной птицы – нашей общей души.

– А в реке или в озере ты любила? Говорят, редкое удовольствие…

– Кого? – уставилась на меня Гелия.

– Обоих.

– Я люблю лишь Нэиля! А этот давит, душит, мне нечем с ним дышать, но грозит задушить на самом деле, если узнает, что у меня есть другой. Я пошла к Франку, к врачу, у которого я и рожала дочку. Правда, я этого совсем не почувствовала, поскольку Франк сделал так, что мне не было больно. Он не хотел, чтобы я испытала страдания. Он любит меня, поэтому я ему доверяю. Я рассказала ему про Нэиля. А он сказал, только ты сама можешь разрешить свою нелёгкую проблему. Сама. Тут я не могу избавить тебя от боли. Я сказала, как быть? У Рудольфа железная ручища без жалости, он может одним нажатием убить и распылить тело в пропасти. Никто ни о чём не узнает. Доктор только засмеялся и сказал, что подобное невозможно. Что Рудольф не убийца, и у них такие преступления немыслимы. Впервые доктор смотрел на меня с каким-то презрительным холодом. Доктор не понимает, если я во всём признаюсь, Рудольф может убить Нэиля! В Паралее полно преступников. На них можно свалить всё. Мне страшно!

– Нет! – закричала я, – тот доктор прав, Рудольф не убийца! Ты что несёшь? Разве он Чапос?

Гелия вдруг заплакала и, даже плача, оставалась красивой. Её мерцание завораживало и меня, девушку. Можно было и понять Нэиля с его терпением и с его надеждой, что она избавится от прошлого и будет только его. А ведь Нэиль так сильно нравился другим девушкам и женщинам. Да всем он нравился! После того фильма-дебюта его до сих пор узнавали на улицах, хотя он и говорил всем, что они ошибаются, и он не он, а другой. Он же поменял свою жизнь. Если бы он разлюбил эту лицедейку, запутавшую и свою и другие жизни…

– Скажи ему, объясни! Хочешь, это сделаю я? Я его ничуть не боюсь. Он притворяется жестоким, он играет, он совсем не такой.

– Когда он приручен, то его лапы кажутся мягкими, но в них скрыты жестокие когти. Он совсем другой, чем кажется. А доктор воспринимает Рудольфа как человека своей семьи, думая, что он такой же человечный и справедливый, как он сам. А если Рудольф убьёт Нэиля? Если узнает, это конец всему! Он может тут всё. Кто помешает ему? Доктор просто смешон и не понимает, что такое Паралея, вот что я поняла. Он даже не покидает пределов своего города или гор, где и растворяется в гармонии с окружающим мирозданием. Где разговаривает со своими растениями и даже с крыланами, убеждая их не объедать дочиста его садов-огородов. И к такому чудаковатому отшельнику я пошла за помощью? Когда я уходила, он мне бросил упрёк в спину, как я могла так заблуждаться? Он как будто не понимает, что я была тогда полудикая девчонка! Неужели он думал, что я изберу его? Самого немолодого и седого среди всех тех, кто там обитает? Я ему ответила, а что я видела в горах, кроме безлюдных вершин, каменных пещер и заросших долин с бегающим там зверьём? Что, кроме угрюмых лиц соседей по пещерному городу? Унылых людей, всегда одетых в какое-то рваньё, отчуждённых друг от друга даже в семьях. А он свалился с самого неба, и я подумала: «Это же чудо!» Доктор в ответ: «Ты сама его не отпускаешь! Ты сама превратила его в домашнее животное»! Сказал, что согласен мне помочь, если я расскажу Рудольфу обо всём, как оно и обстоит в действительности. Если попрошу прощения у Рудольфа за свою ложь ему, за использование его доверия ради собственного бытового и пошлого комфорта. Что Рудольф в состоянии понять то, что и будет объяснено не ужимками и двусмысленностями, а откровенно и честно. А потом и порадовал, что только так я смогу сохранить дружескую связь с Рудольфом, а уж добрый и такой задушевный Рудольф как отец нашего общего ребёнка всегда будет помогать мне. А сам доктор и все они – обитатели подземного города считают меня и мою дочь своей родной частью.

– Этот доктор прав. Сделай, как он велел.

– Ты меня слушала или спала с открытыми глазами? Доктор – идиот, живущий за пределами нашего мира. Рудольф – опасный оборотень, давно уже живущий в двух мирах. Там у них как честный, ответственный и незаменимый член их небольшой, но сплочённой и дружной семьи, а тут как потрясающий распутный эгоист и лжец.

– Зачем же ты тогда просила меня…

– Зачем же ты вылезла ему на глаза? – спросила она, неприязненно поджав чудесные губы. – Он теперь уж не отвяжется. Он отчего-то давно тобою интересовался, даже до того случая в прихожей… Точно, где-то успел тебя увидеть! А ты просто притворилась, что его не знаешь.

– Да я сама же тебе сказала, что видела его прежде! Возле Сада Свиданий…

– Он, нельзя сказать, что целеустремлённо, но искал мне замену. Готов был с любой сойтись, лишь бы уступила. Даже в провинции углядел однажды такую чумазую, косоглазую и разлапистую паршивку, что выволок её к себе. А она удрала, ограбив его квартиру в столице, хотя там и не было ничего стоящего. У него же нет вкуса на женщин совершенно! – Это был заброс уже в мою сторону. Гелия умышленно унижала меня даже в такую минуту, но все её слова пролетали мимо, поскольку не было правды в её словах. Она отлично поняла, что я влюбилась, но злилась не за это, а потому, что не желала терять столь солидный источник дохода.

– Мне кажется, у него отличный и весьма утонченный вкус, – дерзко вставила я.

– Он и с Ифисой бы не отказался! Да она слишком уж расточительная и ценники на себя вешает как на запредельное сокровище.

– Где Ифиса, а где ты! – подольстилась я. – Разве он мог после тебя сближаться с какой-то девушкой из провинции? – это был не только женский сбор разведданных, но и ревность с моей стороны.

– Он как раз и мог! Эстетический вкус, развитость восприятия нюансов красоты подлинной – всё это не для него. Главное, чтобы имелось за что пощупать, во что впихнуться при условии, что противоположная сторона только того и хочет. Знаешь, есть такие особы, что их собственная недоделанность – их интимная щель и выпирающая грудь это и есть тот центр управления в них, под чьим водительством они живут и действуют всегда. Только и делают, что украшают свой перед и зад, да посылают в окружающий мир призывы к тому, что всегда готовы… Глаза – масляные и жадные, а губы всегда набухшие и красные от предвкушения предстоящим праздником нижайшего! качества…

– Ты о ком? – спросила я свысока, намекая на её непорядочность при обсуждении подруг. – Не Ифису ли ты имеешь в виду?

– Почему же именно Ифису? Я в обобщающем смысле. Среди женщин много низких существ. Как бы ни пищали они о гадких мужчинах, сами тоже не лучше. Женщин оправдывает только их материнство. Когда актрисы и те, кто отказываются от детей, начинают функционировать вхолостую, только ради себя, они перестают быть даже подобием человека. Двуногие разукрашенные животные. Только став матерью, я поняла, какое это необыкновенное, всё оправдывающее чувство – любовь к маленькому человечку, кого ты сотворила из своего тела, с кем поделилась душой и самой жизнью… – и это говорила женщина, забросившая собственную дочь в провинции, отказавшаяся навсегда от дальнейшего материнства! Или монолог Гелии являлся укором самой себе тоже?

– У меня будет много детей, – ответила ей я. – Я просто знаю это. Любовь возвысит меня над неотменяемой данностью несовершенной природы.

Гелия туманными глазами посмотрела на меня, как будто увидела меня только что и удивилась. Процесс плача увлёк её настолько, будто она репетировала свою новую роль. Слёзы её, великолепной актрисы, мало что стоили. Вся её речь нацелилась остриём в мою сторону. Это я была та самая негодная животина с красными губами и выпуклой грудью, мечтающая втянуть в свою низменную щель того, кого она сама же ко мне и пихала!

– Думаешь, стоит мне ради него и стараться? – спросила я невинным голоском, – Обольщать и уводить его взгляд в свою сторону ради того, чтобы ты имела свободу встреч с Нэилем? Может, стоит обрядиться в рабочую тунику и спрятать причёску в тюрбане? Или вообще пойти на фабрику, стать швеёй в текстильной мастерской, посудомойкой, подавальщицей в доме яств? Так ведь и там женщины умеют наряжаться и развлекаться, пока молоды. Ифиса же рассказывала, как красотки оттуда рожают детей от аристократов.

– О чём ты? – недовольная уводом разговора в сторону от себя, драгоценной, спросила Гелия. – Мы предельно устали друг от друга, и он из одного лишь самолюбия бесится, даже зная, что я его не люблю! Не хочу! – И вдруг я увидела, что в углу дивана валяется та самая куртка, на которой я и сидела на брёвнах, а потом на песке…

Попытка украсть Кристалл Хагора

Гелия пнула его куртку с остервенением, – Тьфу! Какую-то шкуру, как у рудокопов, таскает на себе! И вечно она у него грязная, то в песке, то в тине…

– Откуда она здесь? – пролепетала я. От куртки шёл слабый аромат, словно бы фруктов или неизвестных растений, смешанный с его подлинным запахом – запахом чужого мира и других людей, нездешних…

Куртка вовсе не была грязной, только в травинках и заметных песчинках. Ведь это я на ней сидела. Гелия же по всякому поводу старалась унизить Рудольфа. Совсем как Азира, я стала гладить эту куртку как одушевлённую, едва прикасаясь к шелковистой коже кончиками пальцев. Куртка выглядела великолепной, тонкой выделки, и не имела ничего общего с одеянием рабочих из грубой и плохо обработанной кожи, стоящей колом.

– Франк говорил, что на Земле он не мог быть таким, что в нём произошла какая-то губительная трансформация. Но почему? Никто не знает. Только я уже и Франку не верю. Он старый дурак, затворник волшебной горы… – Гелия отследила мою возню с его курткой, как и мой заторможенный вид, – Он тут заскочил недавно, как раз перед тобой, – пояснила она, – Примчался как потерпевший, а потом и умчался. Курточку забыл, – она сердито тряханула куртку. Из кармана выпал Кристалл Хагора!

Я сразу догадалась, что это именно он! Кристалл, в коем заключён непонятный ужас… Почему я не обнаружила его, сидя на этой самой куртке? Ведь тогда можно было незаметно вытащить его. Спрятать в своей поясной сумочке… пока он теребил меня, не замечая ничего вокруг…

Невероятный перстень стукнулся об пол и не смог закатиться, так как камень препятствовал своей огромностью и тяжестью. Я с радостью схватила его, уколов пальцы о его грани. Это было нечто вроде друзы, а не одного кристалла. Мою ладонь пронзил острый холод, и мне даже показалось, что кисть одеревенела. Я решила, что это от тяжести камня, удивляясь, как мог он носить на одном лишь пальце этакую каменюку. Не возникло даже желания примерить из чисто женского любопытства.

Я зажала декоративное лишь по виду чудовище в своём кулачке. Оно дрожало и вздыхало, или мне так казалось, но я через усилие подавила импульс разжать руку и выбросить его. Второй рукой я невольно поддерживала зажатую кисть, словно Кристалл мог укусить или вырваться и умчаться прочь, как ужасное насекомое. Возникло отвратительное ощущение, пограничное с паникой! Я молниеносно сунула его в свою сумочку на поясе платья. Возник странный гул, как будто Кристалл упал в колодец и обо что-то стукнулся. С недоумением на грани страха мы с Гелией смотрели, как шевелилась матерчатая сумочка – карман, не веря своим глазам. Или же мне только так казалось от нервного возбуждения, а Гелия только заражалась моим настроением, как это бывает свойственно внушаемым девушкам. Гелия, как и все актрисы, была очень внушаема и нервозна.

– Гелия, я должна немедленно ехать к Тон-Ату! – я не могла поверить, что всё может разрешиться настолько просто. – Рудольф изменится, Гелия. Он станет прежним…

Гелия ничего не поняла, но я уже выбежала из дома. Пока мы болтали, не замечая ничего вокруг, на улице прошёл кратковременный, но обильный дождь. Я стала метаться в поисках машины частного извоза, не имея ни гроша у себя, но надеясь расплатиться на месте. Только бы бабушка или Тон-Ат находились дома. Их могло и не оказаться. Тон-Ат почти постоянно отсутствовал по своим делам или врачебной деятельности, а бабушка в любое время могла вернуться домой в столицу. Я надеялась на удачный исход. Отдам кольцо Тон-Ату, и месть Хагора больше не будет терзать ни Гелию, ни Рудольфа. Но дальнейшее развитие событий шло с мистической невероятностью. Я услышала сзади звук тормозящей машины, и внешняя сила рванула меня к открывшейся дверце, затаскивая внутрь салона машины. Я ощутила его знакомый запах раньше, чем увидела его самого.

– Стой! – и он, смеясь, стал обшаривать мою одежду, а потом вытряхнул содержимое моей сумочки ко мне в подол. Кольцо мерцало, будто издеваясь надо мною радужным сиянием на чёрно-фиолетовом массиве Кристалла. Он не сразу взял его, будто и не веря в то, что увидел. Он гладил мои колени, пытаясь продвинуть руку несколько выше. Но я стукнула с гневом и отчаянием его ласкающую руку. Мне казалось, что я даже не любила его в тот момент, так велико было сожаление о провале столь удачно начавшейся операции по изъятию Кристалла.

– Ты оказывается воровка? Но у здешних девушек это, кажется, милая привычка? Ты зачем взяла чужое? – И он, довольный то ли найденным Кристаллом, то ли моим растерянным видом, надел кольцо с неведомым и явно живым монстром на свой палец. Я буквально вмёрзла взглядом в Кристалл, а тот задышал, заискрился и начал разбухать на глазах. Я вполне чётко увидела в одной из его отполированных плоскостей скорбное лицо Чапоса в бледно-лиловых зарослях. Кристалл то ли укорял, то ли издевался надо мною, считывая моё же собственное информационное поле. Он давал мне понять, что в заброшенном парке я и оставила свою счастливую судьбу, а теперь-то уж счастья мне не увидеть! Я отчётливо уловила именно такой его посыл. Кристалл был мне враждебен! И как ни безумно такое объяснение, я поняла, что он послал мне некую угрозу и когда-нибудь её осуществит. «Я не прощаю даже малых проступков против себя», – прошептал чей-то холодный чужой шепоток внутри меня самой. – «Не знаю, как и когда, но я с тобой разберусь за то, что ты посмела ко мне прикоснуться», – сказало мне «это», с внятным определением чего я затрудняюсь, – «Я тоже прикоснусь, тоже ненадолго, но так, что ты во всю последующую жизнь того не забудешь»! – Я отпрянула, ослепнув, оглохнув, выключившись из реальности. Такого не могло быть! Такого никогда со мною не было.

Чем завершилась попытка украсть Кристалл

Рудольф даже не подозревал о запрятанной в глубинах кристаллической решётки загадочной и враждебной жизни, а я не могла ничего ему рассказать. Как? Острый луч, рассыпаясь на колючие ослепляющие точки, угодил мне в самый зрачок, и я зажмурилась. Какое-то время я боялась открыть глаза, думая, что ослепла.

– Опасная игрушка, – произнёс он ласково, будто и не поймал только что на воровстве. – Для тебя, а не для меня. Это же не украшение, маленькая вороватая щебетунья. Это, если хочешь, оружие. Вроде того. Ну, раз ты мне попалась сама, поедем ко мне…

Он по-прежнему сиял радостью, – … и я покажу тебе, чья ты вещь.

Он обнял мои плечи с тою же счастливой улыбкой, ничуть не сердясь на то, что я воровка. Прежде чем ехать, он решил поласкаться со мною и тёрся лицом о мои волосы, щекоча ухо, – Ты ведь тоже хочешь в мою хрустальную пирамиду? Это же наше взаимное решение?

– Что мы будем там делать? – я невольно поддавалась его ласке, забывая обо всём.

– Мы будем с тобою ласкаться. Я хочу увидеть тебя всю такой, какой создала тебя природа Паралеи, без этих твоих занавесей и оборок, что на тебе. Мы искупаемся в великолепном подземном бассейне, о котором ты и представления не имеешь. Там никого не бывает днём, когда все загружены своими делами. А я всегда могу выбирать тот режим работы, который удобен лично мне. Потому что я там главный. Как думает твой знакомец Чапос, а он считает меня оборотнем, я и есть самый властный над тем сонмищем оборотней, что там и обитают. Но это лишь в его мнении, а на самом деле там живут отличные и умные люди, просто несколько ушедшие в своём развитии от тех, кто и населяет планету по праву рождения. И их совсем там немного. А ты думала, что я реальный придурок, каким и выставляла меня Гелия перед всеми? В том числе и перед тобою. Ты должна знать, что у нас в подземном городе нет чёткого понятия день – ночь. Там всегда светло, всегда можно выбрать и настроить любой режим освещённости. Поэтому день или ночь, ты сама будешь выбирать, в какое время суток тебе захочется любить меня. Я буду гладить твою кожу, только гладить. Всё прочее может быть, а может и не быть, как ты захочешь. В подземном городе ты увидишь много такого, что перевернёт твои представления о реальном мире. И ты многое мне простишь из того, что коробит тебя теперь. Ты поймёшь, что мы люди разных миров, и шероховатости неизбежны вследствие непонимания, но потом ты привыкнешь ко мне, ко всему новому, и это не сможет ни изменить тебя необратимо. А сегодня я угощу тебя в своём жилом отсеке чудесным ужином. Я закажу его в лучшем «доме яств», как вы говорите. В наземном городе ЦЭССЭИ есть всё, лучшее из того, что имеется в вашей столице.

– Что за название «Цэсси»?

– Аббревиатура, – тут он спохватился, что такое обозначение ничего для меня не объясняет. – Даю расшифровку. Центр экономико-социальных секретно-экспериментальных исследований.

– Разве возможно такое имя для города? Это же нет ни капли творческой фантазии у того, кто такое придумал! Как в городе с таким чудовищным названием живут люди? – с нескрываемым отторжением от того, чего не видела, спросила я.

– Есть и другое название. Лучший город континента. ЦЭССЭИ – это же звучит как наименование цветка для непосвящённых. И сам город – сплошной сад, блеск и отрада для зрения.

– Уже лучше, – произнесла я снисходительнее, но, всё ещё не желая признавать некий неизвестный мне город «отрадой для глаз». – Так ты там живёшь? А что же говоришь о каком-то подземном городе?

– Я живу и вверху, и внизу.

– Что представляет собою твоя хрустальная пирамида? Она где находится?

– То, что я называю «хрустальной пирамидой» – всего лишь пристройка на крыше над моим жилым помещением в доме, который находится как раз наверху, в городе ЦЭССЭИ. В этот город вложили свои силы и средства самые богатые и умные роды континента. Но не только они одни. Есть ещё и те, о которых они даже не подозревают. Это мы, живущие скрытно от тех, кто наверху. Но нам очень важно процветание Паралеи.

– Вы служите подземному Чёрному Владыке? – я разыгрывала из себя дурочку умышленно. – А те, кто наверху, Матери Воде?

– Понятия не имею, кто и кому там служит. Об этом никого не спрашивают. В городе полная веротерпимость. Там мир учёных, изобретателей и исследователей, а также неплохие научные заведения для талантливой одарённой молодёжи из любых слоёв общества. Там тебе понравится, не может ни понравиться.

– Где же я буду там жить? У кого?

– Я дам твоей бабушке много денег, очень много, чтобы она смогла купить себе отличный домик. Чтобы жила, как ей удобно и не служила старому магу за тот мизер, которым он её и одаривает якобы. А ты пока что останешься у меня, и ночью мы будем принадлежать друг другу, а утром уедем на подземной дороге, о существовании которой ты и не подозреваешь, в горы, где будем купаться в волшебном синем озере…

– Мой брат воспротивится такому вот твоему желанию…

– Разве ему есть дело до тебя? И чему противиться, если ты будешь иметь примерно всё то, чего тебя и твою бабушку Ласкиру лишили враги вашей семьи? А он пусть и занимается своей насущной карьерой, как ему и хочется.

– Разве бабушка даст согласие? – допытывалась я, очень желая всего того, о чём он и говорил. Кто обзовёт меня наложницей, если мы уедем с бабушкой с той окраины?

– А потом? Ты пойдёшь со мной в Храм Надмирного Света? В Цэсси есть Храм Надмирного Света?

– Нет. Но я подарю тебе настоящий дворец для проживания, поскольку в ЦЭССЭИ есть одно чудесное здание, пустующее, но принадлежащее нашему подземному городу. А поскольку я один из группы управителей подземного города, то выходит, что мне этот дворец и принадлежит. Возражать никто не будет. Ему пока что не нашли применения.

– Почему же Гелия там не живёт?

– Зачем ей там жить? В ЦЭССЭИ нет её театров. Они никому там не нужны особенно-то. А если есть потребность в зрелищах, едут в столицу или куда-нибудь на континент, по которому кочует множество бродячих театров.

– Там есть постель? Шкаф для одежды? Посуда? Есть разноцветные окна до пола? – я вдруг увлеклась подробностями того, во что ничуть не поверила. Поскольку уже плохо помнила, что это такое, жизнь в доме-дворце?

– Всё будет, чего тебе только захочется. Много комнат, много роскошных игрушек для твоей души и прочих услад…

– Так можно будет?

– А кто ж посмеет сунуть туда нос? У тебя будет охрана. И посторонним туда входа не будет. У меня есть собственные лаборатории в «Зеркальном Лабиринте», так я перенесу их туда, к тебе поближе. Места хватит.

– Как красиво звучит – «зеркальный лабиринт»… Это тоже город?

– Нет. Это комплекс зданий для разного рода деятельности тех, кто живёт в ЦЭССЭИ. И работающие на разных этажах этих зданий люди не суют нос туда, куда они не вхожи в силу того или иного рода своей профессиональной занятности. Раз уж город даже в своём названии намекает на секретность, то к секретам там привычны и умеют уважать чужие и секретные для них территории. Поэтому там легко спрятаться и затеряться от ненужного внимания. И представь себе, – вокруг ухоженный и в то же время необъятный лесопарк с перетеканием в природный уже лес, но ограждённый непроходимой стеной от проникновения посторонних лиц или кусачих опасных зверей. Множество садов, озёр и удобных зданий для проживания тех, кто там и работает. Это реальная мечта, это мир будущего…

– Хочу жить в такой мечте…город Мечта… давай так его назовём?

– Ты можешь так назвать тот дворец, который я тебе и подарю…

– Но что же я буду там делать? Мечта без всякого смысла в жизни это же скучно!

– Умница! Я найду тебе род занятий. Я обучу тебя такому, что ты уж точно не будешь страдать от бессмысленного безделья…

– Почему же Гелию не обучил? – ехидно спросила я.

– Она лентяйка, – ответил он, – привыкла жить в расслаблении всех своих задатков. Кроме одного, – быть непревзойдённой лицедейкой. Поэтому тебе придётся забыть о своей школе искусства фальши. Твой ум в сочетании с твоей искренностью и чистотой это залог твоего будущего развития…

Пока мы говорили, опять хлынул дождь. И опять выглянула Ихэ-Ола на промытых светлых небесах. В описываемое время я и понятия не имела, сколько часов в далёком пока что от меня будущем мы проведём с ним в том самом городе ЦЭССЭИ, в примерно такой же машине за утомительно-бесплодными разговорами, никак не приводящими к желаемому счастью. А я и в самом деле буду жить в том самом дворце, назвав его «Мечта», и где не буду предаваться безделью ни единой минуты, исключая сон и отдых. Но не буду забегать вперёд…

Я почти отключилась от его бормотания, приятного запаха его кожи, нежных прикосновений. Я даже не понимала того, что уже лежу с задранным подолом на сидении его машины. Оно непонятным для меня образом откинулось назад, – а он гладит кончиками пальцев то, прикасаться к чему не имел права никто, кроме меня самой во время омовений – самой верхней части моих ног выше коленей. Я вспомнила вдруг о собственных нижних штанах. Их цвет опять не соответствовал цвету изукрашенного платья. Он не мог их ни видеть, но, если ему было всё равно, какого они там цвета, я задёргалась от стыда за собственное лоскутное нищенство, пребывая в плену всех тех бытовых представлений, которыми и были напитаны с рождения все прочие жительницы Паралеи. Я же не знала тогда, что ему все наши тряпичные изыски, изъяны и роскошества были одинаково смешны, несуразны и не различимы как детально, так и скопом. Текстильный избыточный хлам отсталой планеты, и значение имела только телесная чистота вместе с необычной для земного зрения волнующей хрупкой красотой. Я в панике лягнулась, сбросив с себя туфельку.

– Что ты творишь?! – вскрикнула я, не умея встать с коварного сидения, брыкаясь и уже не думая о своих утончённых манерах.

– Ты сама дала мне согласие.

– Когда?!

– С того самого раза, как мы встретились впервые. Даже не обозначенное словами, оно было. Ты сказала: да! Не только я искал тебя, я нужен тебе точно так же. Ты давно уже созрела для любви и ждала меня. Скажи только: да или нет? Едем ко мне или?

– Нет! Нет! – в данную минуту мне хотелось только одного, чтобы он вернул меня в сидячее положение.

– Но ведь ты вопишь всем своим существом: да! Да! К твоему же счастью, я неплохо тебя чувствую, а если бы поверил? – и он открыл дверцу машины. Холодный воздух сырого дня ворвался в салон и коснулся моих голых до самых бёдер ног. – Беги, я не держу.

Убежать я не могла из-за неудобного положения. Но вот хотела ли? Он прижал мою голову к себе, гладя по волосам как маленькую. Я уже не вырывалась, и он закрыл дверцу машины.

– Как чудесно ты пахнешь, можно сойти с ума только вдыхая тебя… – так он мне сказал, ловко нейтрализуя мои попытки не допустить ещё более откровенного исследования. Поскольку стёкла его машины имели отражающее свойство и не обладали прозрачностью с внешней стороны, с улицы нельзя было проникнуть взглядом случайному прохожему внутрь салона, он и вёл себя так, как будто мы в его обещанной хрустальной пирамиде.

Не знаю, что было бы потом, но у него замерцал браслет на запястье ярко-синим огнём, и он нажал на мерцающий сегмент. Некоторое время он напряжённо вслушивался в полнейшую тишину, а затем непонятно кому ответил на странном певучем незнакомом языке, меняясь лицом в сторону полного отчуждения от меня.

– Не везёт нам сегодня, – сказал он, – отменяется наше близкое и столь нам обоим желанное путешествие в хрустальные миры.

Приподнял меня как тряпичную куклу, дёрнул мой подол вниз, не дав даже натянуть нижние панталоны, которые успел ловко стащить, после чего выпихнул меня из машины, не рассчитав своей силы из-за непонятной спешки. Или не ожидал, что я окажусь такой лёгкой. Я выскользнула из машины, своей туфелькой угодив в лужу, оставшуюся после дождя, и вместо того, чтобы не угодить туда другой и разутой ногой, я неожиданно упала на скользкую дорогу на виду у прохожих, не удержав равновесия. А его и след простыл.

Поднявшись, я в унижении принялась отряхивать подол от грязи грязными же ладонями. Будучи самолюбивой и застенчивой, я воображала, прохожие потешаются надо мной! Но в действительности никому не было до меня и дела. Все спешили по своим траекториям, уже и забыв обо мне, даже если и развлеклись моим вылетом из шикарной машины только что. Я растерянно оглядывалась в поиске второй туфельки, но она осталась в его машине.