Я верила и не верила Тон-Ату. Невозможной казалась мне вся история с Кристаллом Хагора. После рассказа, повергшего меня в состояние ребёнка, услышавшего ужасную сказку на ночь, и верящего и нет в паутину словесного ужаса, куда засунули его доверчивое сознание, а оно сопротивляется тому рациональными своими механизмами, Тон-Ат повторно предложил мне покинуть столицу и страну Паралею.

– То есть? Куда же мы денемся?

– Мы попадём туда, куда закрыт доступ всякому в континентальной Паралее. В островную страну.

– Бабушка рассказывала мне, что любой из тех островов в любой момент может погрузиться на дно океана! – тут уж я ощутила нешуточный ужас. – Ты хочешь попасть в рабство к Пауку?! Там все рабы! Там царит ужасная диктатура, а вся страна один общий дом неволи!

На что Тон-Ат невесело рассмеялся, – Кто и когда успел засорить тебя столь мусорной информацией? Не верь в то, что невозможно тебе проверить. Ты будешь жить в прекраснейшем месте планеты. На её первозданном и чистом участке, где не было войн, где не бродили жадные и жестокие неумные люди из тех, кто населяли Паралею в прошлом, оставивших всюду свои зловонные следы и разрушения. Это будет мир, созданный для таких как ты. Соглашайся. Иначе будешь жалеть, что не послушалась меня, как и Гелия Хагора. Конечно, я не могу применить к тебе силу, хотя и следовало бы. Но я подожду твоей минуты благоразумия и согласия.

Я уехала от него в столицу. От такого маленького посёлка в сторону столицы тоже ходили поезда, поскольку это был не простой населённый пункт, а место обитания довольно богатых людей, – значительных бюрократов, крупных торговцев и тех, кто числился учёной кастой, обслуживающей интересы ещё более высокой касты управленцев. Сами они, конечно, в общественных машинах не катались, но им была необходима обслуга и те, кто работали в их личных усадьбах. А усадьбы были немаленькие! Не аристократические, конечно, по своему масштабу, не леса и озера с островами, но всё же такие, где работало много простых уже людей. Сами хозяева добирались в свои закрытые зоны только на машинах, личных. Тон-Ат тоже не был бедняком. И машина у него была, но он не использовал её по всяким пустяковым поводам. В данном случае пустяк – это я со своими переживаниями. Приехав в столицу, от вокзального павильона я сразу побрела к Гелии, будто это Рудольф посылал мне зов, пронзающий пространство, и я не могла не идти туда, где и была заколдованная точка.

Гелия обрадовалась моему приходу, что удивило меня. Я уже приготовилась выслушивать её брюзжание. В последнее время она редко пребывала в светлом настроении. – Как хорошо, что ты пришла! – и она обняла меня как родную. – Мы будем говорить с тобой вечером, когда я вернусь. Мы так давно с тобой уже не общались, как раньше. Помнишь, мы валялись с тобою на моей постели, лопали сладости, а ты рассказывала мне о детстве и юности Нэиля… – Гелия радостно засмеялась. – Ты будешь развлекать меня. Твоя строгая бабушка, раз уж она бывшая жрица Богини Воды, столько всего знает! Ифиса намекала мне на то, что Ласкира вначале хотела отдать тебя в поселение поклонников Матери Воды. Но твоя мама тому воспрепятствовала. Ласкира отступила, но уж точно готовила тебя к необычной судьбе. Ты поделишься со мной хотя бы частичкой тех тайн, о которых и поведала тебе твоя старшая мамушка?

– О каких же тайнах речь?

– О тех самых, от которых сносит голову у мужчин и делает их добровольными и верными служителями избранной женщине.

– Тебе не хватает добровольных прислужников?

– Мне необходим лишь один. К чему мне толпа тех, кто не нужен?

Приподнятое настроение делало Гелию ещё краше, хотя куда и было ещё? Но и это не стало причиной, чтобы Нэиль хранил ей верность. Почему?

– Пусть уж Ифиса и расскажет тебе о том, о чём мне никто не рассказывал, – ответила я, не имея желания погружаться в тайны своего рода. На то они и были тайнами, чтобы не сорить ими как вкусными жареными орешками для развлечения от скуки. Гелия вгляделась в моё лицо. Наверное, я была всё ещё под сильным впечатлением от недавнего общения с Тон-Атом. Наверное, выглядела я заторможенной и не очень весёлой.

– Я ухожу, но ты не бойся, – она по-своему расшифровала моё, действительно, утяжелённое нагромождением тайн состояние души. – Он не придёт. Он умотал настолько высоко, что ты и не представишь того, о чём рассказать тебе, тёмной голове, я не умею. Не потому ты тёмная, что дура, а потому, что именно о нём ты ничего не знаешь. И представить ты не способна таких вещей…

Я молчала, зная её и его тайну, а также тайну ужасного Хагора, о последней знать уж точно не хотела бы и впредь. Но, пусть уж она не знает о том, что прежнее моё невежество, вернее, чистое неведение моей души нарушено вторжением такого кошмара, с которым, вряд ли, когда и разберёшься.

– Там – Гелия задрала голову к потолку, а я следом за нею, – висит одна штуковина. Называется «Ирис». Там можно даже жить. Он, кажется, там. Ты считаешь, что я несу бред? Считаешь, что меня поразил душевный недуг?

Я слушала её, раздумывая о том, что рано или поздно уже мой «недуг», моя ненормальная влюблённость, проявит себя куда как страшнее. Тон-Ат не рассказал мне о тех базах пришельцев, что находились за пределами планеты Паралея, на что и намекала Гелия. Потому я и не понимала её. Гелия, искря светлыми глазами, спросила, – Зачем ты уставилась в потолок? Космос находится за пределами неба, а ты таращишься в потолок! Я же о Космосе речь веду! Ты хотя бы иногда слушала своего отчима. Он же многое тебе рассказывает о тайнах мироздания. А ты думаешь только о мужчинах. И о том, как тебе хочется приобщиться к тем тайнам, которые они обещают.

– Какие ещё тайны? – спросила я машинально. После откровений Тон-Ата никакие другие тайны удивить уже не смогли бы. Кто-то мог бы и подумать, что старик всего лишь подшутил над маленькой девочкой. Но только тот, кто никогда не видел Тон-Ата вживую.

– А тайны эти таковы, что вначале, пронзённая этим до крови, ты ужаснёшься и не поверишь собственной животной изнанке. А потом…

– Что же потом? – спросила я с тем отвращением, с каким услышала откровения Эли в тот вечер, когда мы возвращались с ней из Сада Свиданий. Я не понимала, куда клонит Гелия. Как неведомый Космос, якобы где-то существующий, связан с половой проблематикой между мужчинами и женщинами?

– Потом расскажу. Но почему-то думаю, что ты эту изнанку любви полюбишь больше её внешних декоративных завитушек.

– Изнанку любви? Почему ты суть любви, её природный смысл обзываешь изнанкой? Разве речь о распутстве или о продажном сексе?

– Я не о том, что низко и недостойно упоминания, когда речь о тебе и о нём. Я именно об этой сокровенной сути, упрятанной в манящей мякоти того плода, что есть любовь. Ты крепко полюбишь всё то, что тебе вскоре и откроется с неизбежностью. Потому что в тебе есть эта влажная отзывчивая глубина, очень нужная и очень важная ему, но которой он так и не нашёл во мне. Вернее, она была для него недостаточной. А у него для тебя есть то, чего твоя глубина и жаждет. Но по-настоящему ты этой жаждой пока не укушена. Первый укус очень больной, а второй обычно сладкий. Тут уж всё зависит от наличия любви, когда каждое последующее вкушение, уже совместное, будет всё насыщеннее. Мне жалко тебя, потому что ты веришь в Надмирный Свет, придуманный жрецами. Это и будет отравлять твоё счастье, поскольку подлинного Создателя, создавшего и любовь полов, ты пока не ведаешь…

– Гелия, ты сходишь с ума? Что за чушь ты бормочешь? Я знаю о существовании безграничных тайн за пределами нашей тверди. И то, что твердь вовсе не твердь, а газовая оболочка планеты, мощно прижимающая нас к поверхности, но обволакивающая всех нас столь неощутимо.

– Умница! Я вижу, что усилия Тон-Ата не пропали даром. Его ученица очень способная. А я не получила хорошего образования, ты же знаешь. Нэиль так и не сумел развить мою речь до своего аристократического уровня. Что же касается проблемы полов, как ты культурно выразилась, тут у меня для тебя нет утешительных обманов. Дай мне кто выбор в своё время, я осталась бы девственной. И тебе того же пожелала бы. Нет ничего тяжелее для юной души вначале, чем принятие такого вот подарочка природы, неотделимого от самой любви, как половая её составляющая. А потом уж оказывается, что это и есть её суть и смысл. С этим не только смиряешься, а уже и забываешь, как возвышенны были твои представления когда-то.

– Я тоже хотела бы стать жрицей Матери Воды, как была моя бабушка когда-то. Мой папа в шутку называл себя «хранителем» руин древнего Храма Матери Воды у синего источника. Конечно, сами эти руины были унаследованы им от его уже предков. Никто и не помнил тех времён, когда Храм порушили, а уж тем более, когда действовал, а входить во внутреннее его пространство смела лишь жрица Матери Воды. Когда мой дедушка Ниадор, будучи молодым на тот момент времени, узнал, кем была моя бабушка, он посчитал это знаком свыше. Он долго уговаривал её стать его женой. И она никогда бы не согласилась, если бы не те несчастья, что последовали после разгрома властями их тайного общества. Многих заточили в неволю, угнали куда-то на окраины континента и заставили работать на бескрайних плантациях. А бабушку спас мой дедушка. Он никому не дал прикоснуться к ней после того, как они прошли семейный обряд в Храме Надмирного Света. Бабушка оправдывалась передо мной, говоря, что с лёгкостью приняла бы все последующие мучения, да дедушку полюбила… Она считала, что последующие беды нашей семьи были ей наказанием от Матери Воды…

Гелия кивала головой и щурила глаза, явно не веря мне. Не выдержав, она сказала, – Нэиль рассказал мне о многих подробностях из жизни Ласкиры и твоего деда, ставшего её мужем. Возможно, ты не знаешь о них, а возможно, скрываешь от меня правду, придумывая то, что этой правде не соответствует. Я знаю не только о том, кем была твоя бабушка, но и кем был твой дед.

– Аристократом одного из древнейших родов континента…

– Если бы только это. Ты думаешь, что руины старого Храма Матери Воды и водный источник с уникальной рощей оказались в его усадьбе случайно?

– О чём твоя речь? – не поняла я.

– Она о том, что один из твоих предков был предателем древнего культа, перейдя на службу к новым властям. Что он и разобрал тот чудесный Храм, отдав все его сокровища вновь возникшей Коллегии Управителей…

– Уж не Ифиса ли – уникальная фантазёрка сочинила всю эту чушь? И при чём же тут дедушка Ниадор? Он-то как поучаствовал в том, что произошло задолго до его рождения?

– Он был наследственным служителем Чёрного Владыки. Принятие новой веры в Надмирный Свет было лишь по видимости. Лицедейством, говоря проще.

– Если ты столь глубоко посвящена в тайны нашего рода, зачем и спрашиваешь об этом у меня?

– Твой отец тоже стал в этом смысле предателем, поскольку прервал наследственную линию служения Чёрному Владыке и отказался от родового тягла… За это и понёс свою кару. Так считает Нэиль.

– То есть, у меня в роду все предатели?

– Ласкира считала, что ты могла бы стать искуплением, почему и хотела отдать тебя в поселение служителей старого культа, поскольку ты подходила по своим данным на роль жрицы Матери Воды. Но уже твоя мать восстала против этого, за что тоже понесла свою уже кару…

– Не мог Нэиль рассказать тебе о таком! Он не стал бы расшвыриваться семейными тайнами!

– Да. Нэиль вовсе не так откровенен со мной, как я с ним. Мне поведала обо всём Ифиса.

– Она любительница покупать дружбу или любовь тем, что обладает не просто бессмысленно-птичьим сладкозвучием, а наполняет свою речь ценными порой сведениями… не бескорыстно.

– Я свою дружбу, тем более любовь не продаю! – патетически промолвила Гелия, искренне забыв о своей странной связи с тем, от кого и родила дочь.

– Я слышала от своей бабушки несколько иную версию о тебе, – прохладно и бесстрастно вставила я. – За тебя твоей общине была заплачена немалая цена. Тебя купили точно так же, как покупают себе наложниц все состоятельные люди, если имеют такое желание. Помимо всего тебе и дом купили в отличном благоустроенном городке недалеко от столицы. А Хагор – твой отец не мог этому противодействовать. В том доме и живёт теперь твоя дочь вместе с твоими родителями…

– Хочешь верить в то, что я продажная, так верь. Только ведь и ты могла бы стать такой же драгоценной покупкой в своё время… Я же знаю, о чём говорю. Когда я узнала от Арсения о том, что Руд собирался купить тебя у Ласкиры, – уж не знаю, где он тебя углядел, – я заявила ему, что ты аристократка по происхождению, и твой старший брат убьёт любого, кто посмеет посягнуть на тебя. И если Руд ничуть не боялся никого из окружающих, то я уже откровенно рассказала ему, что и саму девушку аристократического происхождения, раз уж она станет падшей, вполне может покарать её старший брат, поскольку отца нет в живых. Это нравственный кодекс всех аристократических родов континента. Только из-за этого он и заставил себя не думать о тебе…

– Кто такой Арсений? – спросила я, едва не онемев от её откровений.

– Есть такой у меня осведомитель. Бескорыстный друг, он же недруг тому, о ком мы и говорим. Когда он узнал, что Руд подыскивает для покупки милый домик поблизости от столицы, он вскрыл его личные записи и обо всём догадался. У них там, чтобы ты знала, тоже ведётся слежка друг за другом…

– О каких записях ты говоришь? – я ощутила, как заломили мои капилляры на разгорающемся лице. Несчастная мамина особенность слишком нежной кожи, переданная мне по наследству. – И где это «там» находится?

– Записи? Ну, как тебе объяснить-то… Если доступно и коротко, то изображение твоего очаровательного лица имелось в его личном архиве. Он следил за тобой. Арсений показал мне это изображение и спросил; «Ты знаешь эту девочку? Что думаешь об этом»? Я же сразу тебя узнала и сказала, что по своему происхождению ты недоступна для любителей исцелиться от тоски таким вот способом. И когда я говорю «там», я имею в виду место его работы. Только и всего.

– Гелия, скажи мне честно, он… она… Ифиса приближалась к нему гораздо ближе, чем смела бы та, кто считает себя твоей подругой?

– Ты хочешь сказать, что у меня нет настоящих друзей?

– Я чую, что Ифиса не стала бы настолько откровенничать с тем, кто ей не близок, – я увернулась от прямого ответа на прямой вопрос. Меня настораживала чрезмерная откровенность Ифисы с Рудольфом. И сама я уже не чувствовала себя настоящим другом Гелии.

– Откуда у тебя взялись такие соображения по поводу моей лучшей подруги? Зачем она ему? Зачем он ей? Если с её ужасным Ал-Физом не сравним никто? Нэя, я вынуждена тебе открыть ещё одну очень странную тайну.

– Кажется, у меня уже нет места внутри для всех этих тайн…

– Ну, эту тайну ты можешь тут же и выбросить прочь после её озвучивания. Так вот, она в том, что Ифиса всё сочиняет про свои приключения с другими мужчинами! Никаких мужчин, кроме вечно любимого и вечно ей неверного Ал-Физа, она и близко к себе не подпускает!

– Ради чего же она играет такую незавидную роль?

– Ради того, чтобы придать себе ореол несравненной и самой востребованной женщины для всякого, как значимого, так и не очень, человека. Она всё сочиняет про себя. Она патологическая выдумщица, как и все актрисы. К тому же она актриса, пишущая сказки о жизни. Ведь действительная жизнь её ничуть не вдохновляет. На самом деле она ведёт жизнь отшельницы в том смысле, о котором и зашла наша с тобою речь. Она доступна одному лишь Ал-Физу, за что он и содержит её. Иначе, он и притронуться к ней побрезговал бы. А её вымыслы о себе служат ей оградой от вторжения в её очень своеобразный внутренний мир. Никто бы и не понял из нашего окружения, что она настолько воздержанная и даже не совсем нормальная. Хотя друзей из числа мужчин у неё много. Потому они и старые все. Умным старикам дорого общение, а не половые безумства.

– Я не верю в её безупречность, – ответила я, поверив Гелии лишь наполовину. У Ифисы в самом деле душа состояла из двух половин. Одна казалась открытой и понятной, но служившая лишь для введения в заблуждение. На то она и была опытной актрисой. Пышнотелую Ифису считали легковесной особой и не зловредной врушкой, и отчасти она таковой и была. В другой половине её души таилось то непрозрачное и настоящее, что разглядеть мне уж точно не хотелось.

– А в чём же, по-твоему, секрет её молодости? Её нестираемой свежести? Она себя невероятно бережёт от малейших эмоциональных затрат! Может, иногда она и срывается, если Ал-Физ точно о том не узнает, а сам обольстивший её субъект того стоит. Доподлинно об этом знает лишь Тот, кто и одарил её душой. Ей проще выглядеть падшей, чем ненормальной. Ведь тогда её стали бы сторониться все наши творческие распутники и распутницы, и никто не открывал бы ей свои страстишки и делишки, коими она питает своё странное творчество. Будь она как все прочие, то не была бы моей близкой подругой…

– Не ради неё я пришла, – перебила я. – Я соскучилась по тебе.

– И умница! У меня две недели свободы! У меня Нэиль! – и она закружилась по холлу, создавая душистый перламутрово-переливчатый вихрь, кем стала. В ней было столько непосредственности, я бы даже назвала это чудачеством. Но я и сама была ей под стать. Она схватила и меня, и мы кружились вместе, хохоча от восторга, захваченные детской игрой и взаимной родной любовью друг к другу. Потом мы свалились на диван, закрыв глаза от головокружения. Но была ли и я рада его отсутствию? Чувства говорили мне, что он где-то рядом. Я почти осязала его. Что это было? Не знаю.

Укус звёздного скорпиона

Гелия ушла, а я осталась. Я завалилась по-хозяйски на её постель у окна, чтобы читать. Любя меня, Гелия оставила мне сладости на столике, а я всегда была сластена, и мне не хватало денег на их покупку. Чтение проходило сквозь меня, как сквозь пустоту, во мне не было ни строчки из прочитанного, ни смысла. О чём я читала?

Когда он появился, – уж и не знаю, как его и обозначить, ведь он не был акробатом, не был и волшебником, – я даже не удивилась. Будто он и назначил мне встречу. Он опять был странно одет, в своём стиле. Он, как узнала я потом, не имел права выходить в мир Паралеи в земной экипировке, но и полностью принять местную моду ему не хотелось. Поэтому они, земляне, заказывали у местных производителей себе одежду – «маскарад», как они её называли, как некий компромисс между своими представлениями об удобстве и тем, что носили люди планеты.

На чёрной, плотно его облегающей рубашке без воротника и рукавов было изображение странного серебряного существа, похожего на паука, но с загнутым кверху хвостом – остриём. Это существо как живое играло своими сочленениями и мерцало зелёными глазами, будто они тоже изучали меня из глубин загадочных измерений. Облегающие штаны подчёркивали стройность и силу его ног. Он разулся в прихожей, а куртку зачем-то принёс и бросил её в угол комнаты. Как он вошёл? Гелия уверяла, что у него нет ключей. У них был уговор, что она свободна от него в своей квартире, хотя он и нарушал его. Он словно сквозь дверь проходил. Конечно, он просто умел открывать наши нехитрые замки. Он поднял руку, приветствуя меня, показывая свою ладонь. Зачем? У нас так было принято. И замер на миг, будто готовился прыгнуть ко мне через всю комнату.

– Привет, щебетунья, – радостно улыбаясь и скользнув молниеносно, он уже был рядом со мной. У меня закружилась голова, как после наших кружений с Гелией… Я уловила знакомый запах, растительный и его собственный, сильный и чистый. Он взял книгу из моих рук и, не глядя, бросил её на пол.

– Читаешь, моя умница? Люблю умниц. Будем с тобой общаться? – и привлёк к себе нежно и ласково. Я села рядом и не могла уже отвести глаз от его зелёных и зовущих, но куда? Он достал из обширного кармана всё той же серой куртки, сброшенной им на пол, мою красную туфельку с украшением-бабочкой на ней. Я обрадовалась, что он вернул мне мою потерю.

– Какая узкая у тебя ступня, – сказал он, рассматривая туфельку, как будто увидел её впервые, поглаживая так, будто она была живой. Туфелька оказалась абсолютно чистой, а это означало, что он протёр её. Мне стало стыдно при мысли, что он брал в руки мою грязную туфлю – ведь на улице в тот день шёл дождь. Как будто мне было необходимо выглядеть перед ним духом эфира, но именно этой невозможности я и жаждала. Быть для него лучше и прекраснее всех. Прекраснее самой Гелии.

– Какая забавная у вас мода. Впервые вижу такую милую, а всё же нелепицу.

Я выхватила туфлю из его рук и стыдливо задвинула её под резной столик, с глаз долой.

– У большинства местных девушек слабое сложение, узкая кость. Это трогательно выглядит, но не есть хорошо, – вдруг выдал он. Так что замечание о размере моей ступни не являлось комплиментом, а только его мнением о нашем всепланетном несовершенстве. – Кости у большинства девушек хрупкие как птичьи. И при этом у многих из них фантастически красивые лица. Просто одежда делает их смешными и непривычными, пока к ним не привыкнешь. Я бы тебе солгал, если бы сказал, что я не смотрю на девушек. Всегда смотрю, если есть такая возможность. Просто потому, что так устроена сама природа человеческая, если человек не скотина, лишённая всякого эстетического чувства. И вдруг среди их завораживающего калейдоскопа я увидел, как сверкнул земной солнечный луч там, где быть его не может! Откуда ты взялась? Твои невозможные синие глаза? Оттенок волос, их знакомый и словно родной запах… И если Гелия возникла как демон-обманка, встретившийся путнику на его пустынной дороге, то ты подлинная.

Я слушала и словно плавала в эфире, сотканном из настолько прекрасных звуковых композиций, чем была его речь для меня.

– Ты ждала?

– Да, – я не стала отпираться.

– Мы чувствуем друг друга на расстоянии. Это не случайно. Не будешь больше убегать?

– Кто это у тебя? – я потрогала его странное членистоногое на одежде. Он был будто из металла, но мягкий. Я почувствовала, как он вздрогнул от моего прикосновения, будто чудище ожило, хотя вздрогнул сам Рудольф.

– Скорпион. Древняя страна, откуда он родом, называлась астрология. Очень любопытная и вовсе не сказка для детей, как многим кажется.

– Никогда не слышала о такой стране, и сказок таких не слышала, – сказала я. Какую бы чушь он не озвучивал, меня ничего уже не удивляло.

– Удивительно. И это при таких обширных познаниях, – улыбался он. Я стала изучать перстень на его руке. Кристалл Хагора был потрясающ для зрения. Всё время менял цвет. То становился зелёным, то делался серым и тусклым, как вечернее небо во время дождей. То вдруг заискрил синевой, которую поглотила чернота. Я не могла оторваться, забыв даже о Рудольфе. Но преобладающим цветом был, всё же, чёрный. На какое-то мгновение мне показалось, что изнутри его увлекающих моё зрение внутренних глубин, в меня вонзился чей-то яростно-зловещий глаз с острой искрой зрачка в нём. При этом подлинный размер Кристалла уже ничего не значил. Поскольку он втягивал меня внутрь себя, расширяясь до пределов комнаты и погружая меня всю в свою разноцветную пульсацию, чередующуюся с периодами полного мрака. Я отшатнулась, и опять как в машине Рудольфа возникло ослепление и боль в глазах, как от вспышки. Я прижала ладони к глазам, пугаясь воздействия Кристалла, испытав к нему гнев как к одушевлённому существу. Он словно изучал меня, и я не определила бы это изучение ни как злое, ни как доброе, оно было просто страшное.

– Тон-Ат уничтожит тебя, преступник, если ты осмелишься причинить мне вред, – сказала я полушёпотом Хагору, смотрящему на меня из Кристалла. Я не сомневалась, что это и был неизвестный мне Хагор. – Он сильнее тебя. А я знаю о тебе всё.

Рудольф перехватил мои руки. – О чём ты только что бормотала? Кто смеет причинить тебе вред?

– Я только процитировала последнюю фразу из книги. Её содержание настолько увлекло меня, что я всё ещё под впечатлением от сюжета. – Я придумала ложь с ходу, следя за угасанием Кристалла. Он стал светлеть, пока не стал ярко-синим, явив мне свою невинную якобы ясность и каменную нечувствительность к окружающему.

– Ты настолько впечатлительна? Зачем ты читаешь книги о преступниках? Негативное воздействие чужих вымыслов, пусть они и порождение чьего-то воображения, вполне реально. Поскольку и наше сознание всегда только параллельно окружающей реальности, и уже через собственное воображение творит миры вокруг нас. Так что человеческие неврозы всегда есть следствие воздействия образов, созданных воображением и не важно, какая реальность порождает эти образы – подлинная или вымышленная. Я научу тебя умению выбирать полезную информацию для развития, а также защите от деструктивной информации. Ваш мир повреждён уже не столько прошлыми бедами, сколько злокачественными искривлениями коллективной психики. Она и порождает ваше больное искусство, а то в свою очередь усиливает и личное и общественное неустройство. Замкнутый круг. Понимаешь? Нужна внутренняя сила для того, чтобы разорвать порочную мембрану, иначе это сделает кто-то внешний.

Я плохо слушала его, продолжая своё состязание с Кристаллом. Он притворился милым и ласкающим мой взгляд своими переливами – этаким пушистым зверьком, снующим по розовато-зелёным ветвям. Цвет его был в данный момент именно таков. Он показывал мне идиллическую картинку освещенного кусочка леса, умильно подмигивал мне глазами – бусинками из облачной растительности… Я закрыла его поверхность ладонью и явно ощутила живое влажное прикосновение Кристалла. Он дышал под моей рукой, и это вовсе не было излучением, идущим от Рудольфа. Как-то я это различение имела в себе, поскольку ощущение не казалось тем, какое принято считать приятным. Скорее, оно было отталкивающим на уровне инстинкта, как от прикосновения к непонятному насекомому. Рудольф сверху накрыл мою кисть своей, горячей и большой, сжал её, приняв мой жест за робкую ласку себе.

– Подари мне это кольцо за мою любовь, – вдруг выпалила я, решив, что настал момент возможного избавления самого Рудольфа от кристаллической инопланетной присоски – паразита. Передать же Рудольфу суть рассказа Тон-Ата не казалось возможным. Я не знала для этого подходящих слов, не умела их построить нужным образом, поскольку в то время я, будучи юной девушкой, ещё не обладала достаточным развитием. Да и расскажи я, он принял бы мой невнятный пересказ за мою разыгравшуюся фантазию и продолжил бы свои пояснения про игры воображения. К тому же я не могла ничего объяснить ему про Тон-Ата. Почему? Не знаю. Как будто Тон-Ат поставил некую блокировку где-то внутри меня самой, и я запнулась, едва попыталась сформулировать своё объяснение.

Он перестал улыбаться и посмотрел растерянно.

– Ты хочешь продавать свою любовь? Не дешево ли себя оценила? Или слишком дорого? Я не собираюсь у тебя ничего покупать, а если надо, возьму всё и так. – Молниеносный перепад настроения был поразителен.

– Ты не понял, – испугалась я, – я глупо сказала, но мне понравилось твоё кольцо.

– Как ты собираешься его носить? Оно же огромное, а у тебя цыплячьи пальцы.

– Я буду носить его на кожаном шнурке на шее.

– Не боишься, что я задушу тебя этим шнурком во время любовных игр? – он осторожно потрогал мою шею. – Ты готовишься стать продажной актрисой? Репетируешь свою будущую роль? – от его доброты не осталось и следа. – Этот кристалл, его изометрические данные – невозможность, которая есть. Мистика, но реальная. Я пытаюсь его расшифровать, воспроизвести, и тебе я его дать не могу. Но я дам тебе другие кристаллы. Много. Если тебе это важнее любви человека. Одно утешение, что я буду первый в твоём списке.

– Не оскорбляй меня, не смей! Я ещё и не думала тебя прощать за твоё бесчинство в машине и за то, как ты меня вышвырнул! Проваливай! Я тебя не звала сюда. Здесь не твой дом, чтобы ты тут хозяйничал! – и я со всей возможной силой ударила его по руке, на которой и был Кристалл. Я даже отшибла свою кисть, за которую он меня схватил. И в следующую минуту я была отброшена на постель. Моё новое платье он разорвал с треском, а я его только недавно и сшила. Схватив за руки железным захватом, он стал тереться лицом о мою грудь, таким же железным коленом раздвигая мои ноги. – Не ожидал такого великолепия, радость моя, – бормотал он, елозя губами по моей голой коже, – да ты богиня! – Ласкающие слова не вызвали ни счастья, ни ответного радостного всплеска. Я закричала столь истошно, что он замер и прекратил свои действия. Лицо его было безумное. Он закрыл ладонью мой рот и царапнул своим жутким перстнем мою губу до крови. Вернее, было так, Кристалл внезапно разбух и сам по себе шмякнул меня по губам. Не столько от боли, сколько от ужаса я завопила ещё громче. Безумие было уже взаимным.

И тут вошла Гелия. Она стремительно, как кошка, бросилась ему в спину и заколотила кулаками его бритую голову и плечи. Он скинул Гелию с лёгкостью и встал, глядя на меня расширенными глазами безумца. Но очнувшись, он удивился, будто и сам ничего не понял или только что проснулся.

– Ну вот, – сказал он, – я стал не только скотом, но едва не стал и насильником.

– Скотина! – кричала Гелия и продолжала тащить его за рубашку из комнаты прочь, – Тварь со звёзд! Если вы там такие, чего вы тут забыли?

Не обращая внимания на Гелию, он сказал мне достаточно спокойно, – Я тебя всё равно уже не отпущу. Не сейчас, так потом.

– Кристалл омрачает твоё сознание, – пролепетала я, натягивая на грудь рваное платье, не веря в то очевидное, что произошло.

– Кристалл? Это же мёртвый камень. Хотя и уникальный, что он может?

Я понимала, что он потрясён случившимся не меньше меня.

– Мне не нужно от тебя никаких камней, ничего! – продолжала я, – Отдай Кристалл Хагору, он губит тебя, отдай! Он живой инопланетный монстр, как ты не понимаешь?! Там другая геометрия и сама организация форм жизни другая, я знаю… Т… отчим моей мамы… – не поддающееся моим раненным губам имя Тон-Ата продолжало внутри меня запирать все возможные объяснения.

– Ты знаешь Хагора? Ну да. Вы же дружите с Гелией. Но откуда? Разве он тут бывает?

– Проваливай! – Гелия продолжала его тащить из комнаты. – Иди к своим Ночным Цветам. Хотя и она от тебя сбежала в свое затхлое деревенское сено. Даже там оказалось лучше, чем с тобой. А то лезет к чистым девушкам своими зверскими лапами, пришелец! Даже Ифиса шарахается от тебя, даже она, которой любой встречный за радость, лишь бы накормил бесплатным ужином и напоил…