Элона
Максим побрился, одел свой новый, праздничный, свадебный костюм, не новые, но приличные модные туфли, белую, свежую рубашку, выпил горсть таблеток. Пошел в ресторан праздновать свой последний день своей молодой, холостой, неудавшейся жизни. Он думал, что будет долго отдыхать, наслаждаться жизнью до темноты, а потом пойдет, найдет рельсы и будет лежать, спать, ждать поезда.
Максим сразу сел за барную стойку. Сначала было скучно, певица пела грустную песню, на душе становилось тоскливо, хотелось плакать. Позже народ стал прибывать, молодые парочки, девушки группой, что-то отмечали.
– Я сегодня решил испробовать у вас все коктейли, какие есть. Максим потягивал коктейль и смотрел в зал, ему сегодня все нравилось, еще бы, он ведь думал, что видит все это в последний раз. К нему подсела симпатичная, полураздетая девушка.
– Привет!
– Привет!
– Не угостите ли девушку коктейлем, или так и будете весь вечер пить в одиночестве? Максим указал бармену жестом, он подал девушке коктейль.
– Ну и как вам тут?
– Да что-то не очень.
– Тогда может пойдем к тебе? Продолжим вечер у тебя? Так сказать, в интимной, дружеской обстановке. Девушка говорила завораживающе, кокетливо и развязно.
– Можно. Но только если попозже. Я сегодня хочу побыть здесь подольше, с народом, чтобы насладиться всеми прелестями жизни напоследок.
– Вы что, куда-то уезжаете?
– Да. Сегодня я намерен покинуть эту грешную землю и улететь.
– Улететь? Куда? На Камчатку или на Северный полюс?
– Нет, дальше. Туда. Он указательным пальцем показал вверх. К звездам. К моей новой, загадочной, невидимой пока, звезде.
– К звезде?
– Да. Она ждет меня.
– Туда? На небеса? Как скучно. Там же ничего нет, там только темнота, пустота и бездна. А еще там холодно.
– Ну что вы. Вы просто не знаете, там жизнь.
– Жизнь? Маленькие, зелененькие человечки?
– Нет. Там большие и малые планеты. Там галактика, там млечные пути, черные дыры, астероиды. Там жизнь, там движение.
– Какое же там движение? Смотришь, смотришь на небо, там все так и стоит на своем месте, сколько туда не смотри.
– Хотите, я вам покажу фотографии, карты звездного неба?
– Какие там еще фотографии? Я это небо вижу каждый день, ничего там нового нет. Только луна меняется, то она круглая, как лампа большая, то она как серпик маленькая и все новости. Максим привел девушку домой.
– Смотрите. Это все небо. Все-то, что скрыто от человеческого глаза. Это Марс, это Юпитер, это Венера, это Луна. Это млечный путь. Это черные дыры.
– А почему они такие яркие, цветные? Вот тут похоже на большой красно-розовый цветок.
– Звезды по цвету все разные, одни голубые, другие розовые, есть желтые.
– Вы космонавт?
– Нет. Я изучаю космос.
– А полетите туда на тарелочке?
– Нет. Я буду ждать другой транспорт. Он домчит меня туда своим ходом.
– Надо же как интересно, как красиво и увлекательно. Пока девушка смотрела фотографии Максим заснул. Позвонили в дверь. Зашли два парня.
– Что ты так долго с ним валандалась? Не могла быстрее его в квартиру затащить? Они осматривали квартиру.
– Да тут голяк, только одни книги, ты что не могла нормального фраера подцепить? Два старых костюма, старые грязные шмотки.
– Бабок нет.
– Да вижу. Не забирать же последнее, надо мужику на похмелку оставить.
– Ты куда нас привела? Коза. Здесь ловить нечего. Валим отсюда.
– Он прилично одетый, я думала нормальный.
– Давай иди работай. Может еще кого успеешь подцепить. Может еще кто-то на тебя дуру клюнет. Пошли клуша.
Максим проснулся от страшной головной боли. Он сразу выпил горсть таблеток, посмотрел по сторонам и не узнал свою квартиру. Книги были раскиданы по полу, полки пустые, вся одежда валялась на полу. Это что, меня так по квартире всю ночь черти гоняли? Я от них отбивался? Что тут вообще происходило ночью? Но я ничего не помню. Даже что снилось, тоже не помню.
– Вчера вечером я пошел в ресторан. Там ко мне подсела девушка, потом мы пошли ко мне. Это что у нас с ней была такая бурная ночь? Ну Максим! Ну проказник! Ну ты сукин сын! Ну хоть что-то я бы мог запомнить из этой бурной ночи? Нет. Ничего не помню. Ни единого момента. Ни единого мгновения.
– Это очень опасный симптом. А если я вдруг захочу в своем состоянии, ограбить банк? Утром проснусь, а я лежу на куче денег. А еще хуже в КПЗ и ничего на помню. Надо быть осторожнее со своими желаниями. Я же вчера собирался после ресторана на рельсах ночевать. Я и пошел туда отметить последний день своей жизни. По-видимому, я туда не дошел, раз проснулся дома. Оказывается, еще и умереть-то не так-то просто. Вот уже бы давно отдыхал, рядом с моей звездочкой, сколько времени потеряно.
– Все, надо собраться. А то такими темпами я еще не скоро туда на небеса попаду. Все. Никаких больше прощальных вечеров. Просто выберу место, сяду, напьюсь и прилягу. Все, решено.
Приятели
На речке отдыхали три парня. Юра, Саша и Володя.
– Юрок. Сходи за пивом, холодненьким, а то это уже теплое.
– Почему я?
– Ну пошли вместе.
– Ну что, пацаны? Какие планы на лето? Кто где будет пропадать?
– Я поеду к бабушке на лето.
– А бабушке то пади лет 18?
– Нет. Правда. Предки меня каждое лето отправляют к бабке, помочь по хозяйству. Там забор поправить, крышу починить, баньку подремонтировать, сено коровенке покосить. Там у бабки места заповедные. Воздух свежий, прохладный, сосновый бор, кедрач, поляны красные от земляники, малины валом, кусты ломятся от красной смородины, грибов валом. Кто хочет со мной, поехали.
– Да я бы из этой жары с удовольствием куда-нибудь махнул.
– А что Вовка, давай поедем, что здесь в городе париться.
– А как насчет шашлыков?
– Можно. Кирпичи сложим, я так всегда делаю, тип мангал.
– А как насчет телок?
– Есть там местные красавицы, не то что тут воблы сушеные городские. Там девки, кровь с молоком. На сеновале ее завалишь, мякенькая, тепленькая и свежий воздух тебе.
– Ну че? Вов?
– Ну а че, обмозгуем. Когда ехать?
– Если вечером поедем, то к обеду будем, а если утренним, ночью будем через двое суток.
– И что мы там ночью шаромыжничать будем впотьмах?
– Надо вечерним. Да и не так жарко вечером, как днем.
– Двое суток говоришь? Долго париться.
– А что долго? Выпил, поспал, проснулся, выпил, поспал и приехали.
– Бери купе целое сразу, чтобы нам никто не мешал и погнали.
– Харчей надо взять, выпивки.
– Так. Юрок берет билеты, Сашок харчи, а я выпивку.
– Ну и добро.
– Вот пацаны, билеты взял на все купе на послезавтра. Будем с комфортом ехать. Чах! Чах! Чах!
Настало время поездки. Парни собрали вещи, продукты, выпивку, отправились в увлекательное путешествие. Побег из душного города.
– Давайте сократим путь, по железной дороге пойдем.
– Я люблю ходить по рельсам.
– А я по шпалам. У моих предков пластинка старая есть. Опять от меня сбежала последняя электричка. И я по шпалам, опять по шпалам иду домой по привычке. Пара, па, пара, пара, пара, пара, па ее. Пара, па, пара, пара, пара, пара, па.
– Смотрите пацаны! Там впереди на рельсах что-то лежит.
– Большое. Чемодан или матрац.
– Что-то темное, большое.
– Сейчас посмотрим.
– Сам ты матрац.
– Нет. Это чемодан, только с руками и ногами.
– И с головой.
– Эй мужик? Ты че, от поезда отстал?
– Нет. Он по ходу с него выпал.
– Да. Если только с багажника для собак.
– Слышь? Мужик. Ты че тут разлегся?
– Как в песне поется, постелю я туман под голову, а он походу рельсы постелил под голову.
– А че хорошо, холодненькая, освежает.
– Слышь мужик? Тут лежать нельзя.
– Тут по ходу поезда иногда проходят, головку чик и нету.
– Потащили его в сторону.
– Да он в хлам, похоже пьяный в стельку, ни б-э, ни м-э, ни кукареку.
– Эй мужик, ку-ку. Ты кто? Как тебя зовут? Максим открыл глаза.
– Ой ребята! А я Максим Юрьевич.
– Видали? Он Максим Юрьевич.
– И что ты там лежал? Максим Юрьевич?
– Я поезд жду.
– Так поезд на станции ждут. А до нее еще идти и идти надо.
– Ты кто будешь такой, красавец?
– Я ученый. Парни начали смеяться.
– Видал ученый.
– И что ты тут ученый рельсы изучал или шпалы считал?
– Нет. Я космос изучаю. Ребята! Я новую звезду открыл!
– Видал? Он новую звезду открыл.
– Что их открывать? Вон они на небе висят не закрытые, смотри сколько хочешь
– Нет. Ты не прав молодой человек, в корне неправ. Мою звезду не видно. Она у меня в голове.
– И во лбу звезда горит. Парни снова начали смеяться.
– Я ее рассчитал, она пока у меня в голове. Почему вы смеетесь? Правда.
– Да здорово он видно к шпале приложился.
– Нет. Это он видно здорово к бутылке приложился.
– Ну что пацаны, пара идти, как бы на поезд не опоздать.
– А ты на рельсы больше не лезь. Понял? А то поезд тебе бо-бо сделает. Понял? Мужик?
– Понял.
– Не полезешь?
– Полезу.
– Зачем?
– Ну я же говорю, что я поезд жду. Мне туда, к моей звездочке надо. Она меня ждет.
– Ну че пацаны идти надо, поезд ждать не будет.
– А этого что, тут бросить?
– Не бросайте меня ребята, пожалуйста, я свой.
– Он свой. А бабки у тебя есть? Свой.
– Деньги? Есть. Вот смотрите сколько.
– Сам дойдешь?
– Да.
– По ходу не зря лишний билет взяли, как знали.
– Зато теперь по любому никто нас трогать не будет, полный состав.
– А че? Прикольный мужик, будет нам про звезды рассказывать.
– Будешь нам Юрий, как тебя там?
– Нет я Максим Юрьевич.
– Про звезды нам расскажешь? Как они там бороздят космическое пространство.
– Я вам ребята, все-все расскажу. Парни помогли Максиму подняться на верхнюю полку.
– Я люблю на верхней полке лежать и смотреть в окно.
– Ну что, накатим, поедим и отдохнем. Максиму передали выпить и покушать.
– Максим Юрьевич? А ты любишь сено косить?
– О! Да! Я очень люблю косить сено.
– Ну вот сенокосилку уже нашли.
– А там потом мы куда его денем.
– Как куда? Пусть у бабки работает, а мы с девками по грибы, да по ягоды разбежимся, лес большой, места хватит.
– Максим Юрьевич. Ну давай расскажи нам что-нибудь про космос. Максим ничего не ответил, он уже спал.
– По ходу он уже дрыхнет.
– И вы уже укладывайтесь, хватит бухтеть.
– Я люблю под стук колес спать, покачивает, лежишь как у мамки в колыбельке.
– А ты что помнишь, как у мамки в колыбельке спал?
– А вы что не помните разве?
– Я помню, как сиську теплую сосал и потом поплыл.
– Тебя мать что до школы сиськой кормила, то-то я смотрю, что ты такой откормленный. Все хохотали.
– Да ну вас пацаны.
Утром все проснулись от громкого, страшного крика Максима.
– Что случилось?
– Кто орет? Максим сидел на верхней полке и орал, что было мочи, схватив обеими руками голову.
– Максим Юрьевич? Что случилось?
– Приснилось что ли что-то?
– Что? Головой ударился?
– А! А! А! Голова. А!
– По ходу он похмельем страдает.
– Ну налей ему там, у нас же есть, что выпить. Максиму налили полстакана водки, он немного успокоился.
– Ну что полегчало?
– Так немного.
– Ну ты напугал нас всех.
– Я уже подумал, что поезд с рельс сошел.
– А я подумал, что конец света настал.
Весь день парни пили, рассказывали смешные истории. Максим рассказывал о строении космоса, о звездах, о планетах, о созвездиях и черных дырах.
– А кто не хотел брать его с собой? Он же по ходу целая ходячая энциклопедия.
– А! А! А! Кричал Максим схватившись за голову на следующее утро.
– Что опять случилось?
– Да этот опять орет.
– Ну налейте ему водки, пусть только заткнется.
– Вов, а мы по ходу вчера все выпили.
– Ну засуньте ему кляп в рот, чтобы он не орал.
– А! А! А!
– Что он опять орет?
– А он кляп со рта вытащил.
– О! Боже! Володя накрыл голову подушкой.
– А! А! А! Орал во все горло Максим.
– Да что же это такое? Сколько это еще будет продолжаться. Это просто невыносимо, так с ума можно сойти.
– Может его подушкой накрыт, чтоб не так слышно было?
– А! А! А! Кричал Максим.
– Да выкиньте его на хрен с поезда, чтобы он только не орал. Пусть полетает, освежится. А то я сейчас тоже орать начну. Кричал Володя.
Володя проснулся от громкого крика проводницы.
– Подъезжаем к конечной станции. Конечная. Поезд дальше не идет. Просыпаемся. Готовимся к выходу.
– Ой. Классно я выспался. Парни сидели за столиком внизу.
– Э! А где этот, потерпевший, орущее создание? Максим Юрьевич? Где?
– Ты же сам сказал выкинуть его с поезда. Да Юрок?
– Да. Сашок.
– Да вы че? Обалдели что ли? Живого человека выкинули?
– Ты сам сказал, пусть полетает, освежится.
– Е! Мае! Вы че фонарщики, фолликулы, обалдели что ли? Ну все, вместо института в тюрьме будем сидеть париться.
– Че это в тюрьме?
– А то. Найдут его, определят, что его с окна поезда выкинули и нас вычислят, посадят.
– Мало ли окон в поезде?
– Да.
– Наверняка кто-то видел, что с нашего окна выкинули.
– Нет. Мы его на повороте выкинули, когда поезд выгнулся в ту сторону, где нет купе, где проход. Никто не видел.
– Да. Никто не видел.
– Ну умельцы! Вашу маму!
Глава четвертая
Жизнь продолжается
– О Боже! Боже! Боже! Максим метался по комнате.
– Неужели там был я. Неужели там была моя жизнь? Неужели я все это пережил? Нет! Конечно же нет! Это все не правда! Это снова мои галлюцинации. Такого просто не может быть! Нет! Не правда! Такого нельзя пережить! Это просто сон. Он мне просто приснился. На самом деле все не так.
– А эта девушка, Аня? Вот откуда эти стихи мне лезли в голову. Моя Аннушка. Моя звездочка. О Боже! У меня же есть сын, Богдан. О Боже! Мой сын! Моя Аннушка, моя звездочка, подарила мне сына. Какой же я был дурак. Сынок, он уже ходит в школу, а я его еще не разу не видел. И что дальше? Что теперь делать дальше?
– Жить. Просто жить дальше.
– Матушка Серафима, но как?
– Ты полностью здоров, твоей опухоли нет и в помине. Ты здоровый, молодой человек.
– А Аннушка? Я ведь ей нагрубил, прогнал ее, обидел. Она меня не простит.
– Она тебя уже давно простила. Она понимала в каком ты находился состоянии.
– Она наверно думает, что меня уже на свете нет.
– Нет. Она все время чувствовала, что ты живой, помогала тебе выжить. Она вымаливала тебя у Бога. Она давала тебе силы жить дальше. Она ждет тебя. Она любит тебя. Езжай к ней, с ней начинай свою новую жизнь. Твоя звездочка ждет тебя.
– На небе?
– И на земле тоже. Ты теперь будешь очень счастливый человек.
– А как же ты матушка? Останешься здесь? Может поедем со мной в город?
– О чем ты говоришь, сынок. Мое место здесь, сынок. Каждый человек должен быть на своем месте. Твое место там, среди твоих звездочек, а мое здесь среди людей. Мое предназначение лечить и спасать людей. Они оба плакали обняв друг друга.
– Матушка? И что? Мы больше никогда не увидимся?
– Сынок. У нас с тобой еще вся жизнь впереди. Ты же знаешь где меня найти.
Максим встал на колени, обхватил обеими руками ее ноги, уткнулся лицом в ее колени и плакал навзрыд. Вероника положила руки на его голову.
– Матушка! Ты моя самая настоящая моя мама. Ты столько для меня сделала, чем я могу отблагодарить тебя за мою жизнь, за мое спасение?
– Жизнью. Достойной. Самая большая награда для меня, это твоя жизнь. Я люблю тебя! Иди с Богом! Живи с Богом! Будь счастлив.
Вероника, опустив свои руки, как плети, волоча за собой ноги, дошла до своей кровати. Она целые сутки не вставала с постели, плакала, вздыхала. Без Максима ее дом опустел. Она ничего больше не хотела делать, никого больше не хотела лечить, она больше не хотела жить. Она впала в депрессию, с рук все валилось, жизнь стала ей не мила. Она вспомнила про капельки ядовитого гриба.
– Матушка Стефания говорила, будь осторожна, лишняя капля, это смерть. Там еще осталось, надо найти. Вероника начала искать, она перебирала все баночки, но никак не могла найти тот пузырек, где была настойка этого ядовитого гриба.
И вдруг. Она увидела, как шар на столе засветился золотым светом. Она села за стол, сняла полотняную тряпочку.
– Что, ищешь капельки ядовитого гриба? А их нет. Ты их не найдешь.
– Матушка Стефания?
– Что же ты творишь? Люди нуждаются в твоей помощи, а ты руки опустила, прохлаждаешься. Не ожидала я от тебя такого. Что же ты расклеилась, как кисельная барышня. Ты забыла кто ты? Ты Матушка Серафима. Люди в тебя верят, ждут твоей помощи.
– Быстро выкинь всю дурь из головы, возьми себя в руки и работай. Нельзя останавливаться на достигнутом. Ты должна быть сильной. Если ты будешь так постоянно переживать, после каждого трудного, вылеченного тобой пациента, то тебя надолго не хватит.
– Я понимаю – трудно, думаешь мне было легко? За столько лет у меня было много таких, мне тоже было трудно. Но железо только тогда становится сталью, клинком, когда его с огня, да в ледяную прорубь. Только тогда он становится оружием. Ты орудие против всякой нечисти, против смертельных болезней.
– Я понимаю, ты не железная. Но человеческая душа должна быть крепче клинка, крепче стали. Потому не каждый может сопротивляться черной нечисти, а только люди сильные духом. Не переживай доченька, твое счастье впереди. Оно не за горами, оно в пути, оно подле твоего порога.
Вероника снова начала лечить людей. Она никому не отказывала, больным, тяжело больным. Лечила животных, птиц и скотину.
– Матушка Серафима! Это я к вам приехала, маму больную привезла.
– Машенька, девочка моя.
– Узнали?
– Конечно. Зови маму. Хорошо, что приехала.
Вероника посмотрела на женщину, она сильно задыхалась.
– Почему так запустили?
– Мы приезжали. Но Люда сказала, что матушка не принимает, два раза приезжали.
– Маша. Твоя комната свободна. Положи маму на высокие подушки, я позже зайду, а пока пусть отдыхает. Пойди к Люде, возьми у нее молоко и мед, согрей и дай маме выпить. Там на улице много народу?
– Да, много, как всегда.
– Скажи пусть заходят.
Вечером Вероника зашла к Наде. Она тяжело дышала, как будто ей не хватало воздуха. Вероника подошла к постели женщины, схватила ее за горло, как будто душит и начала читать молитву. Женщина начала кричать, хрипеть, вырываться, она как будто руками и ногами кого-то била и пинала, глаза начали выкатываться, она опустила руки и ноги, расслабилась. К концу молитвы она совсем затихла, как будто не дышала.
Маша зашла в комнату мамы, она лежала тихо и спокойно.
– Матушка Серафима мама умерла, она совсем не дышит. Вероника улыбнулась.
– Она просто спит. Не переживай Машенька. Завтра я ее еще полечу, а после завтра сможете уехать домой. Дома пусть пьет травки, по 4 глотка, каждые 4 часа, остальное раз в неделю. И все будет хорошо.
– Матушка Серафима, а можно я к вам приеду, когда мама поправится.
– Машенька, ты можешь остаться, твоя мама здорова.
– Нет я с ней еще побуду дома.
Через неделю Маша приехала.
– Матушка Серафима. Я приехала к вам. Мама сказала езжай к матушке, помогай ей, в ее нелегкой работе.
– Ну как мама?
– Она поет.
– Как поет?
– Ну просто ходит по комнате и поет разные веселые песенки и улыбается.
Николай
Через неделю к Веронике зашел мужчина. Он был сильно запитый. Теребил в дрожащих руках фуражку. Его небритое лицо было багровое, даже белки глаз были красные, под опухшими веками. Вероника сидела за шторкой.
– Матушка Серафима. Помогите мне, излечите меня, я сам не могу остановиться. Бабушка Клавдия, соседка, сказала, поезжай-ка ты к Матушке Серафиме, может она тебя вылечит.
Он положил на стол цепочку с кулоном. Она увидела маленькую золотую рыбку с бриллиантовым глазком. У Вероники сердце защемило. Она сразу узнала его. Это был ее кулон. Который она отдала бандитам много лет назад. И родинка черная на его щеке.
Это он тогда ее бил, потом насиловал, пока его дружки убивали Никиту. Она узнала его. Слезы покатились из глаз Вероники.
– Жена моя умерла при родах, ну я и запил. После того, как моя Аннушка померла. Только ее перед глазами и вижу. Так вот и пью, никак не могу остановиться.
– Пади прочь! Я тебя лечить не стану.
– Почему? Матушка Серафима? Помогите, миленькая.
– У тебя пальцы сжаты в кулак. У тебя руки в крови. А дружки твои бандиты, как поживают?
– Да их по пьянке в драке зарезали, нет их больше. А вину я свою искупил, свою Аннушку потерял.
– Твою жену Бог забрал к себе, ее время пришло. А свою кровь с рук, с души, ты никогда не отмоешь. Как твои дружки, так же сгинешь. Поди прочь!
Мужчина плакал, вытирая слезы с лица дрожащими руками.
– Ну как же мне теперь жить? Что мне теперь делать? Матушка Серафима?
Опустив голову, он пошел на выход.
– Да как же так? Почему же? Да что же теперь делать? Он вышел за дверь. Но тут же вернулся вновь, держа за руки маленьких девочек.
– Матушка Серафима, не за себя прошу, детушек моих малых пожалейте. Он встал на колени.
– Христом Богом прошу, ноги целовать ваши буду. Инночка, Ниночка, вставайте на колени, просите матушку Серафиму о помощи. Он плакал, опустив голову на пол. А маленькие девочки стояли на коленях и тоже плакали, шепча: Матушка, матушка Серафима, матушка Серафима, миленькая.
– Инночке 4 годика, Ниночке 5 лет, пожалейте малых детушек. Вероника вышла в комнату, она плакала, подняла детей с колен, присела на корточки, обняла их. Они плакали, прижимаясь к Веронике, твердили в один голос.
– Матушка Серафима! Вылечи нашего папку, папку нашего вылечи, он хороший. Все четверо стояли и плакали. Только Вероника крепко прижимала детей к своей груди и плакала громче всех.
– Машенька.
– Да матушка Серафима.
– Отведи девочек в свою комнату, дай им хлеба и молока, они с тобой пусть пока поживут, присмотри за ними. А ты выйди, зайдешь позже.
Вероника зашла в свою комнату, воспоминания той страшной ночи, накрыли ее горячей волной отчаяния, упала на пол, плакала, кричала, у нее не было сил подняться. Она увидела Никиту истекающего кровью и его последние в жизни слова.
– Никита! Никитушка! Кричала она в пустоту.
– Прости меня, милый. Прошептала она всхлипывая. Она лежала обессиленная от горя.
– Прости меня Господи за то, что я хочу его убить. Ради его детей я не причиню ему зла. Ты сам Господи лучше знаешь, кого и как наказать. Она поднялась с пола, села в кресло.
– Люда!
– Да. Матушка Серафима.
– Позови этого, последнего мужчину.
– Да Матушка Серафима.
– Матушка Серафима. Я пришел. Делайте со мной, что хотите, только не прогоняйте меня, за ради Христа. Ради моих детушек малых. Только из-за них я пришел просить вас.
– Подойди. Сядь. Сказала она строго.
– Слушай меня внимательно. Будешь держать 40 дней строгого поста. Хлеб с водой. Выдержишь, значит Бог тебя простил, начну тебя лечить. На все воля Божья. 40 дней в молитвах, на коленях.
– Спасибо, Матушка Серафима. Храни вас Господь. Спасибо, матушка Серафима.
– Люда.
– Да Матушка Серафима.
– Отведи мужчину в комнату для очищения. Приготовь для него все необходимое.
– Да Матушка Серафима. Люда завела мужчину в комнату и сразу же ушла.
Николай осмотрел комнату. У стены стоял топчан, подушка, набитая сеном и плед. У другой стены стол, на столе ведро с водой, кружка и большое блюдо с сухарями. У входа умывальник с ведром, рядом ведро с крышкой. В восточном углу он увидел икону Пресвятой Богородицы с младенцем. Николай подошел к ней поближе. Смотрел на нее, а она смотрела на него с укором.
Ему сразу стало так стыдно, он опустил глаза, слезы покатились из его глаз. Он упал на колени пред маленьким столиком, на котором лежали книги и свечи.
– Матушка! Прости меня, что я смею обращаться к тебе. Своим поганым ртом я не смею произносить святое твое имя. Он схватил руками голову, опустил ее к полу, лбом прислонился к прохладной доске и горячие слезы, обжигая глаза, покатились вниз на пол.
Он долго сидел в таком положении, покачивая плечами из стороны в сторону, вспоминал своего отца, который все время пил самогон и бил его мать. Мужчина вспоминал свою старшую сестру, которая не закончив школу убежала в город к тетке.
Он вспоминал своих дружков покойников, вспоминал, как он сбежал, когда началась драка и там их порезали. Он вспоминал девушек, которых они поили и насиловали, некоторых били. Вспомнил Аннушку свою жену, которая его любила и боялась, потому и не хотела выходить за него замуж. Только когда он увидел ее беременной, он обещал, что изменит свою жизнь ради семьи, не будет пить и гулять.
Но он не сдержал свое слово. Когда приходили дружки, он снова уходил с ними. Анна забрала Ниночку и уехала в город. Николай нашел ее там, привез ее обратно, снова пообещав, что не будет пить. Он не пил, устроился на работу. Родилась Инночка и все у них было хорошо.
Но он захотел сына. Просил ее родить еще. Но зимой, когда она была беременной на большом сроке, она поскользнулась, упала на спину, сильно ударилась, начались преждевременные роды. Ее увезли в город, началось кровотечение. Врачи не успели довести ее до больницы.
Время было потеряно, она умерла. А он винил себя, что захотел сына, что не досмотрел за женой, что снова начал пить. Он больше уже не мог остановиться. Он пил и просил, чтобы Аннушка забрала его к себе. Бабушка, соседка, забрала себе девочек, сказала Николаю, что, если он не перестанет пить, отдаст их в детдом, раз дети ему не нужны.
–Тебе пьянка дороже, чем твои маленькие дочки. Езжай к Матушке Серафиме, лечись, или ты больше никогда не увидишь детей.
Он так и уснул там на полу, возле иконы в своих воспоминаниях и раскаяниях, даже не помнит, как.
Николай проснулся, лежа на полу, свернувшись калачиком. Сначала он даже не понял, где он находится. Оглядел комнату, вспомнил, что он у матушки Серафимы, вспомнил ее строгие слова: Молиться на коленях. Он встал с пола, налил полную кружку воды, выпил ее, есть совсем не хотелось.
Николай встал на колени, взял молитвенник и начал громко, проникновенно читать молитвы. Сколько он их читал не помнит. Захотел кушать. Встал попил воды с сухариками, снова встал на колени и читал молитвы. Сколько он там пробыл, он уже и не помнит.
Иногда он так и засыпал там же на полу. А когда просыпался, было темно и ничего не прочесть по книге, он читал на память молитвы какие уже запомнил, пока снова не засыпал.
Николай проснулся от тихого, нежного, тонкого голоса. В комнате было темно.
– Милый. Послышалось в углу комнаты.
– Кто здесь?
– Милый, обними меня. Он встал с пола. Было очень страшно.
– Милый. Мне холодно. Обними меня.
– Аннушка? В другом углу эхом отозвался его голос.
– Аннушка. Это ты?
– Ты? Эхом, прозвенело в другом углу.
– Аннушка, ты пришла ко мне?
– Ко мне? Прозвучало эхо в другой стороне комнаты.
– Аннушка, ты пришла за мной?
– За мной? Прозвучало эхо.
Мурашки пробежали по телу Николая. Сильный озноб охватил его. Он закутался в плед, сел на топчан поджав ноги и трясся толи от холода, толи от страха, вытаращив глаза. Он смотрел по сторонам и громко читал молитвы.
Николай проснулся от сильного озноба, с маленьких окошек был виден яркий свет солнца, который освещал комнату, ему сильно хотелось пить. Он встал, чтобы подойти к столу попить воды, но тут же упал. Сколько он так лежал не знает. Когда он открыл глаза, было уже темно. Николай подошел к столу, чтобы попить воды.
– Когда ты уже напьешься? Рядом, за его спиной, прозвучал грубый, злой голос.
– Это вода. Я пил воду, оправдывался Николай. Он мелкими шажками, быстренько дошел до столика, зажег свечу от лампадки и смотрел вокруг себя по сторонам. Но никого не было. Он снова попил, макая сухарик в воду, поел. Лег на топчан, закутавшись в плед.
– Я люблю тебя! Услышал Николай рядом с собой.
– И я! И я! И я! Доносилось эхо с разных сторон комнаты. Длинные черные руки, как ветви, вырастали из сухих бревен и все они тянулись к нему.
–Он мой! Он мой! Он мой! Раскатывалось со всех сторон комнаты. Черные руки, как змеи, поползли по полу, они шипели и заползали под плед, наматывались на руки и ноги, душили за горло. Николай рвал их руками на куски, бросал на пол.
– Больно! Больно! Больно! Разносилось эхо по комнате. Но куски тут же вырастали, становились еще длиннее, они снова ползли по телу Николая. Холодные, скользкие, еще сильнее сжимали его тело и горло.
– А! А! А! Кричал он, скидывая с себя холодные куски. Он проснулся от крика своего голоса, размахивая руками и ногами в воздухе.
Николай посмотрел на окна под потолком, они немного светлели. Непонятно было, утро это было или вечер.
– Наверно я мало молюсь, надо больше молится, тогда Бог простит меня, и эта нечисть от меня отстанет.
Он попил воды, размочив сухарик поел, встал на колени и начал неистово молиться.
– Дуралей! Дурак дураком! Дурень! Дурашка! Дурачок! Дурачище! Разносилось эхо по всем сторонам комнаты. Он, не обращая внимания, читал и читал молитвы. Вдруг стало так тепло, хорошо, а он все читал и читал, не переставая молитвы. Так он читал молитвы, открывая глаза, жмурясь от яркого солнца, светившему ему прямо в глаза.
– Очнулся миленький. Люда сидела напротив Николая со стаканом теплого молока.
– Я уже в раю?
– Да, милый. С возвращением. Она помогла ему присесть. Подала хлеба и молоко. Он поел, сидел и улыбался.
– Ой папа, папа пришел, Инночка и Ниночка подбежали к нему.
– Папа. А где ты был так долго? Мы соскучились.
– Мы хотели к тебе, но тетя Люда сказала, что ты заболел, к тебе нельзя.
– Папа. Ты больше никуда не уйдешь?
– Нет.
– Ой папа, какая у тебя борода большая, как у деда Мороза. Николай обнимал дочерей.
– Теперь мы всегда будем вместе. Я вам обещаю.
– Ой папа, а почему ты плачешь?
– Просто я так по вам соскучился, мои дорогие, любимые девочки.
– Папа! А мы с тетей Марией ходили на озеро, купались, собирали ягоды. Много, много собрали, а тетя Люда варила компот и варенье, пироги делала с ягод, такие вкусные.
– Да, пироги, хочешь мы тебе пирог принесем?
– Попозже. Николай вытирал мокрую от слез бороду и улыбался.
Николай и девочки остались жить у Вероники. Он помогал по хозяйству, рубил дрова, ремонтировал постройки, косил сено. Для молодой стельной коровы построил коровник. Остались зимовать в новой постройке. Инночка и Ниночка помогали на кухне Люды и Марии.
Вот и наступила весна, за ней и теплое лето. Николай с девочками, Маша и Вероника пошли на озеро. Девочки купались, плескались, Маша присматривала за ними. Вероника собирала ягоды. Николай подошел к ней.
– Матушка. Почему не гоните нас со двора?
– Живите. Вероника посмотрела на Николая, прямо в его голубые, как небо, добрые, влажные глаза. А Николай смотрел в ее.
– Матушка Серафима! Если я приглянулся вам, то я останусь. А если не мил я, то мы прямо завтра же уедем? Не мучьте меня, я живой.
– Приглянулся. Вероника покраснела и пошла в сторону леса.
Николай взял ее за руку, поднес ее к своим губам. Он встал на колени, Вероника положила руку на его голову.
– Николай.
Он обеими руками обнял ее ноги в длинном платье и плакал. Вероника присела на траву и поцеловала его во влажную щеку. Николай обнял ее обеими руками и стал нежно осыпать поцелуями. Жадно и страстно впился в ее разгоряченные губы, а она тихонько стонала и охала, наслаждаясь долгожданной любовью.