К чему идти?
В схеме, приложенной к вашему докладу, изображено распределение членов ОДР по социальному составу. Рабочих – 20 %, – вот небольшая фигура с молотком; крестьян – 13 %, – фигура с косой еще меньших размеров; служащих – 49 %, – изрядная фигура с портфелем; потом 18 % прочих – не указано, кого именно, но нарисован джентльмен в котелке, с палочкой и белым платочком в кармане – ясно, что нэпман. Я не предлагаю этих людей с платочком изгонять из Общества Радиолюбителей, но надо покрепче их обложить, чтобы удешевить радио для людей с молотком и косою. (Аплодисменты.) Еще менее склонен я думать, что следует механически сократить число членов с портфелем. Но зато необходимо две основные группы поднять во что бы то ни стало. (Аплодисменты.) 20 % рабочих – это очень мало, 13 % крестьян – это позорно мало. Количество людей в котелке почти равно количеству рабочих (18 %) и превышает количество крестьян, которых только 13 %. Это явное нарушение советской конституции! Надо добиться, чтобы в ближайшие год-два крестьян стало примерно 40 %, рабочих 45 %, служащих – 10 %, а так называемых «прочих» – 5 %. Вот это будет нормальное соотношение, вполне согласное с духом советской конституции. Радио-завоевание деревни есть задача ближайших лет, теснейшим образом связанная с задачей ликвидации безграмотности и электрификации и, в известной мере, являющаяся предпосылкой их осуществления. Нужно, чтобы каждая губерния вышла на завоевание деревни с определенной радио-программой. Карту новой войны на стол! Из каждого губернского города должны быть завоеваны для радио в первую голову наиболее крупные деревни. Надо, чтобы наша безграмотная и полуграмотная деревня, даже прежде, чем она успеет как следует выучиться грамоте, могла приобщаться к культуре через радио, которое является самым демократическим способом распространения сведений и знаний. Надо, чтобы крестьянин через посредство радио почувствовал себя гражданином нашего Союза, гражданином всего мира.
От крестьянства зависит в большой мере не только развитие нашей собственной промышленности, – это слишком ясно, – от нашего крестьянства, от роста его хозяйства, в значительной степени зависит и революция в странах Европы. То, что смущает, и не случайно смущает, европейских рабочих в их борьбе за власть, и чем так умело пользуется социал-демократия в своих реакционных целях, это – зависимость европейской промышленности от заокеанских стран в отношении продовольствия и сырья. Америка дает хлеб и хлопок, Египет дает хлопок, Индия – сахарный тростник, острова Малайского архипелага – каучук и пр. и пр. Опасность состоит в том, что американская, скажем, блокада поставит промышленность европейских стран в самые трудные месяцы и годы пролетарской революции под удар продовольственного и сырьевого голода. В этих условиях растущий экспорт нашего советского хлеба и сырья всех видов является могущественнейшим революционным фактором в отношении европейских стран. Надо, чтобы наш крестьянин знал, что каждый новый сноп, который он обмолотит и вывезет за границу, есть гиря на чаше революционной борьбы европейского пролетариата, ибо этот сноп уменьшает зависимость Европы от капиталистической Америки. Надо, чтобы туркменские крестьяне, возделывающие хлопок, были связаны с иваново-вознесенскими и московскими текстильщиками, а также с революционным пролетариатом Европы. Надо создать в нашей стране такую сеть радиоприемных станций, чтобы дать возможность нашим крестьянам жить коллективной жизнью трудящихся Европы и всего мира, участвуя в ней изо дня в день. Надо, чтобы в тот час, когда рабочие Европы овладеют радиостанциями, когда пролетариат Франции возьмет в свои руки Эйфелеву башню и с вершины ее на всех языках европейской культуры скажет: «Я хозяин на французской земле» (аплодисменты), чтобы в этот день и час не только рабочие наших городов и нашей промышленности, но и крестьяне самых далеких деревень, в ответ на голос европейских пролетариев: «Слышите ли вы нас?», могли ответить: «Слышим, братья, и поможем!» (Аплодисменты.) Сибирь придет на помощь маслом, хлебом, сырьем, Кубань и Дон помогут хлебом, мясом, Узбекистан и Туркменистан поделятся хлопком. Это будет означать, что наша радиосвязь приблизила превращение Европы в единый хозяйственный организм. Развитие радиотелеграфной сети есть – помимо всего остального – подготовка того момента, когда народы Европы и Азии объединятся в Советский Союз Социалистических Народов. (Аплодисменты.)
«Красная Новь» кн. 2-я, февраль 1927 г.
Л. Троцкий. КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ[162]
I. Техника и культура
Напомним, прежде всего, что культура означала некогда вспаханное, обработанное поле, – в отличие от девственного леса и целины. Культура противопоставлялась натуре, т.-е. приобретенное усилиями человека – естественным дарам природы. Это противопоставление – в основе своей – сохраняет силу и сейчас.
Культура – это все то, что создано, построено, усвоено, завоевано человеком на протяжении всей его истории – в отличие от того, что дано природой, в том числе и естественной историей самого человека, как животного вида. Наука, изучающая человека, как продукт животной эволюции, называется антропологией. Но, с того момента как человек выделился из животного царства, – а произошло это приблизительно тогда, когда он впервые взял в руки примитивные орудия: камень, палку и вооружил ими органы своего тела, – с этого времени и началось созидание и накопление культуры, т.-е. всех видов знания и умения в деле борьбы с природой и покорения природы.
Когда мы говорим о накопленной прошлыми поколениями культуре, мы мысленно опираемся, прежде всего, на материальные ее приобретения, в виде орудий, машин, зданий, памятников и пр. Культура ли это? Несомненно культура, вещественные ее отложения, – материальная культура. Она создает – на фундаменте природы – основную оправу нашей жизни, нашего быта, нашего творчества. Но драгоценнейшею частью культуры являются ее отложения в сознании самого человека – те наши приемы, навыки, сноровки, благоприобретенные способности, которые выросли из всей предшествующей материальной культуры и, опираясь на нее, перестраивают ее. Будем же, товарищи, считать установленным твердо: культура вырастает из борьбы человека с природой за существование, за улучшение условий жизни, за увеличение своего могущества. Но на этой же основе вырастают и классы. В процессе приспособления к природе, в борьбе с ее враждебными силами, человеческое общество складывается в сложную классовую организацию. Классовое же строение общества определяет собой в решающей степени содержание и форму человеческой истории, т.-е. ее материальные отношения и их идеологические отражения. Этим самым сказано, что историческая культура имеет классовый характер.
Рабское общество, феодально-крепостническое и буржуазное порождали и соответственную культуру – на разных этапах разную, со множеством переходных форм. Историческое общество есть организация эксплуатации человека человеком. Культура служит классовой организации общества. Эксплуататорское общество порождает эксплуататорскую культуру. Но тогда значит мы против всей культуры прошлого?
Получается, в самом деле, глубокое противоречие. Все, что завоевано, создано, построено усилиями человека и что служит для повышения мощи человека, есть культура. Но так как дело идет не об индивидуальном человеке, а об общественном; так как культура есть явление общественно-историческое по самому своему существу; так как историческое общество было и остается обществом классовым, то культура раскрывается как основное орудие классового угнетения. Маркс сказал: «Господствующие идеи эпохи суть идеи господствующего класса данной эпохи». Это относится и к культуре в целом. А ведь мы говорим рабочему классу: овладей всей культурой прошлого, иначе не построишь социализма. Как же это понять?
На этом противоречии многие спотыкаются и спотыкаются так часто потому, что подходят к понятию классового общества поверхностно, полу-идеалистически, забывая, что в основе своей это организация производства. Каждое классовое общество слагалось на определенных способах борьбы с природой, и способы эти изменялись в зависимости от развития техники. Что является основой основ: классовая организация общества или его производительные силы? Несомненно, производительные силы. Ведь именно на них, на известном уровне их развития складываются и перестраиваются классы. В производительных силах выражается овеществленная хозяйственная сноровка человека, его историческое уменье обеспечить свое существование. На этой динамической основе вырастают классы, которые своими взаимоотношениями определяют характер культуры.
И вот, прежде всего, относительно техники мы должны себя спросить: является ли она только орудием классового гнета? Достаточно поставить так вопрос, чтобы тотчас же ответить: нет, техника есть основное завоевание человечества; хотя она и служила доселе орудием эксплуатации, но она является в то же время основным условием освобождения эксплуатируемых. Машина душит наемного раба. Но освободиться можно только через машину. В этом корень всего вопроса.
Если не будем забывать, что движущей силой исторического процесса является рост производительных сил, освобождающих человека из-под власти природы, то мы поймем, что пролетариату необходимо овладеть всей совокупностью знаний и умений, выработанных человечеством в течение его истории, чтобы подняться вверх, перестроив жизнь на началах солидарности.
«Культура ли двигает технику или техника культуру?» – спрашивает одна из лежащих предо мною записок. Такая постановка вопроса неправильна. Техника не может быть противопоставлена культуре, ибо является ее основной пружиной. Без техники нет и культуры. Рост техники движет культуру вперед. Но и поднимающиеся на основе техники наука и общая культурность оказывают могущественное содействие росту техники. Тут диалектическое взаимодействие.
Товарищи, если нужен простой, но выразительный пример противоречия, заложенного в самое технику, то не найдешь лучшего, чем железные дороги. Если взглянете на европейские пассажирские поезда, то увидите там вагоны «разных классов». Эти классы напоминают нам о классах капиталистического общества. Первый класс – для привилегированных верхов, второй – для средней буржуазии, третий – для мелкой буржуазии и четвертый – для пролетариата, который недаром назывался раньше четвертым сословием. Сами по себе железные дороги представляют собою колоссальное культурно-техническое завоевание человечества, весьма изменившее в течение одного столетия облик земли. Но классовая структура общества влияет и на структуру средств сообщения. И наши советские железные дороги еще далеки от равенства. И не только потому, что они пользуются вагонами, унаследованными от прошлого, но и потому, что нэп только подготовляет равенство, но не осуществляет его.
До железных дорог цивилизация теснилась по берегам морей и больших рек. Железные дороги приобщили к капиталистической культуре целые континенты. Одной из основных, если не самой основной причиной отсталости и заброшенности русской деревни является недостаток железных и шоссейных дорог и подъездных путей. В этом отношении большинство наших деревень находится в до-капиталистических условиях. Нам необходимо преодолеть великого нашего союзника и вместе величайшего противника – пространство. Социалистическое хозяйство есть плановое хозяйство. План предполагает прежде всего связь. Важнейшим средством связи являются пути сообщения. Каждая новая железнодорожная линия есть путь к культуре, а в наших условиях и путь к социализму. Опять-таки, с повышением техники путей сообщения и благосостояния страны изменится и социальный облик железнодорожных поездов: деление на «классы» исчезнет, все будут ездить в мягких вагонах… если к тому времени вообще еще будут ездить в вагонах, а не предпочтут переноситься на самолетах, доступных всем и каждому.
Возьмем другой пример – орудия милитаризма – средства истребления. В этой сфере классовая природа общества выражается особенно ярко и отвратительно. Но нет такого разрушительного взрывчатого и отравляющего вещества, открытие которого не было бы само по себе ценным научно-техническим завоеванием. Взрывчатые и отравляющие вещества применяются и для созидательных, а не только разрушительных целей и открывают новые возможности в области открытий и изобретений.
Овладеть государственной властью пролетариат может, только разбив старый аппарат классового господства. Мы проделали эту работу так решительно, как никогда в мире. Однако уже при постройке нового аппарата обнаружилось, что пользоваться приходится в известной, довольно значительной степени, элементами старого. Дальнейшая социалистическая перестройка государственного аппарата уже неразрывно связывается с политической, хозяйственной и культурной работой вообще.
Технику разбивать не приходится. Оборудованными буржуазией заводами пролетариат овладевает в том виде, в каком их застигает революционный переворот. Старое оборудование служит нам еще и по сей день. В этом ярче и непосредственнее всего обнаруживается тот факт, что мы не отказываемся от «наследства». Да и как иначе? Ведь революция для того, в первую голову, и совершалась, чтобы овладеть «наследством». Однако старая техника в том виде, в каком мы ее взяли, совсем непригодна для социализма. Она представляет собою кристаллизованную анархию капиталистического хозяйства. Конкуренция разных предприятий, погоня за прибылью, неравномерность развития отдельных отраслей, отсталость отдельных районов, раздробленность сельского хозяйства, расхищение человеческих сил, – все это нашло в технике свое чугунное и медное выражение. Но если аппарат классового гнета можно разгромить революционным ударом, то производственный аппарат капиталистической анархии можно лишь постепенно перестроить. Завершение восстановительного периода – на базе старого оборудования – только подводит нас к порогу этой грандиозной задачи. Ее мы должны разрешить во что бы то ни стало.
II. Наследство духовной культуры
Духовная культура так же противоречива, как и материальная. И как из арсеналов и складов материальной культуры мы пускаем в оборот не лук с колчаном, не каменные орудия и не орудия бронзового века, а берем по возможности совершенные орудия новейшей техники, – так же мы должны подходить и к духовной культуре.
Коренным элементом в культуре старого общества была религия. Она являлась первостепенной важности формой человеческого знания и единения; но в этой форме выражалась прежде всего слабость человека перед природой и бессилие его внутри общества. Религию, со всеми ее суррогатами, мы отметаем совершенно.
Иначе обстоит дело с философией. Из созданной классовым обществом философии мы должны усвоить два неоценимых ее элемента – материализм и диалектику. Именно из органического сочетания материализма и диалектики родился метод Маркса и возникла его система. Этот метод лежит в основе ленинизма.
Если перейдем, далее, к науке в собственном смысле, то здесь уже станет совершенно очевидно, что перед нами огромный резервуар знаний и умений, накопленных человечеством за свою долгую жизнь. Можно, правда, указать, что в науке, цель которой – познание сущего, есть много тенденциозных классовых примесей. Совершенно правильно! Если даже железные дороги отражают в себе привилегированность одних и нужду других, то тем более относится это к науке, материал которой гораздо более гибок, чем металл и дерево, из коих строятся вагоны. Но мы должны отдать себе отчет в том, что научное творчество в основе своей питается потребностью познать природу, чтоб овладеть ее силами. Хотя классовые интересы вносили и вносят ложные тенденции даже в естественные науки, но все же эта фальсификация ограничивается теми пределами, за которыми она начинает непосредственно мешать успехам технологии. Если окинете естественные науки взглядом снизу доверху, от области накопления элементарных фактов до наиболее высоких и сложных обобщений, то увидите, что чем эмпиричнее научное исследование, чем ближе оно к своему материалу, к факту, тем более несомненные результаты дает. Чем шире область обобщений, чем ближе естествознание подходит к вопросам философии, тем больше оно поддается воздействию классовых внушений.
Сложнее и хуже обстоит дело с науками общественными и так называемыми «гуманитарными». И здесь, конечно, в основе действовало стремление познать то, что есть. Благодаря этому мы имели, к слову сказать, блестящую школу классиков буржуазной экономии. Но классовый интерес, который в общественных науках сказывается гораздо непосредственнее и повелительнее, чем в естествознании, скоро приостановил развитие экономической мысли буржуазного общества. В этой области мы, коммунисты, вооружены, однако, лучше, чем в какой бы то ни было другой. Пробужденные классовой борьбой пролетариата социалистические теоретики, опираясь на буржуазную науку и критикуя ее, создали, в учении Маркса и Энгельса, могущественный метод исторического материализма и ее непревзойденное применение в «Капитале». Это не значит, конечно, что мы застрахованы от влияния буржуазных идей в области экономики и социологии вообще. Нет, вульгарнейшие профессорско-социалистические, мещанско-народнические тенденции на каждом шагу врываются в наш обиход из старых «сокровищниц» познания, ища для себя питательной среды в неоформленных и противоречивых отношениях переходной эпохи. Но в этой области у нас есть незаменимые критерии марксизма, проверенные и обогащенные в работах Ленина. И мы будем давать тем более победоносный отпор вульгарным экономистам и социологам, чем меньше будем замыкаться в опыте сегодняшнего дня, чем шире будем охватывать мировое развитие в целом, выделяя его основные тенденции из-под конъюнктурных изменений.
В вопросах права, морали, идеологии вообще, положение буржуазной науки еще более плачевно, если можно, чем в области экономии. Найти в этих областях жемчужное зерно действительного познания можно, лишь перерыв десятки навозных профессорских куч.
Диалектика и материализм образуют основные элементы марксова познания мира. Но это вовсе не значит, что их можно, в качестве всегда готовой отмычки, применять в любой области познания. Диалектику нельзя навязать фактам, надо ее извлечь из фактов, из их природы и их развития. Только кропотливая работа над необозримым материалом дала Марксу возможность воздвигнуть диалектическую систему экономии на понятии ценности как овеществленном труде. Так же построены марксовы исторические работы, даже и газетные статьи. Применять диалектический материализм к новым областям познания можно только овладевая ими изнутри. Очищение буржуазной науки предполагает овладение буржуазной наукой. Ни огульной критикой, ни голой командой ничего не возьмешь. Усвоение и применение идет тут рука об руку с критической переработкой. Метод у нас есть, а работы хватит на поколения.
Марксистская критика науки должна быть не только бдительной, но и осторожной, иначе она может выродиться в прямое сикофантство, в фамусовщину. Взять хотя бы психологию. Рефлексология Павлова целиком идет по путям диалектического материализма. Она окончательно разрушает стену между физиологией и психологией. Простейший рефлекс физиологичен, а система рефлексов дает «сознание». Накопление физиологического количества дает новое, «психологическое» качество. Метод павловской школы экспериментален и кропотлив. Обобщения завоевываются шаг за шагом: от слюны собаки к поэзии, т.-е. к ее психической механике (а не к общественному содержанию), при чем путей к поэзии еще не видать.
По-иному подходит к делу школа венского психоаналитика Фрейда. Она заранее исходит из того, что движущей силой сложнейших и утонченнейших психических процессов является физиологическая потребность. В этом общем смысле она материалистична, – если оставить в стороне вопрос о том, не отводит ли она слишком много места половому моменту за счет других, ибо это уже спор в границах материализма. Но психоаналитик подходит к проблеме сознания не экспериментально, от низших явлений к высшим, от простого рефлекса к сложному, а стремится взять все эти промежуточные ступени одним скачком, сверху вниз, от религиозного мифа, лирического стихотворения или сновидения – сразу к физиологической основе психики.
Идеалисты учат, что психика самостоятельна, что «душа» есть колодезь без дна. И Павлов и Фрейд считают, что дном «души» является физиология. Но Павлов, как водолаз, спускается на дно и кропотливо исследует колодезь снизу вверх. А Фрейд стоит над колодцем и проницательным взглядом старается сквозь толщу вечно колеблющейся замутненной воды разглядеть или разгадать очертания дна. Метод Павлова – эксперимент. Метод Фрейда – догадка, иногда фантастическая. Попытка объявить психоанализ «несовместимым» с марксизмом и попросту повернуться к фрейдизму спиной слишком проста или, вернее, простовата. Но мы ни в каком случае не обязаны и усыновлять фрейдизм. Это рабочая гипотеза, которая может дать и несомненно дает выводы и догадки, идущие по линии материалистической психологии. Экспериментальный путь принесет в свое время проверку. Но мы не имеем ни основания, ни права налагать запрет на другой путь, хотя бы и менее надежный, но пытающийся предвосхитить выводы, к которым экспериментальный путь ведет лишь крайне медленно.[163]
На этих примерах я хотел хоть отчасти показать и многообразие научного наследия и сложность тех путей, при помощи которых пролетариат может вступить во владение им. Если в хозяйственном строительстве дело не решается приказом и приходится «учиться торговать», то в науке одно лишь голое командование, кроме вреда и сраму, ничего принести не может. Здесь надо «учиться учиться».
Искусство есть одна из форм ориентировки человека в мире; в этом смысле наследство искусства не отличается от наследства науки и техники – и не менее их противоречиво. Однако в отличие от науки искусство есть форма познания мира не как системы законов, а как группировки образов и в то же время способ внушения известных чувств и настроений. Искусство прошлых веков сделало человека более сложным и гибким, подняло его психику на более высокую ступень, всесторонне обогатило ее. Обогащение это есть неоценимое завоевание культуры. Овладение старым искусством является, поэтому, необходимой предпосылкой не только для создания нового искусства, но и для построения нового общества, ибо для коммунизма нужны люди с высокой психикой. Способно ли, однако, старое искусство обогащать нас художественным познанием мира? Способно. Именно поэтому же оно способно давать пищу нашим чувствам и воспитывать их. Если б мы огульно отреклись от старого искусства, мы сразу стали бы духовно беднее.
У нас наблюдается теперь кое-где тенденция выдвигать ту мысль, что искусство имеет своею целью лишь внушение известных настроений, а вовсе не познание действительности. Отсюда вывод: какими же такими чувствами может нас заражать дворянское или буржуазное искусство? Это в корне неверно. Значение искусства, как средства познания – в том числе и для народных масс, и для них особенно – никак не меньше «чувственного» значения его. И былина, и сказка, и песня, и пословица, и частушка дают образное познание, освещают прошлое, обобщают опыт, расширяют кругозор, и только в связи с этим и благодаря этому способны «настраивать». Это относится ко всей вообще литературе – не только к эпосу, но и к лирике. Это относится и к живописи и к скульптуре. Исключение составляет, в известном смысле, только музыка, действие которой могущественно, но односторонне. Конечно, и она опирается на своеобразное познание природы, ее звуков и ритмов. Но здесь познание настолько скрыто под спудом, результаты внушений природы настолько преломлены через нервы человека, что музыка действует как самодовлеющее «откровение». Попытки приблизить все виды искусства к музыке, как к искусству «заражения», делались не раз и всегда означали принижение в искусстве роли разума в интересах бесформенной чувственности и в этом смысле были и остаются реакционными… Хуже всего, конечно, такие произведения «искусства», которые не дают ни образного познания, ни художественного «заражения», зато выдвигают непомерные претензии. У нас таких произведений печатается немало, и, к сожалению, не в ученических тетрадках студий, а во многих тысячах экземпляров…
Культура есть явление общественное. Именно поэтому язык, как орган общения людей, является важнейшим ее орудием. Культура самого языка – важнейшее условие роста всех областей культуры, особенно науки и искусства. Как техника не удовлетворяется старыми измерительными приборами, а создает новые: микрометры, вольтаметры и пр., добиваясь и достигая все высшей точности, так и в деле языка – умения выбирать надлежащие слова и надлежаще сочетать их – необходима постоянная систематическая кропотливая работа над достижением высшей точности, ясности, яркости. Основой этой работы должна быть борьба с неграмотностью, полуграмотностью и малограмотностью. Следующая ступень той же работы – овладение классической русской литературой.
Да, культура была главным орудием классового гнета. Но она же, и только она, может стать орудием социалистического освобождения.