И снова пришла зима, с метелями и завирюхами. Чтобы как-то согреть детей, учительница заставляла их все время хлопать в ладоши, стучать ногами, прыгать рядом с партами. Маме выдали карточки на хлеб, а еще выделили дрова для печки. Теперь уже можно было не ходить под пронизывающим ветром по полю, чтобы собрать окоченевшими руками горстку засохших стеблей травы. Тина и Таня наконец отогрелись и уже не голодали, но носить по-прежнему было нечего. Мама сшила на верном «Зингере» ватные пальто – тяжелые, неудобные, зато теплые. Тина опять всплакнула о навсегда утерянной шубке, но делать было нечего. Зато в этих громоздких одеяниях удобно было кататься на санках с горы, отталкиваясь от земли острыми палками. Если и перевернешься – не замерзнешь. Однажды какой-то парень попал острым концом палки Тане в спину – опять вата выручила, а то мог и насквозь проткнуть. Все равно пришлось долго лечить рану. Это он так отомстил за то, что Таня его постоянно дразнила: «Греки, турки, банабаки, оторвали хвост собаке, а собака завизжала, на тарелочку на…ла». Но Таню этот случай не остановил, она по-прежнему отстаивала свою правоту, даже кулаками. Тина, хоть и была на два годе младше сестры, выступала в роли миротворца.

Все ждали перемен на войне. Радио в селе не было, газет – тоже. Новости поступали случайные и часто непонятные. Тина жадно ловила любые обнадеживающие весточки с фронта – ведь, когда война закончится, придет конец и бесконечным холодам, – так папа сказал, – и наступит тепло. И Тина терпеливо ждала и верила. Но как же хотелось, чтобы это время наступило как можно скорее!

К соседям приехала родственница с дочкой из самой Москвы. За этой необыкновенной девочкой, одетой в настоящую городскую одежду, табуном стали ходить дети. Увидеть настоящую москвичку хотелось всем. Девочку пригласили в школу. В центре самого большого класса поставили табуретку, на нее взгромоздили девочку и, затаив дыхание, слушали ее рассказ о жизни в столице. Потом девочка громко и выразительно спела государственный Гимн, никем в селе не слышанный. А когда в конце она научила всех веселой считалке: «Внимание, внимание! Говорит Германия! Сегодня под мостом поймали Гитлера с хвостом!», многочисленные зрители пришли в полный восторг. А Тине вдруг так остро захотелось очутиться на месте этой незнакомой девочки, в таком же синем платьице в белый горошек, чтобы это ей все хлопали за исполнение Гимна, а потом сесть вместе с мамой и Таней на поезд и очутиться в Москве! И ходить круглый год в красивой одежде, а не в самодельных хламидах. И чтобы тротуары на улицах, а не замерзшие сугробы. И не слышать вой зениток, ужасных разрывов снарядов. И чтобы не было войны…

После освобождения села дядя Миша как-то осмелел и принялся, сначала осторожно, а потом и всерьез, выживать своих родственников из дома. Ходил за Тиной и Таней следом и следил, чтобы из сада, не дай бог, не сорвали яблочко или вишенку. А по вечерам, после торговли на базаре, к ним в комнату заходила тетя Люба и заводила долгие разговоры о том, как трудно сейчас живется и им придется брать квартирантов, чтобы они платили за жилье, а комнаты свободной нет. От этих разговоров Тине становилось тоскливо на душе, и в сердце опять заползала зима. А от папы по-прежнему вестей не было.

Устав от притеснений дяди Миши, стали подыскивать новое жилище. И тут – чудо! Маме как приезжей учительнице, выделили комнату при школе, размером даже больше прежней, но почти совсем без мебели. Стояли только две большие кровати и печка, которую топили тоже казенными дровами. Тине с Таней все казалось, что дров недостаточно, может на зиму не хватить и опять придется ходить по полям в поисках стебельков. От этих предчувствий сжималось сердце. Неизвестно, чья была эта идея, но однажды темным зимним вечером девочки прокрались на школьный двор и стащили охапку дров с большой поленницы. Их поймал сторож и под конвоем привел к маме для воспитательной беседы. Мама ничего не сказала, но отчего-то Тине стало ужасно стыдно за свой поступок. А Тане нет. Забравшись с Тиной в огромную кровать, она стала строить новые планы проникновения к школьным дровам в обход противного сторожа. А Тина молча слушала и мечтала о лете…

Глава 6.

Весной 1944 года люди массово стали собираться по домам, началось великое переселение народа. По дороге вдоль села потянулись вереницы вчерашних беженцев в обе стороны. Мама варила борщи из свежей крапивы и картошку, а Тина и Таня выносили еду в кастрюлях на дорогу. Всем желающим раскладывали еду в миски, выдавали ложки. За это имели скромное вознаграждение, которое тут же тратили на хлеб и молоко.

После окончания учебного года пришла долгожданная весточка от папы. Он вернулся на прежнюю работу, их дом сгорел, а ему выделили новую квартиру. Квартире требовался ремонт, и папа вызывал маму для помощи. Мама уехала, а девочки остались в селе и стали жить сами. Им было девять и одиннадцать лет. Пришлось опять возвращаться к дяде Мише. Мама оставила тете Любе пшена, картошки и денег и попросила подкармливать Тину и Таню. Тетя Люба все это надежно спрятала в закромах, а выдала только мешочек пшена. Еду тоже не готовила и не пускала девочек к плите. Таня сложила во дворе из кирпичей что-то наподобие печурки, отыскала тот заветный котелок спасенного красноармейца (всю посуду тетя Люба тоже попрятала) и варила в нем пшенную кашу без масла и соли. Так и перебивались два месяца. Украдкой бегали в сад, чтобы хоть чем-то разнообразить унылую пшенную жизнь. Люба их караулила и все отбирала, иногда пускала в ход веник и скалку. Дядя Миша ничего этого не замечал. Наверное, варил вишневое варенье…

И снова потянулись дни без конца и края. Совсем тяжело жилось маленьким девочкам одним-одинешеньким. Наконец, целую вечность спустя, открылась дверь и в комнату вошла … мама. Тина и Таня с громким ревом кинулись ей на шею.

Глядя на чумазых и худющих дочек, жадно заглатывающих привезенные пирожки с капустой, мама поняла, что больше никогда не оставит их одних. Решено было, не теряя ни минуты, возвращаться в Город. Пешком с тачкой уже не шли. На дороге остановили попутный грузовик, направлявшийся к железнодорожной станции. Людей в кузове было уже полно, а тут еще трое добавились. Маму, как интеллигентную женщину, подсадили в кабину, девочки устроились в кузове на чем-то набитых мешках. Тане повезло приткнуться возле кабины, а Тине достался уголок возле самого края. Борта в машине не было. При резких толчках мешки угрожающе перекатывались к краям, и Тину каким-то чудом не выбросило на дорогу. Но Тина все равно была счастлива. Она смотрела огромными зелеными глазами на убегающую от нее бесконечную дорогу, а в мыслях точно также убегали навсегда и рыжий противный немец с автоматом, и жуткий мороз на колхозном поле, и жадный дядя Миша, и все-все-все ужасное, что было за это время. А с другой стороны, наоборот, приближались лето, родной Город, победа и все-все-все хорошее, что будет…

На станции погрузились в поезд, составленный из разномастных вагонов. Тина и Таня пристроились возле окна и всю дорогу проглядели на окружающий мир. Так добрались до станции Землянки. Оттуда до Города все-таки пришлось пройти пешком несколько километров. Рейсовые автобусы еще не ходили. Тина шагала по пыльной дороге, волоча за собою коробку с «Зингером», и по привычке думала о том, что все это с ней уже было почти три года назад. И эта дорога, и сумки, и толпы людей, бредущих по обочинам… Только теперь это была дорога домой …

Мама привела девочек в их новый дом, который только условно можно было назвать таковым. Дело было в том, что папе, как ценному специалисту, предложили поселиться в любом доме на выбор. Можно было выбрать шикарную квартиру в самом центре, напротив городского сада, но в ней все было разрушено, в окнах не уцелело ни одного стекла, не было воды и света. И папа решил взять другую квартиру, в деревянном двухэтажном доме с работающей печкой, в котором чудом уцелели окна. Дом был построен в форме буквы «П», каждая квартира имела свой выход во двор. В центре двора стояла деревянная будка общественного туалета, который Тине с той поры снился всю жизнь. Зимой туалет не выкачивали, и вся будка была заполнена замерзшими зловонными кучами. Тина частенько бегала в туалет в соседний двор, где было почище.

Тинина семья обитала на втором этаже, куда вела ветхая наружная деревянная лестница. Лестница выводила на веранду, где очень хорошо было летом, а зимой жутко холодно. Сама квартира состояла из двух комнат и кухни с печкой. Кроме Тининой семьи в квартире обитали полчища клопов. Чтобы их вывести, мама поливала стены и железные кровати ведрами кипятка. Ну и что? Зато это была их собственная квартира, как до войны. И главное, здесь был установлен репродуктор! А это обстоятельство перекрывало любых клопов.

Каждое утро Тина выкарабкивалась из огромной кровати, в которой они с Таней спали «валетом», и мчалась к черной тарелке. Раздавался бой курантов, звучал Гимн. Сердце замирало. И сразу вспоминались раскаты пушек, метели, и холод, и голод, и злая тетя Люба. И снова ощущение счастья наполняло все клеточки от того, что все это закончилось. А еще по радио передавали сводки с фронтов и концерты классической музыки. Тина усаживалась на табуретке перед репродуктором и погружалась в сладкие мечты, такие же, как и льющаяся музыка. И так целый день Тина проживала в гуще события, до самых двенадцати часов ночи, когда диктор желал всем спокойной ночи и снова играл гимн.