После тех ночей он пропал. Выходило, что тот разговор был более чем серьёзный. Он не обманывал, моё предчувствие обмануло меня. Искать его я не могла, да и где? В доме Гелии он больше не появлялся. Заранее оговорённых встреч не обещал. Как-то постепенно, с печалью я начала уже и привыкать к тому, что мы расстались окончательно. И утешалась, – главного между нами не произошло. Я не успела влюбиться настолько, чтобы потерять всякую осмотрительность. На самом деле не в моей осмотрительности было дело, а в его понимании, что не стоило спешить с тем, к чему я не готова. И возможно, если бы не мои угрозы пойти в Храм Надмирного Света с Чапосом при согласии на это со стороны Тон-Ата, он и потом вёл бы себя иначе. Он настолько серьёзно воспринял мою глупую болтовню про Чапоса и одобрение такого союза Тон-Атом, что я удивилась бы его доверчивости, знай я об этом. Также не знала я, пребывая в прежней неуверенности, взращенной во мне строгой бабушкой, что он проникся ко мне вовсе не игровыми чувствами, а более глубокими. Впоследствии я вовсе не тешила себя мыслями, что меня одну он и любил из числа всех своих женщин, которыми и заполнял свою жизнь до моего появления, я просто знала это. И его земной Ксении спустя много лет после описанных событий, произошедших на Паралее, пришлось в этом убедиться. Как ни погружала она себя в многолетний самообман о великой и взаимной любви с ним. С его стороны так не было. Я стала его главной женщиной и останусь такой даже после того, как меня не станет. Тон-Ат же сказал, что моя жизнь рядом с ним не будет долгой, а Тон-Ат вовсе не был игровым волшебником, как Рудольф. Он был пришельцем-магом, не играющим в слова, а программирующим ими будущее. Возможно, тогда Тон-Ат и не хотел, чтобы моя жизнь была короткой, он всего лишь пытался напугать меня и оттолкнуть от землянина, кого выбрала я сама, а не он выбрал его для меня. Тон-Ат не хотел, чтобы я покидала Паралею. Хотел, чтобы я всегда жила с ним рядом. И отлично понимал, что Рудольф не в его власти.

По прошествии этого времени, ставшего для меня каким-то безвременьем, бесконечно тягучим и пустым, в столице и во всей Паралее наступили дни народного гуляния. Были они в честь не одобряемого властями, не официального, но так и не искоренённого окончательно старого культа почитания «Матери Воды». Сами же власти делали вид, что ничего такого особенного не происходит, – народ в целом тёмен, пусть немного подурит, попляшет, погорланит, лишь бы потом был покорен и смирён, как обычно. Однако, именно в такой период всенародного празднования, в вечернюю и ночную пору, когда люди бродили, напившись, но не нагулявшись по городам и паркам, подлые хранители уличного порядка или «хупы», – как называли их кратко и презрительно, – хватали, где возникала такая возможность, загулявшихся людей поодиночке. Преимущественно беззащитными оказывались женщины и девушки, поскольку мужчины и парни могли за себя постоять. В такие весёлые вечера и ночи они старались держаться группами и носили при себе холодное, а то и боевое оружие. А женщин можно было и в количестве двух-трёх человек скрутить и затолкать в фургоны машин, увозивших их на отдалённые окраины континента во владения крупных землевладельцев. Так произошло в своё время и с матерью Эли.

Вот в такой праздничный день Эля и пришла ко мне, нарядная и взбудораженная. – Нэя, пошли гулять!

Мне не хотелось нисколько. Я грустила, мало ела, ничего не хотела. К тому же незадолго перед этим у меня произошёл очень неприличный разговор с Гелией, после которого мы почти что поссорились. Она в последнее время заметно изменилась не в лучшую сторону. Всё началось с того, что Гелия сказала, – Я тут подумала, что лишь Ифиса способна затянуть его в свою ненасытную щель настолько глубоко, как ему и требуется. Тогда он отвлечётся от меня и даст мне необходимое время. Конечно, Ифиса ему не пара, но она одержима сексом всегда. А он в настоящий момент тоже пребывает в точно таком же специфическом затмении ума. Пусть он насытится совокуплениями с этой раскалённой и неустанной недо аристократкой, пусть она истощит не только его карманы, но и телесные уже кладовые, тут-то нет ей равных! А когда у него неизбежно наступит усталость, а потом уж и фаза просветления рассудка, то меня он уже не найдёт.

Я слушала её, онемев от возмущения и холодея от мысли, что вдруг она не так и далека от правды? И ему удобнее будет развлечься с Ифисой, чтобы не обременять себя неизбежной ответственностью за связь с юной совсем девушкой – со мною. Он же ясно сказал, что в Храм Надмирного Света не пойдёт! Он даже успел мне рассказать, что по законам его загадочной Родины девушки в таком возрасте считаются детьми. И вовлечение такой вот особы, недозрелой годами, во взрослые отношения считается нравственным преступлением. Здесь, конечно, всё иначе, но однажды он уже поплатился за подобную связь у себя на Земле провалом в намечающейся и блистательной карьере, хотя тогда и сам не был по законам своего мира совершеннолетним. А у них совершеннолетие наступает в двадцать один год. Так что не Чапос виновник возникшего и внезапного разлада, а его собственные сомнения и переживания. Он и так считал себя животным, сорвавшимся с цепи длительного ограничения. Просто я это признание пропустила мимо сознания, полностью очарованная нашим взаимным приключением. Он так и сказал: «Кажется, меня опять повело куда-то не туда. Я и так несу расплату за Гелию. На этот раз мои соратники не поймут меня…». И то странное его выступление в бродячем балагане было своеобразным подарком мне на прощание.

Гелия таращила на меня свои невероятные глазищи, пугая уже очевидной неадекватностью, – Я вдруг вспомнила один наш разговор, – начала она. – Помнишь, ты жалела, что сейчас нет законного служения Матери Воде, из-за чего твоя мать и не пожелала согласиться с Ласкирой и отдать тебя в поселение поклонников старого культа? Ведь в таком случае ты стала бы вне закона, пусть и обученной жрицей. С лёгкостью могла попасть в круговорот несчастий и преследований. А ты говорила о том, что жалела об упущенной возможности. Тебе неприятен такой аспект жизни как взаимоотношения полов, скучна обыденность и не интересны люди, живущие вокруг. Как я тебя поддерживаю! Но что случилось, того уж не отменишь. А ты чистая, утончённо-красивая, поэтому ты, не став настоящей жрицей, можешь сыграть её роль! Тебе заплатят за это огромные деньги. Я знаю одну очень необычную женщину – тайную почитательницу старого культа. Её муж входит в саму Коллегию управителей. Конечно, он ничего не знает!

Тут я Гелии не поверила. Уж если она знает, и я теперь знаю, то уж муж-то точно в курсе увлечений жёнушки. Гелия же болтала и одновременно боялась собственных речей, как будто выкладывала настолько жуткие тайны, что сама их тень способна погубить её. – Так вот. Для служения нужна подходящая жрица. Ты идеально подходишь. Та женщина тебя видела. Её саму обучили быть такой жрицей когда-то, но… Ты не только постигнешь все тайны обрядов и служения Великой Матери, поскольку ты умна и впечатлительна. Она обучит тебя тайной науке услаждения мужчин без утраты девственности при этом.

– Каких ещё мужчин! – задохнулась я. – Не собираюсь я никого услаждать!

– Тебя обучат настолько утончённому искусству, дающему невозможное наслаждение, что даже когда ты устареешь, ты не останешься одна! Правда, совокуплений с мужчинами придётся избегать всю жизнь. Иначе Мать Вода покарает.

– Что же сама старая развратница не боится кары Матери Воды, если она давно замужем? Или вышла за немощного инвалида? – зло выпалила я.

– Нет. Она обучалась, но это не означает, что был проведён хотя бы один ритуал с её участием. Так что посвящения –то не было. Она выбрала замужество вместо высокого служения. Стать аристократкой, моя милая, это не шутка! Ты у бабушки своей спроси, легко ли противостоять подобному соблазну?

– У бабушки не было выбора. И за своё отступничество она пережила много горя и потеряла сына и внука! Первого сына моего папы… А также погибла первая жена папы…

– Когда ты постигнешь такие тайны, вся твоя теперешняя жизнь будет казаться тебе сущей чепухой! А дарить счастье душе можно и через тело. Тело лишь инструмент, данный на время ради дальнейшего развития души.

– Через разврат не может быть развития. Через любовь – да! Но любить положено только единственного избранника. Старый культ, если бы он был праведным и угодным Надмирному Свету, не был бы подавлен и уничтожен. То, что осталось, все эти игры богатых дядей и тётей, ловля ими изысканных переживаний это подделка под настоящее соединение с душой Матери Воды. Пустяковина! Так считает моя бабушка! У моей бабушки был лишь единственный мужчина. Мой дедушка. И хотя Мать Вода не простила её за измену себе, Надмирный Свет дал ей своё покровительство. Даже теперь после пережитых бед у неё есть я и Нэиль! А твои пустые люди хотят какой-то пустой спектакль сделать своим услаждением. И многих девушек твоя тётя совратила на такой путь служения?

– Ты ничего не понимаешь, – ответила Гелия. – К тому же любой спектакль, если люди впитывают через представление образы, не бывает пустым по своему воздействию.

– Не всякое познание заключает в себе добро. Бывает же разрушительная информация.

– Нэя, ты настолько умненькая, что я не удивляюсь, что Рудольф тебя действительно полюбил.

– Полюбил? – переспросила я, впитывая её признание как иссохший цветок воду. – Разве он мог с тобою о таком откровенничать…

– Я и сама кое-что понимаю в поведении мужчин. Тем более не загадка для меня тот, кого я много лет знала как собственного мужа.

– Мне тоже казалось, что я знаю тебя. Но оказалось, что нет. Я разочарована в тебе! Мне хочется надеяться, что и Нэиль поймёт, наконец, какая ты на самом деле! Ты пустышка, ты развращена, и ты мне больше не подруга!

В ответ Гелия улыбалась, – Ну, наконец-то, ты решила исполнить совет Ифисы, неустанно его озвучивающей! Я тоже считаю, – при том, что не желаю тебя оскорблять, а желаю лучшей доли, – тебе тут не место!

В её глазах стыла та же самая тоска, какую она явила мне в тот день, когда откровенно толкала меня в объятия отцу собственной дочери. Поскольку назвать его мужем, как поняла я потом, было уже нельзя. Так закончилась, как я посчитала, наша прежняя сестринская дружба. А поскольку я была доверху наполнена лишь чувством любви, трансформировавшимся вдруг из счастья в муку, ни для каких других переживаний во мне места уже не оставалось. Оставалось лишь ждать, что и оно схлынет, не имея себе подпитки с его стороны.

Я решила пойти вместе с Элей, но наряжаться не захотела. Мы бродили с нею в людском водовороте, куда-то заходили и что-то ели, поскольку все простонародные дома яств были бесплатные в честь праздника. А дорогие заведения для аристократов намеренно закрыты. Возможно, было и весело, кто-то и приставал к нам с любезностями, я никого толком и не разглядела. Внутри самой себя я пребывала в безотрадности, даже смеясь, даже угощаясь чем-то и убегая вместе с Элей от слишком навязчивых парней. Потом Эля покинула меня. Она встретила наших сокурсников и звала меня пойти нам вместе в одно развесёлое и укромное местечко. Туда, где имелся отличный пляж для ночного купания. Эля уже не помнила собственных страшилок по поводу злодеев, топящих девушек у безлюдных берегов. Я ответила отказом. Не потому, что боялась злодеев, точно зная, что они существуют, убивают и насильничают, грабят и увечат людей. Для подобных существ и всенародный праздник часто являлся поводом для их чёрного неутомимого ремесла. Не хотелось мне никакого купания и игр на грани допустимого с теми, кто не нужен.

Уже вечерело, и я одна бесстрашно пошла по направлению к дому, вдруг очнувшись совершенно одна посреди какой-то безлюдной улочки. Пока я раздумывала над тем, что сокращать дорогу, пожалуй, небезопасно и надо вернуться на людный проспект, меня внезапно окружили трое, выскочившие из большой машины с закрытым фургоном позади. Сама машина, не будь она столь мрачна, напоминала ту, в которой я и каталась со своим милым «акробатом». Актёрский фургон был весело раскрашен, а этот чёрен и в ржавых пятнах. Узнав по наличию формы «хупов», я успокоилась, поскольку не нарушала никаких законов. Но один из них сильно и грубо схватил меня за руку и потянул к себе.

– Попалась, шлюха! Погуляла, а теперь пришла пора тебе поработать на благо страны! – из фургона, когда «хуп» открыл дверь туда, доносился плач и женские истерические вскрикивания. Я поняла, что там уже достаточно много схваченных женщин. Но ведь за собой я не чувствовала никакой вины и начала сопротивляться попытке худого и злющего «хупа», показавшегося мне страшной образиной, втолкнуть меня на спущенную вниз из фургона лестницу. Тот, кто успел уже подняться выше и стоял у входа в железную глухую клетку, занёс руку для удара по моей голове. Я ловко увернулась, иначе он точно оглушил бы меня. Не ожидая от меня такой изворотливости, он утратил равновесие, свалился вниз и загремел такими отборными ругательствами, что на время оглушил тех, кто стояли рядом со мною внизу.

– Я аристократка! – заорала и я, – у вас не получится скрыть своё беззаконие!

– Помогите! Помогите нам! – заорали дружно женские голоса изнутри зловещего фургона. Эти «хупы» и были самыми настоящими злодеями, а не те вымышленные, которыми пугала меня Эля.

– Ах ты, простонародная подстилка! – заорал и один из «хупов». – В аристократки сама себя зачислила! А чего бродишь по тёмным улицам без охраны! Да ещё в каких-то дешёвых тряпках! Я тебе покажу, какая ты аристократка, лохматая сучка! – и он рывком схватил меня за длинные волосы, которые я украсила цветами и кристаллами. От боли я завизжала, что и сама удивилась силе собственного отчаянного визга. Из глаз брызнули слёзы. Никогда мне не было так больно, страшно и унизительно! Вдобавок «хуп» стукнул меня по спине из всей силы, так что я едва устояла на ногах, зацепившись свободной рукой за другого «хупа». И тут рядом затормозила другая, по виду военная машина. Из неё вышла группа военных. Они быстро окружили «хупов», потребовав у них документы. «Хупы» явно струхнули, что говорило о незаконности их тайного отлова женщин и девушек. Один из военных залез в фургон, откуда опять послышались вскрикивания и торопливая речь наперебой бедных пленниц.

– Господин офицер! – крикнул военный, высунувшись из фургона, – тут девчонок и женщин полная кибитка!

К нему подошёл высокий и очень стройный военный, в котором я сразу узнала Нэиля! Он патрулировал город с группой других военных во время праздника именно затем, что поступили сигналы о злоупотреблениях «хупов». Не то чтобы власти не знали об их подлом промысле, скорее да, чем нет. Ведь многие крупные землевладельцы и сами входили в высшие уровни власти, а значит, стимулировали как-то «хупов» на то, чтобы те воровали людей для тяжёлых работ на огромных плантациях, безразмерных полях и многочисленных фермах богачей. Они и оплачивали «хупам» поставку живого ворованного «товара», оформляли его как состоящий из людей, законно репрессированных за преступления, хитро при этом уходя от всякой ответственности за бесчеловечное беззаконие. Но чтобы «хранители уличного порядка» не теряли чувства меры и не возбуждали гнева народа, их вынужденно укорачивали те из Коллегии Управителей, кто сами не были замешаны напрямую в использовании рабов.

– Нэиль! – завопила я истеричным пронзительным голосом. Он подошёл совсем близко и, сражённый увиденным, то есть мною, ответно завопил, – Ты-то как тут?!

– Я гуляла. Праздник же, – ответила я уже спокойно и тут же наябедничала на «хупов», посмевших меня толкать и драть за волосы. Нэиль со всего размаха ударил одного из «хупов» в лицо. Но досталось именно тому, кто меня не трогал, а наоборот удержал от падения. – Не этот! – опять завопила я, – те двое!

Но Нэиль уже не стал их бить, а велел своим подчинённым заковать их руки в цепи для преступников. Затем «хупов» затолкали в фургон к бедным женщинам, заперли их вместе с жертвами для необходимого разбирательства, а один из военных сел за управление машиной, чтобы доставить всех туда, куда и положено. Я слышала, как в фургоне поднялась жуткая возня и крики. Это женщины колотили закованных мерзавцев, над чем остальные военные дружно посмеялись. Нэиль сурово лишь по видимости, а сам веселясь, велел поторопиться с доставкой нарушителей. Иначе женщины растерзают поверженных «хупов», а из фургона придётся доставать их по частям. Один военный, чтобы следить за порядком, прыгнул внутрь фургона. Нэиль, всё так же по видимости сурово, взял меня за руку, – Пошли!

– Куда? – спросила я и внезапно заплакала. Он обнял меня, вытирая мои слезы моим же подолом, задрав его.

– К Гелии, – ответил он. – Она же тут рядом живёт.

Появление чёрного стража

Я огляделась и сообразила, что дом Гелии совсем рядом. Оставив своих профессиональных коллег, Нэиль пошёл со мною.

– Надо же было так удачно мне нарваться на этих мразей! – ругался он, одновременно радуясь удачному разрешению всей жуткой истории с моим похищением. – И не смей больше одна бродить по городу вечером!

Калитка в обустроенный сад, росший вокруг дома, где и жила Гелия, была настежь. В темени кустов на скамейке кто-то сидел. Какой-то сгорбленный дед в чёрном одеянии. Его лицо пряталось в тени надвинутого капюшона, а голову он свесил. То ли дремал, то ли устал, то ли глубоко задумался. То, что он небольшой как подросток, страшно худой, стало заметно даже в полумраке вечера. Вначале я и не сразу поняла, что рядом кто-то есть. Я вздрогнула, когда он кашлянул, поскольку приняла его вначале за пустое место. Вернее, за сгустившуюся тень в углу сада. Нэиль как-то нервно обернулся на него и спросил у меня, – Что за старик вечно торчит у меня на пути? Куда бы я ни пришёл, он мелькает у меня перед глазами. Он тут, что ли, живёт?

– Нет, – ответила я, – впервые вижу его. – Непонятно почему я вспомнила про страшного Хагора и спросила у брата, – Ты видел Хагора?

– Кого? – поразился он.

– Отца Гелии.

– Нет, – ответил он. – К чему мне его знать? Если и сама Гелия не стремится к частым встречам с ним.

– Он очень плохой? – спросила я, – страшный?

– Откуда я знаю, – ответил Нэиль. – Может, он хороший. Мало ли бывает ссор и непонимания даже среди родных людей. Я не обучен лезть в душу других, если меня туда не приглашают. И почему он должен быть страшным?

– Но ведь Гелия твоя родная душа? А ты говоришь, что тебя не приглашают…

– Я не вхож в её семью, вот что я хотел сказать. К тому же мать и отец считают её женой другого человека. Они воспитывают дочь Гелии от этого человека. Тебе необходимо было вытягивать из меня такие признания? Не порть мне настроение. Ты и без того мне его успела испортить. Я же мог потерять тебя. А бабушка точно не пережила бы такого несчастья. Конечно, и я, и Тон-Ат, мы вытащили бы тебя из любой глуши, да ведь через какой ужас тебя могли бы протащить, ты об этом подумала? Ты забыла о маме? То, что любая месть может стать запоздалой… Откуда ты знаешь Хагора?

– Не знаю я его! Тон-Ат однажды назвал его имя. Вот и всё.

– К чему ему было вести разговоры с тобою про Хагора? – не отставал Нэиль.

– Случайно вышло.

– Я не видел Хагора никогда. И не желал бы этого.

– Почему? Если вы поженитесь, тебе придётся стать его родственником.

– Он чужой человек для Гелии. Он не отец, и он…

– Что? – не отставала я. Тень на скамейке, застывшая неподвижно, вдруг зашевелилась, и Нэиль повторно обернулся на старика. А может, сидящий и не был стариком. Просто худой и боящийся прохлады, истощённый болезнью мужичок в толстом плаще вышел подышать воздухом перед сном.

– Эй! – крикнул Нэиль, – ты кто? Если ты бродяга, то тебе тут не место. Убирайся лучше. Или назови себя! Тут непростой дом, и по этой территории не позволено слоняться бродягам!

– Ты сам тут вроде бродяги, – хрипло ответил Нэилю неизвестный, – Если бы я не отворил калитку, ты сюда бы и не вошёл. А вошёл ты сюда очень зря. Лучше бы твоя уверенная поступь так и топтала параллельную по отношению ко мне тропу, и с моей не соприкасалась никогда. А твоей сестре лучше бы и не встречать никогда того, чьё имя ей известно, а сам носитель имени – нет! Но случившегося уже не сотрёшь и не отменишь, – он замолчал. А мы с Нэилем продолжали топтаться на месте, ожидая разъяснения тёмных речей, произнесённых сумасшедшим человеком. – Только в том случае, если вы сейчас же уйдёте отсюда прочь! – продолжил свои речи тот, кто больше был похож на одномерное существо – на тень, чем на человека. – Тогда ничего и не произойдёт… И зачем только я отворил калитку?

– У меня есть ключ от калитки! – звонко крикнула я в ответ, хотя кричать нужды и не было. Дед сидел почти рядом. Я сунула руку в свою сумочку и поняла, что ключей как раз нет. Я оставила их дома. Я же не собиралась идти к Гелии. Нэиль ничего не ответил дерзкому старику, но какое-то время раздумывал, не стоит ли вышвырнуть его отсюда. Он был уверен, что этот тип тут не проживает. Но решил не связываться с сумасшедшим.

– Какая ещё тропа? – спросил он у меня, а обернувшись назад, не увидел на скамейке уже никого. – Где же… – Нэиль озирался вокруг и не понимал, куда исчез тот, кого он счёл бродягой. – Ты не видела, куда он пошёл? Может, в кусты залез? Вот мразота! Непонятно как оно сюда заползло, куда уползло…

– Да пусть! – я тащила его за рукав, не понимая, для чего чёрный хрипатый дед ему сдался. – Может, у него недержание. Он же старый. Пошёл в кусты пописать… – Но я и сама заметила, что человек буквально растворился в воздухе. Он не вставал, не уходил прочь, тем более не мог бы влезть в непролазный кустарник, это физически было невозможно. – Может, он улетел. Может, он оборотень – птица, – веселилась я, тормоша Нэиля и не понимая, что ввело его в тревогу. Не понимая, почему и меня тоже накрыла некая зловещая тень…

У Гелии был разгар пиршества на дому. Видимо, колобродить по улицам она считала ниже своего достоинства. Заказанную заранее еду доставили ей на дом. Столы были украшены профессиональными оформителями дорогих торжеств, а гостей было столько, что даже её огромная квартира казалась переполненной. Гелия первая выскочила в прихожую, как почувствовала приход Нэиля, повисла на нём и стала его тормошить. На ней было алое платье, щёки непривычно разрумянились, а глаза сияли как ненормальные. Нэиль спрятал своё лицо в её волосы, видимо, стесняясь меня как свидетеля их нежностей.

– Где бабушка? – деловито обратилась ко мне Гелия.

– У Тон-Ата, – ответила я.

– Точно? Нэиль! Едем к тебе!

– А гости? – напомнила я.

– Пусть! За ними Ифиса последит, и ты тоже будешь ей помогать. Если устанешь, то иди в мою спальню. – Гелия отцепила ключи от цепочки, болтающейся на её золотом поясе, и протянула их мне. Ими запиралась та половина её жилища, куда она никогда не пускала никого из посторонних. Только меня, Ифису и…

– Не стоило бы Нэе тут оставаться, – возразил Нэиль.

– У меня тут нет бродяг или прочей какой шушеры, – ответила Гелия. – Тут все люди очень непростые и приличные все.

– Ну да, – засомневался Нэиль, даже не пожелав пройти чуть дальше от двери. Он явно не собирался тут задерживаться, – Вообще-то, у меня дежурство…

Гелия опять обвила его за шею, – Тебе можно хоть иногда быть нарушителем. А моя воля для тебя выше закона… Такая возможность выпадает. Мне до жути надоели все эти болтуны и хвастуны, чтобы терпеть их до утра. Да они уже и забыли обо мне.

Нэиль обхватил её за гибкую спину, елозя руками по невозможно тонкой талии, то отстраняя её от себя, то прижимая. Он любовался ею как невозможным чудом, удивляя меня тем, что за такое количество лет не сумел ею налюбоваться и устать от собственного восхищения. «Брось её! Брось»! – наговаривала я мысленно, всё ещё злясь на неё. «Лучшая из девушек станет твоей, захоти ты этого. Только взгляни на них чуть внимательнее. Выбери чистую и добрую…». Наверное, тут была и сестринская ревность.

– Ладно, – согласился он, – я договорюсь с ребятами. Сегодня по любому праздник, и начальство всё в загуле…

Они быстро удалились, а я осталась. Чтобы следить, как и велела Гелия. Никто из многочисленных присутствующих гостей не обратил на меня внимания. Сочли за ту, кто тут и слонялась с самого начала. По виду все веселились вместе, а по сути, каждому было дело лишь до себя и невероятно-щедрого бесплатного пиршества в доме Гелии. Казалось, что отсутствие Гелии заметила лишь Ифиса. На меня она взглянула удивлённо и встревожено, но ничего не спросила. Только взяла щётку для волос и мягко, заботливо пригладила мои волосы. Не забыла и цветы в причёске поправить. Ей точно понравилось, что на мне будничная одежонка, а не та, какой я обычно привлекала к себе внимание, – Как всегда изящна, как всегда оригинальна. Без излишнего вызова, но безупречно.

Я сама приступила к расспросам, зная, что и Ифиса рассорилась с Гелией как раз перед тем, как я сама разочаровалась в той, кого назначила для себя эталоном прекрасного во всех смыслах. – А ты зачем тут?

– Да мы помирились, – ответила она. – Куда ж она без меня? – и как-то странно забегала глазами по окружающим предметам вокруг. – Хочешь, мы пойдём с тобою бродить по городу? А в городе так весело и необычно, свободно и празднично.

– Ага! «Хупы» со своими ржавыми ящиками на колёсах хватают загулявшихся людей, женщин в основном, и запихивают их туда, чтобы потом продать! – и у меня задрожал голос от недавно пережитого ужаса, – Не знаешь, что ли?

– Меня никто не посмеет тронуть. У меня есть особое украшение… – она полезла в свой корсет и вынула блестящую штучку на витом вызолоченном шнурке, непонятно что изображающую. – Видишь? Личный родовой вензель Ал-Физа! Сделан из драгоценных сплавов, инкрустирован камушками «Слеза Матери Воды»! Любой «хуп» столбенеет от одного вида такого вот пропуска. Зачем нам тут оставаться? Мне претит напыщенный и претенциозный дух всего этого сборища, непереносимо пошлый!

– Да они тут всё растащат! – возразила я. – Мебель с посудой вынесут, дай им волю. А что не вынесут, то разгромят! Они горды и возвышенны лишь в лицедейских играх.

Ифиса вздохнула, – Такая юная и такая разумница. Мне бы в своё время такую бабушку – воспитательницу. А мои родители только и делали, что постоянно обменивали друг друга на жён и мужей собственных приятелей и даже недругов. И такие вот тасующиеся семьи в нашем экзальтированном мире якобы чистого искусства в порядке вещей! А меня с несмышлёного возраста так и готовили для сверх выгодной продажи! Прости меня, моя мамушка! – вскричала она, – что я смею вспоминать о тебе такое! Да ведь Надмирный Отец и сам знает всю правду. Никогда не даю никому советов, но тебе, трепетная, ранимая и нежная ты душа, даю совет. Беги ты отсюда навсегда! Далеко…

– Осталось лишь найти того бродячего акробата, кто и увезёт меня в своём фургоне на самый край континента, где нет ни этого запутанного огромного города, ни этих мерзейших тварей «хупов».

– Ты о каком таком акробате? – живо вцепилась в меня Ифиса. – Тут был слух странный, неправдоподобный и непроверенный. А суть его вот в чём. Возник на одном из представлений посреди городской площади удивительный человек, умеющий взлетать ввысь и там исчезающий у всех на глазах. А повторно нигде так и не проявился. Девчонка одна из бродячего театра мне описывала его. Сама она хоть и малышка совсем, но физиологический шедевр с душою доброй и подозрительно уже развитой. В смысле кто-то успел вложить в неё весьма возвышенные представления, что в той реальности, где она и кочует, удивительно нереально. Хочет бросить своё кочевье и просила меня похлопотать о зачислении в нашу школу, чтобы получить ей самый высокий уже профессиональный статус. Легко сказать – помоги! А деньги кто платить будет? Я что ли? «Заработай»! Какой совет я могла дать?

– Беги отсюда навсегда! – засмеялась я. – Её Уничка зовут? Ту акробатку?

Ифиса заметно удивилась, – Откуда же такие сведения? Или ты любительница посещать представления уличных балаганов?

– Случайно как-то видела, – ответила я уклончиво.

– С подружкой своей туда бродила? Вот для кого надо было твоей бабушке стать реальным уже «чудом» и определить её учиться. Девчонка – реальный шедевр! В узлы умеет завязываться, пантомимой владеет, как я и не видела сроду. А твоя бабушка бесталанную дворовую шлюшку Элю решила приобщить к тончайшим тайнам сценического искусства…

Я устала её слушать. Опять Эля не давала ей покоя. Я придирчиво рассмотрела себя в зеркало, – не осталось ли на мне следов после столкновения с мерзкими «хупами». Выглядела я сносно. Осталось лишь умыться, чтобы никто не заметил, что я плакала. Ифиса уж точно заметила моё припухлое лицо, но отчего-то сказала, – Куколка для украшения свадебной постели не так хороша как ты!