Мария уже рассматривала этикетку какого-то армянского коньяка и вычитывала его крепость и количество звезд, когда почувствовала, что кто-то пихнул ее в плечо. Мимо прошел парень, который вовсе этого не хотел и даже тихо извинился за неудобство, но Маша уже не слышала его. Глаза покрылись пеленой, желваки зашевелились, агрессия взяла верх над девушкой. Она даже не помнила, как развернулась и ударила этого парня бутылкой по голове, не помнила, как кинула в него оставшееся в руках горлышко и как начала бить ногами по всем частям его тела. Осознание пришло лишь тогда, когда ее везли в бобике и она почувствовала запах недавно побывавшего здесь бомжа. Только тогда она поняла, что произошло. Но ничего, кроме злости за испорченный вечер и сон, не почувствовала.
В полицейском участке ее посадили в одну камеру с проституткой, очень толстым мужчиной, от которого пахло потом, и алкашом, спящим под лавкой в позе эмбриона. Девушка презрительным взглядом окинула всех присутствующих и забилась в угол, будто ограждая себя от этой грязи. Маша смотрела на то, как размеренно полицейский, сидящий за столом напротив клетки, записывает что-то в тетрадь. Ей хотелось спать, и твердая поверхность лавочки и решетки не помешала ей в этом. Девушка лишь слышала непрекращающееся чавканье девицы, сидящей напротив и тяжелое дыхание толстяка, когда погружалась в сон.
Звон. Красиво шумят церковные колокола. Маша проснулась от этого чистого и приятного звука, а еще от запаха блинов. Она повалялась еще немного на жесткой перине, но под плюшевым одеялом, а когда терпеть казалось невозможным, соскочила с кровати и побежала на кухню. Вот же она. Халат в цветочек, шумные резиновые тапочки на танкетке, согнутые локти подпирают округлые бока. Она проворно переворачивает блины на двух чугунных сковородках и мажет новую партию топленым маслом.
– Привет! – радостно крикнула Маша и заглянула в тарелку с блинами.
– Привет, уже проснулась? – ей ответил родной тонкий голос. Бабуля. – Чего ты волосами над тарелкой трясешь? Давай, скорее умывайся, позавтракаем и в церковь пойдем.
– Зачем в церковь?
– Как зачем? Пасха же!
– Ладно, сейчас соберусь…
Звон. Маша с трудом открывает глаза, немного съеживаясь от нежелания просыпаться. Полицейский сильно стучит дубинкой о клетку, что бьет глухим звоном по голове. Девушка уже хотела выразить свое недовольство по этому поводу, но человек в форме ее опередил:
– Водянова! На выход, – он открыл калитку, которая произвела характерный скрип и Мария, нехотя поднявшись, устало зашагала на выход, тяжело вздыхая. Ей так хотелось покоя, но его не мог гарантировать даже обезьянник в полицейском участке. Она искренне не понимала, за что ей все эти мучения, связанные с бытом и повседневностью, а найти ответ даже не пыталась. Ей это неудобно и не охотно.
Уже на крыльцах участка девушка поняла, что спокойно дожить этот вечер ей не суждено. Облокотившись о большой черный внедорожник, недобрым взглядом на нее смотрел Вениамин. На его лице нельзя было разобрать грань между злостью, отчаянием и желанием все бросить, но отчетливо читалась некая решимость. Это и не нравилось девушке.
В машине, по пути к дому Маши, царила напряженная атмосфера. Все казалось неловким в ожидании необратимой реакции. За окном мелькали машины, люди, яркие вывески магазинов и рекламных баннеров, накрапывал дождь. Все было в какой-то ужасно давящей динамике, от чего рябило в глазах и смотреть туда совершенно не хотелось, но еще более не хотелось поворачивать голову в сторону доктора, потому что не хотелось слышать его злостную речь, и вообще мало что хотелось. Разве что упасть в кровать и больше никогда с нее не вставать.
– Я не понимаю, я искренне не понимаю, за что вы так со мной поступаете?– голос Вениамина звучал взволновано и возмущенно, но Мария взгляд на него так и не перевела. Лишь обреченно закрыла глаза. – Мы уже битые полгода с вами работаем, и вы так ничего и не поняли! Вы понимаете, что ситуация ускользает из-под нашего контроля? Вы ударили человека бутылкой по голове, и слава Господу-Богу за то, что он остался жив! Но завтра вы можете кого-нибудь убить, что вы будете делать тогда, скажите мне на милость? Так больше нельзя, нужно принимать срочные меры.
Вениамин говорил это с таким запалом решительности, что с трудом могу усидеть на месте, поэтому его корпус постоянно двигался из стороны в сторону, а одна рука то и дело отрывалась от руля. По этому человеку было видно, что он устал от бесполезной траты времени, но оставить пациента – это бесчеловечно.
– Что вы предлагаете? – она сказала это настолько лениво, что было понято: она рассчитывала на то, что конкретного плана мужчина не предоставит. Однако Вениамин был готов к этому вопросу, он даже ждал его.
– Я долго об этом думал, и теперь ситуация не оставляет мне выбора. Многие мои пациенты уже проходили этот метод лечения, и вроде даже получалось. В общем, у меня есть давний друг, его зовут Петром, но это в Миру. Крещен он Христофором. Он монах.
– Безумно за него рада, – Мария посчитала своей обязанностью выказать недовольство из-за уже затягивающейся речи. Но Вениамин был настолько взволнован тем, что хотел ей предложить, что впервые за всю свою карьеру повысил голос на больного.
– Дослушайте! Так вот, он сейчас служит под Псковом в монастыре, с ним еще один послушник. Я предлагаю вам пожить там какое-то время, чтобы отдохнуть от суеты и рутины, которая вас окружает, – он поглядывал на нее так, словно предложил что-то очень неприличное и боялся отказа. На самом же деле он понимал, что деваться девушке некуда, так как в ее случае со всеми отягощающими обстоятельствами ее жизни и характера, это действительно единственный выход. Маша же, нахмурившись, все же перевела взгляд на доктора. Девушка не крещеная, да и вообще не любит церкви с детства.
– Вы шутите?
– Ну, Мария! Ну, какие могут быть шутки? Вы понимаете, что в нашем с вами положением надеяться больше не на что? Если вас признают опасной для общества, вас просто на просто закроют в больнице, и от туда я выкупить вас не смогу. Решайтесь: сейчас, или никогда! – это был самый настоящий отчаянный крик, взывание человека к разуму. На секунду девушке даже показалось, что доктор действительно волнуется за нее, но она быстро откинула от себя эти мысли. О ней вообще никто не заботится, даже она сама. Это она знает, как отче наш. Однако слова, сказанные Вениамином буквально пару минут назад заставили ее задуматься: «отдохнуть от суеты и рутины», «отдохнуть»… Да, сутки на поезде с людьми… Пожалуй они того стоят. Именно поэтому ответ Марии привел доктора в шок.
– Ладно…
Размеренный стук колес о рельсы и монотонные покачивания убаюкивали. За окном быстро сменялись деревья с сочной зеленой листвой, но сама картина оставалась прежней: долгая, казалось, нескончаемая лесополоса. Мария выкупила все места в своем купе, чтобы спокойно и без лишних проблем доехать до Пскова. Она ничего не пила, не ела, даже не постелила белье на спальное место, девушка вообще по возможности старалась лишний раз не двигаться, потому что хоть и не долгие, но все же сборы в дорогу, потратили последние запасы энергии в организме на ближайшие два дня. Ни ее голове, ни ее телу не хотелось ничего делать. Может быть, поэтому она либо спала, облокотившись на руки, сложенные на столе, либо смотрела в окно, подпирая щеку ладонью и нехотя борясь со сном.