Лена: воспоминания детства
«Выходит, он бросил маму, меня», – думала Лена, приближаясь к кафе, куда должен подъехать Сергей. На нее нахлынули воспоминания самого раннего детства. Мама и бабушка сделали последние приготовления для поездки в деревню к тете Шуре, младшей сестре бабушки, когда к их дому в Макеевку подкатил «Жигули», из которого вылез дядя Витя, с которым мама недавно начала дружить. Он недолго сиял и перестал показывать белые зубы, как только Лена закатила истерику:
– Я не сяду в эту машину! Он – не мой папа!
Света и бабушка, которые подняли сумки, чтобы погрузить в багажник машины, остановились в изумлении.
– Ну-ка, прекрати, – с угрозой в голосе сказала бабушка, – а то поедем без тебя.
– Езжайте! – прокричала Лена и потопала ногами. – Я знаю: вы хотите, чтобы я исчезла и умерла.
– Дочь, ты что?! Где ты научилась так разговаривать?
– Как где, – вмешалась бабушка, – в садике еще не тому научат.
Они так и не смогли уговорить Лену – пришлось отправиться на автобусе. Тетя Шура их встретила с радушием: она выбежала их встречать, перепутав на одной ноге галошу с тапочкой. У Лены было такое ощущение, что она попала в сказочное царство из книги, которую она любила разглядывать и читать вместе с мамой: много цветов, бабочек, пчел и птиц, а также дворовая собачка по кличке Дина.
Утром одного дня мама, одетая в белый спортивный костюм, разбудила Лену рано – люди и тетя Шура только выгоняли коров.
– Эй, вы куда в такую рань? – спросила тетя Шура.
– Мы решили спортом заняться, – ответила мама, – на пруд на пробежку, да, Лена?
– Да, мама. Только ты быстро не бегай, а то я отстану, и волки могут меня съесть.
– Эх ты, трусишка! – произнесла мама, взяв ее за руку, но когда дошли до пруда, мама перешла на бег, а Лена ее догоняла маленькими шажками.
Пруд штормило, и он откидывал на берег волны мутной воды под самые ноги Лены. Она запомнила, как мама красиво бегала, высоко поднимая колени, и при этом ее косичка светлых волос болталась из стороны в сторону, ударяясь о спину.
– Устала? – спросила мама, не оглядываясь назад…
– Нет. У меня не получается, как у тебя, мама.
– А ты ногу подними выше.
Лена попыталась изменить ритм, ноги зацепились друг за друга, и она с визгом упала.
Мама вернулась назад и стала поднимать Лену, но внезапно стала пристально смотреть позади нее.
– Что там, мама?
– Да там мужик, похожий на твоего папу.
– Мужик, похожий на моего папу? – повторила Лена. – Где?
– Вон там.
Лена, вся превратившись в зрение, бросила взгляд на деревянный пирс, где высокий мужчина с прямыми волосами в куртке и брюках военного цвета поспешно наматывал жилку на спиннинг. Он повернул голову, и его глаза встретились с глазами Лены. Незнакомец заулыбался и, отняв одну руку от спиннинга, помахал ей.
– Мама, ты видела? – глаза ребенка торжествовали. – Он мне помахал. Может, он наш папа?
– Пошли! – одернула мать ребенка. – Он не наш папа, наш – на небесах.
Лена остановилась и навела палец на небо:
– Вон там?
– Да, малышка.
– Он, как птица, может летать?
– Да.
– Он видит нас?
– Иногда.
Лене в деревне понравилось, и она не хотела уезжать. Ей понравилась тетя Шура, потому что она делала все, что она захочет. Ей понравилась собачка Дина, которая играла с ней, петляя в ее ногах и следуя за ней повсюду, но, к сожалению, их отношения быстро закончились – у мамы пропало настроение, она куда-то торопилась, и пришлось вернуться в Макеевку.
На следующий день Света долго не отходила от кухни, молча готовя салаты и песочный торт – любимый торт Лены. Когда наступил вечер, мама накрыла стол, зажгла свечу, сняла с вешалки папину гитару и забренчала. Потом она тихо запела:
– Мама, почему ты меня.
Почему несчастную на свет родила?..
Бабушка, сидевшая в кресле с журналом в руках, тронутая словами, встала и обняла дочь.
– Света, ты разбиваешь мое сердце. Почему же ты не начнешь новую жизнь?
Мама отложила гитару и, глядя бабушке в лицо, сказала:
– Мама, подскажи, как.
– А Виктор что, не приедет?
– Нет, мама, он не приедет больше никогда.
– Почему?
– Эх, мама. Потому что мне пришлось сделать выбор между ним и ней, – она крепко обняла дочь. – Дороже нее на свете у меня никого нет и не будет.
Бабушка открыла рот.
– А для чего ты делала все эти приготовления?
Света склонила голову.
– Сегодня, в этот день, я семь лет назад на Киевском вокзале познакомилась с Семеном.
Детский сад
Воспитательница детского сада «Аленушка» Лидия Сергеевна подошла к доске и объявила:
– Сегодня, дети, будем рисовать вот этот цветок, – она указала на картинку, висевшую рядом с доской.
– Ура! Ура! – группа заликовала, зашуршали листы бумаг и посыпались карандаши.
Только одна Лена, сидевшая возле окна, хранила безразличие и молчала, безучастно глядя на дерево, которое росло за окном.
– Леночка, что с тобой? Ты не хочешь рисовать?
– Нет. Я не хочу рисовать цветок.
– Гм. Давай нарисуем тогда вот то дерево, на которое ты смотришь.
– Дерево тоже не хочу.
Лидия выпрямилась – она впервые видела, как пятилетняя Лена проявляла характер.
– А что ты хочешь, малышка?
– Я хочу нарисовать папу, – она подняла взгляд очаровательных глаз на воспитательницу. – Можно?
Воспитательница задумалась.
– А почему папу?
Лена промолчала.
– Можно?
– Конечно, милая.
– А вы мне поможете?
– Да, малышка, – произнесла Лидия, прикоснувшись рукой к плечу ребенка, одетого в белую кофточку, под которой маленькое тело обтягивала футболка белого цвета.
В конце дня, когда мать Лены пришла забирать ее из садика, Лидия была занята, и она не успела попрощаться с девочкой – она их догнала во дворе.
– Извините, мадам, – присев, Лидия обратилась к Лене. – Вы забыли рисунок, – она протянула ей свернутый лист.
Мама Лены заинтересовалась и улыбнулась.
– Что вы там нарисовали?
– Папу, – с улыбкой произнесла Лидия и, увидев мгновенную нервную реакцию мамы, осеклась, и рука, которая разворачивала лист, застыла.
На рисунке был изображен мужчина, которого они видели с дочкой в деревне. Только в руке он держал цветы, и пирс, где он стоял, был сломан и уходил под воду.
Мама от волнения закрыла глаза, затем она вопросительно глянула на воспитательницу. Лидия не понимала, что происходит:
– Что-то не так?
– Нет, – проговорила Света, жестикулируя беспорядочно. – Кто это нарисовал?
– Мы вместе. По ее воображению – деталь за деталью, – сказала Лидия.
Света прикусила губу.
– Кто это, дочь? – спросила мама у маленькой Лены, которая продолжала стоять, глядя себе под ноги.
– Папа, – ответила Лена.
– А почему здесь пирс поломан?
– Он шел ко мне с цветами, и мостик сломался. Это было во сне. Я хотела помочь, но не смогла.
Мама с воспитательницей переглянулись.
– Наверное, не похож, да? – спросила Лидия.
– Она не видела своего папу, – сказала Света. – Он погиб.
Буквально через месяц никто не пришел за Леной, чтобы забрать ее домой из садика. Лидия вместе с малышкой разгуливала по двору в ожидании ее мамы. Вдруг она заметила, как уборщица садика впопыхах выскочила на крыльцо.
– Лидия Сергеевна! Вас срочно к телефону!
– Алло! Это садик? – произнес незнакомый встревоженный мужской голос.
– Да, – ответила воспитательница.
– Извините, пожалуйста, Мы не можем сейчас забрать Лену из садика. Вы не смогли бы на вечер забрать Лену к себе домой? Я позже заеду за ней.
Пауза.
– А что случилось? Почему ее мама не может прийти?
Томительная пауза.
– Ее больше нет, – тихим всхлипывающим голосом произнес незнакомец. – Только что машина сбила ее насмерть.
Лидия уронила телефонную трубку. «Сбила насмерть», – она не знала. как об этом сообщить малышке. Уборщица, стоявшая рядом, наклонив голову, впилась в лицо Лидии.
– Что? – спросила она, явно боясь ответа, – она увидела, как изменилось лицо воспитательницы. – Что-нибудь случилось?
– Да, – ответила Лидия, роняя слезы. – Только что машина сбила ее маму насмерть.
– Какой ужас! – уборщица прикрыла рот, округлив глаза. – Как жаль! Как же ты скажешь ей об этом?
Они вдвоем вышли на крыльцо. Лена стояла у выхода, раскачиваясь из стороны в сторону. Она под нос себе подпевала песенку, которую они выучили сегодня в садике.
– Лидия Сергеевна, ты не знаешь, почему моя мама опаздывает? – спросила Лена детским тонким голосом, скорчив личико. – Она так никогда не опаздывала.
– Не знаю, детка, – ответила Лидия, вложив в эти слова всю свою боль и причастность к ее судьбе. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не выдать свои чувства. – Не переживай. Мы сегодня пойдем ко мне домой. Хорошо?
– Нет, – возразила Лена. – Вы идите, а я подожду маму.
Лидия Сергеевна спрятала свое лицо.
Через несколько месяцев она вместе с Леной напишут новую картину, где ее мама будет стоять на ломающемся пирсе с цветами в руке так же, как и папа. Лена вставит обе картинки в одну раму и будет с ними разговаривать наедине с собой, когда ее будут одолевать тоска и полное одиночество…
Сергей, пока ехал до Ленинского проспекта, где она ждала его, вполне представлял себе ее психологический стресс. Он застал ее с отрешенным взглядом, с высохшими слезами, которые оставили размашистые темные пятна от туши для ресниц под глазами. Он никогда не видел, чтобы она пускала слезу или давала слабинку своим чувствам, и часто называл ее про себя «железной женщиной», твердой, как сталь, закаленной перипетиями судьбы. Наверное, оттого она так бережно и с любовью относится к своей семье – мужу и маленьким детям – из-за страха потерять их. Сергей, подойдя к ней, взял ее руки в свои и подставил плечо, чтобы она смогла уткнуться в него и дать волю своим чувствам еще раз.
– Лена, я не понимаю тебя: то думала о нем и переживала, а когда нашла – плачешь.
– Ненавижу, – процедила Лена. – Тебе легко сказать. Детей хочу видеть.
– Они в садике, – Сергей понимал, что это заговорил инстинкт матери: желание увидеть близких, когда наступает тяжелый момент. – Но если хочешь, поедем и заберем домой.
– Хочу.
– И дома мы приготовим твой любимый торт – песочный…
– Не хочу.
– Тогда я испеку его без тебя.
– Сережа, я страдаю, а ты шутишь.
– Я на самом деле рад, что нашелся твой отец. Он такой благородный.
– Неправда. Если он такой хороший, почему бросил маму?
– Значит, надо выяснить, зачем он это сделал.
– А стоит ли все это ворошить? У него, наверное, своя семья, которую он любит, свои дети и внуки.
Сергей завел машину и тронулся в сторону садика.
– Я думаю, что стоит. Мало ли причин, о которых мы даже не догадываемся? Ведь бывали случаи после Афганистана, когда из-за увечий люди, не желая стать обузой, расставались с любимыми. Ты не подумала об этом?
– Я не знаю, – она воодушевилась. – А как можно его найти, ведь ни в каких данных его нет?
– Подумаешь! Твоя любимая передача «Жди меня» чего стоит – у них налаженная система поиска. Очень трогательное событие – дочь находит отца через двадцать пять лет.
Лена бросила на мужа покаянный взгляд.
– Извини за черствость, – продолжил Сергей, – у ментов нет сантиментов. В самом деле, зая, не ради шоу, а ради жизни и надежды. Я хорошо знаю, как ты это выстрадала.
Прошло несколько дней, поиски затянулись, душевное состояние Лены ухудшилось: ее продолжали мучить головные боли, беспокойство и сны, она перестала ходить на работу.
Надо было что-то делать, и Сергей сегодня отпросился на работе и приехал домой. Он непривычно для себя встал у дверей квартиры и замер, прислушиваясь. Он вставил ключ в скважину и тихо провернул. В прихожей было темно. Лишь в конце коридора стена слабо освещалась светом лампы, проникающим через стекло дверей в гостиную. Он снял пиджак, повесил на крючок, затем отстегнул лямку ремня, на котором висела кобура с пистолетом, собрал в кучу и запихнул в тумбочку.
Лена тихо спала на диване в гостиной, свернувшись в клубок, поджав ноги и скрестив руки. Сергей с минуту стоял, не зная, что делать: будить ее или нет. Когда он стал натягивать одеяло на ее плечи, Лена проснулась. Она раскинула руки, глубоко вздохнув, и потянулась к мужу, который собрался чмокнуть ее в щечку.
– Привет, ты почему так рано?
– Собирайся, милая, я хочу отвезти тебя к врачу, – произнес Сергей тихим голосом.
– Зачем?
– Там мой знакомый врач, и он посоветовал…
– Спасибо, Сережа, – сказала Лена, прерывая мужа. – Мне уже легче, завтра выйду на работу.
– Нет, нет, никакой работы. Только после осмотра врача. Скажет он, что надо ложиться в больницу, – ляжешь.
Она ненавидела войну
Семен проснулся поздно – лучи солнца уже проникли в окно и окрасили подоконник в мраморный цвет. Он потянулся к телефону – он мертв с севшей батарейкой… И странно, что мама не застучала в дверь и не сказала: «Сынок, пора вставать». Он откинул одеяло. Накинул халат и открыл дверь в гостиную. Мама неподвижно сидела в кресле-качалке – это ее излюбленное место напротив телевизора. Ее собачка по имени Улар лежала возле ее ног, положив свою морду на ее стопу, частью обутую в домашние тапочки с пышным шариком на носу. Она с широко открытыми глазами исподлобья смотрела на свою хозяйку – идиллическая сцена.
Семен кашлянул. Никакой реакции не последовало, лишь Улар слегка повела мордой в сторону Семена: «Не мешай»!
– Федоровна! – Семен громко позвал маму.
– Я не сплю, Семен, – тихо ответила мама, открывая глаза. – Я всю ночь не смогла сомкнуть глаз: что-то сон пропал.
– Может, заболела, – предположил Семен. – Я сейчас позову соседку Галину, пусть замерит давление и осмотрит тебя.
– Не надо, – выдавила Федоровна. – Причина не в теле, а тут, – она ткнула пальцем в голову. Что-то воспоминания нахлынули. Слишком ярко и впечатлительно.
– Я знаю, в чем причина, мама, – произнес Семен, направляясь мимо нее в ванную, – слишком много смотришь телевизор. Включить?
– Нет, не надо.
– А как же твои новости? – Семен зашел в ванную и закрыл за собой дверь. В зеркале он увидел себя и подумал, как же человек все-таки беспомощен перед временем. Он повел рукой по щетине, помял складки, растянувшиеся от носа ко рту, и решил сегодня не бриться: пусть выходной будет и у бороды.
– Я вчера насмотрелась новостей, – сказала мама, когда Семен вышел из ванной, обтираясь полотенцем.
– И что там?
– Ничего хорошего. Из Сирии привезли тела раненых и погибших русских офицеров, – сказала Федоровна стесненным голосом. – Страшно становится оттого, что какой-то матери придется пережить то, что пережила я. Война преследует человечество всю жизнь, хотя каждый – спроси любого – скажет, что ненавидит войну.
Семен промолчал, подошел к полке и стал доставать кофемолку.
– Я не буду кофе, сынок.
Рука Семена, протянутая к полке, застыла, и он повернулся к матери.
– Почему? Ты нарушаешь твою привычку. Может быть, я сварю зеленый чай для тебя?
– Спасибо. Не хочу.
Семен закрутил колесо кофемолки – ежедневный утренний тупой грохот ломающихся зерен. Минута – и кофе сварился. Семен сел за стол, придвинув к себе чашечку с сахаром.
– Мама, а как твои мемуары? Складно и красиво пишешь, как писатель. Не заканчиваешь?
– Нет, сынок, – ответила Федоровна. – Писатель – это не тот, кто может писать, а тот, кто талантливо переживает за других. Эта книга никогда не закончится, – с грустью добавила она. – Когда я умру, передай мои записи другим матерям: пусть дописывают, и пусть эта книга вырастает и станет самой большой, чтобы люди, готовящие войны, задумались. Тогда они поймут, что любая война – это страдание.
– Мама, давай не будем о войне, – с ноткой иронии произнес Семен, сделав глоток и откусив хлеб, намазанный маслом. – Она режет мою память, говори о чем-то другом: о приятных новостях, например…
– Новостей приятных нет, – сказала Федоровна. Улар взвизгнула. Федоровна опустила взгляд. – Семен, у тебя сегодня выходной, выгуляешь подружку?
– Да, конечно, – сказал Семен, собирая крошки хлеба со стола.
– Новостей нет, – продолжила Федоровна. – Мой сериал закончился. Война на Донбассе, в Сирии, Ираке идет на эскалацию. Американцы сбросили мать-бомбу в Афганистане – есть человеческие жертвы. Помыть бы язык тому, кто назвал бомбу именем матери. Шизофрения.
– Мама, ты опять про войну, – заметил Семен.
– Семен, у меня здесь, – она наставила палец в грудь, – все горит. «О чем угодно, только не о Светлане, – думала Юлия, – потому что это режет мою память. И я не хочу, чтобы ты поехал на Донбасс».
– Мама, ты боишься, что Света меня не примет, – Семен, сгорающий изнутри, так хотел услышать от мамы что-нибудь о жене, хотя он для себя решил не теребить маму по этому вопросу.
– Я боюсь всего, сынок, кроме смерти, – сказала Федоровна.
– Ты у меня странная, мама: весь мир не боится ничего, кроме смерти, а ты…
– У меня много странностей, сын, – сказала Федоровна, – я единственная старушка в России, которая активно сидит в социальных сетях. И я принимаю чужую боль как свою. Ты посмотри, сколько людей нуждается в моей помощи. Я стараюсь лечить их словом, – она медленно поднесла левую руку к левому глазу и потерла, снимая дымку. – Я тут вспомнила отца и ковырялась в старых фотографиях. Он был блистательным инженером, работал директором Магнитогорского металлургического комбината. Если у нас все работали так, как он, то нетрудно представить, как динамично развивалась бы страна. Он редко приходил домой, отдавая себя целиком работе. Откуда, сын, возьмутся хорошие новости, если кругом коррупция, которая, как отравленная кровь, течет по сосудистой системе страны, а методы прижигания – я имею ввиду тюрьмы – не помогают: сажают одного губернатора, а следом подходит другой?
В дверь постучали. Вошла соседка Галина.
– Доброе утро, – поздоровалась Галя с порога. – Как ты, Семен? – повернувшись к Юлии Федоровне, сказала: – Последняя капельница, Юлия Федоровна, еще немного – и препараты доберутся до всех клеток сосудистой системы. Вот увидите – здоровье победит.
– Доберется до последних клеток, как коррупция, – пролепетала старушка.
Галина обменялась взглядами с Семеном, который стал расправлять подушку на диване.
– Я не пойму, Федоровна, причем здесь коррупция, – сказала Галина, раскидывая шнур от капельной системы. – Вам бы трибуну в Госдуме или на центральной площади, Юлия Федоровна, чтобы произносить правду-матушку.
– И без меня есть кому говорить, – парировала старушка, – только это никому не нужно. И знаете, почему? Потому что в России умерла старая идея, а новой нет, а страна не может без идеи.
– Мама, ложись сюда, – повелел Семен, указывая на диван. – Хватит политики.
– О чем же говорить, если нельзя ни о войне, ни о политике? – возмутилась Федоровна.
– О здоровье, о лекарствах…
– Лекарства – одни подделки, – продолжала мама порочить время, в которое она живет. – А здоровье – ничто, если болит душа.
– Ну, мама! – резко осадил Семен, помогая посадить ее на диван. – Сегодня же куплю тебе книгу о… – Семен запнулся, не в силах подобрать литературный жанр, который бы смог успокоить расшатавшиеся нервы мамы. Он ушел в свою комнату и через приоткрытую дверь продолжали доноситься отрывки беседы мамы с медсестрой.
– …Галя, знала бы ты, как мне тяжело видеть страдания моего сына! Болтаю о чем попало, чтобы отвлечь его. Я не хотела бы… – голос перешел на шепот и притих.
– Не может быть! – слышно выронила Галя. – Какой ужас!
Утро следующего дня Семену показалось повторением вчерашнего: он проснулся в то же время, когда солнце осветило подоконник, а в квартире – полная пугающая тишина. Он быстро накинул халат и потащился в гостиную, открыл дверь – и та же картина, что и вчера: собака Улар, положив свою мордашку на стопу мамы, мирно покоилась у ее ног. Она широко открытыми глазами, выпучив белые хрусталики, исподлобья наставила свой неподвижный взгляд на мертвенно бледное лицо хозяйки. Идиллическая сцена.
– Мама! – испуганно закричал Семен. – Мама!
Ответа не последовало: она умерла.
Часть 3
Макеевка
Через неделю после похорон Юлии Федоровны Андрей с женой приехали на Курский вокзал, чтобы проводить Семена на поезд заранее, чтобы поболтать и поддержать его в столь трудный момент в жизни. Семен опаздывал, и Андрей нервничал, думая, не случилось ли что-нибудь непредвиденное. В следующую секунду жена Андрея воскликнула, увидев Семена в толпе, идущей к вокзалу.
– Ух, ты! Какой красавец! Смотри вон туда, – она пальцем указала на высокого, статного, стройного мужчину с сединой на висках, одетого в новый черный дорогой костюм и белую сорочку. Он выглядел великолепно и шел, как на подиуме кинофестиваля. – Он может влюбить в себя кого угодно, не то что жену, – прозаически добавила она.
Андрей наконец заметил друга в толпе:
– Вот те на! – воодушевленный возглас. – Я помню, как они любили друг друга, и я честно боялся, что любовь может оборваться, и до последнего времени меня мучил вопрос, как она могла его бросить. Оказывается, это был не ее выбор.
– Трудно об этом судить, Андрей, – сказала Таня. – Когда об этом думаешь, мурашки начинают бегать по телу. Не дай бог никому этого пережить.
Семен приблизился с саквояжем в руке.
– Ну, ты даешь, старик, – произнес Андрей. – Да тебе в кино сниматься надо! Выглядишь на все сто.
– Сколько времени? – спросил он, оставив реплику друга без внимания.
– У нас еще минут пятнадцать, – произнесла Татьяна. – Пойдемте, кофе попьем – и она рассказала Семену, как себя вести и что сказать ей, со своей женской колокольни.
– Но в любом случае не расстраивайся, Семен, – назидательно произнес Андрей. – Может, наладятся добрые отношения, и я уверен: тебе будет легче – тяжелый камень долой с плеч.
Сойдя с поезда на перрон вокзала Макеевки, Семен почувствовал себя не в своей тарелке от ощущения того. что расстояние между ним и ней сократилось. Его переполняли чувства непередаваемой силы. Он оглянулся по сторонам: здесь ничего не узнать – все изменилось. К нему подошел парень кавказской внешности, предлагая такси. Он погрузился на заднее сиденье машины, испытывая сильное угнетение: «Что, если она не захочет со мной даже поговорить?»
– Куда, отец?
– Точно не знаю, молодой человек. Улица Шевченко, но номера не помню. Давай по ходу дела.
– Давайте, поехали.
– Ах, подождите, – сказал Семен, спохватившись. – Мне бы цветы купить.
– Нет проблем, – он подъехал к тротуару, обставленному цветами по сторонам. – Вы выйдете или мне купить?
– Без разницы.
Таксист обошел машину спереди.
– Какие взять? – спросил таксист, разводя руками: мол, огромный выбор.
– Самые хорошие, – произнес Семен, пальцем указывая через опущенное стекло заднего сиденья на красные розы.
– Сколько штук, отец?
Семен считал про себя и замешкался с ответом:
– Пятьдесят три.
– Ух ты! Так много! И кто же эта женщина? Ну, вы даете!
Продавцы с разных сторон атаковали таксиста, предлагая свой товар.
Они ехали по совершенно незнакомым для Семена улицам, и в одном месте он увидел дом в руинах.
– Это что, после бомбежки?
– Да, отец.
– Меня зовут Семен Павлович.
– Меня Арон, – он тепло улыбнулся. – Брат убивает брата.
– Какая мерзость, – с негодованием произнес Семен. – Если политик тупой – это беда для народа, а если он еще продажный – это катастрофа. От избытка любви к родине у них появилась идея – национализм. Не понимают, что националист – это не тот человек, который любит свой народ, а тот, который ненавидит чужой.
– Точно, Павлович, – подтвердил Арон. – Гитлер уничтожил миллионы немцев не от любви к ним, а от ненависти к другим. Точно. В политику нельзя пускать людей, которые могут ненавидеть других.
– Их туда не пускают, Арон, туда они сами приходят через головы других. А политика – это уже как лошадь: куда узды потянут, туда она и пойдет, – Семен говорил машинально, а думал совершенно о другом – об образе, который стерся с памяти и который он никак не мог восстановить: глаза, губы, нос…
– Вот и улица Шевченко, – сказал Арон, поворачивая направо. – Вы смотрите, какой номер, – я буду ехать медленно.
Семен насторожился и притих.
– Я вообще-то не и интересуюсь делами клиентов, но тут особый случай – пятьдесят роз. Что, невесту нашли, Павлович?
– Это очень длинная история, Арон. Я предпочитаю молчать. Не обидишься?
– Нет, что вы! Я армянин, и у нас есть поговорка…
– Стоп! – воскликнул Семен, увидев со своей стороны обветшалый, брошенный дом, возле забора которого все еще держалась лавочка, одним концом упиравшаяся в вишневое дерево.
Арон наблюдал за своим пассажиром сбоку и увидел, как разжалась рука, державшая букет роз. Старик мешкал, время шло. Семен положил цветы рядом, толкнул дверь и вылез. Он неуверенной походкой стал приближаться к дому. Подойдя ближе, он снял круг из проволоки, стопорящий калитку, открыл ее и зашагал внутрь. Входная дверь была заперта. Он обошел дом, глядя на окна и старые стены с потрескавшейся штукатуркой. На земле лежал спущенный выцветший от времени резиновый мячик, он его подобрал, думая, сколько детей Светы с ним играло. Он покрутил его на руке и бережно положил в угол между конурой и стенкой дома. Недолго думая, он вышел со двора и направлся к соседям, чтобы выяснить, куда подевались жильцы. Первый и второй дома были заперты, а в третьем он нашел старую женщину лет восьмидесяти, которая расхаживала по двору с палкой в руке.
– Извините, пожалуйста, вы не знаете, где жильцы в третьем доме от вас?
– Что вы сказали? – она дернула головой – болезнь Паркинсона. – Я не расслышала…
Семен громко повторил вопрос.
– Я не знаю, сынок, – сказала женщина. – Я не местная. Я родом из Луганска. Я там потеряла семью после бомбежки, будь они прокляты…
– Извините, я лишь хотел узнать у вас…
– Я же говорю: я здесь никого не знаю.
Входная дверь, окрашенная в голубой цвет, открылась, и оттуда вылезла маленькая белокурая девочка лет пяти–шести. Несимметричные косички, помятая юбка, на ногах – тапочки с дырками в местах больших пальцев. Она наклонила голову набок и прищурила глаза.
– Дядя, а как вас зовут?
Семен, сраженный вихрем впечатлений, молчал.
– У вас нет имени, – детка продолжала свои расспросы. – А как вас мама родила?
– Иди домой! – возмущенно повелела старуха. – Это моя внучка, – она сделала два шага к Семену и тихо, как бы на ухо добавила: – Она осталась без отца и матери. Их убили…
Семен, извинившись, стал отворачиваться под режущий слух вязкого голоса сумасшедшей старухи.
– Вы моего папу не видели? – вдогонку услышал Семен звонкий голос девочки, которую, видимо, держат в неведении, обманывая каждый день.
Он не ответил, потому что он не мог: комок, подступивший к горлу, сдавил его голосовые связки.
В нем прибавилось смелости, и он решительно вернулся к дому, чтобы войти внутрь любым способом.
Таксист стал возмущаться:
– Павлович, я спешу.
– Подождешь, – строго, по-военному, ответил Семен.
Таксист притих.
Семен зашел во двор, поднялся по ступенькам на крыльцо, взялся за висячий замок и с силой дернул. После недолгой раскачки замок поддался и открылся. По мере того как Семен углублялся внутрь дома по коридору, его сердце билось все сильнее. Был слышен запах сырости, видна была паутина по углам, и Семен сделал вывод, что в этом безжизненном пространстве давно никто не живет. Ему стало тяжело дышать и двигаться. Из коридора он сразу попал в гостиную, и ему бросилась в глаза его гитара с наклейкой Дина Рида. Он остановился и перевел дыхание, его рука потянулась к гитаре, думая, что там остался отпечаток руки его любимой. Он понюхал запах дерева, затем скользнул пальцами по струнам – дребезжащий звук, который она слушала и любила. Его отрешенный взгляд переместился на картинку, нарисованную карандашом, которая висела над диваном. Стоп! Это что? «Мужчина и женщина с цветами в руках на краю ломающегося и уводящегося под воду пирса» Семен онемел – он мгновенно прочитал смысл картины и то, что она хотела передать. Повесив гитару на место, он выскочил из дома.
Таксист, увидев выражение лица своего пассажира, испугался: он был бледный, но застывший подбородок не давал скорбным складкам расходиться по краю рта и крыльям прямого носа.
К ним спешно приближался старик с противоположной стороны улицы. Он остановился и поднял взгляд на Семена.
– Кто вы такие и что вы здесь ищете?
Семен растерялся.
– Это дом моей жены Резниченко Светланы.
Старик приблизился и слезящимися глазами стал всматриваться в лицо Семена:
– Семен?
– Да, тот самый.
– Не может быть, вернулся с того света, – он опустил голову, потом отвел взгляд в сторону, не в силах переосмыслить услышанное. – Она так любила тебя, ждала тебя.
«Ну, спроси, – приказывал себе Семен. – Спроси!» У него язык не поворачивался, чтобы спросить: «А где она?»
Старик потух, вздохнул, согнулся и стал отходить.
– Отец, я что-то вас не помню. – Семен застыл с протянутой рукой. – А где она?
– На кладбище, – старик отвернулся, повел пальцами по глазу, и потопал в обратную сторону.
Таксист с расстояния наблюдал за Семеном и стал строить догадки, почему он скис и растерялся. Время шло. Таксист прокричал:
– Семен, поехали! Что случилось, Павлович?
– Поехали!
– Куда?
– На кладбище.
У таксиста в недоумении вытянулось лицо.
Охранник кладбища долго листал толстую книгу, затем взял другую, постарее, потом еще. Семен не мог ни о чем думать. Он сейчас боялся, что этот мужик с бледным лицом зачитает имя его жены. Так и случилось: он поднял взгляд с безразличием и зачитал: «БЕЛОЗЕРОВА СВЕТЛАНА ТИМОФЕЕВНА. 1988 год. Пятый ряд».
– Она умерла? – спросил Семен, потеряв контроль над своими словами и мыслями.
Сторож округлил глаза.
– Выходит, да, – сказал мужик с холодным взглядом, закрывая книгу записей. – Умерла.
Семен шел среди надгробий с охапкой цветов, покачиваясь из стороны в сторону с помутневшим разумом – бледный, убитый, с чувством вины и отчаяния.
«В тот прощальный день Света с утра была в странном настроении: ее поддельная улыбка напоказ была смешана с безысходным ожиданием конца света. Как только они приехали на вокзал, она попросила его пройти в тот зал, где они впервые увиделись. Она, попросив двух мальчиков освободить ту скамейку, посадила его туда, грустно сказав:
– Здесь началась моя любовь, Семен, – она положила руку на скамейку. – Если тебя долго не будет, я буду приходить сюда, чтобы общаться с тобой, любимый.
Семен сел на поезд, она осталась на перроне. Поезд тронулся, и она бежала вслед за ним, махая рукой. Семен все время рисовал себе эту картину, где он хотел вернуться к ней обратно, чтобы взять ее теплую руку в свою и больше не опускать ее никогда».
Вот она. Гранитный камень серого цвета с фотографией посередине: ее открытые глаза смотрят на него издалека – с того света.
Семен лихорадочными движениями распутал тонкую проволоку и ступил на могилу. Он припал лицом к холодному фото, и его мужественный подбородок задрожал.