Скелеты в шкафу никогда не врут

Но не только это вызывало уныние. Город словно отгородился от лечебницы невидимой чертой со всех сторон, отказываясь принимать строение за часть себя. Черту эту никто не спешил занимать, хотя здесь, почти в самом центре правобережной Власвы, районе, всегда считавшимся наилучшим для жизни, земля стоила баснословных денег. Другие здания вокруг жались друг к другу так тесно, что, наверное, уже было и нельзя понять, где заканчивается внешняя стена одного дома и начинается внутренняя другого.

Причина такого плачевного состояния крылась, как это ни странно, отнюдь не в недостатке средств или жадности. Напротив, Рентан ни разу не видел, чтобы почтенный Витиас – престарелый владелец лечебницы – потратил хоть грош на себя. Что уж говорить, если персонал жил в его собственном особняке, который превратили в общежитие. Тот располагался рядом, всего в паре кварталов. Сам Витиас, может, и хотел бы потратить своё немалое состояние на себя, но ему бы такое с рук не спустили.

Впрочем, за опоздания и праздношатания здесь карали ничуть не меньше эгоистичных растрат:

– Доброго утра, Рентан, – раздался властный, притворно вежливый голос, не успел лекарь толком войти.

«Ждала меня, значит, сейчас начнётся», – подумал Рентан с оторопью, а затем обернулся с вымученно-виноватой улыбкой и сказал заискивающе:

– И вам доброго утра, Миловида. Да благословят ваши труды Двенадцать.

С женщиной на деле управляющей лечебницей, в отличие от мужа, который просто распоряжался финансами и решал юридические проблемы, они не ладили. Миловида была хорошим человеком: трудолюбивым, с острым чувством справедливости, по своему добрым в конце концов. Только вот Рентана она не любила. С самой первой их встречи и на протяжении двадцати лет без каких-либо изменений. Даже терпела лишь с большой натяжкой – из-за таланта. За весь этот немалый срок разве что уважения стало несколько больше.

Она подкараулила его прямо у входа, расположившись на одной из скамей, в иное время предназначенных для визитёров. Этот тесный закуток три на два метра, где кроме двух дверей, рисунка, призывающего мыть руки чистой водой, и упомянутой скамьи ничего не было, являлся единственным местом в лечебнице, куда мог войти любой желающий. Дальше могли пойти либо больные, либо посвящённые.

– По-моему, насчёт опозданий мы говорили на прошлой неделе, не так ли? – хмуро уточнила женщина, прекрасно зная ответ.

Годы и тяжелый труд, связанный с постоянным стрессом, не пощадили её. Миловида была полной, но не потому что объедалась, скорее, напротив. Её прекрасные чёрные кудри выцвели, поседели, а затем и вовсе почти все выпали, из-за чего голову приходилось покрывать платком. Но больше всего не повезло рукам и ногам. Женщина не могла стоять дольше нескольких минут – это причиняло ей сильную боль. А прекращающийся лишь в моменты крайней сосредоточенности тремор рук в последние годы стал таким сильным, что Миловиде пришлось отказаться от личного участия в лечении, ограничившись лишь наблюдением и советами.

Несмотря на всё это, никто не проводил в лечебнице с больными времени больше, чем она. И поэтому упрёк насчет опозданий был не только обоснован, но и кольнул совесть Рентана. Он действительно мог иначе распоряжаться своим временем сегодня. Мог, но не сумел удержаться от утренней прогулки по садам Цимона.

– Это связано с, хм, вчерашним происшествием, – ответил лекарь на претензию. – Вы ведь понимаете, я не мог поступить иначе.

Миловида понимала, как понимала и всю подноготную этого заявления, поэтому всё равно осталась недовольна:

– К нам обращаются не за тем, чтобы на них постукивали.

– Знаю, – буркнул лекарь и постарался сменить тему разговора, – случилось чего в моё отсутствие?

– Думаешь, весь мир вокруг тебя вертится? – криво усмехнулась женщина. – Не так это! Не так!

– Тогда готов к труду. Я сегодня задержусь – за опоздание…

– Не задержишься, – скривилась Миловида. – Гонец к тебе приходил. – Она достала из одежды письмо, скрепленное восковой печатью. – Сам знаешь, от кого и по какому поводу. Не проверяй – не трогала я его.

В том, что она не врёт Рентан, нисколько не сомневался. Не только из-за целой печати, но и из-за характера женщины. На любопытство у неё вечно не хватало времени.

– Стало быть, к господину Кобыславу я поеду раньше Охотников, – мрачно пробормотал лекарь, вскрывая письмо и вчитываясь в текст, написанный ужасным почерком, безошибочно выдававшим руку барона.

Миловида насчёт такой новости удивления не высказала. Она вообще ничего не произнесла, дожидаясь, пока Рентан сам ей всё расскажет.

– Сегодня я смогу остаться и отработать, – рассказал лекарь, дочитав. – Да и завтра выйду, но только на полдня. Затем мне надо к господину Кобыславу. Хм…

– «Хм»? – фыркнула женщина. – Что там ещё? Тебя не будет несколько дней?

– Да, но не в этом дело. Тут почерк, конечно, ужасный…

– Не хуже твоего или моего, – женщина на миг подняла трясущуюся руку. – Ближе к сути, если можно.

– По-моему, барон приглашает меня на некое мероприятие. Он называет его «встречей заинтересованных лиц», – поделился причиной тревоги Рентан.

– Бахвалишься? – вскинула остатки брови Миловида.

– Опасаюсь. За себя и… – лекарь, поймав раздражённый взгляд женщины перестал, язвить, – и не только. Прежде господин барон не был замечен в подобном отношении ко мне.

– Не лез брататься? Дурак просто не знает, кого пригласить за стол – гостей-то надо чем-то развлечь, – дёрнув рукой, сказала женщина и поднялась. Вдруг она поделилась своими мыслями на этот счёт: – О произошедшем в Вороново он не знает и не может знать. Значит, отец совсем плох. Потому и тебя задобрить хочет. Чтоб не пошли слухи.

Рентан был склонен согласиться с такой версией, но всё равно не был уверен до конца. Во-первых, Кобыслав для таких тонкостей был слишком толст и к тому же непроходимо глуп. Во-вторых, очень уж подозрительно выглядело такое совпадение.

Лекарь собирался пойти переодеться и приступить к работе, но как оказалось, у Миловиды имелись иные планы на его счёт:

– Переоденься и спустись в мертвецкую. Произошло кое-что. По твоей части.

Теперь уже Рентан вскинул бровь. Миловида за жизнь имела дела с больными всех мастей как минимум раза в два больше времени, чем он. Если она столкнулась с чем-то незнакомым, то произошло нечто совсем экстраординарное. Впрочем, необходимость посещения мертвецкой намекала, что случай не срочный.

– Не кривись. Иди одежду поменяй, – поторопила его женщина. – И инструменты свои прихвати – вскрывать кое-кого будем.

***

Вход в мертвецкую располагался снаружи здания. Этот добротный подвальчик – единственное, если не считать стен первого этажа, что осталось от дома, на месте которого построили лечебницу. Тогда он служил винным погребом. Это позволяло Миловиде то и дело отвешивать одну и ту же очень не смешную шутку:

– Вино и мертвецы требуют выдержки, а, Рентан? – ухмыльнулась женщина, когда лекарь спустился в подвал. – Этот, – она кивнула на покойника, прикрытого простыней, – тебя с самого утра дожидается.

В мертвецкой был всего один чрезвычайно неудобный стул, поэтому Миловида прислонилась к стене. Такое промежуточное решение определенно доставляло ей неудобства, но она терпела.

«Видно, и вправду что-то эдакое», – подумал Рентан и откинул простыню.

Его взору предстал мужчина средних лет, без примечательных черт, если не считать за таковые лысину и синяк на половину головы. Тем не менее вид мертвеца лекаря сильно смутил:

– Когда его нашли?

– С первыми петухами, – тоже явно заинтригованная таким видом покойника рассказала Миловида. – Тогда же и принесли. С тех пор лежит такой, будто сейчас встанет, попросит прощения и пойдёт отсюда.

Так оно без преувеличения и было. Мужчина, если не считать синяка и отствующего дыхания, выглядел живым и здоровым. Рентан много мертвецов видел, но таких «живых» – ни разу.

– Ни травм, ни признаков болезней, – проводя беглый осмотр, пробормотал лекарь и, присмотревшись, добавил. – Родинок тоже нет.

– Ногти, – подсказала Миловида.

– М-м-м-м, а ногти… а ногтей нет вообще, – закончив осмотр рук и ног, констатировал Рентан, желая было почесать затылок, но вовремя вспомнил, что он в специальных кожаных перчатках, из-за чего застыл от удивления в нелепой позе. – Волос тоже нет и, похоже, не было никогда!

– Это я пропустила, – сообщила женщина, раздосадованная своим промахом. – Впрочем, это логично, после ногтей-то.

– Кто его принёс и откуда?

– Нашли около Бароновых ворот, – рассказала Миловида. – Принесла, соответственно, стража, уже мертвого. Как он умер, когда, почему и кто это такой – они не знали. Ты, видно, тоже?

– Может, сердце?

– Может, – уклончиво согласилась женщина. – Ты уж сам в него лезь. Я решила не портить тебе удовольствие.

«Причина несколько в ином», – бросив выразительный взгляд на руки Миловиды, подумал Рентан.

Поставив рядом с покойником сумку с богатым ассортиментом скальпелей, пил и иных инструментов, он приступил к вскрытию. Глубоко выдохнув, Рентан одним умелым решительным движением разрезал грудину покойного, намереваясь посмотреть на сердце. Вскрыл и отшатнулся, не скрывая сильного удивления.

– Если б не отсутствие реакции, я бы подумал, что он ещё живой, – пробормотал лекарь. – М-м-м-м, кожа подвижная, кровь не загустела. И, кстати, он не пахнет. Вообще.

– Наш гость будто и не умирал вовсе, – подойдя ближе, с не меньшей растерянностью констатировала Миловида и поторопила: – кусаться он, похоже, не будет, так что давай дальше. Что там у него с органами?

Бросив на неё недовольный взгляд, Рентан вернулся к покойнику, продолжив вскрытие. Последовательно он изучил сердце, лёгкие, почки и желудок. Последний удивил его больше всего:

– Пустой. Тут вообще ничего нет. Ни еды, ни соков, желчи тоже нет.

– На голодающего он не похож, – отметила женщина. – Вон какие мышцы на ногах и руках.

– Нет, не похож, – согласился лекарь. – Но всё выглядит так, будто он ни разу в жизни не взял в рот ни крошки.

Это навело его на догадку касаемо происходящего. Он вернулся к другим органам и внимательно изучил их. Долго смотрел, уткнувшись едва ли не носом, благо данный покойник вопреки обыкновению не вонял. Лишь заново осмотрев внутренности мертвеца, Рентан констатировал со смесью ошеломления и восхищения:

– Ни пороков, ни мутаций, ни травм, ни следа болезней. Ничего. Он обладал идеальным здоровьем. Сколько ему на ваш взгляд, а?

– Лет тридцать, – подумав немного и внимательно осмотрев гостя, ответила Миловида. – Хотя, если ты прав насчёт здоровья, то, может, и больше.

– Думаю, меньше, – задумчиво заметил лекарь, обратив внимание на одежду мертвеца.

Та лежала на соседней пустующей койке и ничего из себя не представляла. Она была очень простой и к тому же ношеной, но это единственное, что можно было сказать с уверенностью. Такую носили бедняки, разнорабочие и преступники на каторгах. К какой именно из перечисленных категорий относился покойник и относился ли вообще сказать было сложно – никаких вещей он при себе не имел.

«Может, стража забрала?» – задумался Рентан. – «Хотя нет, эти бы забрали деньги, а остальное не тронули».

– Ты хочешь сказать, что ему двадцать? Староват он.

– И не двадцать. Меньше. М-м-м-м, сильно меньше, – покачал головой лекарь и вернулся к покойнику, благодаря чему случайно заметил то, что искал уже минут пятнадцать. – Вот оно! Ну конечно – на самом видном месте.

– Что ещё такое? Что с этим синяком? – удивилась Миловида, наблюдая, куда указывает рука Рентана.

– Стража, конечно, не сказала откуда и когда появился синяк? – уточнил лекарь с ухмылкой.

– От удара по мостовой – несли неаккуратно, – приглядевшись к травме, ответила женщина, благодаря чему заметила то же самое, что ранее увидел лекарь. – А это что такое – татуировка? Шрам?

– Разряженная магическая печать. Клеймо производителя и заодно источник питания, – рассказал Рентан, пальцами разглаживая синяк так, чтобы было лучше видно. – Существо перед нами – не человек. Это гомункул. Поэтому у него такое странное тело – ему «отроду» пара дней, не больше. Еда ему не нужна, а одежду купили самую дешёвую и доступную. А может, даже сняли с какого-то бедолаги.

– Видел таких раньше? – вытаращилась на него Миловида.

– Пару раз. Очень давно. Их используют маги в качестве слуг. Этот потерялся, а заряд магии, который его поддерживал – иссяк. Поэтому-то он и умер, вернее сказать, вернулся к своему подлинному состоянию.

– Богохульство! – фыркнула женщина и, кажется, потеряла к гомункулу всякий интерес. – Как прибудут Охотники по твоему случаю, надо бы доложить и о нём. Пускай сожгут того дурака, который его создал.

– Его создал не дурак, – не согласился Рентан, накинув на тело покойного простыню, затем снял перчатки и фартук и отправился помогать совсем изнемогшей от боли Миловиде покинуть мертвецкую. – Совсем не дурак.

– Только дурак решится на подобное! – стояла та на своём, кривясь от боли, пока поднималась по узкой и неудобной лестнице, ведущей прочь из подвала.

– Скажите, вот вы сможете воспроизвести по памяти человеческое тело? Без ошибок, запинок? – попытался переубедить её лекарь.

– Нет, – не стала переоценивать свои возможности Миловида. – А ты?

– Сомневаюсь, я больше по живым, – заметил Рентан с улыбкой, закрывая двери подвала за собой. – Тот, кто это сделал, в смысле создал его, знает анатомию идеально. Либо делал так множество раз. Тысячи раз.

– Это одно и то же, – нахмурившись, заметила женщина. – Так ты хочешь сказать, что это существо создал не какой-то местный дуралей?

К этому времени они вернулись в лечебницу. Миловида, истощённая болью, пошла в свою комнату-кабинет, где с облегчением рухнула в кресло. Она единственная из всего персонала, насчитывающего без малого три десятка человек, жила в лечебнице. Остальные ютились либо в имении Витиаса, либо имели личное жильё.

Сама Миловида всегда говорила, что ей просто лень каждый раз проделывать путь туда и обратно ради своего дурака-мужа. На деле Рентан подозревал, что причина как в раздоре с мужем, так и в здоровье.

Глядя на тяжело дышащую женщину, прикрывшую глаза лёжа в кресле, которая никак не могла отдышаться, он не в первый раз задумался, осознаёт ли кто-то в лечебнице, что такой упадок здоровья далёк от нормы, даже невзирая на почтенный возраст.

Миловида угасала. Медленно, но неумолимо, как цветок без воды. Ей осталось максимум год или два. Рентан ясно видел это по целому ряду признаков. Он ни разу не сказал о своем заключении кому-либо, даже самой женщине. Но она определённо знала это и сама, как и то, что лекарь был в курсе её положения. Иногда Рентан задумывался, не в этом ли причина нелюбви к нему. Что он единственный, кто видит её слабости.

Заметив, что Миловида приходит в себя, он сместил взгляд на убранство комнаты, если так можно было сказать о старой кровати, кресле, столе да ночном горшке. Пожалуй, среди этого всего застекленная оконная рама выглядела интереснее всего. В основном за счёт того, что другие окна в лечебнице закрывала дешёвая ткань.

– Муж настоял, – рассказала вдруг женщина, заметив интерес Рентана. – Сказал, что коль не хочу жить соответственно статусу, так хоть пускай живу нормально. Позвал мастера. Поставили вместе эту дребедень. Лучше б на что полезное деньги пустил.

– Я думаю, что гомункула создал не местный, – продолжил разговор лекарь. – Не из-за мастерства, хотя это тоже. Этим созданиям передаются знания создателя. Не все, конечно, но обычно топография в их число входит.

– Топо-что? – растерянно уточнила Миловида.

– Знание местности, если так можно сказать. Создай кто-то местный гомункула, тот бы не смог потеряться.

– Откуда ты столько знаешь про этих созданий? Ты же из этих, – она едва слышно фыркнула, – тех, кто священные тексты наизусть знает.

– Ну, не наизусть, – скромно заметил Рентан. – Просто пару раз сталкивался с гомункулами раньше.

– «Просто пару раз»? – с нескрываемой иронией уточнила Миловида, но развивать тему не стала. – Не слышала, чтобы в городе гостил какой-то маг.

При слове «гостил» Рентан вдруг вспомнил про приглашение барона и странной формулировке в нём.

– Думаю, завтра я повстречаюсь с этим «творцом», – сообщил он мрачно, ещё раз вглядываясь в текст письма.

– Скажи ему, чтоб не мусорил, будоража голову страже и нам. – Миловида приподнялась в кресле и словно только сейчас заметила Рентана. – Чего ты тут застыл? Иди работай! И не думай, что я забыла про твоё обещание задержаться допоздна! Обмоешь вечером наших стариков – я распоряжусь заготовить пару тазов тёплой воды.

– Работа, достойная санитарки, – заметил с укором, прежде чем уйти, лекарь.

– То есть как раз по тебе, – донёсся ему вслед полный ехидства голос.

Глава 3 – Анализ и дедукция

Рентан, вздохнув, отстранился от пациента и крепко задумался. Его мучила дилемма самого врачебно-моралистского толка из возможных. Обратившийся за помощью ладный мужик средних лет, по имени Ласлав, был здоров как бык, особенно, если бы не злоупотреблял спиртным. Впрочем, обратился он совершенно по иному, почти не связанному с вредным увлечением поводу.

Он выловил лекаря уже после того как тот, решив, что с него на сегодня хватит, закончил с обходом и возвращался в лечебницу. Миловида частенько ставила Рентана на такие «прогулки» по домам городской знати. Могла, конечно, потребовать работать прямо в клинике, как накануне, но скорее из желания повредничать.

Городские богачи, вельможи и прочие люди при власти и богатстве знали Рентана, своеобразным образом уважали и потому причиняли ему куда меньше проблем, чем его коллегам, при этом слушая его наставления относительно внимательно. Менее капризными и надоедливыми детьми в облике взрослых они от этого не становились, но по крайней мере повышался шанс исцеления. Если, конечно, болезнь вообще имелась. Что случалось далеко не каждый раз.

Ласлав выцепил Рентана на финишной прямой, почти в самых дверях лечебницы, куда тот собирался вернуться, переодеться и понемногу начать готовиться к путешествию к барону. Таких просителей, которые лезли, словно тараканы из всех щелей к лекарю, стоило тому быть узнанным, на протяжении каждого дня без исключения обращалось великое множество. Но в данном случае Рентан пройти мимо или прогнать просителя не смог и пригласил в специально предназначенную для осмотра таких визитёров каморку.

Они уже встречались, хотя Ласлав этого, конечно же, не помнил. Произошло это года три назад, поздно вечером, когда Рентан в точно такой же день, но поздно вечером, возвращался в лечебницу. Случилась банальная история: его попытались ограбить. И ограбили бы, но этому помешал здоровенный мужик, который окликнул собравшихся. Ласлав, нетвердо стоявший на ногах и вообще не понявший, что происходит, просто хотел занять пару грошей себе на добавку, но грабители этого, конечно, не знали и ретировались.

Сама причина визита не представляла из себя ничего интересного. Банальное растяжение связок кисти, вызванное чрезмерным трудом. Ласлав, стремясь заработать себе на бутылку, брался за любую работу, даже самую тяжёлую. А как это ни странно, такому здоровяку предлагали чаще всего самую тяжелейшую работу. Обо всём этом он сам рассказал Рентану, ничуть не стесняясь и не скрывая своих пристрастий, а теперь сидел, улыбаясь, и мучил лекаря одним своим видом.

Тот понимал одну очень простую вещь: уйди Ласлав от него сейчас всего лишь с растяжением, он не изменит своим привычкам. Просто не поймёт взаимосвязи. И в следующий раз явится с чем-то посерьезнее. Здоровье-то позволит ему злоупотреблять спиртным ещё долго, но не кошелёк.

Рентан не только мог, но и хотел прекратить это. Однако его совесть и банальная порядочность были против такой манипуляции, пускай и оправданной благими намерениями. Пересиливая себя, лекарь спросил с намёком:

– Ласлав, сколько вы выпили за последние десять дней?

– Да всего ничего! Только по вечерам немного! – улыбаясь во весь рот, не слишком избалованный зубами, признался мужик не без простодушной гордости. – Ну и по утрам, да и днём тоже, но чуть-чуть! Чтоб руки крепкими были и не тряслись! Мне нельзя, чтоб они, руки, тряслись – кормят они меня.

– Полагаю, в этом и есть причина боли, – выслушав всё это, резюмировал лекарь. – Не в руках, в алкоголе.

– Да как так то ж?! – изумился Ласлав. – Всегда ж пил и нормально было! Ну, не поутру конечно, но…

Насчёт «всегда» Рентан сильно сомневался, однако начал с другого конца:

– Вы ведь знаете, что Двенадцать не одобряют пагубных, чрезмерных увлечений?

Пристыженный пациент вполне ожидаемо уткнулся взглядом в пол. Он, конечно же, этого не знал, хотя бы потому что лекарь только что весьма вольно интерпретировал священные тексты.

– Где бушует страсть, там всегда упадок! – продолжил моральное давление Рентан. – И начинается упадок с самого важного, что нам дали боги – организма, нашего тела. Оно слабеет, хиреет и в конечном счёте…

Договаривать, судя по ужасу в глазах пациента, необходимости не было.

– Так… так… так стало быть нельзя мне больше к бутылке-то? – боязливо поинтересовался Ласлав и с надеждой уточнил: – Даже совсем чуть-чуть?

– Я могу лишь сделать вывод из увиденного и своего опыта: Двенадцать указали тебе, что не приемлют разгульства, – чинно, специально выражаясь как можно сложнее, сказал лекарь. – Осмелишься перечить их воле? Только помни: далее последует не отцовское замечание, строгое, но по-семейному мягкое, а гнев всемогущих, чьей воле смели перечить!

– Мой батька всегда учил – нельзя идти против богов, – хмуро припомнил Ласлав. – Так, а по праздникам? В честь Двенадцати-то можно пригубить?

– Только пригубить. Не больше того, чего требует традиция. – Ласлав тяжело вздохнул и понуро кивнул, соглашаясь с этим. – Ну а насчёт руки, – продолжил Рентан, сменивший менторский тон и высказывания на куда более простые и главное понятные выражения, – неделю держать в покое, то есть избегать труда. Продолжит болеть – сходи в баню и пропарься, но никакого алкоголя!

– Как же ж так, в баньке-то и без чарки! – изумился пациент, ещё не до конца осознавший новые реалии. – Традиция ж ведь! Дедушку Пара задобрить надобно…

– По-моему, – скептично заметил лекарь, – его задабривают тем, что загодя, ещё при протапливании, оставляют краюшку хлеба и немного спиртного, – он демонстративно вздохнул с неодобрением. – Выдумки это про алкоголь в бане! – строго сказал Рентан, поддав на всякий случай возвышенно-моралистских изречений. – Блажь и оправдания слабых духом! Пар и чистое тело – вот что тебя в бане заботить должно!

Ласлав покорно кивнул и засобирался на выход. Рентан же, чрезвычайно собой довольный, усмехнулся ему вслед и принялся собираться. Вдруг ему помешал ещё один визитёр. Неожиданный и непрошенный, но приятный.

– Узнает об этом твоём финте Миловида – три шкуры сдерет.

Рентан обернулся на голос. Не успел пациент выйти, а в дверях крохотной каморки, где из мебели была неудобная койка да два стула, уже стоял, подперев собой дверную раму, улыбающийся до самых ушей мужчина. Он пришел не один, а в компании с внушительных размеров ящиком, который, судя по всему, ещё и весил прилично.

Звали его Локто и он был лет на десять моложе Рентана. У них было много общего: оба не из Власвы, оба связали свою жизнь с помощью тем, кто в ней остро нуждался, оба обладали определённым талантом в этом. Правда вот внешность у них различалась, и сильно. Пухленький, маленький Локто едва доставал своему другу и товарищу ярко-рыжей макушкой до плеч. Компенсировал он это шириной и извечной улыбкой.

– Подслушивать разговоры пациентов – Мирослава сдерёт с тебя пять шкур, – стараясь скрыть радость от этого визита, заметил Рентан в ответ.

– Переживу, – незваный гость весело отмахнулся и поставил ящик себе в ноги. – Меня-то она любит.

– Она просто недостаточно тебя знает.

– И слава богам! Ещё чего не хватало!

Локто был владельцем крупнейшего во Власве и окрестностях алхимического магазина «Лучшая тысяча зелий Кальциниуса». Поэтому в лечебнице Эвана мелькал регулярно, будучи основным поставщиком различных медикаментов. Ни в медицине, ни в алхимии он ничего не понимал, его страстью была торговля как таковая. Локто уродился дельцом и весьма искушённым, но не лишенным, в отличие от многих других «коллег», определённых понятий чести, и что не менее важно – банальной порядочности.

Во Власве можно было легко заработать и на чём-то кроме алхимии, тем более лечебной, но Локто упрямо держался её, хотя в убыток не работал. Либо тщательно скрывал финансовые потери за регулярными, надо понимать, демонстративными обновками одежды, покупкой различного рода драгоценных безделушек и непрерывным расширением дела.

– Что привело тебя ко мне? – поинтересовался Рентан, наслаждаясь разговором.

– Не поверишь! – Локто зашёл в каморку, закрыв за собой дверь. – Дружба!

– Знаешь, для человека, зарабатывающего деньги на обмане, ты удивительно плохо врёшь, – осклабился лекарь, прекрасно зная, что если его друга и можно чем-то обидеть, то явно не словами.

Локто, крутящийся всю жизнь среди тех, кто очень много говорит и очень мало делает, как никто другой знал истинную цену любым словам.

– Не вру, а лукавлю. И вообще-то считаю это умение своим достоинством! – возразил он. – А вот ты был весьма убедителен. Умеешь ты ездить по ушам этой церковной чушью.

От такого заявления Рентан поднапрягся.

– Это не чушь.

– О да, конечно! – притворно согласился Локто.

– Что тебе-то знать о богах? – ехидно спросил лекарь. – Ты в храме-то когда последний раз был?

– Знаешь, мне как богохульнику повиднее твоего будет насчёт существования каких-то там всемогущих сущностей, – уклонился от прямого ответа делец. – Существуй они, меня б уже десятком молний ударило. Разом! А потом кирпичом добило.

– Возможно, они решили наказать тебя за грехи как-то иначе, не думал о таком? – с намёком поинтересовался Рентан.

– О да, и наказание это – полная удовольствий жизнь, – пустился в свою любимую стихию подсчётов Локто, поглаживая внушительное брюшко. – Не менее длинная, чем твоя, между прочим. Правда, я-то от своей беру всё.

– Ну моя определённо будет в конечном счёте подлиннее: я-то слежу за своими источниками удовольствия, – лекарь улыбнулся, зная, чем можно «кольнуть» друга. – Кстати, об этом: ты никак по делу? Принёс очередной букет от дамы с широким, никогда не закрывающимся сердцем?

– Нет, нет, – начал махать руками делец. – Ныне я закрыт для любви. Не сезон.

– Хм, странно, – Рентан, хорошо знавший друга, искренне удивился. – Раньше твои сезоны сменяли один другой вовсе без перерывов, порой наслаиваясь. Неужто ты ко мне за какими-то укрепляющими отварами явился?

– Я бодр и силён ничуть не меньше прежнего! Без всяких отваров! – делая вид, что оскорблен, возмутился Локто. – Многие могут тебе об этом рассказать. – Лекарь покачал головой, показывая, что не интересуется. – Нет ничего странного, мой друг. Ныне я увлекаюсь только благонравными вещами – искусством. – Он добавил полушёпотом: – Есть тут одна музичка…

– А-а-а, – сразу всё понял Рентан. – Это, конечно, проясняет дело. Высоких нравов, полагаю?

– В смысле? – не понял делец.

– Своё сердце она тебе ещё не распахнула?

– Нет… пока нет, – смутившись не вопросу, а необходимости делиться неудачей, ответил Локто. – Но я работаю над этим. Ну, ты знаешь: букеты, встречи по вечерам, обсуждение струн под сенью звёзд в компании моего обаяния и хорошего вина.

Вид у него сделался мечтательным. Чего у дельца было не отнять – человеком он был искренним. Если влюблялся, то непременно от всего сердца. В порыве чувств был готов на любые глупости. Затем, каждый раз без исключения, это проходило, сменяясь разочарованием и непременными разговорами о том, как прогнили люди вокруг, и дескать лишь один Локто среди них остался чистеньким и на белом коне. Впрочем, это его состояние также длилось не слишком долго, и всё повторялось. И так раз за разом. Рентан совсем не на пустом месте именовал данный процесс «сезонами».

– В вине, я знаю, как ты разбираешься, – припомнив множество казусов, сказал с сарказмом Рентан. – Но неужели ты покусился своим невежеством ещё и на музыкальные инструменты?

– Ну-у-у, – Локто скромно шаркнул ножкой, – барабан от клавесина отличу.

– Достойно. И это не мешает вам?

– Ну ты же знаешь, как оно бывает: большинству людей нужен не собеседник, а слушатель. А слушатель я весьма отменный.

Тут он нисколько не кривил душой и не преувеличивал. Рентан по себе знал как никто другой: если надо выговориться, то лучшего кандидата, чем Локто, в мире было не найти. На девушек это наверняка действовало с утроенной силой.

В этот момент лекарь заметил на лице друга кое-что интересное, но отнюдь не необычное:

– Я вижу у тебя царапину на лице. М-м-м-м, как будто кто-то ударил ладонью и случайно задел ногтём. Полагаю, это от того, что ты был плохим слушателем, да?

– Не удержался, – развёл руками Локто. – Она такая ладненькая, стройная – руки сами тянутся. Но это тоже показатель: ударила ладонью, не кулаком. И никуда не ушла.

– Вас определённо ждёт большое будущее. Совет вам да любовь, – с иронией пожелал Рентан. – Так чего пришёл-то? Похвастаться или позубоскалить?

– Наверное, стоило бы, но нет, – делец вдруг сделался нетипично сосредоточенным. – Дело у меня к тебе, дружеское – тут не вру и не лукавлю.

По виду Локто он и вправду был настроен настолько серьёзно, насколько вообще такой человек мог быть серьёзен.

«Что-то его тяготит», – догадался лекарь с тревогой.

– И что это?

Прямого ответа, конечно же, не последовало. Делец начал издали:

– Ты ж к господину барону сегодня едешь?

– Ну, предположим, еду. Откуда узнал?

– Не поверишь: он мне сообщил об этом.

– Ты прав, не верю.

Однако, вопреки обыкновению, у Локто имелись твёрдые, пускай и помятые доказательства, которые он незамедлительно предъявил, – письмо. Впрочем, его суть делец пересказал сам, не вынуждая собеседника вчитываться в отвратительный почерк:

– Заказал у меня целую кучу ингредиентов. Ты случайно не знаешь, зачем это всё?

– Я бы, может, и сказал бы тебе. Да со времени кончины писаря письма господина Кобыслава понимаю скорее интуитивно. Контекстуально. И это, – лекарь указал на текст письма, – разобрать не могу.

– Кхм, я тоже долго мучился, но расшифровал.

Локто перечислил заказ, оказавшийся на диво длинным. Получалось, что текст письма состоял на две трети только из перечисления ингредиентов. Список получился разнообразным и очень необычным.

– Что-то у меня есть сомнения, что это заказывал господин барон, – закончив перечислять, сообщил делец. – Серьезные сомнения.