В то далёкое лето. Повести, рассказы

Да, – на мой неожиданный вопрос отвечает с удивлением Аргина. – Она терапевт в республиканской больнице. – А Ваш отец? – просто так, спрашиваю я. Аргина снова с удивлением смотрит на меня, пытаясь понять. какую цель преследуют мои бессмысленные вопросы. – А зачем тебе? – спрашивает она, наконец. Конечно, ей не скажешь, зачем задал эти вопросы, поэтому я молчу. – У меня нет отца, – после паузы отвечает Аргина, – он был бортмехаником в гражданской авиации. В одном из очередных полетов двое из пассажиров, вооруженные, вошли в кабину пилотов и заставили нарушить границу. Мой отец и стюардесса погибли, но бандитам не удалось перейти государственную границу. В стороне от приусадебных садов, в ущелье, очень тихо журчит и стонет наша речка Барак Джур, издавая печальный звук «виш-ш-ш, виш-ш-ш-ш…» Как будто понимает все… – До сих пор мама смотрит на небо при отдаленном звуке летящего самолета. – Почему? – Наверное, ждет… О чем можно говорить после этого, я не знаю. Аргина, видимо, понимает мое положение. – Ты жалеешь меня. Абик? – спрашивает она. – Да, – говорю я, не решаясь взглянуть на Аргину. – А вот этого, как раз, не нужно, – мой отец погиб в борьбе с бандитами. Ты меня понимаешь. Абик? – Да. Боже мой, что за глупость? Неужели я не могу сказать ничего, кроме этого бессмысленного «Да»… Взрослым, конечно, легко, за минуту найдут нужное слово и скажут. Скорей бы я тоже вырос… – Ты уже большой мальчик, Абик, должен все понимать. Я чуть не кричу, ведь все понимаю, но не могу выразить свое мнение. Но я, как прежде, как заведенный попугай. Повторяю: – Да… Внезапно Аргина с нежной улыбкой произносит: – Ты любишь меня, Абик? – Конечно. – я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать от радости. Аргина воодушевленно берет меня в свои объятия, прижимая голову к себе. От ее нежности, от близости её благоухающего тела сердце мое разрывается от счастья, и чтобы, хоть как-то, выразить это, я говорю: – Ты обязательно полюбишь наше село. – Я его и сейчас люблю. – А почему ты приехала, именно, в наше село? – После института нужно три года проработать в районе. Это обязательно. Без этого диплом не дают. Я посоветовалась с мамой и попросила комиссию по распределению направить меня в ваш район, а потом сюда. В районном отделе по образованию я сказала, что хочу работать в вашей школе. Добрые люди не отказали, и вот я здесь. – Значит, ты могла бы не приехать к нам? – Со страхом в голосе спрашиваю я. – Конечно, могла бы, – улыбаясь, отвечает Аргина. – Я могла бы остаться в аспирантуре, я ведь окончила институт с отличным дипломом. С нашего курса многие поехали в горные селения. Мы обещали писать друг другу.

4.

Человек не может представить, как быстро проходят дни, как дни переходят в недели, а недели – в месяцы. И вот, снова осень, и снова наш Хндзахут оделся в желтый наряд. То тут, то там на ореховых деревьях клюют вороны, и с орехом в клюве летят вниз над зеленными осенними пшеничными полями. Снова от ветра колышутся персиковые деревья. И наша речка Барак Джур, по-прежнему принимая последние лучи солнца, блестит, переливается светло-сиреневым цветом, и, извиваясь, проходит через леса, поля и сады, по-прежнему, журчит она в темных бездонных ущельях. Солнце поднялось и уже дошло до зенита, откуда, вероятно, виден весь мир. Перекинув школьный ранец через плечо, я иду домой. В последнее время, не знаю, почему, стараюсь возвращаться домой один, мне так нравится. У меня под ногами шуршат сухие листья. И под это шуршание в моей голове рождаются разные мысли. Я думаю о том, что вот уже год, как Аргина живет в нашем доме. Нет, удивительно быстро прошел этот год. Целый год… Отец, по-прежнему, работает в колхозе. Утром, чуть свет, садится на коня, едет на фермы, а возвращается поздно вечером или в полночь. Случается и так, что увозят скот в райцентр, тогда он на день-два остается там. Мама так же, если привозят тяжело больного, остается в больнице. Потому что, правда, наше село маленькое, но больница межрайонная, обслуживает, также, жителей близлежащих маленьких деревень и часто тяжело больных привозят оттуда. Аргина всегда возвращается из школы раньше меня. Когда звенит последний звонок, я стремглав бегу домой, потому что Аргина не любит, когда я где-то задерживаюсь. Поэтому не задерживаюсь. Сам удивляюсь себе: за этот год я полностью переменился, как говорит мама, сразу стал образцовым мальчиком. После уроков прихожу прямо домой, мы сразу садимся обедать. А если мамы дома нет, Аргина одна не обедает, ждет меня. Выходит на балкон, сидит там и ждет. И всегда радуется. когда я иду. Вроде, ничего радостного нет, я же не с неба спускаюсь, но нет, радуется, и все. Когда вижу её, тоже радуюсь, хотя не так уж это показываю. Только улыбаюсь и больше ничего.

Но, иногда, мне так хочется сказать ей, что я все время думаю о ней. Но, непонятно, почему, не осмеливаюсь. Наверное, думаю, что выглядит смешно… или как. И, все-таки, без Аргины мне очень грустно. Летом, когда на каникулы она уехала в Баку, мое сердце чуть не лопнуло от тоски. А последнюю ночь до утра не смог уснуть, до рассвета беспокойно крутился в постели. Интересно, пока не знаешь человека, она живет для себя, ты – для себя, и вот, встретив случайно, она становится тебе родной, даже, может, больше, чем родной, и тебе кажется. что не сможешь больше жить без нее, причем, удивляешься тому, как ты жил без нее до того… Мама говорит. что Аргина навсегда останется в нашем селе. Аргина сама как-то сказала: " Я из этого села никуда не уеду. Навсегда останусь у вас… У меня такое ощущение, что я здесь родилась. Нет, я это не поменяю ни одно место в мире.» Честное слово, я чуть не таю от радости, слыша эти слова. Странная вещь: с тех пор, как Аргина стала жить у нас, парни нашего села стали относиться ко мне по-другому, не знаю, почему. но это, действительно, так, не раз замечал. Может, повзрослел на год, от этого? Даже тракторист Максим, который раньше не разрешал садиться на сиденья плуга или сеялки, сейчас, заметив меня, сразу останавливает трактор, уменьшает звук мотора: тик- тик, тик… Высовывая голову в окошко Максим, улыбаясь, смотрит на меня и пальцем подзывает к себе. Я, конечно, подхожу. Он кладет свою огромную руку мне на плечо, (от тяжести его руки у меня чуть колени не прогибаются), и задает свой первый вопрос: – Ну, как твои дела, Абик? – Ничего, – отвечаю. – Конечно, – говорит он следом и одновременно, мечтательно вздыхая, смотрит в сторону скалы Сарнатун, – конечно, почему должно быть иначе?… – Максим улыбается. У него такая улыбка, что кажется, вот-вот, заплачет. От смеха можно обалдеть. Но я, конечно. не смеюсь, иначе, он так двинет, что большим куском от меня останется ухо. Я с наивным видом говорю: – У тебя очень красивый трактор. Он внимательно смотрит на меня – шучу или нет? И задает второй вопрос: – Правда? – Да. Ни у кого такого трактора нет, – говорю. Максим с гордостью смотрит на меня. – Сейчас появились хорошие японские тракторы, – говорит он и смотрит на вспаханную им пашню. – Но они не для наших мест, они для равнинных местностей. Разве здесь могут выдержать японские тракторы, корни ореховых деревьев тянутся на километр. – Что такое японский трактор по сравнению с твоим? – говорю я в ожидании самого главного вопроса Максима. – А ваша Аргина знает, что у меня такой трактор есть? – наконец, спрашивает он, краснея до кончиков ушей.

– Конечно, знает, – бессовестно вру я. Лицо Максима сияет от удовольствия. И он, неожиданно произносит:

– Хочешь, научу тебя водить трактор? – и, не ожидая ответа, берет меня за подмышки и поднимает в кабину, устраивая возле себя, командует: – Держи рычаг, вот так. Ногу поставь вот сюда. Молодец. Нажми педаль и медленно отпускай. Вот так, молодец! Трактор гудит, выпуская дым, движется вперед, пластами выворачивая черную землю. От счастья у меня захватывает дух, я быстро смотрю по сторонам: жаль, но никто не видит. Завтра расскажу в школе, не поверят… – Ну, как твои дела? – в оглушающем реве трактора и в лязге плугов еле слышу вопрос Максима. Я помню, что пару минут назад он задавал такой же вопрос, тут же отвечаю: – Как прежде. – Конечно, тебе хорошо, – кричит Максим.– Отчего бы тебе быть плохо.?…Говорю,

конечно, хорошо… – Услышал… Ты мне скажи, как увеличить скорость? – Нельзя, испортишь, – на мгновенье, внимательно, посмотрев назад, говорит Максим. И вместо того, чтоб увеличить скорость трактора. он останавливает его, снижает обороты мотора, озабоченно глядя на меня из-под густых бровей, с глубоким вздохом выговаривает: – Мне кажется, Абик, что во всем Карабахе такой девушки, как Аргина, нет. – Конечно, какой может быть об этом разговор, – по-взрослому отвечаю я. Мне нравится тон моей речи. Как равный с равным, прямо смотрю на Максима, выжидая, что он скажет. Максим снова вздыхает и, будто, выполняя тяжелую работу, говорит со стоном: – Как раз плохо, что такой, как она, нет. – Почему? – удивляюсь я. – Не знаю. Если б не была такой красивой, может, удостоила бы своего внимания. По-моему, в этом вопросе Максим совершенно не прав. Я-то знаю, что Аргина ко всем относится одинаково внимательно. – Она со всеми любезна. – Гмм, со всеми? – Конечно. Со мной не станет говорить. Был бы образованным, хотя б, может, удостоила бы… но сейчас – нет, не станет. – Как это, не будет говорить? Будет, я же знаю. – Не знаю почему, но я как-то жалею Максима. Про себя, точно, решаю, что придя домой, обязательно поговорю с Аргиной об этом, потому что, в общем, он парень неплохой, хотя в прежние времена близко не подпускал к трактору. Между прочим, Максим в нашем селе самый молодой тракторист, а этим летом, работая на колхозном самоходном комбайне «Нива», он, почти, не приходил домой ни днем, ни ночью. В основном, его заслуга, что колхоз, первым среди горных селений, закончил зерноуборочную страду. – А как учишься? Наверное, хорошо? – спрашивает Максим. Будто, ему очень нужна моя учеба. Не о чем говорить, что ли? – Да, – говорю и вижу, что он слушает меня краем уха, мысли его в другом месте. – Не хватало, чтоб ты плохо учился, – добродушно улыбаясь, говорит Максим, – наверное, Аргина занимается с тобой. – Ага, приходи к нам, с тобой тоже будет заниматься.

Максим смеясь, легонько хлопает меня по плечу: – Хорошо. Абик-джан. Я отстаю от плана. Сейчас бригадир придет и станет надоедать. От меня передай привет…, – говорит он и сразу добавляет растерянно. – нет, не нужно, вдруг обидится.

И не только Максим… все-все изменились по отношению ко мне. Сапожник Меружан, который улыбается раз в двадцать четыре часа, сейчас, когда видит меня, непременно, подходит ко мне, и его маленькие глазенки начинают бегать: – Это где ты, Абик-джан, тебя совсем не видно? – Где я должен быть, дядя Меружан, – говорю, – дальше нашего села, где могу быть? Я всегда здесь. Меружан ворошит землю кончиком туфли, видимо, мои слова ему кажутся обидными.

– Такого молодоого парня, как я, дядей называешь, Абик? – говорит он. – А как называть, дядя Меружан? Меружан на меня смотрит таким взглядом, что, будь это в иное время, дал бы мне подзатыльника и сказал: «Айда!» Но сейчас он говорит строго: – Больше, чтобы я не слышал, как ты меня называешь дядей, Абик. Этим ты, как будто, берешь острый нож и вонзаешь в мое сердце. Мне трудно понять, почему такое простое и привычное слово – дядя, Меружану кажется острым ножом. Я хочу поговорить об этом, но Меружан неожиданно спрашивает: – У Аргины, наверное, нет обуви, да? – Как нет? – говорю я.– У нее новые туфли, недавно купила. – Я сказал, может, нет? – Имеет. И несколько пар. – Эти туфли не изнашиваются, что ли, принес бы, я бы обновил. И она бы увидела, что у меня золотые руки. Честно говоря, этот Меружан никогда мне не нравился. Может, поэтому его последние слова бесят меня. – Нет, говорю, никогда не изнашиваются. – Значит, не изнашиваются, – не отстает Меружан. – Да, – почти кричу я, – не изнашиваются, потому что она всегда покупает новые. – Так не пойдет, Абик. Камнем по сердцу мне не бей… Я не знаю, о чем он, и жду, что скажет потом. И он говорит: – Ты был моей надеждой, Абик. Думал, Абик мне, как младший брат, поймет меня. Вот тебе новость… Удивительный человек – этот Меружан, иногда такое скажет, курам на смех. А он продолжает своим надоедливым голосом:

– Э-э-э, откуда пришла, жили себе спокойно в этих наших ущельях… «Опять же, живи, кто тебе мешает?» – говорю я про себя и молча шагаю к дому.

5.

Целый год… Действительно, прошел целый год? Со школьным ранцем через плечо я возвращаюсь из школы домой. Маленькая деревянная мастерская Меружана находится между конторой колхозного правления и сельским магазином, недалеко от нашего дома, моя дорога проходит мимо мастерской. У этого Меружана отвратительная привычка, если попал к нему на крючок, выхода нет. На этот раз хочу пройти незамеченным, чтоб он не начал старую песню. Но нет… По всей вероятности, в узкое окошко мастерской Меружан видит меня. Быстро выходит из мастерской в черном кожаном фартуке, со слащавой улыбкой на лице, в глазах лукавые искорки. – Здравствуй, Абик-джан, – говорит он тем же слащавым голосом. Куда деваться, вынужден останавиться. – Здравствуй, – говорю я. – Это где ты, тебя совершенно не видно? Как же врет, в день два раза, не считая, конечно, воскресенья, я прохожу здесь, раз в школу, раз обратно из школы домой. Но ему все равно, хоть миллион раз пройди, все равно, он будет петь свою песню: " Это г- д- е т- ы, т- е -б -я с- о- в- с- е- м н-е в-и-д-н-о?» С чего-то должен начинать… Я, конечно, не отвечаю. Не скажу же, как не видно, вот же, я, стою перед тобой. – Недавно прошла… Как горная лань, прошла и ушла… Знаешь ту песню: " Как лань в горах, пришла и ушла, то здоровалась со мной, и то забыла…» – тоскливым голосом говорит Меружан, – это что за красота у нее, Абик… Бог свидетель, когда смотришь на нее, независимо от себя, представляешь счастливый, сказочный мир и жар-птицу. В библиотеке взял, прочитал про эту птицу… Я смотрю на Меружана и балдею: я только сейчас замечаю, что один его глаз смотрит налево, другой направо. Я с трудом сдерживаю себя, чтобы громко не рассмеяться. – Что теперь нам делать, Абик? – говорит Меружан, не знаю, зачем, понижая голос.

– В каком смысле? – в свою очередь спрашиваю я. – Что скрывать от тебя, Абик, ты – моя надежда. – Ничего не понимаю. О какой надежде речь? – Помнишь, я тебе говорил об этом? Ты – моя надежда, моя последняя надежда. – Меружан садится на буковое бревно, лежащее здесь же с прошлого года, и пугливо озираясь по сторонам, продолжает тихим голосом, – клянусь моим здоровьем, Абик, если даже меня будут убивать, будут вешать, я все равно, не смогу вырвать ее из моего сердца… не смогу. Понимаешь, после того, как я ее потеряю, терять мне больше нечего… Я не виноват, что люблю, люблю, как сумасшедший, Абик джан, я пьян без вина… – Как можно не выпив, опьянеть? Такого не бывает. – Ты мою мысль не понял, Абик джан. Я ничего не говорю… Она меня не знает, ну и что с того, что здороваюсь – отвечает. Это не то… Ты же можешь ей пару слов замолвить за меня. – Что, например?

– Ну, что тебе сказать, – Меружан на минуту всматривается в сторону далеких лугов., – Можешь многое сказать: слава Богу, не беден, работаю и неплохо зарабатываю. Девушек много, если позову, любая за меня пойдет бегом. Но, нет, Аргина другая, с высшим образованием, красивая, хорошо зарабатывает, я ее один волос не променяю на всех девушек нашего села… Скажи, стоит в очереди за,,Жигули», скоро купит его, – Меружан снова озирается вокруг. – Послушай, Абик. ты это сделай, и я тебе в ответ такое доброе дело сделаю, что всю жизнь будешь мне обязан. – Не понимаю, что я должен сделать? – Сейчас, сейчас, Абик джан, сейчас скажу тебе. Понимаешь… Нельзя ли, например, один раз, вечером, вместе с ней, беседуя, прогуляться в сторону ущелья? Но так, чтоб не было ни души, а то, смотришь, начнутся сплетни… У меня есть очень важный вопрос, хочу с ней его обсудить… Если это сделаешь, Абик джан… «Он хочет похитить Аргину», – сиюминутно приходит мне на ум. Даже от такого предположения у меня захватывает дух. – Хочешь похитить Аргину? – говорю я. – Да. – быстро вскакивая с места, отвечает Меружан. – Что мне от тебя скрывать, Абик джан, я договорился, через горы Кагнахач на коне отвезу в Арачадзор, родственник есть там у меня, оставлю ее у них, а потом все просто, в наших селах таких случаев было немало… Помоги мне в этом вопросе, Абик джан, до гроба не забуду твое добро. – Как тебе не стыдно? – почти кричу я, чувствуя, как за мгновение, мои глаза наполняются слезами. – Я сейчас пойду и всем, всем расскажу об этом. Меружан внезапно бледнеет, оглядываясь вокруг и пытаясь улыбнуться, испуганным голосом говорит: – Какое похищение, о чем ты? Пошутил я… Ты что, шутки не понимаешь? Я быстро, не оглядываясь назад, бегу к дому.

6.

Не доходя до дома, возле сеновала, слышу голос Аргины. Оборачиваюсь. На обочине дороги стоит она с группой десятиклассниц, весело беседует, смеется. Домой идти не хочу. Сажусь в тени сеновала в ожидании Аргины. Она продолжает что-то рассказывать девочкам, и они дружно хохочут. Честно говоря, не знаю, почему мне не нравится, что Аргина так близка с девочками. Ну, и что, что она их классный руководитель. Мне кажется, что она специально для них создала кружок «Любить и защищать родную природу». Ну, конечно, чтобы все время быть вместе. Иногда, смотришь, соберутся возле нашего дома и начинают чирикать, как воробьи. Случается, что они прогуливаются по полям села или организовывают поход в сторону гор и возвращаются после захода солнца. Однажды, даже, Аргина со своим классом поехала в областной центр на какое-то представление. Я не спал ту ночь, просто лежал в постели и ждал, пока они вернутся. И только после этого уснул.

Слава Богу, наконец, Аргина прощается с девочками. – Ну, до завтра, девочки, – говорит она, направляясь к дому. Аргина идет легкой, величавой походкой, движением головы откидывая назад непослушные волосы. Недалеко от нашего дома, под кровлей старого здания сельсовета, где в последние годы колхоз сушит табачные листья, сгрудившись, стоят женщины-табачницы и беседуют, внимательно глядя на Аргину. – Смотри на эту безбожницу, какая красивая. – Глаза красивые, нос красивый, ротик красивый, отлично сложена, ахчи, разве может уснуть ее увидевший? – Так не смотри, она, как раскрытая роза, счастлив тот, за кого она пойдет. – Не есть, не пить, просто любоваться ею. – Ахчи, пусть счастливой будет, пусть судьба будет красивой. Разве наша Размела менее красивой была? А где она сейчас? В ущельях села Газанчи с кучей детей на шее. – Эээ, красивые девушки редко бывают счастливыми. У меня нет настроения, чтобы слушать их. Аргина меня замечает лишь во дворе.

– Ты почему так задержался, Абик? – спрашивает Аргина с привычной любезностью. – Небольшое дело было, – говорю я, пряча взгляд. Но, по-видимому, мое лицо было слишком искаженным, поэтому Аргина перестает улыбаться. Мы молча поднимаемся домой. Дома Аргина говорит: – Что-то случилось? – Нет, – говорю я.

– Может, с кем-то подрался? – Нет. – Плохо себя чувствуешь?

– Нет. Она подходит, обнимает меня за плечо. – Скрываешь от меня? У меня глаза наполняются слезами и, неожиданно для себя самого, я выдаю: – Меружан хочет тебя похитить.

– Кто? – спрашивает Аргина, и я вижу по ее лицу, что она еле сдерживает смех. Это меня успокаивает – Меружан, – говорю, – сапожник Меружан. – И я начинаю ей рассказывать про Меружана, про Максима и про остальных парней села, одновременно наблюдаю, какое впечатление производят на нее мои слова. В ее больших карих глазах многозначительное выражение, Аргина внимательно слушает меня, то кусая белоснежными зубами алые губы, то, когда удивлена и шокирована, смотрит на меня, приоткрыв очаровательный ротик. И я не могу понять, она сердится, или в душе радуется моим словам. Наконец, вопреки моему ожиданию, Аргина, внезапно, начинает громко и радостно смеяться. – Из-за этого плачешь? – спрашивает она, перестав смеяться. – Да, – киваю головой я. – Не бойся, меня никто не похитит. – Значит, ты ни с кем никуда не пойдешь? – Нет, конечно, только с тобой, Абик. На летние каникулы я возьму тебя с собой в город.

– Туда, где в мире самое большое озеро и самое маленькое море?

– Да, и ты увидишь, что он похож на Неаполь, и даже красивее Неаполя, – говорит Аргина, улыбаясь только глазами, – я покажу тебе все достопримечательности нашего города и, еще, тот двор в армянском районе города – Арменикенде, где я родилась. Все наши соседи были армянами, иначе я бы армянского языка не знала. А потом получили новую квартиру в микрорайоне. Ты ведь поедешь со мной? – Конечно, а ваш город красивее нашего села? Аргина немного думает, потом говорит: – Не знаю, Абик. Наверное, город имеет свою красоту, село – свое.

Далеко, высоко, очень высоко в небе, медленно плывут серые тучи. Их тени плывут над полями, лесами и над селом. Потом тени сгущаются, и небо вмиг чернеет. В саду и внизу, в глубине ущелья, птицы мгновенно прекращают свои сладостные песни. Весь мир постепенно мрачнеет, ущелья погружаются в темноту, далекие горы пропадают в тумане. – Сейчас будет гроза. – говорю я. Аргина, прищурившись, смотрит на небо. И в это время синеватая молния зигзагом делит небо пополам, на короткое мгновение осветив окружающие горы, утопающие в лесах. То тут, то там раскинувшиеся на склонах гор овраги и луга, потом, сначала спокойно, дальше усиливаясь, небо начинает так грохотать и дрожать, что кажется, одновременно начали палить из тысячи орудий. Аргина в испуге кидается ко мне, я смеюсь, глядя на нее. Она тоже улыбается, хотя знаю, что ей вовсе не до смеха. Наверное, боится грома и молнии. – У нас в городе почти не бывает гроз – будто оправдываясь, говорит она. – И даже, когда бывают, не так часто и не так сильно. – В наших горах много дубов. Это дубы притягивают молнии. В действительности, я не знаю, насколько это правда, потому что я сам об этом нигде не читал. Если откровенно, однажды, в горах мы попали под град, и отец моего друга Овика, дядя Ерванд, сказал, чтобы мы не прятались под дубовые деревья, они часто притягивают молнии. И, действительно, два года назад на краю села молния ударила и разделила на две части очень старый дуб. Целую неделю дуб дымился, тлел потихоньку. Почему- то, никто не осмеливался подойти к горящему дереву. Вместе с ветром об землю ударяются первые, крупные капли дождя, потом сразу начинается проливной дождь, который сильно бьет по кровле дома, по двору, по посуде для воды, откуда пьют куры.

Приятно стоять на балконе и смотреть, как вода по водосточной трубе, журча, льется на землю: слушать, как усилившийся от дождя поток речки Барак Джур, бешено бурлит в низине, в туманном ущелье, слышать в разных концах села тревожные окрики людей. видеть понурые от дождя одиночные деревья, мокрые поля, привязанную кем-то лошадь, которая молча стоит и ждет окончания дождя. – Знал бы, что пойдет дождь, позвал бы Овика. – В шахматы поиграть? – спрашивает Аргина. – Что еще можно делать в такую погоду, кроме, как играть в шахматы? Или ты не хочешь, чтоб я его звал? – Дурачок. Как я могу не хотеть? – удивляется она. Про Овика я спросил умышленно, потому что все село такого мнения, что Овик неисправимый парень, даже один раз хотели его исключить из школы. Однако Аргина, а также вожатая Нвард, оказались категорически против. Они выступили на педсовете и строго осудили тех, кто был за исключение Овика. В этот день я был дежурным, после уроков, проходя по коридору, я услышал из учительской голос Аргины и, невольно, остановился: «Я бы хотела еще раз напомнить всем тем, кто требует обязательного исключения Овика Захаряна, напомнить, что, даже в самый трудный, самый тяжелый момент жизни нельзя терять веру в человека, тем более, если человек в возрасте Овика, потому что безразличие по отношению к человеку безвозвратно толкает его в пропасть, – голос Аргины звучал убедительно и уверенно. – Легко исключить ученика из школы, но неужели мы, учителя, после этого имеем право прямо смотреть в глаза его родителям, в глаза людям, и просто, имеем ли мы право жить, дышать и пользоваться дарами жизни, если нас больше не волнуют горе и радость, не то что всех людей, а ученика нашей школы?»

Я бы с удовольствием еще послушал Аргину, но в другом конце коридора, откуда ни возьмись, вдруг выскочила уборщица Варсеник и жестом дала понять, чтоб я убирался от учительской. А вечером дома Аргина сказала маме, что неисправимых людей в жизни не бывает.

Честно говоря, мне эти слова очень понравились, потому что Овик, не смотря на все его недостатки, неплохой парень, мы с ним с первого класса до сих пор дружим. Аргина тогда, еще, сказала, что она сделает все, чтобы Овик стал одним из образцовых учеников школы. Это тоже мне бесконечно понравилось. И теперь, заговорив об Овике, я хотел узнать, не забыла ли Аргина о своем обещании, не изменилось ли ее отношение к моему другу? Нет, не изменилось. Иначе, зачем она должны была говорить: – Как дождь перестанет, позови Овика. Овик позавчера тоже был у нас. Они с Аргиной некоторое время занимались оформлением школьной стенгазеты, а потом сыграли несколько партий в шахматы. Аргина проиграла все эти партии. Это было очень удивительно, потому что Аргина в шахматы играет отлично. Но, потом, она сказала, что у нее есть определенная цель. Я не понял, какую цель может преследовать умышленный проигрыш, и ничего не сказал. А Овик, этот тупица, радовался, как теленок и восхищался. Дождь постепенно прекращается, солнышко, мокрое от дождя, высовывается в углу неба и улыбается. Вдалеке, над горами, перекинулась тонким мостиком цветная радуга, похожая на змеиную чешую, а еще выше, касаясь горных вершин, уже расходятся тяжелые тучи. Я выбегаю на улицу звать Овика.

7.

Потом, неожиданно, наступила зима. Все четыре месяца беспрерывно валил снег, дороги закрылись, стали непроходимыми, отрезав наше маленькое горное село от внешнего мира. Лишь в последние дни марта солнце стало греть землю, вначале холмы, а потом поля и сады. Над селом и дорогами поднимался пар – испарение обильного снега и сырой земли. Снег быстро таял, как и каждый год весной, традиционно запенилась, забурлила наша речка Барак Джур, неся сверху, со стороны гор, выкорчеванные деревья, мелкие камни. И день и ночь, без устали рычит, бурлит в темном ущелье. В середине апреля уже не было снега, осталось только воспоминание о его обилии. Из дальних стран вернулись ласточки, весело закружили над нашим домом. Где-то, в дальнем углу сада, в кустах, запел соловей, ему откликнулась из ущелья мать-кукушка. Не знаю, отчего, вчера целый день у меня не было настроения, а сегодня утром, измерив мне температуру, мама положила на стол какую-то таблетку и наказала мне из дома никуда не выходить, лежать в постели, пить теплое молоко, приняв эту таблетку. Теперь я лежу в постели, а часы прооходят так медленно. Я по одному считаю школьные звонки, ожидая конца уроков. Скоро придет Аргина, и мое сердце наполнится светом и нежностью. Во дворе шумно открывается калитка железных ворот. «Это Аргина» – радуюсь в уме. Шаги поднимаются по ступенькам, медленно открывается балконная дверь, в дверях показывается Армен с большим букетом сирени. Войдя, он заметно теряется, как видно, он не ожидал в такое время застать меня дома. – Ты что, Абик, не пошел в школу? – Нет, – говорю, садясь на край кровати. – У меня ангина.

– Простыл, наверное, – говорит Армен, неуверенно оглядываясь по сторонам. – Наверное, – говорю, – мамы дома нет, – добавляю я, глядя на букет цветов. – Да, – произносит Армен растерянно, – а я думал, она дома. Смешно, когда взрослые теряются. Я, например, никогда бы не растерялся, где бы ни был. – Нет, ее дома нет, – повторяю я, – сегодня она работает в первую смену. – Интересно, – произносит Армен, стараясь не смотреть в мою сторону. – Кто мне сказал, что видел, как она шла домой, значит, я неправильно понял…

Я думаю, что, наверное, кто-то из его родственников лечился у мамы, он пришел поблагодарить ее. Но почему не пошел в больницу, а пришел домой? – Значит, эти цветы ты принес маме? – справшиваю я, но голос мой, по-видимому, звучит иронически, потому что Армен, как-то странно, смотрит на меня. Потом говорит:

– Абик джан, это нужно поcтавить в воду, а то сразу завянут. Найди посуду, сам поставлю. Я быстро нахожу трехлитровую пустую банку, наливаю водой и передаю ему. После небольшой паузы Армен, заглядывая в соседние комнаты, негромким голосом спрашивает:

– Где Аргина? – Пока не пришла из школы.

– А когда придет, не знаешь? – Aргина? Она уже должна была прийти, не знаю, почему задерживается. Наверное, сейчас придет. Хочешь, подожди? – Нет, нет, – разводя руками, говорит Армен, – в другой раз, сейчас мне срочно надо ехать в райцентр. Если тебе не трудно, Абик джан, как только Аргина придет, передай ей эти цветы. Хорошо? Он меня принял за маленького ребенка. Не пройдет. – Постой, а разве ты не маме принес их? – говорю я, а сам от сдерживаемого смеха чуть не лопаюсь. – Ничего, Абик джан, Аргина сама отдаст маме. – Хорошо, – говорю и, не моргая, смотрю ему прямо в лицо. – Как придет, отдам ей. Да, она сама увидит. Армен направляется в сторону балконной двери. – Когда еще пойдем в Тартарское ущелье? – спрашивает он, оборачиваясь у двери. – Когда скажешь, – улыбаюсь я. После его ухода, оглядываюсь на цветы. Действительно, красивый букет. Видно, что у него неплохой вкус. Это первые цветы этой весной. Наверное, Армен принес их из Тартарского ущелья, потому что у нас сирень еще не расцвела. Не знаю, почему, но из всех парней нашего села больше всех мне нравится Армен. Может, потому, что он чересчур культурный и уравновешенный парень, в селе со всеми, от мала до велика, любезен. Не знаю… Он высокого роста, широкоплечий, черноглазый, чернобровый, при разговоре слегка улыбается, при этом на его правой щеке появляется едва заметная ямочка. После армии он работал в колхозе водителем, а в прошлом году, когда на реке Тартар началось строительство водохранилища, пошел туда. Работал на самосвале. В последнее время водит машину начальника строительства. На той машине часто приезжает в село. Армен даже отцу моему нравится. «Армен золотой парень, – однажды сказал отец в присутствии Аргины. – Куда бы ни поставить его, будет блестеть, как золото. Отец его тоже был хорошим человеком. С войны вернулся с несколькими ранениями, два года помучился, умер. Теперь сын занял место отца, не зря говорят. что из фиалковых корней вырастут фиалки.» Не произнося ни слова, Аргина внимательно слушает отца. – Я не прав, Арус? – обращаясь к матери, внезапно спрашивает отец.