– Нэя! – я узнала голос Эли. Рядом остановилась машина. Не аристократическая, но и не такая убогая развалина, как у Чапоса. Эля высунулась из машины и звала меня, чтобы подвезти, – Ты как сюда попала?

– Заблудилась! – ответила я, улыбаясь от радости и не веря в собственную удачу. – Шла, шла, задумалась и вот…

– Видишь, как тебе повезло! – Эля сияла ответной радостью. – А ведь я тебя не узнала из-за этого нового платья. Вон, думаю, девушка нарядная как картинка, а бредёт, спотыкается, невесёлая отчего-то. Глянула сбоку, это же ты!

– Да в лужу вляпалась, – я жестом указала на свои мокрые туфли, – хотела парком пройти, а тропинку перепутала…

– Опять ты одна бродишь этим заброшенным парком! Да ещё такая разодетая. Там же вечно работяги пьянствуют со своими девчонками, – тут Эля попала в самую точку, – а то и грабители могут затаиться. Забыла недавний случай с женщиной из нашего же квартала? Пустынник какой-то туда забрёл, напал, видимо, одичалый. То ли ты храбрая такая, то ли дурочка совсем…

В машине за управлением сидел отец Реги-Мона. Он буркнул себе под нос приветствие и даже не повернулся в мою сторону, когда я села на заднее сидение. Так что я видела лишь его мощный затылок, зачёсанные в хвостик сальные волосы, массивные плечи и довольно сносные для мужчины, то есть не чрезмерные, уши. Всё это заодно со сведениями от бабушки внушало мне отвращение к нему. Эля же чирикала неустанно о чём-то, что уже не имело никакого смысла ни для меня, ни для Сэта-Мона.

– Ты должна сразу же пойти ко мне домой, Нэя, – Эля зашуршала душистой бумагой, что-то разворачивая. – Я покажу тебе новое платье, и ты выскажешь своё мнение. Ифиса опять пригласила меня на одно мероприятие, а там, знаешь, собираются такие непростые люди…

– Откуда у тебя деньги на столь дорогое платье? – даже не видя обновку Эли, я догадалась по душистой упаковке, что вещь вовсе не из дешёвой лавчонки.

– Ну, это… ты будешь осуждать меня, Нэя, но… я заняла деньги, знаешь… у Азиры…

– Вот уж знатная богачка объявилась! Не сочиняй! Она и себе-то не может ничего толком купить. Вечно в обносках, – с привычной презрительностью к Азире отреагировала я.

– Это так и есть. А тут, видишь, ей повезло, Заплатили за одно выступление. Она так радовалась, но одолжила деньги мне, поскольку ей пока что некуда наряжаться. И ещё она сказала, если не потратит их сразу, так мать отберёт.

Я полезла в свою сумочку и вынула деньги, протягивая их Эле, – Возьми, сколько и потратила. Отдай немедленно Азире, а я подожду с возвратом.

– Ах, Нэя! Ты лучшая из всех, кого я знаю! – Эля обрадованно взяла деньги, – А то знаешь, взять у Азиры последнее, а при этом без всякой гарантии, что я верну ей в скором времени, меня бы тяготило. Я даже думала, что потом отдам ей это платье после того, как в нём покрасуюсь на предстоящем мероприятии. Чуть-чуть сверху доплачу из тех денег, что отец выделяет на пропитание, ведь Азира тоже хотела купить себе новое платье. Как я тебе благодарна, Нэя! Как доедем, расцелую тебя, а то здесь неудобно. А ещё, я хотела попросить у тебя твои туфли, а то мои разношенные настолько… Мне твои как раз впору будут. Ладно?

– Ладно, – ответила я без особого энтузиазма, поскольку отдавать придётся новые туфельки. Но и отказать я не могла, любя Элю.

Эля сидела на переднем сидении рядом с Сэтом и разговаривала, обернувшись ко мне, сидящей позади, – Ах, Нэя, ты мне настоящая сестра! Да и сестёр таких хороших ещё поищешь. И надо же такому совпадению быть, что у нас и размер обуви один и тот же, и размер талии. Только вот грудь у тебя больше по объёму… Конечно, у меня несколько платьев, да ведь все заношенные. Пришлось подсуетиться с новым платьем, а то ведь Ифиса предупредила, там будут непростые люди.

Идолу подобный мужчина даже не отреагировал на слова Эли. Не повернул своей монументальной шеи в её сторону.

– Зачем тебе эти непростые люди? – спросила я.

– Ифиса сказала, что нашла для меня персонального преподавателя, чтобы тот поработал над моей речью, иначе меня затрут, как многих и многих талантливых девушек. Она хочет, чтобы я, побывав в обществе образованных и блестящих людей, прислушалась к тому, как они говорят, каким образом выражают свои мысли. Понаблюдала за их манерами поведения. А поскольку там довольно пёстрое будет сборище, если уж мероприятие настолько и доступное для всякого сброда, она укажет мне, на кого именно я должна обратить своё внимание.

– А сброд в данном контексте это ты и тебе подобные простаки?

– Ну, да. Чего ж обижаться, если я и есть простушка. Сама ж понимаешь, что в высшие слои жизни даже тебе, аристократке по рождению, всё-таки доступ закрыт. Ты как бы уже замаралась прикосновением к простонародной жизни. Согласись, что если уронить в грязь ценный камушек и тот, что повсюду валяется, они одинаково будут грязными, не отличимыми друг от друга по виду.

– О, уже чувствуется влияние Ифисы на тебя! Эта её манера речи, насыщенная эпитетами, метафорами…

– Я не все твои слова понимаю, Нэя. Говори проще.

– Чем же ты заслужила её благосклонность? – я догадывалась о причине поведения Ифисы, но не имела намерения его озвучить глупышке Эле. Где-то и как-то Эля пересеклась с её драгоценным Ал-Физом, и тот выделил её как забавную, но очень привлекательную простолюдинку, годную для лёгкого и не обременительного развлечения. Ифиса и хотела пристроить её к кому-нибудь, но подальше и от Школы Искусств, и от вечно несытых глаз своего вечного возлюбленного.

– Она считает меня одарённой, – заявила простодушная Эля. – Но плохое образование может стать препятствием для моего дальнейшего продвижения.

При этих словах Сэт слегка повернул своё лицо в её сторону, и я увидела его в профиль, впечатляющий своим будто выточенным, крупным носом. Он обладал, хотя и тяжеловесной, огрубелой, но красотой, отчего и сын его унаследовал ту же самую стать и яркость, в случае Сэта уже поблёкшую. Но меня продолжали отвращать его сальные волосы. Чего он столь неряшлив? И даже душистый аромат от дорогой упаковки не заглушал какого-то тяжкого духа, идущего от этого человека. Я вдруг подумала, что так пахнет кровь. Мысль дикая, но она возникла.

Он остановил машину, доехав лишь до начала нашей улицы. Эля без вопросов выбралась наружу, и я следом. Он протянул ей свёрток с чем-то увесистым, и она не без брезгливости взяла его.

– Отцу передай! – произнёс он глуховатым голосом, – И не советую тебе приближаться к непростым людям, – несмотря на бесцветную монотонность его голоса, я уловила угрозу, обращённую к Эле, или мне так показалось. – Раз уж ты простушка, балуйся с такими же простаками, малышка! – и тут же направил машину в ту же сторону, откуда нас и доставил, к центральным столичным улицам.

– Отцу, – повторила она, удерживая свёрток и брезгливо морща носик.

– Что это? – так же брезгливо спросила я, как будто Эля держала дохлую кошку. Она не пояснила, что это.

– Только не вздумай лезть ко мне с поцелуями благодарности с этой дрянью, что у тебя в руке, – предупредила я, но шутливо. Я была благодарна Эле, что она заметила меня, не побоявшись уже открытого обнаружения того, о чём и говорили все шёпотом, – о её сближении с Сэтом-Моном. А то бы пришлось мне под порывами ветра шлёпать до «Крутого Берега» вдоль улиц, ибо идти короткой дорогой после столкновения с Чапосом не казалось безопасным. Как будто, он так и сидит там, у входа в заброшенный парк, ожидая меня. Чего быть не могло, а устрашало. О наличии денег, чтобы оплатить поездку в общественной машине, я сразу как-то и забыла, вспомнив о них лишь во время разговора с Элей.

Как далеко зашло её сближение с человеком, годящимся ей в отцы и имеющего живую жену и взрослого сына, никто толком не знал. – Почему в машине пахло кровью? – спросила я.

– Ты учуяла? – удивилась Эля. – Сэт же владеет скотобойней. Он как раз развозил отменную вырезку для своих непростых клиентов, для их домов яств, если точнее. Вот и отцу моему передал кусочек убоины. У тебя и нюх, Нэя! – и Эля, опять же с брезгливостью, посмотрела на свёрток в своей руке, не желая убирать его в плетёную сумочку, где лежало её новое платье.

– Может, выбросить? – спросила она у меня, – А то папаша опять заставит меня готовить ему мясные деликатесы, а когда мне? На нет же и спроса нет. Пусть прётся в дом яств, как проголодается.

– Нет, – не согласилась я. – Лучше отдай это мясо тёткам из того дома, где живёт Азира. Они порадуются.

– Думаешь? И правда, пойду к Азире сегодня. Деньги отдам. Она как раз дома. Редкий случай. Пойдём вместе? Она всё время спрашивает: «Почему Нэя не хочет со мной общаться? Мы же так хорошо дружили»…

– Дружили? Если это дружба, то что такое вражда?

– Пожалуй, не отдам я этот кусище мяса никому, – раздумчиво произнесла Эля. – Если Сэт передал отцу, то отец уж точно об этом просил. Будет орать на меня, обзываться гнусными словами, а я, знаешь, стала такая нежная и восприимчивая, совсем как ты.

– Почему же Сэт одаривает твоего отца отборной вырезкой со своей скотобойни? Сэт по виду такой важный и надменный, что и сроду ни с кем не общается в нашем квартале, не то что в доме.

– Почему? – Эля зависла в длительном раздумье, или такового и не было. У неё была такая вот манера, уходить в сторону от неприятных вопросов, замирать и молчать. Мысль о том, что отец Эли о многом догадывается, а Сэт от него всего лишь откупается, показалась мне чудовищной. С одной стороны поруганная дочь, а с другой… оценка её бесчестия куском мяса?

– Что у тебя за отношения с ним? – я никогда не церемонилась с Элей. Так уж с детства сложились наши отношения, что я была как бы за старшую.

– Мы дружим…

– Дружите? Он мало похож на задушевную подругу, знаешь ли…

– Он всего лишь хотел помочь моему отцу разыскать маму, пару раз приходил к нам, мы и разговорились. Потом он стал подвозить меня от Школы Искусств до дома, если встречал случайно. Мы с ним вместе иногда обедаем в доме яств, ведь отец не всегда даёт мне деньги на питание. Сэт спрашивает: «Ты голодная сегодня»? Я всегда отвечаю честно, если знаю, что дома пусто, а отца не дождёшься порой и до утра.

– Почему ко мне стесняешься прийти? Бабушка же тебе велела приходить обедать к нам!

– Мы не нищие, Нэя! У отца на рынке собственные торговые павильоны. Только он не всегда помнит о том, что домашние припасы иссякли. Ведь сам же таскается по домам яств, приходит ночью, тут же валится спать. А утром, ах, ах! Как же я забыл о тебе, доченька! Тогда и тащит съестные припасы с рынка, и мне иногда денежку даёт. Сидит и плачет о маме, так его жалко становится. Он маму любит, Нэя, это же так. «Никто», – говорит, – «не сравниться с ней, с моей сочной ягодкой, с отрадой моей». Следы мамы Сэт пока что не обнаружил, ведь континент огромен, но говорит, что точно она где-то на отдалённых плантациях, раз попалась хупам во время преступного сбора рабсилы по заказу каких-то землевладельцев. Сэт очень умный и даже отзывчивый человек….

– Отзывчивый? Как ты можешь общаться с человеком, убивающим живые существа, пусть они и животные? – спросила я, содрогаясь от усилившегося отвращения. Знай я о том сразу же, ни за что не села бы в эту машину. – И какой же он… грубый. Даже не повернулся ко мне.

– А зачем? – спросила Эля. – Он же отлично знает всех, кто и живёт в нашем доме. К тому же, какая разница, чем человек зарабатывает, если это узаконенное дело? И откуда ты знаешь, что он лично убивает животных? У него же есть рабочий персонал для этого. Зато он меня довёз от самого центра и почти до дома, вместе с тобой…

– Зато он позорит твоё имя достойной девушки! Весь «Крутой Берег» об этом жужжит! Он чужой муж! Почему твой отец не набил ему морду за такое поведение? Даже мой брат избил бы любого, кто посмел бы оскорбить меня словом или взглядом. А уж за прочее… он бы убил, не раздумывая.

– Твой брат военный, и ему ничего не будет за расправу над любым, кто ему не понравится. А мой отец кто? Пропивший всё торгаш с рынка! Он даже мамино зеркало в ажурной раме куда-то стащил! Он мой короб невесты куда-то дел! И у меня ничего нет! Ничего…

– В таком случае, Реги-Мон мог бы набить мясистую морду своему отцу за тот позор, в котором живёт его несчастная мать! Эля, какая же гнусная у него рожа! Какие же жирные волосы и эти его волосатые, как у мутанта, ручищи, которыми он убивает животных! Эля, очнись! Беги отсюда!

– Куда мне бежать? Я ничего такого не сделала, чтобы возбуждать все эти пересуды! – возмущённо парировала Эля, – Это же зависть, Нэя! Тётки из нашего квартала злятся, что я, а не их дочери, учатся в престижной Школе Искусств. Его жена после бесчисленных выкидышей больна. Она отказалась от интимной жизни с ним. Реги-Мон же и сам взрослый, чтобы понять такие вот вещи. Его отец не старый, здоровый, как и сама видишь. И да! Ему нужна женщина. Я же пока что не дала согласия, чтобы стать его женщиной. Он обещал купить мне домик, а потом… потом, когда он расторгнет ритуал в Храме Надмирного Света с женой, хочет со мною зажечь зелёный огонь в драгоценной чаше для совместного существования. Разве он виноват, что так случилось с ней? Или я виновата в этом?

– Конечно, ты виновата! Ты влезла в чужой союз! Ведь благословение Надмирного Отца пока что в силе. И Он покарает тебя за твоё поведение. Ты совсем молодая, и я не верю, что ты полюбила это засаленное чудовище Сэта!

Эля пожала плечами, надула свои хорошенькие пухлые губки, – Я и не полюбила. Нужда была любить этих похотливых самцов. Они все такие! Только и разница, что в природном оформлении их лиц, кто чуть ярче, кто тусклее… да ещё разве… в размере их сокровенного и действующего живого орудия…

– Так ты уже и такой опыт заимела, как сопоставлять размеры их действующего орудия? У кого больше, у кого не очень… Ах, Эля! Это же ужас, что ты несёшь! Так тебя никто и не изнасиловал, а ты сама…

– Нет! Я не сама! Но если такое произошло, что я должна делать? Утопиться в «Синем Рукаве»? Я не смогу, я плаваю хорошо и уж точно выплыву. Кто, кроме какого-нибудь рабочего парня из ближайшего предприятия захочет стать моим мужем? А мне, думаешь, нужны эти простонародные крепыши? Каким бы отменным интимным орудием они ни обладали, я не ради жизни в бедности учусь в Школе Искусств! Тебе хорошо судить, ты аристократка и у твоей бабушки остались отличные связи с прежним миром, где она и найдёт тебе мужа. Там полно богачей и есть мужчины чрезвычайно впечатлительные на красоту девушки, чтобы взять её и бедной. Если она аристократка. Или опять же, твой отчим…

– Не смей касаться этой темы! Она для тебя неприкосновенна!

– Нэя, я… никогда не стала бы с ним. Мы с ним всего лишь дружески общаемся. Он не такой, каким кажется. Он образованный и много всего знает, даже о таких вещах, о которых не знает никто…

– Допускаю такое, – ответила я, ничуть не допуская, что какой-то мясник знает что-то такое, чего не знает моя бабушка или Нэиль. – Не всем же быть знатоками в сфере убийства животных и дальнейшей разделки их туш.

– Не возносись, Нэя. Он имеет техническое образование, и его основная работа не ограничена этой скотобойней. Это ничтожная часть того, чем он и владеет. Он неприхотлив лишь по виду, в силу привычки, оставшейся от времён его бедности. А так-то он… богатый!

– Да, да. Бабушка так и говорила, что он живёт несколькими жизнями одновременно. Тёмная личность, очень непростой… Да ведь ты и любишь непростых. Не он ли купил тебе платье? А ты разыграла передо мной этот спектакль про деньги, якобы взятые у Азиры?

Эля слегка попятилась от меня, с трудом удерживая тяжёлый свёрток в одной руке. Пока не пристроила свою кружевную сумочку с новым платьем на сгиб локтя, и ухватила дар Сэта обеими руками.

– Чего же на туфельки-то не расщедрился, если богатый?

– Он пока что мне никто. Он хочет расторгнуть союз с женой, вот и предложил мне подумать о совместном будущем…

– Так ты с ним не близка?

– Нет! – она таращила глаза, ставшие пустыми и почти прозрачными, что и обличало ложь, страх, растерянность и незнание, что ей делать…

– Если тебе жалко туфельки, то и не надо… – жалобно сказала Эля, с заметным усилием выдавливая слезинки из своих лукавых глаз переменчивого цвета. Очарованный ею Сэт был, видимо, не столько скуп, сколько пребывал в нерешительности, стоит ли ему уже серьёзно связывать себя со столь юной девушкой, обладающей не только воздушным сложением, но и такой же легковесной головой.

– Мне не жалко. Приходи за туфельками, когда тебе и удобно. Не идти же тебе на званое мероприятие в дорогом платье, а в старых туфлях? Непростые люди они не такие неприхотливые, как нечистоплотный Сэт, и твоё небрежение к обуви воспримут как знак твоего вопиющего несоответствия их утонченным вкусам…

Эля упивалась моими речами, не вникая особо-то в их смысл, – Какая же ты умная, Нэя! Как возможно так складно говорить? Неужели, и я смогу так научиться?

– Обязательно. Но не рядом с таким, как Сэт, это осуществится, Эля. Бабушка мне рассказывала, что есть много умных мужчин, которые настолько презирают женщин, что никогда с ними не разговаривают как с людьми. А только мычат и пинают своими копытами, если те плохо их обслуживают. Я подозреваю, что Сэт именно таков!

– А я совсем не умею понимать мужчин, – промямлила Эля, – совсем не понимаю…

Тут нас догнал Реги-Мон, как прочуял ту раскалённую тему, обсуждаемую всем кварталом «Крутой Берег», которой мы коснулись и сразу же обожглись. И вот возник! Как всегда жизнерадостный, он обнял нас. Элю одной рукой, меня другой рукой, – Обе мои! Не вырветесь! – засмеялся он и потащил нас в направлении дома, – Мама жаркое мне приготовила, из отменной свежей вырезки. Пошли, девчонки, я вас угощу!

Такой вот выдался день, что все меня угощали, а я, голодная, эти предложения отвергала. Я вырвалась первой, – Нет уж. Как-нибудь сам справишься со своей трапезой, без меня.

– И без меня, – Эля последовала моему примеру.

– А зря, – без всякой обиды сказал Реги. И уже обратившись к Эле, добавил, опять же без всякого чувства неприязни, – Мама очень уж хочет познакомиться поближе с той, кто и заместит её на столь непростой должности как быть женой моему отцу. Она хотела тебя предупредить, что помимо вкусных и сытных блюд, красивых платьев и прочей женской мишуры, он обеспечит тебя и ударами своего увесистого кулака за всякую твою нерасторопность в бытовом устроении. Учти, малышка, красивый будущий дом не станет для тебя гарантией тихого и мирного существования под его крышей. Мой папа тот ещё зверюга…

По-видимому, дело зашло настолько далеко, что Реги и меня не стеснялся. Думал, что и я обо всём уже осведомлена.

– Я и не собираюсь связывать с ним свою жизнь! – закричала Эля. – А ты больше слушай сплетни местных баб! Я не ради него учусь в Школе Искусств! У меня, может, уже есть знакомые из высших сословий…

– Т-с-с, – Реги-Мон, усмехаясь, приложил ладонь к её болтливым губам. – Молчи об этом. Иначе зверь порвёт тебя на кусочки и ими же закусит.

– Он и людоед, к тому же?! – изумилась я, искренне поверив словам Реги.

– Нет, конечно! – засмеялся он, зорко наблюдая за побледневшей Элей. – Он пожиратель душ, скорее. Пошли, Эля, а то останешься голодной. Твой отец нажрётся в доме яств, а ты как же? Моя мама очень добрая и гостеприимная. И не бойся, Сэт редко когда навещает свою семью под этой крышей, – Реги так и назвал своего отца по имени, – У него где-то на окраине континента есть имение, насколько я осведомлён. С рабами даже. Мы с мамушкой давно уж с ним ничем не связаны. Я уж точно.

– Врёшь ты всё, – сказала я. – Он постоянно приходит сюда и ругается на твою маму. Я слышу это через открытое окно…

– Заходит иногда, – согласился Реги-Мон. – Когда знает, что меня там нет. Ругается, говоришь? Так это от жадности, что приходится давать деньги жене на пропитание. А она вдруг стала проявлять пристрастие к нарядам и к бытовому украшательству. Так что ей не всегда хватает на еду, на что он и злится. Ну, уж я-то не дам ему возможности бросить её без солидной компенсации за все те муки, которые она и претерпела из-за него…

– Разве ты не понимаешь, что она стала наряжаться и украшать дом, чтобы удержать его рядом с собой? – спросила я.

– Я не настолько тонко разбираюсь в женской психологии, – глаза Реги-Мона, и сами по себе яркие и похожие на крупные ягоды, замерцали затаённой яростью. Ясно, что не мать и не Эля были тому причиной, а отец Сэт-Мон.

Мы подошли к своему дому. Он резво бросился к лестнице, взбежал на свой этаж и уже оттуда крикнул нам, отставшим от него, – А то заходите, девчонки! Еды на всех хватит!

– Пошёл ты… – пробормотала Эля, – На Дальние Пески купаться.

Уже поднявшись на свой самый высокий, четвёртый этаж, я остановилась и задумалась обо всём и ни о чём конкретно. Глянув вниз с открытой площадки, я увидела, как во двор въехала машина Сэта, и его массивная фигура вывалилась из неё. Он остро глянул снизу на меня, как полоснул лезвием. Глаза, как и у Чапоса, очень пронзительные, брови сросшиеся, нос и губы крупные, надо лбом залысины. Ни за какие блага мира не смогла бы я вынести приближение подобного существа, случись такое несчастье. Умерла бы точно! А вот Эле тут не повезло. Её первым мужчиной стал этот, в общем-то, почти молодой, – он рано завёл семью, – загадочный и недобрый тип, то ли владелец скотобойни, то ли тайный владелец тайных же сокровищ в виде земель и рабов где-то очень далеко от столицы. И Эля не умерла, когда он опрокинул, распял её на траве у пляжа, вторгся в её хрупкое девичье тело своим чудовищным орудием, – нет, не мужчины, а скота! Всё выдержала, веселится и теперь, хотя и говорила, как больно ей было, страшно, как болел потом её живот, и возникло кровотечение…

Ай-ай! Как же это можно пережить? Как бы так прожить свою жизнь, чтобы избежать этого неизбежного ужаса, если женщина хочет заиметь себе детей, столь хорошеньких лопотушек и самых привязчивых созданий на этом свете? Кто говорил правду, Эля или бабушка? Эля, глупая авантюристка, решила опробовать свои чары на первом попавшемся? Включила свою игру как пробу актёрского таланта? В итоге стала жертвой лютого мясника…

Сэт неумолимо приближался, железная лестница под ним слегка вибрировала и поскрипывала. Он и телосложением, очень ладным в мужском смысле, напоминал Реги-Мона, если не брать в расчёт его возрастную брутальную огрубелость. Я с ненавистью отслеживала его неспешные шаги, радуясь тому, что Эля уже у себя, на втором этаже, где и находилось их жильё. Сэт уже не смотрел на меня, будто меня и нет поблизости. На краткое время он застыл у той двери, что вела на второй этаж, где и располагались в числе прочих жилые комнаты родителей Эли. Вероятно, раздумывал, не войти ли туда? Чего теперь-то ему скрывать? Но видимо, у него не было уверенности в том, что Эля там одна. Ведь там мог находиться и отец Эли. А как же Сэту, вероятно, хотелось побаловаться со своей малышкой, чтобы раз за разом впечатывать в неё всё глубже и основательнее рефлекс послушания ему, первому обладателю ею, уловителю её легковесной души…

Нет! Ничего этого нет! Эля и не сказала ничего конкретного. Она всего лишь бесстрашно садилась в его машину, коли он сосед. Ходила с ним обедать, раз приглашал опять же по-соседски, где он и курлыкал о своих неустанных розысках бедной матери Эли, попавшей кому-то в криминальное рабство. А если… а если этот Сэт отлично знает, где мать Эли? Он же со слов своего же сына и сам является рабовладельцем таких вот несчастных людей, не одних лишь преступников, но и тех женщин, которых и покупают у зарвавшихся хупов иные из богатых землевладельцев, так что и следов не отыщешь. Зачем, зачем отец Эли обратился к этому Сэту за помощью в поисках жены, и тем самым направил его внимание на собственную беззащитную дочь? Сэт взвесил, чего стоит этот почти разорившийся и спивающийся торговец, прикинул, что ему ничего не будет за сексуальное использование столь привлекательной девушки…

Бабушка тоже обещала разыскать при помощи своих знакомых мать Эли, но сказала, что это нелегко сделать. А Сэт уверил изнывающего в тоске торговца, что дело плёвое, став для того почти другом. Для всех окружающих это выглядело и смешно, и подозрительно в силу разных весовых категорий внезапных дружков. Отец Эли верил, Сэт взвешивал, стоит ли расплачиваться за баловство с «малышкой-простушкой» ритуалом в Храме Надмирного Света?

На что во всей этой истории рассчитывала Эля, и переживала ли она? По виду не думала она ни о чём и ни о ком с тем умственным напряжением, как того требовали обстоятельства. Девушка – цветок под названием летучий пух, она лишь посверкивала своими хорошенькими глазками по сторонам, отслеживая внимание парней, и со старанием училась в Школе Искусств. Обычно откровенная, тут она как воды в рот набрала. И только информационные брызги и вылетали порой из её рта. Она призналась в насилии над собой, но не назвала ничьего имени. Всё является досужим вымыслом соседей и недобрых болтунов из квартала «Крутой Берег». Не стала бы она любезничать с насильником, тем более раздумывать над его сомнительным предложением. Стать заменой отвергнутой жены для ничуть нелюбимого ею мужчины? Такое поведение с нею не увязывалось. Но все с лёгкостью поверили чудовищному навету на беспечную, пожалуй, но искреннюю девушку – мою подружку, почти сестру по нашему взаимному доверию. Поверила бабушка. Поверил Реги-Мон…

Я сразу же поняла замысел Реги-Мона. Для чего он зазывал Элю. Он знал о скором визите отца и хотел устроить скандал в присутствии Эли. Он уже не боялся отца как прежде, будучи военным и при оружии. А военные и за смертоубийство редко отвечали, если находили оправдание своим расправам. Потому их и боялись все. Он жаждал найти повод, чтобы свести с отцом счёты за себя и за мать. И громкий скандал не укрылся бы от ушей соседей, и они, а также Эля как свидетельница, могли стать для него оправданием, если бы он застрелил Сэта. Я с опозданием задрожала от того, что могло бы случиться, но не случилось. В какие переживания мог вогнать свою мать, а Элю в позор на весь квартал, Реги-Мон, сам по себе вспыльчивый и несдержанный, несмотря на своё обаяние, прямодушие и чрезмерную даже открытость ничуть не жестокой души. И я содрогнулась и от своих мыслей, и от порыва сильного ветра, предвещающего близкую бурю.