«Массандра»
Механик Василий, которого все звали «скрипаль»,[4] только что вернулся с задания по очистке площадки по обслуживанию истребителя и рухнул на лавку за стол, где угрюмо продолжал сидеть его непосредственный начальник технико-эксплуатационной службы средних лет, с седеющими по вискам волосами, Степан Попов, которого он просто звал, с его позволения, «батей». А тот звал его просто «сынок». Степан курил сигарету за сигаретой, вдавливая окурки в железную банку с острыми краями из-под мясных консервов. Затем он вытягивал руку и смотрел на часы.
– Это была тряпка, – сказал Вася, оттряхивая руки от пыли. – Откуда она взялась там, я не знаю. – Он смотрел в упор на шефа, который молчал с того момента, как истребитель взлетел перед самим стартом «Бурана». – Что, батя, волнуетесь?
– А ты нет? – ответил Степан. – У меня никогда еще не было столь ответственного момента в жизни – вся страна в ожидании. Напряжение как на войне.
– Воевали?
– Да.
– Кем?
– Испытателем.
Василий знал, что Степан был хорошим специалистом по МиГам и классным рассказчиком былиц и небылиц и, пользуясь кажущейся наивностью молодого помощника, часто брехал о несусветных курьезах своей профессии. Он вчера хладнокровно рассказывал, что присутствовал на Байконуре при запуске Гагарина, хотя цифры и даты не сходились, а Микоян лично советовался с ним по вопросам конструкции МиГа-25.
– Испытателем чего?
– Нервов, – ляпнул Степан и уставил свой тяжелый взгляд на помощника. – Если сейчас Магомед промахнется или что-то случится, то я буду чувствовать себя виноватым.
– Не волнуйтесь – Толбоев справится.
– Я верю – он мне напоминает Александра Бажевца.
– Кто такой?
Выражение лица шефа меняется, переходя в ехидную усмешку.
– Учился на техника МиГа, а его историю ни черта не знаешь.
– Батя, я же вам говорил, что учился на туполевские бомбардировщики.
– Так и скажи, – заметил шеф с гордостью. – Миг-25-ый – это легенда, сынок, его нельзя ни с чем сравнивать. – Он почесал затылок.
«Подготовка к очередной басне», – подумал Вася. Неуверенно подошел инженер регламентной службы:
– Извините, Степан Викторович, – начал он волнительно. – В бокс заходил какой-то тип, интересовался о вас…
– Прогони прочь! Сюда никому нельзя заходить. Меня нету.
– После смерти Сталина, – начал Степан рассказывать, – американцы задумали новый план по ядерному удару по СССР и развернули работы по созданию супербомбардировщика В-70 с названием «Валькирия» с дальностью полета одиннадцать тысяч километров при максимальной скорости. Перед Анастасом Микояном поставили задачу: сделать истребитель, способный перехватить стаю «Валькирий», которая будет лететь на Советский Союз со стороны Северного полюса. Сказано – сделано, хотя задача оказалась непростой. Только преодолели звуковой барьер, а тут – новый проект: увеличить скорость в три раза. Сделали и в итоге – американцы, затратив на их производство миллиарды долларов, передумали летать к нам в гости через Северный полюс и свернули проект.
– Да, круто, батя.
– И сегодня рекорд Федотова по высоте – 37 650 метров – никто не побил.
– Давно работаете с этим самолетом?
– Да. Этот истребитель появился на нашем аэродроме в тыща девятьсот шестьдесят восьмом году. Его взлет и посадка не оставляли равнодушными никого, хотя кругом полно всякой техники: гигантские транспортные самолеты, стратегические бомбардировщики, штурмовики, фронтовые истребители, вертолеты. Их оглушительный рев сотрясал все вокруг. С большим хвостом форсажного пламени позади они исчезали в небе в считанные секунды. А посадка! Они приземлялись всегда парами. Из облаков беззвучно на огромной скорости вылетали две стрелы, по необычной глиссаде опускались на землю и плавно касались колесами посадочной полосы, выпустив тормозные парашюты. В его сопла свободно мог залезть человек в полный рост. Без следов заклепок, с неправдоподобными тонкими крыльями и мощью он казался чудом. Разговоры были только о нем, потому что только с этого самолета сливали 200 литров «массандры» – сорокаградусного водно-спиртового раствора, заслужившего всенародную любовь техников и специалистов аэродрома за универсальность применения – настоящая водка с привкусом резины. Пей – не хочу. Для чего она, летчики, одетые в противоперегрузочные высотные костюмы хранили молчание. Может, они не знали. А я знал.
На губах Василия появилась усмешка.
– О чем?
– Спирта было море: сорок пять литров от РЛС бокового обзора, двести литров «массандры» для охлаждения генераторов в момент преодоления сверхзвука и где-то литров 20 у радистов для охлаждения аппаратуры радиостанции – при работе передатчиков в атмосферу выбрасывался стакан чистого спирта в минуту. Кроме этого, был у нас «сиреневый день», когда включалась станция постановки помех «Сирень». Вообще, за смену списывали литров шестьдесят. Водка казалась компотом по сравнению с ним. А распределение было справедливое: основными потребителями чистого спирта были летуны. Далее техническое руководство эскадрильи, остатки по рангам ниже и тем, кто бегали с протянутыми кружками. Все были счастливы. Спирт стал второй валютой. Но, к счастью, это длилось недолго. Когда к нам пришел новый командир части – не помню, как его звали, он, столкнувшись с проблемой, не растерялся: никого не ругал, ни на кого не кричал, не проводил совещанию по перерасходу спирта, а просто, молча, пару дней, проводил эксперименты, потом взял и налил чуть-чуть керосина в спирт. Какая находчивость. В один день все прекратилось, и многие его возненавидели. А те, кто был на грани, отнеслись с пониманием, в том числе и я. Какой я был дурак – увлекся этим ядом и чуть печень не погубил. Надо признать: мы с Магомедом с аппаратуры нашего самолета не сливали ни одного грамма: там все было чик-чик, всегда держался уровень и пломбы были целы. К тому же, я не пил отработку – я знал, что туда попадают элементы радиоактивности и пил только чистый.
– А в «Буране», интересно, сколько спирта!
– И не мечтай. За «Буран» могут казнить.
– Батя, а этот, как его… ну, вы сказали, на кого похож Магомед.
– А-а, Бажовец, что ли?
– Да.
– Это связано с войной на Ближнем востоке. Я вижу: ты и с историей не дружишь. Это было давно, в семидесятые годы, когда разразился конфликт на Ближнем Востоке. В Израиле активно обсуждали операцию о воздушном ударе по Асуанской плотине в Египте, которого прозвали «восьмым чудом света». Ее построили мы на реке Нил. До сих пор ее считают уникальным сооружением: высота – сто десять метров, длина четыре километра, удерживает бетонными блоками сто шестьдесят миллиардов кубических метров воды. Ее разрушение вызвало бы волны высотой сто метров и смыло бы все города Египта в море. Человечество встало на грань ядерной войны и в Москве пошли слухи о возможном ответном ядерном ударе по Израилю. Но, чтобы избежать подобное развитие событий, в Москве решили предупредить противника и дать понять, что это возможно. Вот так с аэродрома под Каиром я отпустил МиГ-25 с летчиком Бажовцом. На нем стояла сложнейшая аппаратура прицельного бомбометания из стратосферы на сверхзвуковой скорости – «Пеленг-2» с бомбовой нагрузкой до пяти тонн с тандемной подвеской. Но Бажовец вылетел без вооружений. Он через несколько минут на высоте двадцати двух километров парил над Тель-Авивом. Мгновенно навстречу ему взлетели несколько «Фантомов» и «Хаки». Но ни самолеты, ни их ракеты не долетали до нашего истребителя. Бажовец с издевкой включил фотокамеру и заснял весь огненный фейерверк и город под его крыльями. Ему было сказано сделать один круг и вернуться обратно, но он демонстративно сделал шесть кругов над городом, приводя в ужас и холодный пот горячие головы военных ястребов. Президент Америки Никсон тут же позвонил Брежневу и сказал: «Слушай, Леонид, давай возьмем большую палку и, как следует, зададим нашим друзьям в Каире и Тель-Авиве». Вот так МиГ-25 спас мир от апокалипсиса. А пилоту дали Звезду Героя. Заслуженно, потому что ни он и никто другой не знал возможности ПВО противника.
Через минуту они услышали рев.
– Это Толбоев уже садится! – с восторгом произнес Степан. – Пошли встречать. Потом я тебе расскажу другую историю про охоту шпионов за этим самолетом…
Часть IV
Встреча «Бурана»
Миллионы людей застыли у экранов телевизоров
«Не торопиться! – предупреждал председатель Государственной комиссии Виталий Хуссейнович Догужиев. – Прежде всего, безопасность!».
Миллионы людей застыли у экранов телевизоров. Идет прямой репортаж – напряжение на Байконуре на пределе.
Через восемь минут произошло выключение двигателей второй ступени и отделение от основного блока, выход на орбиту с высотой 154 километра. Управление «Бураном передается с Байконура в Подмосковный ЦУП. В зале на Байконуре полная тишина. По приказу руководителя полетов Губанова все остаются на своих местах. У ракетчиков горят глаза – их задача выполнена, и они, прячась, под столом пожимают друг другу руки и одобрительно кивают головами, хотя каждый понимает, что это еще не всё.
Через три минуты «Буран», лежавший на спине, на радость выдал первый корректирующий импульс. Он находился на промежуточной орбите с высотой 256 километров, что означало, что будет первый виток.
В 7.33 утра Толбоев посадил самолет на аэродром Юбилейный. Батя со своей командой забегался: наружный осмотр, проверка основных узлов, дозаправка. Магомед не снял комбинезон и стоял рядом. К нему подошли двое и что-то в спешке объясняют – Магомед, ни в коем случае ближе, чем двести метров не подходи: «Буран» видит и чувствует тебя. Я не могу знать, что он сделает, если почувствует опасность от твоего приближения. Пожалуйста, делай, как я говорю, и никакой самодеятельности. Ты на тренировках отработал сотни вариантов поведения машины, но не забывай, что возможен другой вариант, которого мы не знаем. Всё будет зависеть от тебя и твоего мастерства, в чем не сомневаюсь.
– Хорошо, Андрей. Сделаю, как ты говоришь.
Когда «Буран» пошел на второй виток, на командном пункте прокатился шумок: «Всё штатно, по данным телеметрии всё нормально, отклонений от работы аппаратуры посадки не видно, за исключением неисправности некоторых радио-ответчиков, которые не влияют не на режимы посадки».
За «Бураном» следили шесть наземных станций слежения в разных точках страны и четыре плавучие станции; задействованы сеть наземных и спутниковых каналов связи – все под контролем. Напряжение не спадает.
В 7.57 на взлетную полосу выкатывают МиГ-25: Толбоев и оператор Ждановский занимают свои места. На дорожках начала выстраиваться технический комплекс наземного обслуживания. Все разговоры шепотом.
В 8.51 «Буран» входит в атмосферу в районе Атлантики на расстоянии 8270 километров от Байконура.
Погода не меняется. «Буран» получает все параметры погоды на борт перед посылкой тормозного импульса.
В 8.47 Толбоев запускает двигатели перехватчика, через пять минут получает разрешение на взлет, и второй раз за утро стремительно и с ревом врезается в хмурое небо навстречу «Бурану». Задача перед ним непростая: предстоит выполнить необычный перехват воздушной цели. Обычно на практике перехватчик догоняет цель, а здесь объект прет на встречном направлении, причем его скорость стремительно падает, меняясь в широком диапазоне. Меняется и высота. С такими параметрами надо выйти на визуальное наблюдение в пределах пяти километров. К этому надо добавить: на самолете бортовой РЛС отсутствует из-за переделки в летающую лабораторию, таким образом, потеряны функции полноценного строевого перехватчика.
Владимир наблюдал за взлетом истребителя, стоя у окна в трехстах метрах от взлетной полосы. Дул сильный шквальный ветер, практически поперек полосы. «Хуже условий для бездвигательной и беспилотной посадки корабля “Буран”, идущего с околоземной орбиты в заданную точку земной поверхности, трудно представить», – думал Владимир.
В это время «Буран» огненной кометой врезается в верхние слои атмосферы и в 8.53 на целых 18 минут диспетчеры теряют радиосвязь. Это время движения в плазме. В работу вступает система средств предупреждения о ракетном нападении, действует командный пункт Ракетных войск стратегического назначения. Пройден рубеж 80 километров, 65 километров… «Буран» использует режим погашения кинетической энергии за счет зигзагов маршрута движения и ему удается добиться снижения температуры на носовой части фюзеляжа до 907 градусов, что намного ниже расчетной.
Бортовая телекамера поймала попадание на лобовое остекление ошметков теплозащиты. Через секунды их сдуло встречным воздушным потоком.
Конструктор Глеб Лозино-Лозинский рядом с собой слышит шушуканье коллег, которые должны были готовить информацию для средств массовой информации – весь мир следит за полетом советского шаттла. Он услышал первые выражения: «…корабль, войдя в плазму, начал разрушаться…».
В 9.11 Буран целым и невредимым преодолел участок плазмообразования на высоте 50 километров и вышел на связь на удалении 550 километров от места посадки со скоростью, превышающую скорость звука в 10 раз, – гиперзвуковая скорость. Коллеги Лозино-Лозинского перестали выдумывать текст об аварии. В ЦУПе по громкой связи восклицание: «Есть прием телеметрии. Система работает штатно». Ура! До посадки остается чуть больше 10 минут. Буран находится в районе Кизляра. Через некоторое время на высоте 9 километров Толбоев встречает «Буран» со скоростью 1600 километров в час, а «Буран» несется сверху вниз со скоростью 5400 километров в час. В этой ситуации опасность заключалась в том, что компьютер вел корабль по своей траектории выхода на точку, а МиГ-25 наводился по командам с земли. Вероятность столкновения была высокой.
– Сейчас на встречных к вам будет выходить объект, – раздается голос штурмана оператора Корсака. – Выполняйте мои команды, высота с ним у вас одинаковая, снижайтесь…
* * *
955-й: – Снижаюсь. Между нами сколько? – спрашивает Магомед.
9-й: – Между вами порядка 20 километров. Навстречу идете.
955-й: – Понял.
9-й: – Сейчас на правой… километров смотри, 10 километров, влево, крен 60, курс 240! Влево выполняйте разворот!
* * *
Через секунду Толбоев и «Буран» встретились на встречных курсах. Магомед его еще не видел, потому что «Буран» летел сверху вниз и оказался сзади. Что делать? Его нельзя упускать. Для того чтобы не упустить «Буран», Толбоев принимает мгновенное интуитивное и единственно верное решение – свалить самолет в левый штопор, так как времени на разворот уже нет. Он совершает полупетлю для выхода из штопора, включает форсаж и догоняет корабль, садясь ему на хвост. Оператор Жадовский, не готовый к такой перегрузке во время выполнения маневра, качнулся и ударил видеокамеру об обшивку, но не сломал.
* * *
955-й: – Пошел на встречу с «Бураном» на высоте 7600 м. Съемка С. Жадовского, сближение, визуально наблюдаю!
9-й: – У него высота 7600.
955-й: – Понял.
9-й: – Он идет на правый цилиндр!
955-й: – Пристроились. Между нами 3 километра.
9-й: – Понял.
955-й: – Визуально внешний обзор хороший. Тормоз работает.
9-й: – Понял.
955-й: – Делает доворот вправо.
955-й – Прошел контрольную точку, увеличивает угол. Закрылки работают.
955-й: – Шел с углом 19, уменьшает до 15.
9-й: – 955-й, проверьте выпуск шасси у себя!
955-й: – Идет со скоростью 580.
9-й: – Понял.
955-й: – Поближе подойдем, посмотрим хвост.
* * *
Вдруг полная слепота и какой-то неожиданный маневр корабля. Страх перед столкновением. От напряжения глаза мгновенно стали стеклянными.
* * *
955-й: – …Вошли в облачность! Ничего не видим. Мы его упустили.
* * *
Вдруг 80-тонный «Буран», который несся к земле со скоростью 120 метров в секунду, делает неожиданный разворот, меняя курс. В этот момент Буран выпадает из поля зрения Толбоева и антенн наземного слежения. Замешательство операторов наведения был настолько велико, что они забыли про Толбоева и прекратили наводку. Судьба «Бурана» повисла на волоске. Когда корабль заложил левый крен, первая осознанная реакция руководителей полета была однозначной: «отказ системы управления! Корабль нужно подорвать» Для этих целей на случай фатального исхода на борту корабля размешались тротиловые заряды системы аварийного подрыва. Они решили, что момент настал.
Андрей, доселе молча следивший за маневрами «Бурана», услышав намерение руководства, немедля подошел к Микояну.
– Не вздумайте взорвать! – сказал он, – ни в коем случае. – Андрей отчетливо понимал, что самолет слежения, который пилотировал его друг, не сможет избежать катастрофы, с другой стороны, только он один мог догадываться о причинах неожиданного поведения аппарата «Буран». – Дайте время.
Заместитель Главного конструктора НПО «Молния» по летным испытаниям Степан Микоян, не долго думая, вмешался:
– Подождите с подрывом!
– А если случится трагедия? – взволнованные голоса коллег.
– На участке снижения и посадки я отвечаю за объект, – сказал он в ответ, глядя на Андрея, который с благодарностью за понимание кивал ему головой. – Подождите секунду, посмотрим, что он будет делать дальше.
– Спасибо, – произнес Андрей, вновь усаживаясь за монитор слежения.
Глеб Лозино-Лозинский с возмущением продолжал слышать выводы коллег о сообщении для ТАСС: «…к сожалению, из-за непредвиденных неполадок в бортовой системе управления корабля благополучно завершить эксперимент не удалось…». Он был согласен с предложением Микояна – подождать.
А дальше «Буран» вдруг неожиданно для всех сделал круг радиусом 6 километров и уверенно зашел на посадку с противоположной стороны. Какое чудо! Андрей не удержался и, подскочив на месте, первым проронил:
– Ура!..
Все остальные молчали и не понимали, что происходит до тех пор, пока «Буран» после отметки 10 километров не сел на знакомую тропу, которую проторила для него его аналог – летающая лаборатория Ту-154.
Радиосвязь с самолетом сопровождения возобновилась.
Андрей услышал уверенный голос Толбоева:
– Отлично идет! Тянет, ромба не долетает!
Система автоматической посадки четко выслеживала три основных навигационных параметра: азимут относительно посадочной полосы, угол точки и дальность. При помощи этих переменных во времени и пространстве данных бортовой компьютер проводил беспрерывную корректировку полета объекта. На высоте 4 километров корабль идет на крутую глиссаду. С этого момента его ловят телекамеры с земли. «Буран» появляется из облаков и несется к земле с пугающей скоростью.
Взгляды всех теперь были прикованы к серой пелене облаков в направлении, откуда должен был появиться корабль. А он несся по крутой глиссаде к полосе, видимый только радиолокаторами, которые говорили: «Все нормально! На курсе, на глиссаде!». И вот, как будто из ничего, плавно обрисовались контуры «птички», которая, казалось, камнем неслась к земле. В корабле были частички жизней всех, кто его создавал, строил, испытывал…
Первая мысль: «Шасси выпущены?». Потом – крутой перелом траектории снижения, высоко задранный нос, мастерская посадка и замедляющийся пробег, для которого хватило чуть более половины полосы! Выпуск шасси и снижение до мягкого касания. Ювелирная точность. Андрей подскочил в воздух первым. А потом началось! Бурные овации, крики «Ура!», все жмут друг другу руки, обнимаются.
– Сел отлично! На оба колеса! – докладывает Магомед.
* * *
РП: – 70 метров недолет!
955-й: – Идет по центру, переднее колесо держит!
955-й: – Опустил нос, по центру подрулил!
955-й: – От центра метров 100, сбросил парашют.
РП: – 955-й, как?
955-й: – Отлично, 600!
* * *
А Магомед Толбоев после прохода на бреющем полете выполняет крутой вираж на форсаже вокруг «птички» – круг почета, так сказать…
* * *
РП: – Уходить будете, или еще проход сделаете?
955-й: – У меня топлива много… Сейчас мы его заснимем и пойдем.
* * *
И вот «Буран» стоит посреди аэродрома, который замер, как будто все вокруг остановилось, даже ветер, казалось затих… Только в хвосте у корабля попыхивает пламя дожигания топлива, нет – это не макет, как раньше – это он, – момент касания, настоящего «Бурана»!
* * *
Глядя на остановившийся корабль, Владимир подумал, что он живой не только потому, что он приземлился в сложнейшую погоду, что это было ЧУДОМ, выстраданным неудачами и трагическими событиями.
На площадке, где тяжело дышал «Буран» после стольких испытаний, выпуская пар, продолжала работать вспомогательная силовая установка, обеспечивая энергией бортовые системы и, главное, гидросистему и тормозные устройства, чтобы подключиться к наземным машинам обслуживания.
Вдруг началось невообразимое: море чувств и переживаний у тысяч людей в один момент вырвалось наружу. Всё попуталось: восторг и смятение, радость и гордость, облегчение. Одновременно заурчали моторы десятка автомобилей, припаркованных к зданию управления и, догоняя друг друга, помчались к полосе, чтобы первым прикоснуться к остывающему «Бурану».
Владимир видел, как первым пересекла ленту машина генерала армии Александра Максимова, начальника Главного управления космических сил, из второй машины вылезли: Радомир Король, начальник главного управления Минавиапрома и Ювеналий Марчуков, главный конструктор вспомогательной установки.
Максимов пошутил:
– Король, а он у тебя не взорвется?
Король довольно сиял и добродушно улыбался.
– Да нет, Сан Саныч, – сказал он, – это пыхтит выхлопами моя установка…
Тут к ним примкнул Олег Рысев, начальник НИИ парашютостроения и Игорь Зверев, директор Тульского машиностроительного завода.
Порывы ветра срывали с голов шапки, ушанки, полковничьи папахи и генеральские фуражки, и никто на это не обращал внимания. Целовались, обнимались, кричали, перекрикивая друг друга. Глеб Лозино-Лозинский, стоявший недалеко от толпы, уголком носового платка вытирал глаз – такой ошеломительный итог десятилетней работы. Он, наверное, думал о бесспорном преимуществе страны в космосе и пилотируемых полетах и внедрении новых технологий в народное хозяйство. К нему приближался Игорь Волк, который через два месяца должен будет полететь на «Буране» в космос…
Владимир пришел в себя и стал осматривать толпу, высматривая Андрея Орлова. Его нигде нет. Он ощутил прилив тревожных чувств: неужели он остался на диспетчерском пункте. Зачем? Или что-то случилось. Владимир развернулся и поспешно зашагал в сторону административного здания. Он открыл входную дверь и оцепенел. У подножия лестниц он увидел распластанное безжизненное тело. Изо рта текла кровь.
– Андрей, – прокричал Владимир, пытаясь, просунув руки под плечи, приподнять голову все еще находящегося в сознании Андрея Орлова. – Что с тобой?
Андрей открыл тускнеющие глаза и еле пробормотал:
– Я упал. Меня… – и издал последний вздох.
Владимир замер, держа на руках разработчика системы автоматической посадки, отца, мужа и хорошего друга. Он думал о «проклятии “Бурана”».
«Его столкнули, но какая комиссия это докажет…»
Никакого человеческого фактора – это убийство и месть за спасение «Бурана» и друга.