Настроение у Сони от улыбки Автандила немного улучшилось, но ненадолго. Скоро мысли о НЕМ опять завладели всем ее существом. Что с ним? Почему? Мы расстались? Это навсегда?! Как же его жалко!
* * *
– Соня уехала.
– Как уехала, Верочка? Куда?
– В Москву. Сегодня утром я отвезла их в аэропорт. Что ты об этом думаешь?
– Я очень огорчен.
ОН был не просто огорчен. ОН был потрясен, расстроен и… виноват.
«Ну, Соня, ну и характер!», – думал ОН. Такого поступка ОН совсем не ждал, даже предположить не мог, что она на такое способна.
«А чего же я ждал, когда так ее обидел? И вообще, зачем, почему я так с ней поступил? Кретин. Что ты наделал? Как ты теперь будешь без нее жить? Она ведь не простит, никогда больше не позвонит, не приедет. С ее-то характером!»
ОН пытался разобраться, прежде всего в себе, в причине, которая спровоцировала его на такое поведение, такое к ней отношение, такие несвойственные ему поступки. И с трудом находил ответы, ни один из которых не удовлетворял его, не устраивал, не объяснял того, что ОН натворил. Он убеждал себя в том, что больше не может каждый раз прощаться с ней навсегда, что у них нет и не может быть ничего впереди, что надо как-то завершать эту историю, потому что Он совсем не спит после ее приезда, потому что…
ОН только не говорил себе правды, даже не хотел сформулировать для себя, в чем она, хотя все понимал. ОН шел по пути наименьшего сопротивления и думал, будто бы возможно разрубить этот узел, разрушить, как-нибудь прожить без любви и нежности на старости лет. Жил же раньше без всякой любви, и ничего!
«Я сказал ей, что не люблю ее больше. Господи! Неужели я это сказал?! Я спятил. Как теперь объяснить ей, что это неправда?! Как сказать, что был не в себе, что люблю ее еще сильнее, что не хочу потерять? Соня, прости меня, пожалуйста, старого дурака. Не верь мне, это было затмение, сумасшествие, бред. Я люблю тебя, моя дорогая девочка. Очень. И так о тебе скучаю, что, кажется, и на самом деле могу сойти с ума».
Соня перестала ему писать, звонить. А ОН ждал. Каждый день смотрел почту и ждал по утрам ее звонка. Но, нет, ничего не было. И, наверное, не будет уже никогда.
ОН сам решился позвонить Соне только через месяц и увидел ее в скайпе похудевшую и осунувшуюся. Ее большие, голубые, всегда горящие глаза погасли и были полны слез.
– Зачем ты меня обидел?
– Сонечка, прости меня. Обещаю. Никогда в жизни я больше не обижу тебя. Не требуй объяснений, я даже себе не могу объяснить, что со мной случилось. Ты здесь ни при чем. Все дело во мне. Болит душа. Ты знаешь, как это мучительно больно? Не уходи, Соня. Я люблю тебя. Скажи, ты в порядке? Выглядишь совсем больной.
– Нет, не в порядке. Почти весь этот месяц после моего бегства от тебя я провалялась в больнице с тяжелым приступом. Меня опять еле откачали. Такой был чудовищный стресс, а он – первопричина моей болезни. Теперь не скоро приду в себя.
– Я очень виноват перед тобой, перед нами. Но, пожалуйста, не пропадай, прошу тебя.
– Хорошо.
– Обнимаю тебя. Видишь? Чувствуешь?
Соня кивнула. Говорить не могла, слезы душили ее, и прежде, чем выключить компьютер, услышала: «Соня, я люблю тебя».
Пицунда. Лето. 1968 год
– Сонечка, почему ты плачешь!? Что ты читаешь? Это письмо? От кого? Ну, Соня, пожалуйста, перестань рыдать, расскажи, что там написано.
– Там н-нап-писано «м-моя дорогая д-девочка, м-моя любимая»…
– Прекрасное начало. Почему же ты плачешь?
Моя дорогая девочка! Моя любимая! Я пишу тебе это письмо, а сам я уже умер.
Все и всё против нас, мне не дадут работать, тебе не дадут жить, нам не дадут любить друг друга. Ты понимаешь?!
Нет. Ты не сможешь этого понять. Ты со своей чистой, нежной душой, честностью и верностью не сумеешь это принять.
Я пишу тебе эти жестокие слова и думаю: как же ты теперь будешь с этим жить!? Что будет с тобой? С нами?
Любимая моя, Сонечка! Самая прекрасная девочка на свете! Я принял решение. Именно я. Не мы. Я.
Мы расстаемся, моя любовь. Так надо. Постарайся мужественно принять мое решение. Я не могу поступить иначе, слишком много людей зависит от меня. Я знаю, что буду наказан, и поделом мне. Наверное, я не должен был так поступать с нами, но сегодня мне кажется: иначе нельзя.
Не знаю, когда мы увидимся. Лучше бы не скоро. Я уезжаю надолго, и если время, действительно, лечит, пусть оно вылечит и нас когда-нибудь.
Ты знаешь, как сильно я тебя люблю. И никогда не разлюблю. Это я знаю.
Я тебя никогда не забуду.
Я тебя никогда не увижу?!
Теперь уже две молодые женщины ревмя ревели, сидя, обнявшись, на камнях черноморского пляжа.
* * *
Это письмо, это трагическое напоминание о времени, круто изменившем их жизни, разлучившее их навсегда, Соня нашла, разбирая старые фотографии тех далеких лет. И сейчас, перечитывая его десятки раз, вспоминала все события тех лет по дням, иногда даже по минутам, как будто смотрела очень хорошо сделанный сериал о трагической любви.
И в какой-то момент мгновенно, жестко приняла решение: она не даст ему все разрушить во второй раз, не позволит смалодушничать, погубить возродившееся чудо любви, чего бы ей это ни стоило.
Московская круговерть немного отвлекала Соню от печальных мыслей, но все чаще перед ней проходили эпизоды из ее с ним жизни разных лет, и последнего времени, и тогдашних, молодых, радостных и грустных. Их было так много, и Соня с удивлением поняла, что помнит почти каждый день, проведенный с ним. Она не вспоминала о нем больше 40 лет, те самые 40 лет, когда была бесконечно счастлива со своим мужем, когда ей никто не был нужен, кроме него, и ОН тоже.
Сейчас Соня вдруг осознала, что ОН был. Всегда. Никуда не уходил. Просто жил своей непростой жизнью без нее и с ней одновременно, как и она без него жила. Они оба несли через десятилетия память о той давней любви. Она их грела, может быть, даже направляла каким-то образом их действия, поступки и отношения с другими людьми. Именно поэтому она вдруг вспыхнула с такой силой, именно потому, что была оттуда, именно потому, что жила в них всегда.
Соня благодарила судьбу и ЕГО, и себя за все то, что случилось с ними недавно и давно, и отчетливо понимала: надо удержать, нельзя отпустить, нельзя ранить, нельзя убить. Она только пока еще не знала, как это сделать, что придумать, как выполнить задуманное непростое это дело, но знала наверное – не отпустит, не ранит и, тем более, не погубит упавшее к ним с небес чудо.
* * *
Неожиданно для себя Соня начала писать книгу, которая, конечно же, была о любви. А о чем же еще?! И с удивлением обнаружила: книга получалась совсем неплохая, живая и трогательная. Соня распечатала рукопись и дала читать сначала близким подружкам, потом немного осмелела и стала давать книгу малознакомым людям, что было ей особенно интересно. Потом книгу прочитали литературные критики и прочие творческие личности из круга ее друзей, знакомых и не очень.
То, что она услышала от своих обретенных читателей, давало ей основания продолжать это неимоверно, как она поняла, увлекательное занятие. При этом Соня испытывала истинное наслаждение от самого процесса написания книги, а уж, когда в руках оказалась напечатанная, очень красиво изданная ее первая книжка, чувства и эмоции были столь сильны, что она еле с ними справилась. Сердце стучало, руки и губы дрожали, перехватывало дыхание, и ей пришлось строго себя одернуть: «Спокойно, Соня. Не заносись, еще не факт, что ты – писатель. Посмотрим, как дальше будут события развиваться, может быть, это все, на что ты способна».
Но успех книги давал надежду на продолжение работы, и несмело заползала мысль о том, что она, Соня все-таки может состояться как не самый плохой писатель. Вот, чудеса! Разве можно было себе представить такое развитие событий!? Соня пишет книги и счастлива этим!
Соня вспомнила, как с корректорским карандашом в руках правила все книги Жени. Она была его первым и самым строгим читателем. У нее всегда все было в порядке с русским языком, не делала ошибок и в шутку говорила про себя:
«Я была грамотной еще в утробе». Женя уговаривал ее писать, он был уверен: ей стоило только попробовать, начать. Сама Соня не относилась серьезно к его словам и посмеивалась: «Одного писателя в доме больше, чем достаточно. Боливар не выдержит двоих».
На самом же деле Соня жила полной, интересной жизнью, очень любила преподавательскую работу и к каждой своей лекции относилась как к спектаклю в театре одного актера. И от того, как была сыграна роль, многое зависело в ее и даже Жениной жизни: обстановка на работе, мир и покой дома и много чего еще.
Она всегда выходила из аудитории после лекции, как выжатый лимон, без сил, но довольная собой. Весь лекционный курс давно уже отскакивал от зубов, поэтому у нее была возможность импровизировать на ходу, придумывать разные истории (на это она вообще была мастер) и тут же вовлекать в них студентов. Обратная связь образовывалась мгновенно и надолго, на много лет. Сонины студенты были ее друзьями и оставались ими после окончания университета. Ей было интересно жить, и писательскому труду просто не хватало места в ее тогдашней заполненной жизни.
А сейчас?! Наверное, Женя как всегда оказался прав. Пришло время попробовать свои силы на литературном поприще. Похоже, рано или поздно это все равно бы случилось. Лучше поздно, чем …
«Какую же потрясающую жизнь прожил Женя», – думала Соня, – «Каждый день, сидя за своим столом, он был счастлив. Может быть, еще и поэтому Женя так любил всех людей и меня, конечно. Наверное, он бы порадовался за меня. А может быть, ему бы понравилось то, что я пишу».
Как бы хотелось с ним поговорить, посоветоваться!
* * *
Лучше всего получалось писать письма ЕМУ. Они выпрыгивали на бумагу сами прямо из ее сердца, ничего не надо было придумывать. И отправлять эти письма Соня не собиралась.
Вот некоторые из них.
Октябрь. 2013
Мой дорогой!
Я такая собственница, мне так хорошо произносить твое имя в сочетании с «собственным» местоимением МОЙ.
Хочу тебе кое-что рассказать про себя. Ты, конечно, и так все про меня знаешь, но это не могу все время носить в себе. Почему-то, легче написать, чем рассказывать.
Я ведь уже попрощалась с тобой. Я так думала, я почти была в этом уверена. Мне казалось, что решение мое – никогда больше не быть с тобой – выполнимо. Полная дура я все-таки!
Что с этим делать? Что?!
А вот что. Я намерена возложить ответственность за мою жизнь на тебя. Справишься?
Справишься, я думаю. Тебе ничего особенного для этого не нужно делать. Только любить меня так же сильно и сделать что- то, чтобы мы увиделись.
Мы в ответе за тех…
Молодец Экзюпери, всегда есть, на кого сослаться.
Только ты не бойся этой «страшной» ответственности. В любви нет и не может быть ничего страшного, а есть только радость, счастье и надежда.
Я люблю тебя. Опять. И еще сильнее. И никогда не переставала любить. И не верь мне, если я, вдруг, скажу, что не люблю. Это никогда не будет правдой.
Декабрь 2013
У меня неделю жил лютеранский пастор из Нарвы, бывший актер, друг Жени.
Когда он уехал, я не просто с облегчением вздохнула, а поняла, что никакого чужого мужчину, хоть пастора, хоть апостола в своем доме долго не выдержу. Кроме одного. Переезжай ко мне, я быстро тебя вылечу, и сама никогда болеть не буду. Обещаю.
Плохая шутка. Даже не шутка, а невозможная мечта.
После длинных ночных разговоров у меня ощущение, что это я пастор, а он – мой прихожанин. Ничего нового и интересного он мне не открыл. Ему самому было интереснее, чем мне, и я сильно от него устала. С работы приезжаю не раньше 12 ночи, а мой пастор ждет не дождется, когда он сможет мне про себя и про Бога рассказывать. Выдержка у меня, надо сказать, железная. Сама удивляюсь.
Я скучаю по тебе.
Конец декабря. 2013. Новый год
Вчера была в университете на новогоднем празднике. Меня совсем зацеловали, многие были искренне рады повидаться. А больше всех те, с кем мы с тобой работали в твоей лаборатории сто лет назад.
Весь этот вечер был твоего имени. Все о тебе спрашивают, конечно же, и уверены, что я все о тебе знаю. А вот откуда они знают, что я знаю, мне неизвестно.
Меня знакомят с симпатичным человеком. У него ты был официальным оппонентом. Представили ему меня так: «Это Софья Владимировна, лучший друг …». И это было, как пропуск в рай. Твое имя открывает двери улыбкам, воспоминаниям и в некотором роде возвращению в молодость.
Познакомьтесь, Софья Владимировна, это Ольга, кажется, Борисовна (фамилии не помню). Передо мной стоит хорошенькая женщина, сравнительно молодая, и говорит, что она – твоя аспирантка. И очень внимательно меня рассматривает. И тут я начинаю бешено ревновать. Скажи, у меня есть основания?
Мы потихоньку пьем вино, говорим слова про детей, про внуков, про Новый год. Потом один из наших с тобой старых друзей говорит: «Я хочу поднять бокал за… наш фундамент, на котором мы все состоялись, благодаря которому мы можем сейчас и могли многие годы вот так радоваться встрече, вместе работать, так хорошо друг к другу относиться. Мы и еще другие люди, некоторых уже нет с нами, обязаны всем этим одному человеку: я поднимаю тост за… (и произносит твое имя), и когда я вспоминаю то наше время, начиная от лаборатории в московском подвале, мне хочется плакать». И почти заплакал.
Тебе просили передать привет еще несколько человек, я не всех помню по имени и отчеству, но не в этом суть. Хочешь ты этого или нет, а я – твой представитель в Университете, где многие тебя не просто помнят, а очень любят.
Я тоже тебя помню и люблю, как твой давний сотрудник.
Ты опять подарил мне замечательный вечер.
Мне очень хотелось тебя немного порадовать. Получилось?
Целую тебя. Приходи на свидание.
Январь 2014
Консерватория
Сижу в машине прямо напротив Чайковского, не одна, с тобой. Видишь, никуда без тебя не могу пойти и не хочу.
Я так чувствую тебя рядом, что кажется, ты сейчас повернешься ко мне, возьмешь в руки мое лицо, и я опять пропала. Навсегда.
Что ты сделал со мной!? Как ты это сделал? Никто ничего уже давно не может со мной сделать, а ты… И самое интересное, что я ни за что не хочу, чтобы это когда-нибудь кончилось. Так что, тебе придется жить вечно. Мне 25. А тебе?
Все. Пришла подруга, лучше бы опоздала, как всегда.
Целую.
Побудь со мной еще. Будем сидеть рядом и слушать музыку. Хорошо?
Весна 2014. Сон
Мне сегодня приснился сон. Я вижу тебя так близко, как будто иду рядом. А ты с совершенно счастливой улыбкой неспешно собираешься и также не торопясь идешь на озеро. Я рядом, но ты меня не видишь, на самом деле меня нет.
Подходим к озеру, и тут ты обнимаешь меня и говоришь: «Напрасно ты думаешь, что я тебя не вижу, мы с тобой каждое утро ходим сюда купаться, потом идем в нашу гостиницу, где как всегда никого кроме нас нет. Ты рассказываешь мне про то, чем живешь без меня, как. Но это необязательно, я и так все про тебя знаю. Как всегда. Мы с тобой и не расставались. На это не рассчитывай. Ты вообще живешь здесь, а не в Москве. Странно, что ты сама об этом не знаешь. И никакой это не сон. Вот смотри, я беру в руки твое лицо… Ну, тихо, тихо, не вздумай упасть, я тебя держу».
Сон этот повторяется каждую ночь с небольшими вариациями вот уже дней десять, где бы я ни находилась.
Я спрашиваю у тебя, надолго ли ты пришел, ты говоришь: НАВСЕГДА.
Оставайся, говорю я, надо же, наконец, понять под занавес, что такое счастье!
Ноябрь 2014
– Сонечка, это я. Как давно тебя не видел и не слышал! Очень соскучился.
– И я.
– Давай увидимся. Можешь приехать?
– А ты можешь это устроить? Как?
– Я думаю.
– Может быть, я приеду инкогнито в какой-нибудь другой город, недалеко? Ты сможешь уехать на несколько дней? Это было бы, как подарок судьбы.
– Очень сложно, почти невозможно. Но я обязательно все решу и позвоню тебе. Скоро. Обещаю.
ОН позвонил на следующий день и сказал, что легализовал ее, и она может приезжать. Что уж ОН такое сказал и сделал, как объяснил Сонин визит, она не знала, но когда приехала, ОН вел себя так, будто сказал всем: – «Это моя женщина, и она будет приезжать, когда захочет». И все приняли этот его приказ, как данность, не смея противиться и возражать. Собственно, не хотеть Сониного приезда могла только его жена, и ее можно понять. На ее месте сама Соня такую опасную даму, как она, на порог бы не пустила.