Счастливый месяц в деревне быстро пролетел, и Тина вернулась в Город. И не узнала его. На Город опустилось несчастье. Люди на улицах не улыбались. Они собирались в молчаливые группки в городском сквере и хмуро слушали сводки с фронтов, доносящиеся из репродуктора на столбе. Магазины тоже стали неинтересные, в них почти ничего не продавалось. Хлеб стали выдавать по карточкам, но это был уже не прежний душистый каравай с хрустящей верхней корочкой, на который Тина так любила намазывать толстый слой масла, а сверху еще абрикосовым вареньем, а землистый комок без цвета и вкуса, трещавший на зубах. А любимые Тинины плюшки, посыпанные сахаром, вообще исчезли. Тине хотелось все время плакать от того, что прежняя счастливая жизнь уходит куда-то вместе с летом. Ей казалось, что никогда больше не будет, как раньше…
Но наступило первое сентября, и школы, как обычно, распахнули свои двери для новых учеников, в том числе, и для Тины. Война на время отступила, и Тина с упоением ринулась в школьную науку. Проучилась она в первом классе «Б» ровно месяц. Первого октября немцы подошли вплотную к Городу. Объявили срочную мобилизацию мужчин на фронт и эвакуацию для всех остальных жителей. Тининого папу в армию не взяли, потому что у него была «бронь», как у ценного работника – он готовил к эвакуации городское хозяйство. Школу закрыли. Теперь все, кроме папы, сидели целыми днями дома и не знали, чем заняться.
Настоящая война пришла страшно и внезапно. Просто как-то посреди ночи Тинин двор затрясло: началась бомбежка. Сначала все заметались по комнатам, потом мама сообразила:
– Все быстро давайте в подвал! Кто в чем спал, спотыкаясь и толкая друг друга, посыпались в подвал. Грохотало до самого утра, один из разрывов показался особенно страшным. Всех так тряхнуло, будто на школьном батуте подпрыгнули. Канонада стихла только утром. Когда все опомнились от страха и вылезли наверх, то увидели прямо посреди двора глубокую и ужасную черную воронку. Осколком убило дворового пса – симпатягу Тузика, которого Тина и Таня подкрамливали леденцами. А в самом доме повылетали все стекла. Тут уж Тина не выдержала и заплакала. Она сама не знала, от чего. То ли от жалости к Тузику, то ли к разрушенному дому, то ли от ого, что старая уютная жизнь окончательно закончилась.
Окна папа кое-как заделал слюдой, холод ушел, но зато в Тинином сердце прочно поселился страх. Ей все чудились взрывы и выстрелы. От этого стала постоянно болеть голова. Тина решилась сказать об этом маме. Та заволновалась и стала отпаивать Тину каждый день чаем из брусники и зверобоя. Тане тоже за компанию наливали кружку.
Папа, наконец, погрузил на поезд все имущество, которое ему поручили вывезти из Города, и дал команду маме и девочкам собираться. А двадцатого октября в Город вошли немцы. Во время уроков кто-то вбежал в класс и закричал, что по улице идут немцы. Все высыпали в школьный двор. Вдоль школы шла трасса на Ростов. По ней и двигалась колонна немецких солдат, хмурых и запыленных. Немцы молча смотрели на людей, стоявших вдоль дороги, люди – на немцев. Немцы прошли lдальше. Через несколько недель по этой же трассе, но в обратную сторону, гнали наших военнопленных. Учителя и ученики опять выбежали на дорогу и пытались давать солдатам еду, а охранники отгоняли и кричали.
Вскоре к Тине в дом наведались немцы, вероятно, искавшие жилье для постоя. Тина и Таня от страха залезли под кровать. Из своего убежища они наблюдали, как две пары грязных сапог потоптались по маминым цветным половикам, протопали на кухню, а оттуда на веранду, потом вернулись и направились к входной двери. Видимо слюдяные окна и низкие потолки немцам не приглянулись, так как никто больше не появлялся. Однако, неизвестность и страх с того дня прочно поселились в доме.
Приближалась зима. В Тинину школу вселился немецкий госпиталь, а на первом этаже устроили конюшню. Во дворе валялись разбитые наглядные пособия из кабинетов. Мамина знакомая учительница биологии попросила Тину и Таню помочь спрятать уцелевшие заспиртованные препараты различных зародышей. Тине было жутковато ходить по двору перед ставшими вдруг враждебными окнами. Ей все казалось, что из дверей вот-вот выскочит немец и начнет в них стрелять. Но никто, кроме огромной лошади с волосатыми ногами, не вышел. Девочки быстро покидали разбросанные пробирки в пустой аквариум и пулей помчались на пустырь, начинавшийся за школой. Там и спрятали в развалинах недостроенного дома.
– Спасибо, дорогие, это ненадолго, когда придут наши, мы выкопаем эти ценные пособия и вернем в школу, – растроганно поблагодарила учительница Тину и Таню. Тину просто распирало от гордости за свой поступок. Она не струсила и оказалась полезной такой взрослой женщине. Пыталась поделиться своими чувствами с Таней, но та о чем-то крепко задумалась и никак не отреагировала на Тинин душевный подъем.
Тем временем по Городу стали расползаться слухи, один ужаснее другого. Тинина одноклассница с вытаращенными глазами рассказала жуткую историю. Будто-бы немцы отлавливают детей и ставят над ними опыты в их же бывшей школе. Ее младшую сестру поймали, когда дети катались на самокатах, отвели в раздевалку спортзала, и там какая-то немка в белом халате делала всем уколы под лопатку, а потом спрашивала, кто где живет. Маленькая девочка сразу слегла и заболела. Вскоре к больной девочке наведался немецкий врач. Он назвался Гансом, осмотрел ее, что-то записал в блокнот и оставил какие-то порошки, хлеб и сливочное масло. Маме подружки он сказал: «Дошка» теперь будет всю жизнь мучиться». Тина слушала, а сердце замирало от страха. Несколько дней после этого она боялась выйти на улицу.
Танины подружки принесли новости еще ужаснее. Что всех жителей по очереди выгоняют из домов и гонят в Северный парк, где заставляют смотреть, как закапывают коммунистов из городского комитета партии. А еще они видели, как из бывшей гостиницы, где расположилось гестапо, вывели моряка в одной тельняшке и повели в городской сад, а потом оттуда донеслись выстрелы…
А вскоре на заборах немцы расклеили объявления, где предлагали всем взрослым жителям работу в городской управе за деньги. Хотя Тинин папа и был бухгалтер, он не захотел работать на немцев. Но без работы не было и денег, угля для печки – тоже. На шахте, расположенной прямо за домом, Тина и Таня собирали уголь, который научились выбирать среди пустой породы. Вечерами, сидя с книжкой перед теплой печкой, Тина ловила обрывки разговоров родителей, из которых следовало, что впереди их ожидает голодная и холодная зима. В животе щекотало от страха …
И вот папа собрал семейный совет чтобы решить, как жить дальше. Таня и Тина мечтали опять вернуться в то самое село, где провели такое чудное лето. Родители опасались, что дядя Миша не особо будет рад, если родственники приедут к нему опять. И к тому же непонятно было, а на что в селе они станут жить? Допустим, мама могла пойти работать в сельскую школу. А папа? Ведь он категорически отказывался работать на немцев. Взвесив все «за» и «против», решили все-таки ехать в Константинополь, рассудив, что на земле всегда легче прокормиться, чем на асфальте.
Папа соорудил из велосипеда тачку на колесах, погрузил в нее вещи, не забыл и швейную машинку «Зингер», и пошел вперед – готовить место для жилья. Мама с девочками вышли через несколько дней. На себя надели все лучшее – Тина и Таня – беличьи шубки и меховые шапки с длинными ушами, под ними – маркизетовые платья. Летние вещи не брали, потому что собирались только перезимовать у родственников, а весной вернуться в Город. Тина в последний момент запихнула в мешок свои любимые туфельки, совсем новые – чтобы не пропали в пустом доме (когда от голода стали менять вещи на продукты, туфельки ушли первыми).
Перед самым отъездом Таня, улучив момент, когда взрослые паковали узлы с постельным бельем, таинственно прошептала Тине на ухо:
– Через час встречаемся возле будки Тузика, возьми свою лопатку, если придешь первая – начинай копать. Тина послушно выполнила указание и, сгорая от любопытства, поджидала старшую сестру перед выкопанной ямкой внушительных, на ее взгляд, размеров. В ожидании старшей сестры девочка успела сгрызть ногти на обеих руках. Вскоре появилась Таня, держа что-то под мышкой и оглядываясь по сторонам.
– Что это у тебя? – затеребила сестру Тина, пританцовывая от нетерпения.
– Валя, лаконично ответила Таня. – Будем закапывать. С собой брать не будем, вдруг потеряется, а когда вернемся – откопаем, как те школьные препараты. С этими словами она деловито развернула сверток, внутри которого был железный ящик, раньше стоявший перед печкой, куда складывали бумагу на растопку. А в ящике лежала красавица кукла Валя, – папин подарок. Валино туловище розовое, мягкое, тряпичное. Голова – из прессованных опилок. Шелковые волосы, огромные нарисованные глаза, румяные щечки. Одета в роскошное кружевное платьице. И вся она такая мягкая, уютная, самая любимая и верная подружка.
Тина собралась было всплакнуть из-за предстоящей потери, но Таня строго прикрикнула, и девочка взяла себя в руки. Пошмыгивая носом, она взялась помогать старшей сестре аккуратно укладывать дорогую реликвию в землю. В ящичек также сложили Валину посудку – алюминиевую кастрюльку и сковородку. Ямка оказалась как раз по размеру. Быстро забросали землей, сверху стояла собачья будка, так что ничего не было заметно. Тина немного успокоилась и привычно подумала, какая Таня умная и предусмотрительная. Ей бы подобное никогда не пришло в голову. Скорее, она бы тайком от мамы запихнула свои ценности куда-нибудь в чемодан. А так все устроилось наилучшим образом. Война скоро закончится, они вернутся, а верная Валя их тут уже поджидает! Сразу поднялось настроение, и ужасная война не представлялась такой уж бесконечной…