Он снова и снова задавал себе вопрос:
«А вдруг сын Насти – его сын?»
Неправильная жизнь
После обеда и до самого вечера в кафе обычно было мало посетителей. Администратор Наталья Юрьевна, дама словоохотливая, считала, что в эти часы перерыва в суетной работе она имеет законное право поболтать. Зная сложившийся сам собой распорядок, к ней в это время и забегали подружки-приятельницы.
День у Натальи Юрьевны выдался тяжелый. Можно было свалить вину за это на пресловутый понедельник. Но в кафе по понедельникам всегда было затишье, своеобразный день отдыха, даже обедать в этот день приходили мало. А тут… Во-первых, Наталья Юрьевна не спала всю ночь, пятьсот километров провела за рулем. В темноте налетела на какую-то железяку на дороге, под дождем в грязи меняла колесо. Домой приехала под утро. После душа соснула всего пару часов. Во-вторых, ее «обрадовали» на работе. В воскресенье на вечер кафе снимала шумная компания, все перепились, наколотили посуды. Деньги-то они за нее заплатили. Но вот где теперь Наталья Юрьевна найдет такую же? Причем сделать это надо быстро. На пятницу заказан юбилей большого начальника, ему стол разной посудой не засервируешь. А заменить всю посуду на новую сейчас денег нет. До самого обеда Наталья Юрьевна сидела на телефоне, и все безрезультатно. Отдельно эти неприятности она пережила бы. Но тут личные проблемы наложились на эту неразрешимую проблему с посудой, хоть плачь. Перед подчиненными Наталья Юрьевна не то что слез, плохого настроения или неуверенности никогда не выказывала. Ей сейчас так не хватало жилетки, в которую можно было бы выплакаться. И как вовремя к ней зашла школьная подруга.
Виделись они с Ириной нечасто. Это в школе были не разлей вода. А потом у каждой своя работа, своя семья. Знали о жизни друг друга в общих чертах, без подробностей. Но этого хватало, чтобы поддерживать разговор. Ирина знала и о разгрузочных понедельниках, и о затишье в кафе, специально выбрала это время, чтобы заскочить к Наташе. Причина была самая что ни на есть уважительная: выходила замуж дочка, надо было посоветоваться, можно ли снять кафе, и узнать, насколько потянет более-менее приличное угощение.
Наталья Юрьевна увлекла подругу в свой маленький кабинетик. Быстренько набросала ей меню, которое обычно предлагали на свадьбы. С учетом того, что Наташа разрешила принести с собой спиртное, сладкое и фрукты, цена оказалась вполне приемлемой. Ирина сделала заказ. И хотя дело, с которым она пришла, было закончено, убегать сразу было не по-приятельски.
– Я вот вся в предсвадебных хлопотах. Ну, а у тебя как жизнь, Наташа?
– Ты знаешь, какой-то беспросвет, Ира. Слышала, моего Павлика посадили?
– Как посадили? Он всегда был такой тихий, спокойный мальчик.
– Тихий пьяница он был в последнее время. Где деньги брал на выпивку, не знаю, потому что год уже не работал. Дружками обзавелся такими же. Весной они обчистили киоск, избили продавщицу. Были уже пьяные, даже не хватило ума убежать. Сели в соседнем скверике распивать. Тут их тепленьких милиция и забрала. Бил мой или рядом стоял, разбираться никто не стал. Вину разделили на всю компанию поровну. Да еще выяснилось, что они лазили по садовым домикам, таскали металл в скупку. Куда я только ни бегала, чтобы отмазать его. Уйму денег на адвоката потратила. Думала, условно дадут, ведь никто особо не пострадал. Но то, что он нигде не работает, да еще был пьяный, только усугубило дело. Адвокат говорит, что два года колонии общего режима – это еще по-божески, могли дать больше. Вот с июня сидит, хорошо, хоть близко – в нашей же области.
Я, конечно, тюремных законов не знаю. Но если правда то, что показывают в кино, то моему мальчику приходится несладко. Ты же знаешь, какой он тихоня, за себя постоять не сумеет. Тут прислал слезное письмо: кормят плохо, да и ту еду у него половину отбирают, матрас достался весь прожженный, вата сбилась в клочки, одеяло дырявое, в подушке три перышка. Я бегом в магазин, купила матрас, подушку, одеяло, набила сумку продуктами и как заполошная рано утром в воскресенье помчалась к нему. Ладно хоть мой старый «Жигуленок» знакомые ребята из сервиса недавно подремонтировали. Туда ехала, все время останавливалась да спрашивала – дорога-то незнакомая, боялась с пути сбиться. Вот ведь гадство, столько налогов за машину платим, а на дорогах даже указателей толком не поставят.
В общем, после обеда добралась кое-как. Свидание не разрешают, передачу не принимают. Ты меня знаешь, я так просто не сдамся. Потребовала дежурного офицера, он то же самое талдычит: «Не положено, вот заслужит ваш сын ударным трудом свидание, тогда и приезжайте». Воскресенье, у начальника колонии выходной. Никто его домашний адрес не дает. Что ты думаешь? Я ведь его все-таки нашла. Поселок-то маленький. У одного спросила, у другого, мне дом начальника и показали. Дядька оказался вроде ничего. Другой бы дверь перед носом захлопнул – и все. А этот выслушал. Но постель передать не разрешил, сказал, что заключенные всем необходимым обеспечены. Позвонил дежурному, велел принять продуктовую посылку. Я опять помчалась в колонию. Тут уж сумку с едой у меня без слов взяли. Я, конечно, не такая наивная: все, что привезла, до Павлика не дойдет, но, может, хоть что-то достанется.
В обратную дорогу выехала уже вечером. Если бы не выкупалась в речке и не отдохнула полчаса на берегу, наверное, вообще не хватило бы сил доехать до дому. Ночью началась гроза, ливень шел стеной. Думала, то ли ехать, то ли остановиться. Карабкаюсь потихоньку, ладно, хоть машин на дороге мало. Потом дождь стал потише, я скорость добавила, думала, быстрее доберусь, хоть посплю перед работой немного. И тут налетела на какую-то железяку на дороге. Колесо аж хлопнуло, как выстрел. Пока я его меняла, вымокла до нитки, увозюкалась вся в грязи. Как назло, ни одной машины ни в ту, ни в другую сторону нет. Ненормальных ночью под ливнем ездить мало. Кое-как добралась под утро домой. Матрас с подушкой надо опять переть на пятый этаж. Открыла заднюю дверцу, а у меня весь салон водой залит. Днем было жарко, открыла окна, а потом стекло подняла не до конца. Когда ливень пошел, воды на заднее сиденье и нахлестало. Все было мокрое – и матрас, и подушка, и одеяло. Пока я все это на пятый этаж таскала, на балконе развешивала, люди уже на работу пошли. Ладно, хоть у меня рабочий день с десяти, удалось немного поспать.
– По тебе не скажешь, что такой тяжелый день был. Как всегда, красивая прическа, белоснежная блузка, – решила подбодрить Ирина свою приятельницу, хотя темные круги под глазами, проступающие сквозь пудру, выдавали и усталость Натальи, и ее далеко не молодые годы.
– Ты знаешь, я не привыкла расслабляться и пасовать перед трудностями. Еще покойная мама говорила: «Чем чернее на душе, тем белее на тебе должна быть блузка». Но сегодня мне очень тошно. Как хорошо, Ира, что ты зашла. Посиди еще со мной.
Ирина отпросилась на работе всего на полчаса. И хотя они давно прошли, ей было неловко оставить школьную подругу в таком состоянии. Она поняла, что Наталье не столько нужны слова сочувствия, просто она должна высказать все накопившееся. Ирина молча слушала.
– Ты же помнишь моего мужа. Разве можно было на Алешу в чем-нибудь положиться. Ни рыба, ни мясо. И Павлик весь в него. Всего в жизни добивалась сама. Замуж выскочила рано, любила его, красавца писаного. А то, что тихий, так хорошо, думала, моего боевого характера на двоих хватит, зато буду его водить на поводке, как теленка. Вы, девчонки, в институт пошли, а я в училище. Чтобы квартиру заработать, пахала штукатуром на стройке, в бригадиры выбилась. Зато, пока вы все были сопливыми студентками, я уже хвасталась сыном, новенькой квартирой и стильной мебелью в ней.
Павлик мой был ну чисто ангелочек. Незнакомые женщины останавливались на улице и восхищались его белыми кудряшками и большими, как у кукленка, глазами. Воспитательницы всегда ставили его впереди на праздничных утренниках. А я отбивала ладони, хлопая после каждого стиха. Ты помнишь, как я три раза в неделю таскала его в танцевальный кружок. Пока я за руку его водила, еще занимался. А старше стал, танцы забросил. Руководительница уговаривать не стала, не больно-то большие способности у него были, держали больше из-за красивой мордашки. Записала в музыкальную школу, вроде начал с интересом заниматься. Но потом стал занятия пропускать, дома заставляла играть из-под палки. Закончилось все тем, что музыку он тоже бросил. А пианино до сих пор стоит пылится. Ну, ладно, думаю, хоть на учебу наляжет, а то по всем основным предметам тройки да двойки. Но ничего подобного: я целый день на работе, а Павлик на улице пропадает. Уж как я пыталась отшить его дружков-балбесов, все бесполезно. Это маленького везде за руку водила, от себя не отпускала, а с подростком разве справишься. Ничего дома делать не заставляла, только учись. И ругала, и била, бывало. Стоит, смотрит невинными глазами, клятвы дает, что все двойки исправит. А назавтра все по-прежнему.
На отца надежды никакой не было. Терпела-терпела его пьянки, да и выгнала. Куда и любовь делась? Молодыми были, на нас все оглядывались, восхищались вслед: «Какая красивая пара!».
– В нашем классе ты самая симпатичная была. Потому никто и не удивился, что ты рано замуж вышла.
– Вот и решила: зачем свою молодость и красоту губить. Уверена была: еще устрою свою судьбу. Алешу за пьянку с работы поперли, жил у матери на ее пенсию. А я решила жизнь заново начать. Устроилась продавцом в магазин, по вечерам ходила на курсы бухгалтеров-экономистов. Ты знаешь мой характер: решила выйти в белые люди, значит, добьюсь. Через год уже была заведующей отделом. Захотела машину – копила, занимала, извернулась, но купила. И водить научилась. Это сейчас девчонки за рулем – не в диковинку. А тогда, завидев меня на водительском месте, мужики из встречных машин вываливались от удивления.
Ты, наверное, слышала, Алеша, мой бывший, женился – да на молодюсенькой. У материной соседки квартирантка жила – какая-то девчонка деревенская. Вот такая любовь-морковь, хоть и пятнадцать лет разницы. Свекровь мою бывшую в ее двухкомнатной «хрущевке» на первом этаже потеснили: жить-то молодым было негде. А потом у них и дите народилось. Представляешь, сестренка у моего Павлика появилась – Настюша. Самое интересное, со всеми своими горестями и радостями Алеша ко мне таскается. Правда, пить стал меньше, здоровье не то. К сорока годам старик стариком. Работал, где попало. Вечно денег не хватало. Нет, нет, да опять придет денег клянчить, давит на жалось: ребенка кормить нечем. Как-то привел девчонку с собой, платьишко застиранное, короткое, она из него давно уже выросла. А красавица – не описать. Такой же ангелочек, как мой Павлик был маленький. Она в отца – не отопрешься, что брат с сестрой. На другой день набрала одежды для Настюши да и отнесла свекрови. Выслушала от нее жалобы на все и вся.
Жена Алеше попалась непутевая. Работала уборщицей где-то на заводе. Платили там неплохо. Молодая ведь, учись да стремись куда-то. А она вместе с мужем в бутылку стала заглядывать. А потом и без него находила, где и с кем выпить. В один прекрасный день исчезла. На работе никто ничего не знает. У родителей искали – не объявлялась. Наверное, собутыльники где-нибудь в лесу ее убили да закопали. Вот уже год, как она пропала.
А тут приходит Алеша весь в слезах. Первый раз видела, как мужик плачет. Говорит, туберкулез у него обнаружили. Кашлял он давно, да все значения не придавал. Грудь болела, выпьет, легче станет. А уж как кровью харкать стал, пошел к врачу. Запущенный туберкулез, конечно, оказался. Говорит, возьми Настюшу к себе, а то пропадет девчонка. Взяла. В туберкулезной квартире у свекрови ребенка ведь не оставишь. Да и сама старуха уже немощная совсем, соображает плохо. С Настей по всем врачам прошла, чудо, но не заразилась девочка, здоровенькая, слава Богу. Алешу в больницу положили. Мотаюсь к нему каждый выходной, ему надо фруктов больше есть. Но вижу, с каждым разом сдает все сильнее. Лечат его интенсивно, но печень не справляется, за столько лет посажена винищем. Чувствую, не жилец он.
Настюша теперь у меня. Устроила ее в садик. Вдвоем веселее, хотя хлопот у меня, конечно, добавилось. На воскресенье, когда к Павлику уезжала, еле уговорила соседку взять ее к себе. Как чувствовала, что вернусь поздно, попросила утром увести Настюшу в садик. Замуж, ты знаешь, я так и не вышла. И куда все мужики подевались? Алкоголика, как мой первый, мне на дух не надо. А порядочных всех до меня разобрали.
Наталья ненадолго замолчала. Потом подняла усталые глаза на подругу:
– Ну, вот скажи: почему я такая невезучая? Всю жизнь отдала сыну. Деньги зарабатывала, дом – полная чаша, одежду ему доставала самую модную. Живи в полном достатке, только учись. Нет, вырос балбес балбесом. Из школы не вылезала, лишь бы ему хоть с тройками аттестат выдали. В отпуск ушла, чтобы к экзаменам вместе готовиться. Училище закончил с грехом пополам, уговорила знакомого начальника, чтобы взял его на завод. Ну, все, думала, теперь начнет самостоятельно жить. Старые непутевые дружки взрослыми стали. Раньше покуривали да попивали по углам, а тут таиться перестали. Домой с работы прихожу – дым коромыслом. От нашей квартиры я их отвадила, но в пьянку Павлик втянулся крепко. С работы его за прогулы выгнали, сколько я ни уговаривала оставить его. А теперь вот в тюрьму угодил. То ли поймет что за два года, то ли еще хуже станет – не знаю.
Вот живет в нашем подъезде дворничиха на первом этаже. В один год мы поселились в наш дом. В один год мальчишек родили. Кто отец ее Коли, наверное, и сама не знает. Веселую жизнь вела баба по молодости, такие гулянки устраивала со всяким сбродом! Только в последние годы утихомирилась, в одиночку больше пьет. Коля еще от горшка два вершка был, а тащит тяжеленное мусорное ведро на помойку, вечно метет веником и квартиру, и лестничную площадку. Еще в детском саду бегло читать научился, с первого класса на одни пятерки учился. Бывало, уснет пьяная мать, закрывшись в квартире. Он придет после школы домой, попасть не может. Сидит на корточках в полутемном подъезде, прижавшись к теплой батарее – учит уроки. Позовешь его к себе: согрейся, поешь. Не идет – гордый. Одежонка на нем была не ахти. Ребята над ним смеялись. А он зубы стиснет и молчит. Мать пьяная захочет перед соседками показать власть над сыном, орет на него – якобы выволочку за какие-то провинности делает. Он молча сносит все. Уговаривает: «Мама, мамочка, пошли домой, ты устала, пойдем, поешь и спать ложись». Чуть подрос, в каникулы работать стал. К осени покупал себе какие-нибудь обновки.
Представляешь, школу закончил с серебряной медалью. Сразу поступил в институт. Ох, и хвасталась мамаша перед соседками: «Какого я сына вырастила!». Ага, вырастила. Прошлой осенью приехал Коля из стройотряда, видимо, заработал хорошие деньги, купил матери дорогую шубу. Еще тепло было, она уже в этой шубе вышла к соседкам на лавочку. Я с работы шла, она меня остановила:
– Вот, Наталья Юрьевна, смотри, какой подарок мне сын купил. Красивая шуба?
– Красивая, – говорю.
– А твой Павлик дома. Опять сегодня пьяный пришел, – вроде посочувствовала, но ведь вижу, злорадствует в душе, стерва.
– Вот скажи ты мне, Ирина, за что такая несправедливость? Жизнь какая-то неправильная. За какие такие заслуги нашей дворничихе сын умница достался? И за что мне столько бед?
Ни возразить, ни объяснить было нечего.
Может, все сложится
по-другому
За три дня сплошных заседаний, докладов, дискуссий Натэлла Львовна страшно устала. Вырваться из душного зала на улицу удавалось лишь на несколько минут в обеденный перерыв да вечером перед сном. Банкет, завершающий экономический форум, был подготовлен изысканно, как и подобает устраивать приемы для публики столь высокого ранга. Но уже через полчаса Натэлле Львовне надоел этот наполненный громкой музыкой, винными парами и сигаретным дымом ресторан. Она уговорила свою соседку по гостиничному номеру и ее приятельниц, с которыми близко сошлась за три дня, бросить этот праздник живота и пойти прогуляться. И, не обращая внимания на протесты мужчин, коих на форуме экономистов высокого полета было гораздо больше, чем женщин, выскользнули из-за стола и пошли сменить вечерние туалеты на более подходящую одежду.
Натэлла Львовна, переодетая в джинсовый костюм, и ее соседка по номеру поджидали у выхода из отеля своих спутниц, поглядывая в сторону лифта. В фойе было многолюдно и шумно. Видимо, к этому времени банкет надоел уже многим. От дискутирующей группы отделился мужчина и решительным шагом направился в их сторону.
– Вас зовут Наташа Кудряшова?
Так Натэллу Львовну никто, кроме мамы, не называл со студенческих лет.
– Да, это я.
– Можно вас на минуточку?
Натэлла Львовна отошла следом за незнакомцем в сторонку. Она терялась в догадках, кто это и что ему от нее нужно.
– Вы меня не узнаете? Михаил Ломакин. Мы учились с вами вместе.
Ну, конечно же, теперь она узнала его, хотя черты того, прежнего Миши, в лице этого человека угадывались с трудом. Совершенно седые, коротко стриженые волосы, тогда как в студенчестве он носил лохмы до плеч, как все парни. Солидная фигура отца семейства, в которой, впрочем, не было лишнего жира, также отличалась от чрезмерной стройности общежитских времен.
– Миша, – в первом совершенно искреннем порыве Натэлла Львовна обняла его, хотя обычно умела сдерживать эмоции. В ней как будто проснулась бесшабашная студенческая натура. – Я никак не ожидала, что когда-нибудь вообще встречу тебя.
Потом Натэлла Львовна взглянула на визитку, прикрепленную к лацкану пиджака, пытаясь удостовериться, он ли это.
– А я узнал вас еще в первый день за обедом. Подойти не решился. Думаю, вдруг ошибся. Скажете, чего чужой мужик пристает.
– Миша, ты мне выкаешь? Мы же с тобой пять лет в одних аудиториях в институте просидели.
– Да никак не могу привыкнуть к мысли, что это ты, Натка.
– Ну, вот, теперь по-нашему.
– Ты сейчас куда?
– Решили прогуляться перед сном. Устали от этих умных докладов, – Натэлла улыбнулась. – На улице так хорошо. Переменчивый май, бывает, и снегом занесет, а сегодня тепло, как летом.
– Я бы тоже с удовольствием подышал свежим воздухом. Подожди меня. Я ненадолго поднимусь в номер, сброшу надоевший костюм и галстук. Только ты обязательно меня дождись.
– Хорошо, хорошо. Я буду здесь, в кресле у выхода.
Натэлла Львовна подошла к поджидавшим ее приятельницам.
– Представляете, какой сюрприз. Встретила однокурсника, которого не видела после окончания института. Сколько же лет прошло? Двадцать семь! Говорит, что узнал меня. Это в такой сумасшедшей толпе! Просто чудо какое-то. Он сейчас спустится. Вы меня не ждите.
Час летел за часом. Миша и Натка, не замечая времени, бродили по парку. Воспоминаниям о студенческом прошлом не было конца. Они чувствовали себя снова восемнадцатилетними.
– Натка, ты, правда, совсем не изменилась. Стройная, как девчонка. И даже прическа – все та же копна черных кудрей.
– Это наследство маминой грузинской родни. Я со страхом жду, когда появятся седые волосы. Их, пожалуй, не возьмет никакая краска. И стану я сразу старухой, – Натка болтала, скорее рисуясь.
– О чем ты говоришь, молодая, красивая? Это моя голова сплошь седая. Ты меня с трудом узнала. Если бы я не представился, прошла бы мимо совершенно равнодушно.
– Но ведь это ты. И как я могла сомневаться? И рука такая же теплая, как в юности. Столько лет прошло, а я вспомнила тепло твоих рук.
Они сидели на скамейке под цветущими яблонями, источающими тонкий аромат. Натка положила голову Мише на плечо и закрыла глаза. Он обнял ее за плечи. Казалось, они могли сидеть так вечно, окунувшись воспоминаниями в счастливое прошлое.
Натэлла Львовна вернулась в номер под утро. Соседка спросонья подняла голову:
– Сколько времени?
– Спите, еще рано, четыре часа.
– Натэлла Львовна, вы ночевали у него?
– Каждый строит догадки в меру своей испорченности, – пошутила она в ответ. – Мы просто гуляли и разговаривали. Я, пожалуй, тоже посплю немного.
На следующий день участники форума разъезжались. Миша с Натой договорились увидеться утром, обменяться визитками. Но вдруг объявили, что автобус подадут на два часа раньше – есть опасение, что из-за пробок можно опоздать в аэропорт. Они уже не успевали попрощаться. Натка набрала телефон номера, где остановился Миша, она легко его запомнила: 1010 – десятый этаж, десятая комната. Ответил сосед. Миша был в душе. Натка попросила передать, что она уезжает раньше – так получилось. Она положила трубку и поняла, что эта мимолетная встреча закончилась. Да и была ли она?
Автобус еще не тронулся, когда Натка увидела в окно Мишу. Она вышла.
– Как я боялся опоздать! Если бы ты уехала, я бы даже не знал, где тебя искать.
Она достала из сумочки визитку и протянула ему.
– Я так спешил, бумажник с визитками остался в номере.
Ее торопили, автобусу пора было трогаться.
– Позвони мне на работу. Или сообщи свои координаты по электронной почте, в визитке есть адрес.
Сразу у гостиницы автобус свернул за угол, и все осталось позади. Только рука еще ощущала тепло его прощального пожатия. «Если он не позвонит… Он не позвонит», – почему-то была уверена она.
Обычно Натэлла Львовна с удовольствием возвращалась домой после командировок. Особенно с годами ее утомляли напряженная работа, длительные перелеты. Так приятно было снова оказаться в тишине огромной квартиры, где каждую вещь она могла найти с закрытыми глазами. Ее не угнетало одиночество. Свобода от всех и полный покой давали ощущение блаженства. На этот раз квартира показалась ей слишком пустынной, а сама она слишком одинокой. И с новой силой вспыхнуло чувство сожаления о том, что она не создала семью, которое, казалось, Натэлла успешно подавила в себе навсегда.
Однокурсники завидовали Наташе Кудряшовой – ну, как же, генеральская дочка. Даже когда она на первом и втором курсах жила в общежитии, а отец ее служил в гарнизоне, чуть не каждую неделю приезжал кто-нибудь из младших офицеров и привозил Натке продукты от родителей. Потом отца назначили командующим округом, и они поселились в этой огромной квартире в центре города. Натка была поздним, единственным и очень любимым ребенком сурового генерала, который становился очень мягким рядом с дочерью. Это он дал такое необычное имя, которого она стеснялась в детстве. Все звали ее Ната, не сомневаясь, что полное имя их сверстницы Наталья. Мать была на пятнадцать лет моложе отца. Он влюбился в молодую грузинку, когда служил на Кавказе. Перед бравым офицером не могли устоять ни Софико, ни ее родня. Она всю жизнь боготворила мужа и так же безмерно любила дочь. Софико пыталась после школы учиться то в одном институте, то в другом, но частые переезды так и не позволили ей получить образование и профессию. Она целиком посвятила себя семье, заботилась о чистоте в доме, вкусном обеде и красивой одежде для дочери.
Никто из школьных и студенческих подруг Натки даже не подозревал, какие трудности она переживала. Возле красивой девушки всегда увивалось много парней, и ей завидовали. А она терялась в море этого обожания. Пыталась понять, что привлекает к ней ухажеров – она сама или генеральская дочка. И к своему сердцу пыталась прислушаться, но боялась полюбить негодяя. И все-таки она ошиблась. Уже когда окончила институт и, по всем меркам, дальше с замужеством откладывать было нельзя, она решилась. Была свадьба в самом дорогом ресторане города и море гостей.
Замужество Натэллы продлилось полгода. Оказалось, что тот единственный, в искренность чувств которого она поверила, был просто более изощренным негодяем, чем другие. Бывшему зятю не удалось оторвать даже маленького кусочка от генеральского «пирога», кроме нового костюма, сшитого к свадьбе. Угрожая сплетнями о генеральской семье, он очень старался получить хоть что-нибудь в качестве отступного. Но его просто вышвырнули из дому. И его счастье, что он догадался уехать из города. Натке было очень больно – от предательства, от того, что ее использовал в корыстных целях человек, которого она полюбила и в любовь которого поверила.
Время лечит, и Натка все это пережила. Только впредь уже не открывала сердце никому и, кто знает, может, не распознала настоящую любовь. Годам к тридцати Натэлла поняла, что у нее не будет своей собственной любви, что в лучшем случае она может делить мужчину с его женой. Да, были у нее любовники, которых она любила не сердцем, а умом. Она занимала уже достаточно высокую должность и общалась с людьми своего круга. Ее мужчинам, которые были сами хорошо обеспечены, не было необходимости претендовать на имущество и протекцию генерала. Одно время она надеялась, что создаст семью: есть разведенные мужчины, наконец, вдовцы. Были возле нее и такие. Не получилось, может быть, потому, что с возрастом женщина оценивает своего избранника и слишком завышает оценочную планку. Это только в юности любовь способна закрыть глаза на недостатки и приспособиться жить с ними.
В конце концов, Натэлла перестала терзать себя надеждами и решила делать карьеру. К тому времени папы уже не было. Они жили вдвоем с мамой, которая была не очень здорова, но справлялась с заботами о доме. Натэлла все время могла посвятить работе, и очень быстро преуспела. Сейчас она занимала должность руководителя департамента промышленности и экономики областного правительства. Мама ушла вслед за отцом шесть лет назад. В наследство от папы-генерала у Натэллы осталась эта квартира в центре города да старенькая «Волга». Машину она давно продала за бесценок и купила «Мерседес». Но в последние годы сама ездила редко, пользовалась служебной машиной.
До сегодняшнего дня все в жизни устраивало Натэллу. Встреча с Мишей нарушила покой, заставила вернуться в прошлое. Сейчас, с высоты прожитых лет, она поняла, что самой настоящей была его робкая любовь. Два года, что Натка жила в общежитии, деревенский парень Миша Ломакин просто был рядом. Их прогулки по городу, переплетенные пальцы рук в темноте зала кинотеатра, невинные поцелуи – тогда все это казалось несерьезным. В восемнадцать лет о семье было думать рано. Он даже не посмел признаться в любви и просто помечтать о будущем. А потом приехал папа-генерал, Натка поселилась в элитном доме, а Миша остался в общежитии. И как будто выросла огромная стена: она – на ее вершине, он – у подножия, жалкий и нищий. Натка осталась прежней в отношениях со своими однокурсниками, и, пожалуй, Миша сам придумал эту стену, отделяющую любимую от него. Но только больше они уже ни разу не гуляли и не ходили вдвоем в кино. Он был у нее однажды дома. На свое двадцатилетие Натка пригласила к себе всю группу. Она родилась 9 октября – очень удачное время. Ребята недавно собрались после длинных каникул, и разговорам не было конца. Миша тогда купил ей белые астры. Увидев стол, заставленный букетами с розами, засмущался. Он весь вечер просидел молча, и она даже не помнит, когда он ушел. Теперь Натэлла понимает, что те чистые осенние цветы были самым главным подарком в ее жизни, только тогда она этого не заметила.
Миша тогда купил ей белые астры. Увидев стол, заставленный букетами с розами, засмущался.
Первого рабочего дня после командировки Натэлла ждала с нетерпением: позвонит, не позвонит? Еще не прошли три часа разницы во времени с Москвой, раздался звонок. Секретарша спросила:
– Натэлла Львовна, вас спрашивает Михаил Николаевич Ломакин из Тамбова. Говорит, очень важно. Соединить?
– Да, Марина.
Необыкновенная нежность наполнила ее сердце при первых словах:
– Здравствуй, Натка.
– Здравствуй, Миша. Как доехал? Нормально? Да, у меня тоже все в порядке. Миша, мы с тобой проболтали полночи, а я так ничего и не узнала о твоей семье. Рассказывай.
Натэлла хитрила. При той случайной встрече она специально избегала вопросов о сегодняшнем, уводя разговор в прошлое, потому что не хотела увидеть в его глазах сочувствие к своему одиночеству. По телефону об этом было говорить проще.
Михаил Николаевич Ломакин занимал примерно такую же должность, что и Натэлла. После института он распределился в маленький промышленный городок, но вскоре перебрался в Тамбов. Деревенский мальчишка, которого мать вырастила без мужа, благодаря своему уму и упорству поступил в институт, потом заочно учился в аспирантуре и, наконец, добился достаточно высокого положения. Женился он в первый же год после института на учительнице. Родились два сына с разницей в два года. Старший Николай, еще когда тяжело болела бабушка, дал себе слово стать врачом. Сейчас работает хирургом в частной клинике в Москве. Женат, есть внук. Недавно купил квартиру, уверяет, что с кредитом сам расплатится. Младший Олег женился еще на втором курсе института. Как и отец, пошел в экономику. Тоже уехал в Москву, поработал в фирме месяц бесплатно, а недавно с ним заключили контракт на год. Пожалуй, и Олег в Москве осядет, упертый малый. Собственно, молодежь у них в Тамбове вся смотрит в сторону столицы. Она здесь близко, и соблазн большой. Жена? Жену всегда отличало стремление быть на виду и выбиться наверх. Она теперь – директор самого престижного лицея в городе.
– Ну, а теперь ты расскажи о своей семье. Муж, дети?
Натэлла была готова к этому вопросу и совершенно спокойно и коротко ответила, что живет одна все в той же отцовской квартире, родителей уже давно нет.
– Миша, ты давай звони изредка. Брось на электронный адрес сообщение со своими координатами, – и попрощалась.
Потом попросила секретаря Марину перебросить письмо из Тамбова на ее личный компьютер. Сообщение пришло через несколько минут. Теперь она знала его рабочий, домашний и сотовый телефоны.
Дела закрутили. Та майская встреча на форуме и телефонный разговор с Мишей казались уже нереальными. Примерно через месяц в конце рабочего дня он позвонил снова.
– Натка, я постоянно вспоминаю тебя. За 27 лет я ни разу не был в вашем городе, почти забыл его. А сейчас тянет пройти по тем улицам, где мы гуляли. Наверное, они совсем изменились.
– Знаешь, как раз студгородок остался тем же, хотя некоторые районы города ты не узнаешь.
– Наш курс собирался?
– Один раз и очень давно. Каждый занят своим. У меня даже нет ничьих телефонов за исключением двоих или троих ребят. Я не знаю, кто остался в городе, а кто уехал.
– Жаль, а я думал, может, нам удастся собраться. Но я все равно рад, что в городе моей юности живет любимая женщина.