Предчувствие

Глава 4. Воспоминание о смерти

Мия уже давно совершеннолетняя и не нуждается в присмотре, однако Ландау всё равно пытался её опекать, замечая, что танцевать его любимая воспитанница стала хуже. Мия портила абсолютно все элементы, даже самые простые, и ругать её было бесполезно. Инес была единственной, кто что-то подмечал, и пыталась поговорить с Мией, но её игнорировали так же, как и всех остальных. День икс стремительно приближался, но никто об этом даже и не догадывался. В тайну посвящены были лишь трое.

Незадолго до знаменательного события Мия перебирала в памяти всю свою жизнь, думала над тем, что останется после неё. Ведь сейчас она – живой эталон балета. Пока что живой. Переплюнув всех, кого могла, и обзаведясь сумасшедшим набором поклонников, Мия – практически богиня театра. Но это всё меркло для неё на фоне потери родного человека и, как бы не хотелось признавать, родственной души. Осталось ли у неё хоть что-то важное, весомое, а не просто материальное? Чёртовы грамоты, награды… Остался ли хоть кто-то, кто будет любить её такой, какой она была, а не за заслуги в искусстве? Чёртов Владислав с его непонятными взглядами.

– Да, – вслух подвела итог Мия, договаривать и продолжать рефлексию не было смысла.

Это был последний день февраля. Мия пробралась в клуб джазовой музыки, игнорируя табличку «Закрыто». Внутри царил приятный полумрак, играла ненавязчивая мелодия, а помещение заполнили клубы дыма – так знакомо, прямо дежавю. В центре зала были установлены параллельно два продолговатых стола, один из которых явно был кем-то занят и прикрыт простынёй, у второго стояла, прижавшись поясницей к углу, Марго и курила. Заметив Мию, она сделала непонятный жест рукой, то ли в знак приветствия, то ли подзывая, и та, не думая, подошла ближе.

Откуда-то со стороны вынырнул ещё один человек: высокий, мускулистый, бородатый, со смешной шапкой, сдвинутой по самые брови, и закатанными до локтей рукавами. Поставив на стул небольшой чёрным чемодан, он достал машинку для татуировок. Теперь ясно для чего он тут: будет набивать новую метку. Всё это время Марго молчала, а Мия боялась прервать словесную тишину, словно это могло стать спусковым крючком, правда для чего – непонятно. Она подала голос только когда татуировщик закончил все приготовления.

– Какую метку хочешь, милочка? Оригинальную или, – в глазах Марго промелькнула явная усмешка, напополам с пониманием и каплей ехидства, – ту, что уже имеется у кого-то?

Мия ответила не задумываясь. Никаких сомнений, это ведь само собой разумеющееся. Она наблюдала, как бородач вытянул бледную руку из-под простыни, перенося на неё узор с выданной Марго бумажки. Мия старалась дышать глубоко и размеренно. Она так не волновалась даже перед своим самым первым выступлением. Напряжение сковало тело, но никто, кажется, не обратил внимания. Она хотела, чтобы Алекс был сейчас тут, рядом, поддерживал её, хоть это и до жути эгоистичное желание, ведь он сейчас занят улаживанием проблем со смертью и подготовкой к её, Мии, новой жизни.

Это был последний шанс отказаться от идеи, плюнуть на всё, уйти в свой мир, где она – гордость российского балета, отвергнутая своим предназначенным, потерявшая самого близкого человека, одинокая, нужная миру только для победы. Остаться – начать жизнь заново, с новой судьбой, найти иное предназначение, стать свободной и, возможно, обрести любовь. Остаться – значит стать счастливой, как завещала бабушка. За этими думами Мия не заметила, что обстановка несколько поменялась, а мужчина, закончив своё дело, удалился. Вокруг столов были расположены зеркала, а по периметру образованного круга – свечи.

– Садись на стол, – обыденным тоном приказала Марго.

Мия послушалась, стараясь не дышать слишком громко, хотя её трясло от страха. Она уселась на указанное место по-турецки и проследила за мелькающим в полумраке женским силуэтом. Раздавшийся из-за спины голос заставил её буквально подпрыгнуть на месте:

– Простынь сними, мне нельзя к вам заходить. – Послышался смешок. – И помоги ей тоже сесть, лицом к тебе.

Жутко, господи, – взмолилась Мия, – как же жутко. Тем не менее, указанное она выполнила. Белая ткань упала на пол, она обхватила чужие плечи, ощутив, что тело очень даже тёплое, и нахмурилась. Установив незнакомку в сидячее положение напротив себя на самый край, Мия соскользнула в ту же позу, одной рукой придерживая ту, что была напротив.

– Надо чтобы лицо было направлено в зеркало.

Скрипнув зубами, Мия свободной ладонью обхватила подбородок девушки и подтянула вверх. Её била крупная дрожь, но она держалась – на одном лишь упрямстве – и думала о том, что делает это не только ради себя, не теперь. Дальше всё закрутилось, смешалось в один скоростной поток, который заглотил её, засосал внутрь. Мия с ужасом отметила, как её отражение буквально слилось с чужим. Раздался пробирающий до костей то ли вой, то ли хрип, и её снесло волной дичайшей боли, разрывающей мясо, дробящей кости, разъедающей мышцы, а потом наступила непроглядная тьма.

Когда она наконец смогла открыть веки, то первым делом заметила напряжённый взгляд словно выцветших зелёных глаз, а потом различила, как приоткрываются губы Марго, и скорее поняла, чем услышала:

– С днём рождения, Мия.

***

«Мия Савицкая умерла!» – гласили все заголовки в интернете и прессе. Жадные до сенсации журналюги расхваливали талантливую девушку направо и налево: ах, какая печаль, какая трагедия умереть в день своего рождения, это ведь самоубийство, да? И ещё с две сотни выдуманных причин, подвигнувших русское дарование на такой ужасный шаг.

Её тело было найдено в реке на рассвете самим Владиславом Янковским, который – как утверждали очевидцы – кинулся в ледяную воду, чтобы вытащить свою бывшую протеже. На трупе не было обнаружено следов насильственной смерти, что и навело на мысль о суициде. Также со смертью исчезла и метка соулмейта, а ведь всем страстно хотелось узнать кем был этот человек, но на самом деле – скинуть всю вину на него. Затем люди вовремя вспомнили, что буквально за несколько месяцев до происшествия скончалась бабушка Мии, и появилась новая версия: видимо, девушка не выдержала горя.

Даже на Ландау посыпались обвинения в том, что он не уследил. Ландау и сам себя винил. Инес сокрушалась, что не смогла помочь, хотя видела, что-то с Мией не в порядке, и даже плакала: горько и долго. Мила убивалась по подруге, закрываясь в квартире и отказываясь появляться в театре ещё неделю. А Владислав задумался над тем, что ему не стоило отказываться от родственной души.

На похороны собралось немыслимое количество людей: друзья, коллеги, бывшие соперники, фанаты. С чёрно-белой фотографии Мия улыбалась живо и счастливо – это единственное фото, на которой она была такой. В тот день кладбище наполняли всхлипы, причитания, рыдания и стоны. Никто не обсуждал причин, никто не брался рассуждать «почему» и «за что», просто хоронили близкого им человека, а посторонние люди, казалось, бесконечно несли цветы на могилу.

Краем глаза Влад заметил знакомую фигуру в стороне, стоящую особняком от основной группы скорбящих, и направился к ней. Инес поспешила следом, но не из ревности, а потому что на самом деле боялась за своего возлюбленного. Они пробрались через толпу, оказываясь напротив пары: знакомого им Алекса и неизвестной девушки.

– Александр. – Владислав кивнул в знак приветствия, и тот склонил слегка голову в ответ.

– Мои соболезнования, – искренне выдохнула Инес. – Вы были лучшими друзьями.

Алекс не отреагировал, по его лицу вообще невозможно было что-то понять, а девушка, стоящая рядом, и вовсе почему-то скривилась. Волосы цвета капучино были уложены в двойное каре и прикрывали левую сторону лица, глаза орехового цвета с выделенным тёмным узором у самого зрачка, довольно высокая и щуплая – эта девушка почему-то показалась знакомой обоим.

– Твоя подруга? – Влад указал на девушку.

– Нет. – Алекс отрицательно покачал головой. – Соулмейт.

– Оу, – не смогла сдержать удивлённого вздоха Инес и тут же стушевалась. Она думала, что между этим парнем и Мией что-то было, а вот оно как.

– Останетесь на поминки?

Владиславу определённо не хотелось развивать тему предназначенных друг другу людей, потому что это заставляло вспомнить о том, что его метка всё ещё светится едва заметным голубоватым светом несмотря на то, что Мия совершенно точно мертва. Он знал это наверняка: он сам выловил тело, прибежав слишком поздно для того, чтобы успеть её спасти. И он никому и никогда не расскажет о предсмертной записке Мии. Поэтому отрицательный ответ заставлил его незаметно облегчённо выдохнуть.

Алекс не попрощался, а шатенка окинула их напоследок таким холодным взглядом, будто хотела заморозить насмерть. Они развернулись и отправились прочь с кладбища. Инес и сама не поняла, почему смотрит вслед удаляющимся фигурам, но почти у самого выхода заметила, как незнакомка подхватила Алекса под руку, словно они парочка, прижалась на мгновение головой к чужому плечу и потянула вперёд. В этот момент у Инес всё внутри замерло, оборвалось, а сердце не сразу возобновило привычный ритм. Она улыбнулась, покачала головой и вернулась к Владу.

***

Я чувствую тебя. Твое солнце сияет.

Ты возьмёшь и проведешь меня через Вавилон.

(с) песня «I feel you»

***

Мия стояла у парапета на набережной, провожая взглядом плещущиеся от сильного ветра волны. Она прижалась спиной к кованному ограждению, ожидая, пока Алекс закончит дела. На самом деле, Мие просто было велено сторожить байк, потому что в этом месте парковки не оказалось. Она думала о том, насколько скоротечна жизнь, что ничего нельзя вернуть и переиграть. Есть только миг между прошлым и будущим, и этот самый миг, её момент, растянут на бесконечность.

Вскоре подошёл Алекс, достал ключи из кармана, сел на мотоцикл, дожидаясь, когда Мия соизволит опуститься позади. Но она не спешила. Мия стянула перчатку со своей левой ладони, осмотрела чистую и непривычно загорелую кожу, зная, что там есть она – невидимая отметина, а затем перехватила правую руку Алекса. Он не стал протестовать, позволяя также снять с себя кожаную митенку, и только заглянул Мие в глаза.

Она вздохнула, нежно проводя пальцем по руке друга – а друга ли теперь? – и, не поднимая головы, просто прижала свою ладонь к его. Кожа вспыхнула, озарившись ярким свечением, будто в неё вживили сотни микроскопических лампочек, а по телу разлилось незнакомое прежде тепло. Мия крепче сжала чужие пальцы и наконец встретилась с Алексом взглядом. Она улыбнулась, разрывая контакт, натянула перчатки на них обоих и уселась за спиной своего парня.

Мотор взревел, байк сорвался с места, унося свободных людей прочь от их судьбы, навстречу новой жизни. Вечной, проклятой, но… Счастливой. Как она думала на тот момент, как оба они думали.

Потому, когда её будят перед посадкой в новой стране, она, едва разлепив глаза, искренне довольно улыбается. «Всё хорошо» – мысленно твердит себе Мия: «Теперь всё будет хорошо». Уже на улице они пересаживаются в тёмный автомобиль представительского класса, и она облегченно выдыхает, находит ладонью чужую руку и крепко сжимает пальцы, которые тут же пожимают в ответ.

Мия прислоняется к плечу Алекса и смотрит в тонированное окно, без особого энтузиазма наблюдая быстро сменяющийся пейзаж. Ей даже всё равно куда они едут, ведь главное, что вместе, что наконец свободны. Машина выезжает за пределы города и вскоре притормаживает у высоких кованых ворот с двумя стальными грифами по бокам. Створы раскрываются, пропуская внутрь авто, и уже через пару минут оно останавливается. Алекс выходит первым, помогает подруге – нет, теперь родственной душе – выбраться наружу и поддерживает под руку, пока Мия осматривает огромный особняк из серого камня. От этого дома, почти что дворца, веет чем-то странным, мистическим и мрачным.

Мия передёргивает плечами, но ступает вперёд. Навстречу им из-за массивной двери появляется человек в коричневом кашемировом пальто.

– Господин Ким, госпожа Абилева. – Он легко приветственно кивает, и Мия вопросительно вскидывает бровь. – Проходите. Хозяйка скоро к вам присоединится.

Внутри этот «замок» кажется не менее устрашающим, чем снаружи: приглушённый свет, исходящий из светильников в виде канделябров, тяжёлые гардины то ли бордового, то ли пурпурного цвета, вымощенные под камень полы, картины с утопическими пейзажами в грубых оправах – всё говорит о том, что владельцы особняка люди консервативных пристрастий, которые не особо жалуют гостей и мир в целом, предпочитая отстранённую от человеческой суеты жизнь. Мия пытается сдержаться, но едва их с Алексом оставляют наедине в огромной комнате, судя по всем признакам – гостиной, она не выдерживает.

– Лекс, а чей это…?

– Марго. Родовое поместье.

– Абилева? – Второй по важности интерес.

– Ты предпочла бы «Савицкую»?

Мия замирает, задумывается и затем отрицательно качает головой. Алекс прав: использовать настоящую фамилию, как минимум, глупо. Теперь понятно о чём они с Марго говорили в клубе – речь шла о новых документах, но остаётся ещё кое-что.

– А имя?

– То же. – Алекс хмурится и поджимает губы. – Я подумал, что тебе так будет привычнее, но если ты хочешь…

– Нет-нет, всё нормально, – спешит заверить его Мия. – Прости.

– За что?

– Я должна была спросить.

Новоиспечённая «госпожа Абилева» улыбается, повторяя вновь, что всё в порядке, и утыкается лбом в плечо друга. Вдох-выдох. Так хорошо, тепло, спокойно, даже обстановка больше не напрягает.

– Спасибо, Лекс. – Шёпот на грани слышимости.

В ответ её легко обнимают за плечи, тянут ближе и утыкаются губами в макушку. Мгновение и хриплый голос, с едва различимой улыбкой, выдыхает:

– А ты красивая…

– Правда?

Мия тут же вскидывает голову, задевая чужой подбородок и едва ли не впечатывается губами в те, что напротив. Но никакого смущения, ни страсти нет, лишь уют и умиротворение. Метка не жжёт, боль не наполняет тело, отчаяние от невозможности коснуться своей родственной души не затапливает с головой.

«Значит вот, как бывает, когда тебя приняли» – запоздалое осознание и снова это ощущение безграничного покоя. Алекс одними губами, без слов отвечает: «Да». Наверное, ещё рано, но так хочется отблагодарить его за всё, что тело реагирует раньше, чем Мия успевает осознать свой поступок. Она осторожно поддаётся немного вверх, желая впервые коснуться настоящим поцелуем своего предназначенного, почувствовать его целиком, а не посредством неловкого дружеского чмока, как это случилось ранее в прежнем теле, и до этих сжатых губ всего пара миллиметров, но громкий цокот каблуков прерывает идиллию.

– Извините, что не поехала вместе с вами, были дела. – Женщина проходит мимо, словно не замечая какое важное действие прервала. Она становится у стола с напитками и наливает себе скотча в стакан, только после этого оборачиваясь к ним. – Как тебе дом, милочка?

– Большой, – бурчит Мия, недовольная тем, что приходится отстраниться. – Почему я тут?

– Поживёшь у Марго. – Поясняет Алекс. – Пока не привыкнешь к телу. Тут много места и есть отличный зал для тренировок, а мне надо уладить дела с семьёй и квартирой, потом я заберу тебя. – Он делает паузу, словно пытаясь скрыть страх или неуверенность. – Если ты, конечно, захочешь… Жить… Со мной…

Мия только и может, что фыркнуть. Она мягко толкает Алекса в бок локтём, мол: «Ты чего, что за глупости? Конечно хочу», и её понимают без слов. Марго молча за всем наблюдает, отпивая из бокала, а затем решает напомнить:

– Думаю, Александр тебе уже сказал, что твоё новое имя – Мия Абилева, теперь тебе двадцать два, как и новому телу, семьи нет, работы тоже. Что будешь делать дальше и чем займёшься – тебе решать. Твоя жизнь отныне с чистого листа.

– Спасибо, Марго.

– Не за что, милочка. – Марго усмехается и одним глотком допивает скотч. – Демежан покажет тебе потом всё, а у меня есть дела. Алекс?

Тот выпутывается из Мииных рук и, не давая ей возмутиться, слегка наклоняется, мягко касаясь целомудренным поцелуем лба, пресекая все расспросы одной фразой:

– Надо кое-что уладить, я скоро вернусь, а ты отдыхай.

Нежное прикосновение пальцев к щеке, соскользнувших вниз на шею, вызывает дрожь во всём теле, и Мия отвлекается на это странное, ощущаемое совершенно по-новому, чувство, и упускает момент. В комнате не остаётся никого, кроме неё и этого покалывания в районе груди, от которого одновременно сладко и, почему-то, страшно.

Ненавязчивое покашливание со стороны отвлекает её от анализа собственных реакций. Тот же самый мужчина, что встретил их ранее, уже рядом, подаёт облачённую в перчатку ладонь, но Мия рискует и встаёт самостоятельно. Первые пару секунд в глазах темнеет, а затем снова проясняется, и можно более пристально разглядеть этого… Демежана, вроде бы. Тот не мешает, послушно ждёт, когда гостья удовлетворит любопытство.

– Пройдёмте, госпожа Абилева, сюда. – Он манит куда-то в сторону.

Демежан Мие не нравится, вот совсем. Он больше похож на воротилу, чем на дворецкого: высокий, мускулистый, с грубыми чертами ничего не выражающего лица и совсем узкими глазами – невозможно понять ни единой эмоции. Мия кривится, но идёт следом. Сначала ей демонстрируют личную комнату, потом кухню и тренажёрный зал. К удивлению, большинство комнат в особняке закрыты на ключ, который со слов смотрителя дома, самого Демежана, есть только у хозяйки. Однако одна дверь, прямо напротив зала, всё же приоткрыта, и Мия заглядывает туда совсем бездумно.

– Это комната занятий для младших господ.

Она осматривает оснащённый балетный зал: зеркальные стены, с расположенными по периметру деревянными станками, фортепьяно неподалёку от входа, специальный линолеум на полу. Если бы не отсутствие окон, было бы идеально, но на потолке множество маленьких светильников, восполняющих недостаток света. Вопрос вырывается раньше, чем она успевает хорошенько всё обдумать:

– А почему зал не закрыт, как остальные комнаты?

– Господин Севастьян приходит порой музицировать.

– Севастьян? – Мия игнорирует раздражающее «господин».

– Сын госпожи Марго.

– О, – вырывается тихий возглас удивления.

Точно, Алекс ведь упоминал, что у Марго двое детей. Тут же на ум приходит другой вопрос: а где они, собственно? Но от Демежана вряд ли получится добыть хоть какую-то информацию, он слова цедит так, будто они на вес золота, тут разве что клещами вытаскивать, а сил на это решительно не хватит. Потому Мия решает оставить это на потом. Всё потом. Под внимательным взглядом смотрителя она уходит в отведённую ей комнату и закрывает дверь на замок. Мия падает на кровать, как есть, не раздеваясь, и проваливается в глубокий сон без сновидений.

Глава 5. Новое тело

Пробуждение даётся с трудом. Тело будто вывернуто, и не получается сразу понять где какие конечности, вместе с этим приходит осознание того, что она сделала. Рывком Мия всё же умудряется сесть и запускает обе ладони в волосы, с силой оттягивая пряди. Что же она, чёрт побери, сделала. Одна в чужой стране, в странном постороннем доме, в новом непокорном теле… Идиотизм чистой воды. Но у неё есть Лекс, который обещал вернуться. Понимание собственной безрассудности, беспечности и слабости рвёт многострадальную душу на части, вот только уже поздно что-то менять. Единственный выход – дождаться соулмейта и свалить, как можно дальше и быстрее. А что потом?

Неприятный холодок пробирается по позвоночнику выше, сковывает каждую мышцу, заставляя напрячься. Неуклюжее движение, рывок, и Мия оказывается на полу: шипит зло, силится подняться, что удаётся только с четвёртой попытки. Она приближается к зеркалу, упираясь обеими руками по сторонам от отражения и смотрит пристально, недоверчиво, разглядывая свою внешность.

В ответ загнано глядит незнакомка: прямые цвета кофе с молоком волосы чуть выше плеч, пробор на правом боку, острые, ярко выраженные скулы, тонкий прямой нос, губы пухлее привычных, немного ассиметричные, и глаза орехового цвета – зелёно-карие с тёмным ободком по краю радужки. Она стягивает с себя кофту, проводит руками по резким формам ключиц, скользит по смугловатой коже, прослеживает движением впалый живот, поддевает резинку свободных джинс, оттягивает, рассматривает новую себя и вздыхает.

Двадцать два, да? Вспоминая вчерашнее, она лишь немного ниже Алекса, но выше прежней себя, хотя такая же худая и обманчиво хрупкая. На теле ни единого шрама, ни одной родинки, лишь слегка обрисованные мышцы на руках и животе, а вот бёдра и ноги сильные, как прежде, словно родные.

Мия не спеша сгибает и разгибает пальцы, локти, затем ноги, прокручивает запястья и ступни, потом потягивается всем телом, каждая частица которого изнывает каким-то непонятным ощущением, и думает, что надо поесть, нельзя изводить новый организм.

В доме никого не обнаруживается, ни души, одна темнота и пустота. Вот где стоит снимать фильмы ужасов: чего только стоит эта атмосфера загадочности, жути точно напустит даже на самого смелого. Единственный признак того, что тут всё-таки кто-то обитает – до отказа набитый холодильник. Мия закидывается первым же, что под руку попадается, и, придерживаясь для страховки за стены, проходит к тому самому бальному залу.

Тихо так, что хоть волком вой. В другое время она бы наверняка молилась на это полное одиночество, но не так, не в таком месте. От мыслей отвлечь может лишь привычная тренировка, в которой хоть и нет смысла, но это – то самое, оставшееся от прежней жизни, что успокаивает совсем как в период страданий от обречённой связи. Зайдя в зал, первым делом Мия становится у станка. Надо вспомнить, как когда-то, руку вверх и в сторону, давай же, Савицкая! И тут же вслух чертыхается. Новая попытка, ну, Абилева! Получается, также легко, также плавно, ноги двигаются сами, и она отпускает себя, позволяет памяти тела взять вверх.

Мия плывёт, скользит, летит, ведомая неизвестными рефлексами. Танец получается сам собой, каждый прогиб и новое па – это не она и она одновременно. Определено, кем бы эта девушка не была, танцы – её стихия. Сразу захотелось узнать о ней больше. Пока Мия думает у кого бы лучше спросить, раздаётся звонок. Новый телефон, найденный в штанах с утра, звенит стандартной трелью. Этот номер она узнает из миллиона.

– Лекс?

– Не разбудил? – Услышав отрицательный ответ, он продолжает: – Как ты?

– Тестирую новое тело. – Мия фыркает. – Оно странное.

– В каком смысле странное? – Напряжение в его голосе чувствуется даже через трубку.

– Мне кажется, она была танцовщицей или типа того. – Мия прижимается поясницей к станку и на полном автомате вытягивает одну ногу в носке в сторону, хмурится. – Точно…

– Тебе там… – Алекс подбирает слова. – Не скучно?

– Хочешь знать, не пугает ли меня этот жуткий особняк? Или боишься, что мне одиноко?

Молчание по ту сторону, как подтверждение её догадкам, и от этого сразу становится легче. Сама не замечая, Мия вытягивается по струнке, становясь на носки, одной рукой придерживая смартфон, второй цепляется за поручень:

– Я хочу знать кто она. Стоит спросить у Марго?

– Пожалуй. – Уклончивый ответ и совсем неожиданно. – Я соскучился.

Судорожный выдох, и невесть откуда взявшееся тепло появляется в груди. Мие кажется, что этот её вздох разнёсся по всему особняку, а на лицо так и просится улыбка.

– Я тоже. Эм, Лекс… А у тебя видений ещё не было?

Молчание затягивается, слышен лишь стук пальцев по чему-то твёрдому, но она привыкла, ради такого можно и подождать, дать бывшему другу возможность собраться и сказать всё честно, но услышанное даже немного разочаровывает.

– Нет. – Опять долгая пауза. – Может, дело в том, что эмоции недостаточно сильные.

– Может.

Мия не хочет признаваться даже себе, что это ей не нравится, но Алекс прав. Откуда было взяться сильным эмоциям, когда она, настолько уставшая от перехода, вчера и вовсе была не в себе. Причём, как фигурально, так и буквально. Из размышлений вырывает ставший родным голос:

– Я поговорю с Марго, чтобы она дала информацию об этой девушке.

Она не прощается и слов прощания не ждёт, а просто скидывает входящий. Чисто детский поступок, поэтому Мия злится на себя сильнее. Нельзя так, Лекс не виноват. Но иррациональный страх, что всё может повториться и её снова не будут ощущать в то время, как она страдает, никак не хочет покидать разум. Возродившаяся заново Мия пытается убедить себя, что Алекс не такой, лучше Влада, не посмеет предать и обмануть, но это не помогает. Только тело, словно отдельно от своей обладательницы, двигается под несуществующую мелодию по всему залу: раскрывается, изгибается, извивается и порхает, будто живёт своей жизнью.

Этой ночью Алекс так и не приезжает, хотя Мия его очень ждёт. Даже не отзванивается, не предупреждает, чем сильнее раздражает владелицу нового тела, которая в огромном, напоминающем замок Дракулы, доме ощущает себя совсем неуместно. Мия бесится весь день, мечется из угла в угол по залу, отрабатывая непонятные ей движения, просто поддаётся моменту, памяти тела, а потом плюхается прямиком на пол и заседает в интернете. Поисковая строка гласит: «Прошлые жизни».

Мия думает ещё, стирает написанное и вбивает заново: «Телесная память», и начинает читать. Голова уже разрывается от терминов, заумных объяснений, многочисленных рассуждений, но один вывод вырисовывается ясно: тело – это инструмент системного восприятия, и оно также хранит выработанные годами рефлексы. Она отрывается от экрана, поворачивает голову к огромному зеркалу, вновь себя рассматривая, а в мыслях вертится лишь одна фраза: «Кто же ты?»

Кем бы эта девушка ни была – она талантлива, уж это Мия может понять, как никто другой. Подобное притягивает подобное? Поэтому ей досталось такое новое тело? Мия вздыхает, откидывается назад на спину, растягиваясь на линолеуме, и смотрит вверх, словно сквозь потолок ввысь. В голове никак не укладывается произошедшее, будто это и не с ней, и не она, не тут и не сейчас. Напряжение, держащее её вот уже несколько месяцев после смерти бабушки, всё ещё не отпускает свою добычу, цепляется крепко и лишь сильнее сжимает острые клыки на шее. Мия не поднимается, пока не становится совсем зябко. В особняке всё также пусто и тихо, как на кладбище или в склепе, что хочется закричать, лишь бы разбавить гнетущую обстановку, но удаётся сдержаться.

Она бредёт по широким коридорам, скользя безразличным взглядом по причудливым гобеленам, замудрённым картинам, изгибающимся одиноким канделябрам. Никогда такие вещи её не интересовали, да и особого восхищения или удивления не вызывали. Мия даже не сразу понимает, что коридор становится всё уже с каждым новым поворотом и ответвлением. Вчера по приезду она не обратила внимания, но сейчас понимает, что три этажа – перебор даже для такого человека, как Марго.

Мия заканчивает осмотр как раз последнего, такого же необитаемого, как и остальные, этажа и уже собирается возвращаться, когда замечает в самом углу в темноте тонкую полоску приглушённого света на полу. Она хмурится, однако любопытство берёт верх. Подойдя вплотную, натыкается на стену, но ведь свет откуда-то исходит? Мия, контра своим инстинктам, которые буквально кричат о том, что не стоит лезть в потайные проходы, особенно в домах мафиозных семей, начинает ощупывать поверхность в непроглядной мгле, пока не ощущает под пальцами небольшую выемку, напоминающую замочную скважину. Она опускается на одно колено, не отстраняя пальцев от находки, и начинает скрести по ней, чувствуя, как ногти отдирают что-то смутно напоминающее… Скотч? Ещё пара движений и это мешающее нечто наконец снято, теперь можно различить небольшую расщелину, отсвечивающую красным.

Наклонив немного голову, Мия прикрывает один глаз, а вторым припадает к отверстию и тут же рывком отскакивает назад. Она жмурится, встряхивает головой, делает глубокий вздох и возвращается на место, чтобы убедиться, что увиденное не является бредом неокрепшего от перемещения сознания. За потайным входом – спальня, окутанная слабым красным светом, а прямо напротив двери расположена кровать, на которой лежит пожилого вида мужчина. При таком освещении довольно сложно что-либо различить, но Мия отчётливо видит многочисленные трубки, проведённые к человеку, маску на его лице, угол странного аппарата. Из-за красного света всё это напоминает персональный ад для одного единственного человека, который как раз лежит в его центре. Становится жутко вдвойне. Мия наконец отстраняется. Это не её дело. Может, это отец Марго? Может, он болеет, а она присматривает за ним? Тогда почему в доме никого нет? Или…

Или. Осознание того, что в комнате может быть кто-то ещё, неприятным холодком скользит по спине, заставляя поскорее подняться и убраться отсюда восвояси. Мия спускается на первый этаж так быстро, как только может, достаёт из холодильника бутылку воды и одним махом выпивает половину, не сразу замечая, что в другой руке судорожно сжимает сорванный клочок красного скотча. Да что это за ерунда такая? Хочется позвонить Лексу и поговорить с ним, но только не об увиденном, а спросить, когда наконец можно будет покинуть особняк. Вот только Алекс трубку не берёт ни в первый, ни во второй, ни в пятый раз. Мия чертыхается, засовывает телефон обратно в джинсы и возвращается в свою комнату, тут же закрываясь на ключ. Раньше такого не было, раньше Алекс всегда отвечал на вызов, независимо от того, где находился и чем был занят, а теперь… Вопросов появляется всё больше, и нет ни единого ответа.

Почему Марго взяла её к себе? Почему Алекс так легко согласился? Что их связывает, кроме того, что они были соулмейтами? Неужели из-за помощи Мие Марго требует теперь чего-то взамен? Какова вероятность того, что её родственная душа вынуждена расплачиваться за её же новую жизнь? Голова начинает дико болеть от этих мыслей. Мия валится на кровать, сцепив зубы, утыкается лицом в подушку, судорожно дышит, силясь усмирить накативший приступ мигрени, и… Просыпается. Что это, чёрт побери, было? Сон? Явь? Будто не она, не её реакция, но одновременно и она. Рывком поднявшись с постели и через силу преодолевая тошноту и резкое головокружение, Мия едва ли не бегом отправляется из своей спальни на третий этаж в тот самый зловещий коридор.

Там так же темно, как и во сне – а во сне ли? Она подходит вплотную к дальней стене и начинает ощупывать её, скомкано матерится, достаёт телефон и включает фонарик. Чисто: никаких замочных скважин, никакого красного скотча, никаких просветов у пола – ничего. Мие определённо это не нравится. Сначала она оказывается запертой в этом гнезде кукушки, а теперь её посещают видения? Что за ерунда? Злясь на саму себя и ситуацию в частности, она уже собирается уйти, попутно открывая контакты на экране, когда со спины доносится раздражающий голос: