– Привет! – остановились они возле клоуна. Парень поднял голову. Яркокрасные щеки, выкрашенный белым нос, брови черными треугольниками повисли над глазами, а рот раскрашен до самых ушей. Парень кивнул в знак приветствия. На батуте прыгали две сопливые девчонки, они визжали, ударяясь друг о дружку, разлетались в разные стороны, ударялись о мягкие стены и снова визжали. Ребята постояли молча, дожидаясь, когда девчонки напрыгаются, но те прыгали и прыгали…
– Послушай! А сколько времени они прыгать будут? – Парень покосился на довольные мордашки девчонок.
– Сколько захотят, все равно никого нет.
– Хочешь мы публику соберем? – спросил Данил.
– Вряд ли, я здесь на отшибе. Жизнь кипит вон там, – он кивнул в сторону ярких гор и батутов.
– Ну, это мы еще поглядим. Хочешь?
– Давай. С рубля десять копеек ваши, больше дать не могу, сам получаю тридцать копеек, остальные хозяину.
– А сколько ты ему за день отдать должен?
– Гривень шестьдесят.
– Жди, – ребята бегом побежали к пляжу.
– Данька, ты что задумал? – стуча шлепками и догоняя друга, спросил Сашка.
– Попробуем подработать. Есть у меня один парнишка знакомый, мы у него сейчас магнитофон возьмем и кассет, врубим музыку погромче, шаров купим, заодно и их продадим.
Вскоре они вернулись к сидевшему в той же позе клоуну. Подсоединили старенький магнитофон, зато с большими колонками, и вот тишину нарушила «Самбо». Проходившие мимо с любопытством посматривали на клоуна, танцующего в одиночестве. Сначала возле него появились малыши. Гремела музыка, клоун зазывал всех желающих. Первым на батут вошел толстый мужчина, он подозрительно ощупал пол, выдержит ли, и стал прыгать. После двух прыжков он упал, смешно задрав ноги. Публика засмеялась, и полетели гривни в стоящую на стульчике коробку. Со взрослых брали по три, с детей по гривне. Данил расхваливал детям яркие шарики. Когда наступило затишье, ребята сбегали и принесли несколько бутылок фанты и горячих сосисок, положенных между двумя кусками хлеба. Ели все вместе, на сегодняшний день они были компаньонами.
Данил вернулся домой в полпервого, они с Сашкой лихо подкрались к своим дверям. В окнах друга загорелся свет. Данил постоял немного в саду, прислушиваясь к ночным звукам, затем вошел в дом. Пройдя в свою комнату, положил в копилку десять гривень, заработанных сегодня. Вытянувшись на постели, он почувствовал, как устал, ноги, что называется. гудели, надо бы под них подложить подушку, но даже шевелиться не хочется. Он повернул голову, бросил взгляд на конструктор: «На сегодня тебе, дружок, еще хватит материала для работы, а завтра я еще принесу один конструктор». Глаза Данила слипались. «Я же хотел дождаться его», – ругал он себя, но сил переломить усталость и сон уже не было.
Глава 11
Лена сняла с себя все и сидела в гримерке перед зеркалом: «Отчего так мерзко на душе»? Подняв глаза, она встретилась с масляным взглядом Антона. Он ласково провел мягкой, точно без костей, рукой по ее обнаженной спине.
– Хороша! – прошептал он. «Будто вещь оценивает», – мелькнуло в голове Лены. Она сдернула с соседнего стула накидку, укрылась. Почему-то было неприятно, как он ее рассматривает. Эти черные, почти без зрачков глаза.
– Ну, ну! – он сдернул накидку. – Дай мне полюбоваться тобой. – Лена встала, вырвала из его рук накидку, хотел укутаться, но передумала. она улыбнулась, провела кончиком языка по верхней губе. Ее взгляд выражал теперь только одно желание, желание любви. Она поставила ногу на стул, пусть лучше рассмотрит.
– Ох и хороша! – Антон от удовольствия потер руками. – Сын у тебя такой же хороший? – глядя мимо Лены, спросил он изменившимся голосом.
– Что? – улыбка слетела с ее лица, как испуганная птица. Лена накинула на плечи прозрачную ткань. В этой комнате все было легким, невесомым, прозрачным. – Что ты сказал? – прошипела она, надвигаясь на шефа. Он, как всегда, был одет с ног до головы во все белое, и даже волосы были под цвет его рубашки и брюк, на ногах мягкие светло-бежевые мокасины. От него исходил аромат дорогих духов. Мизинец украшало небольшое кольцо с бриллиантом, игравшим в свете лампы.
– Ты не кипятись, – ласково заговорил он. – Нынче у клиентов вкусы разные. Вот твоего пацанчика и приметили, – он глотнул слюну, но она, скорее всего, была вязкой и не пожелала быстро проскочить гортань, Антону пришлось кашлянуть, поднеся кулак ко рту. – Деньги можно…
– Я убью тебя, мразь, – медленно надвигалась на него Лена, – если ты только подойдешь к моему мальчику, я, слышишь, – она подошла совсем близко, – вот этими руками, – подняв руки, она согнула длинные пальцы с большими, ярко – крашенными ногтями, протянула их к лицу шефа, – разорву тебя! – Лицо ее исказилось, глаза горели красным огоньком злобы. Так, наверное, каждое животное защищает свое дитя. Ее пальцы походили на когти большой белой птицы.
– Да ты пьяна! – заорал шеф, почувствовав, что они в комнате не одни, а свидетели ему не нужны.
– Ты напилась и явилась на работу, я не посмотрю, что ты прима, вышвырну тебя за дверь! – он резко развернулся и быстрым шагом направился к двери. – Через полчаса чтоб все были на сцене! – он оглядел притихших девчат. «Слышали они или нет?» По их каменным лицам ничего нельзя прочесть. Проходя мимо них, он тихо бросил: «Сучка!» и прикрыл дверь.
Лена опустилась на стул возле зеркала и, закрыв лицо руками, разрыдалась. Плечи содрогались от рыдания, подруги не трогали ее, зная, что надо выплакаться и будет легче. Они все прошли через такие истерики.
– На, выпей, – ей подали стакан с водой. Она только сейчас увидела, как трясутся у нее руки. Стуча зубами о край стакана, сделала несколько глотков. В воду накапали успокоительного. – Тебе нельзя показывать, что ты сломлена. Ты должна быть сильной. Ради сына держись, – Наталья забрала у нее стакан. – Иди умойся, приведи себя в порядок и держись, это единственное, что нам еще доступно. – Лена, подняв полные слез глаза, вдруг заметила, как постарела ее подруга, какие темные круги у нее под глазами и глаза потухшие, неживые. Шмыгнув носом, она смахнула рукой слезу с ресниц.
«Может, это они искривили лицо ее подруги?» Наталья отошла к своему столу, присела, взяла в руки грим. «Она права, надо не показать этой дряни, что я боюсь. Я убью его. Убью!» Встав, Лена оглядела молча смотрящих на нее девчат, ничего не сказав, вошла в туалетную комнату.
В выскочившей на сцену с веселым визгом красавице не было ничего общего с той злой девушкой, которую Антон оставил в гримерке полчаса назад, разве что глаза были еще покрасневшими, но все скрашивала обольстительная улыбка и манера движения ее тела. Сегодня ей надо быстрее домой, поэтому, мило улыбаясь, она увертывалась от рук, тянувшихся к ней. Единственное, на ком ее взгляд дольше всех задержался, это паренек, тихо сидевший в углу зала. Она заметила, как блестели его глаза, когда она танцевала, но он слишком юн, его лицо вряд ли знало бритву. При виде ее обнаженного тела его гладкое, чистое лицо покрывалось румянцем, он пытался отвести от нее глаза, но, вероятно, он посетил их заведение не для того, чтобы смотреть в пол, а почувствовать себя мужчиной. Лена озорно подмигнула ему, послав воздушный поцелуй перед тем, как исчезнуть. «Мерзко, все мерзко!» – Она взял в руки косметическое молочко и, намочив кусок ватки, стерла грим с лица.
– В этой поганой жизни надо всегда не упустить свой шанс! – громко заявила Наталья, сидевшая рядом. Она ни к кому не обращалась, говорила со своим уставшим отражением.
– Что ж ты его не ловила или его у тебя еще не было? – хохотнула тощая Ольга. Лена всегда поражалась, как она появилась в их команде. Антон такой придирчивый, выбирал обычно девочек, как породистых чистокровных лошадок, заглядывал везде, смешно сказать, даже зубы его интересовали. А эта доска держала себя вызывающе, насмехалась над остальными.
– Вся беда в том, – повернулась к ней Наталья, ее лицо выглядело сейчас как у индейца, полосами, – шанс дается один раз в жизни и он у меня был. – Она оскалилась. – Был, когда, закончив школу, родители гнали меня в институт, а я хотела самостоятельности, независимости и всего прочего, о чем так красиво показывали в фильмах и рекламах. Глупая, мечтала, что для нее сразу же найдется богатый «мен» и потечет красивая жизнь, как в кино.
– А кино не получилось, – договорила за нее Лена, – или включили для нас черно-белую пленку.
– Это точно! – подтвердила Ирина. – Только черное и белое, не жизнь, а зебра.
– Какой толк в том, что я закончила училище, – Лена окинула всех взглядом. – И ты, Ирка, тоже не без диплома, учитель младших классов. Все мы оказались на одной помойке, так что не жалей об этом, Наташка.
– Ты не на ту лошадку поставила при выборе профессии, – Наталья нанесла на лицо крем и теперь оно лоснилось от обилия жира, – надо было «с умом учебное заведение выбирать» – как говорила моя мать. Она меня гнала на финансиста, экономиста или хотя бы бухгалтера, а у меня к этим профессиям душа не лежала и не лежит. Хотелось чего-то большего…
– Больше чем здесь ты вряд ли где получишь. Наша работа – единственная оплачиваемая, хоть и грязная. А что твои учителя, воспитатели? Они сейчас где? – Ольга оглядела подруг. – В ее глазах пустота. – Или твоя сраная культура. Кому она нужна? – Она остановила взгляд на Лене. – Небось, когда поступала, тоже о душе думала, мечтала иметь своих последователей, похожих на тебя или даже лучше тебя. Сейчас у тебя есть такая мечта? – Посмотри на девочек, сидящих у стойки и перехватывающих клиентов, думаю нет. – Ольга встала. – Не стоит нам жаловаться на жизнь, каждая из нас получила то, к чему стремилась, только пришли мы сюда разными дорогами и уйдем, думается, тоже не по одной.
– А сама-то ты что закончила? – Наташка оглядывала тощую фигуру.
– Биолог я, – коротко бросила Ольга. Она взяла с вешалки кофту, было такое впечатление, что она постоянно мерзнет. – А попала я сюда сознательно. Сын у меня с голоду двухлетний умер. – Она повернулась лицом к притихшим девчатам. – Ты, – она ткнула пальцем в Лену, потому что у нее единственной был ребенок, – ты знаешь, как умирает с голоду ребенок?
Лену охватил ужас, ей не хотелось этого знать, но Ольгины глаза приковали ее к месту.
– И никто из вас не знает, – она закрыла лицо руками, ни у кого не было желания разговаривать, все сидели тихо, с опущенными глазами.
– У меня было два мальчика, – раздался голос, от которого Лена вздрогнула, – два, – Ольга показала два пальца, – близнецы. Мы жили впроголодь, это и сейчас по мне видно. Я жевала им хлеб и давала сосать со сладкой водой. Когда я поняла, что двоих мне не выкормить, стала выбирать, кому из них сохранить жизнь. Я долго смотрела на них, на своих крошек, так похожих друг на друга, но они погибали оба, и мне надо было решиться. Закрыв глаза, я поймала одного из детей на руки и замерла. Кого я поймала? Ему суждено жить или умереть? Второй подполз ко мне, обхватил мои ноги, вот тогда я взвыла. Они плакали вместе со мной над своей судьбой. Приговорен был тот, кого я, целуя, держала на руках. Сначала он плакал, глядя, как его брат ест, потом больше спал, только иногда смотрел на меня непонимающе и печально. Так во сне и умер, тихо умер. Я думала руки на себя наложить, но Толик вновь обхватил мои ноги, точно тянул меня к жизни. Чтобы сохранить ему жизнь и как-то самой существовать. Я и попала сюда, как вы выражаетесь, на помойку. Пусть так, но я сохраню жизнь своему сыну.
– А муж, где он?
– Погиб в автокатастрофе, когда детям было по три месяца, но он ничего не зарабатывал, мотался в поисках работы. – Еще раз окинув присутствующих взглядом, она улыбнулась. – Ну, я пойду? – и не дожидаясь ответа вышла из гримерки.
Никому говорить не хотелось, все чувствовали какую-то вину перед молодой женщиной. И было за что. Она появилась в их группе последней, Худая, ни с кем не разговаривает, все молчком. И танцевала она хуже всех, правда, сейчас этого не скажешь, но ее просто не хотели, может оттого, что и она их не любила, не доверяла, поэтому между ними и был холод отчуждения. Но сегодня лед тронулся и они посмотрели на нее другими глазами.
– Сколько ее пацану? – ни к кому не обращаясь, спросила Наташа, она взяла сигарету, закурила, Лена последовала ее примеру. «Что за день сегодня!?»
– Маленький еще, может около трех где-то, – отозвалась Вера. – Я его всего один раз видела. Она с ним в магазине молоко покупала. Худой, как и мать, аж светится, головка темная, глаза испуганные, серые, большущие.
– Ясно, – твердо сказала Наташка. – Вот что, бабы, ей надо помочь и надо подумать, как. Она гордая, просто так деньги от нас не возьмет, а сделать это через Антона, тот скажет «Много получаете, что делитесь?» и платить будет меньше. Я думаю, если каждая из нас по десятке в месяц ее ребенку откинет, мы не похудеем. – Она похлопала себя по животу. Если что, мы за счет клиента поедим. Согласны? Кроме тебя, Ленка. У тебя тоже пацан.
– Мой пацан уже зарабатывает и не надо меня вычеркивать из списка. Не будем, девочки, кривить душами. Клиентов мы имеем всегда, если есть на то наше желание, а Ольга сколько бы ни желала, вряд ли кто на такой товар позарится. Может, она еще поправится?
– Наверное, так, – согласилась Наташка. – Заживет душевная рана, но, думаю, это не скоро. Глядя на сына, она постоянно будет видеть глаза второго умирающего ребенка. Ну, я вам скажу и характер! Я бы так не смогла. – Она вдавила потухшую сигарету в пустую баночку из-под крема.
– Значит, потерять обоих?
– Нет. Я бы взяла их в руки и утопилась бы с обоими враз.
Все взгляды обратились на Наташку.
– Впрочем, что я говорю, Господи! Нет, я не знаю, чтобы я сделала, – она закурила следующую сигарету, выпуская дым через нос.
В гримерку заглянул охранник, здоровый парень с красивым сытым лицом. На нем, как и на всех охранниках, был надет пятнистый костюм. Он улыбнулся, глядя на девушек, достал из кармана тоненькую пластмассовую зубочистку, начал чистить зубы, слизывая остатки языком.
– Вы что, решили здесь заночевать? Так мне и одной хватит, – он окинул их взглядом, точно выбирая, какой ему хватит. – А все вы, пожалуй, меня заездите.
– А одну ты, боров, заездишь, – зло бросила Лена. – Да и нет у тебя на нас денег. У тебя их не хватит даже на то, чтобы подержаться за наши ножки. – Она встала, подошла к парню, в глазах которого читалось презрение к ним. «Наконец-то снял маску», – подумала она.
Подняв подол платья, Лена выставила напоказ свою стройную, золотистую от загара ногу, шутливо откинула назад голову и, заманчиво улыбаясь, смотрела на охранника, остальные присоединились к подруге. Получился ряд соблазнительных ножек. Девчата смеялись.
– Вы что, охренели? Мать вашу… – он попятился. Девушки, крутнувшись на одном месте, как по команде, подняли юбки и нагнулись с громким визгом. Теперь перед взором смутившегося парня были симпатичные попки в разноцветных мини-трусиках. Он нервно глотнул. Девушки повернулись к нему лицом.
– Доллар за погляд, – протянула руку Ирина.
– Да идите вы!.. – Он выскочил из гримерки под дружный хохот.
Небольшой дежурный рафик развозил их по домам. Берег шеф свое стадо, без его ведома никто не имел права к ним приближаться. Ольга сидела, уставившись в окно, девчата расселись по местам. Узнав, все ли на месте, водитель завел машину и тихонько отъехал от ресторана, в котором появились уборщики, а фонарики на окнах потухли. Ехали молча, каждая выходила, говоря: «Пока». Лена была последней, она жила дальше всех. Сидя в пустом салоне, она перебирала сегодняшний день, приходя к выводу, что надо выбираться из этого дерьма. Она знала, у кого можно взять денег, но боялась, что они прогорят и ей придется заложить квартиру, оставшись с сыном на улице. «Кто не рискует, тот не пьет шампанского», – вспомнила она, и это ее немного ободрило.
Сняв босоножки, она на цыпочках прокралась в комнату сына. Постройка стояла на прежнем месте, на облезлом ковре лежало несколько гаечек и ничего больше. «Значит, не нашел Данил больше конструктора. Надо самой поспрашивать. А вдруг он не врет, что тогда?» Она посмотрела на спящего сына. Мальчик спал в одежде. Тихо прикрыв дверь, она вышла. «Может, и мне не раздеваться». Лена легла на кровать, раскинув руки. Она дома. Здесь спокойно. Посмотрев на танцы лучей на звездном небе, она погрузилась в сон.
– Данька, ты куртку-то себе присмотрел? – готовя завтрак, обратилась она к заспанному сыну. Он зевнул, почесал голую грудь, опять зевнул. – Оглох, что ли?
– Да не смотрел, некогда было.
– Как же! Все-то мы в делах с утра до вечера, как пчелки трудимся, – растягивая слова, словно запела Лена. – И на полчасика нет у нас времени заскочить на толчок. Придется мне самой.
– И не вздумай. Не буду я носить то, что ты купишь. – Он взял хлеб.
– Это отчего ж? Или ты матерью брезгуешь?
– Вкусы у нас с тобой разные, – и он уткнулся в тарелку, почерпнул ложкой горячую рисовую кашу, начал дуть на нее.
– Вкусы, значит, – не веря сыну, подошла к столу Лена, придерживая халат на груди. Данил кивнул. Он запил кашу молоком. Лена любила смотреть, как он ест. Тогда он напоминал ей ее мужа Рустема. Он чем-то неуловимо похож на него, но разница между ними огромная, чему немало удивлялись все: Рустем типичный кавказец, с шапкой темных кудрей, с большими темными глазами, похожими на маслины, высокий, стройный. От воспоминаний защемило сердце. Данил же белокур, правда, его волосы тоже были кудрявы, и когда отросли подлиннее, завивались в тугие локоны. Мальчик всегда злился на них и старался как можно быстрее избавиться от них. Глаза у Данила серые, немного темноватые для его внешности, и, когда он злился, глаза становились еще темнее. Вот это и есть от его отца.
– Я сегодня буду видеть Льва Борисовича, – размешивая чай и глядя на сына, сказала Лена. – Передать от тебя привет?
– Зачем ты к нему пойдешь?
– По делам.
– Знаю я твои дела, – разозлился Данил.
– Знаешь, да не все, – она посмотрела на мальчика. – Ты хотел, чтобы я поменяла работу, вот я и пытаюсь это сделать, – добавила она спокойным голосом. Данил недоверчиво поднял глаза на мать. Она постаралась улыбнуться, но из этого ничего не получилось. Они сидели молча какое-то время, смотрели друг другу в глаза. Им хотелось верить в лучшее, но они боялись.
– Ну так что насчет привета? – она взяла пачку сигарет, стукнула ею об угол стола, вытянула одну сигарету, небрежно зажала ее губами.
– Как хочешь, – пожал плечами Данил. – Я пошел?
– Ты поосторожней будь, – встала она. – Сейчас в городе всякой дряни полно.
– Почему сейчас? Она всегда здесь была, есть и будет. На то мы и курорт, – он направился в свою комнату, но в двери задержался. – Конструктор не тронь, ясно? – строго глядя на мать, заявил Данил, а то начнешь уборку делать, сметешь все, а я знать хочу, что он строит. – Лена согласно кивнула, ей не хотелось огорчать сына и она тоже хотела знать, что же он строит. А что строит именно Данил, она не сомневалась, вот только застать бы его за этим делом, тогда можно и специалиста искать, а так…
Глава 12
Лева только что вылез из постели, когда к нему в дверь позвонила Лена. Он долго рассматривал ее в глазок бронированной двери, соображая, что это ей понадобилось и стоит ли ее впускать. Но Лена требовательно вдавила кнопку звонка. Лева, недовольно вздохнув, сдернул цепочку, щелкнул одним замком, потом другим…
– О! – изображая радость на лице, воскликнул он. – Ленка! А что в такую рань? – Он потянулся, показав ей свое накачанное тело. «Точно культурист на соревновании», – бросила на него взгляд Лена. Лев заразительно зевнул, открыв широко рот, показывая крепкие зубы. Он похлопал рот ладошкой. – Так что же так рано?
– Где рано? Двенадцатый час уже, рано! – недовольно пробурчала она. – По делам я к тебе.
– Ясно дело, не за просто так, – улыбнулся он. – Ты тут располагайся, я сейчас оденусь и Ленку подниму, пусть чего сообразит.
Лена вошла в комнату, огляделась. Неплохо живет тренер ее сына, совсем неплохо. Красивая, тяжелая мебель из натурального дерева, мягкий ковер во всю комнату, зарубежная аппаратура, полукруговый диван, обитый темным шелком. В комнату вошла жена Левы, Лена. Они поприветствовали друг друга. Лена работала в одной из престижных гостиниц города, имея там свою немалую долю, поэтому смотрела на всех свысока и проблемы других ее никогда не тревожили. Каждый живет, как может. Папа ее работал директором, а в последнее время считался хозяином гостиницы. Спросив, что Лена будет пить, она исчезла на кухне, при этом лицо ее было не совсем довольное.
– Ну и какие у нас проблемы? – Лева показал ей на диван, сам опустился в глубокое кресло.
– Мне нужны деньги, – не желая ходить вокруг да около, выпалила Лена.
– Деньги или доллары? – уточнил Лева, как будто это было не одно и то же.
– Мне все равно. Надо тысяч десять.
– Ого, – поразился он. – Что-то покупать собралась?
– Дело свое хочу открыть, надоело подстилкой быть.
– Сама, что ли?
– Нет, с подругой, она баба хваткая, у нее должно получиться. Через год вернем с процентами. Оформим все, как полагается.
– В бой пошли бабы – усмехнулся Лева. – Что я тебе скажу. Прямо сейчас я тебе их не выложу. Через месяц получишь. – Он посмотрел Лене в лицо. – Почему-то верю я тебе или хочу верить.
– Ты не шутишь, – Лена недоверчиво посмотрела на него, но не думала, что он вот так быстро согласится выбросить десять тысяч.
– Какие могут быть шутки? Деньги я тебе дам в зелени, сколько просишь. – Вошла Лена, поставила на низенький столик поднос, расставила перед каждым кружечки-мензурки, разлила кофе, в небольшой вазочке лежали печенье и конфеты. «Интересно, если он ест такими малыми порциями, то откуда же такая гора мышц?» – удивленно подумала Лена.
– И никаких расписок и процентов мне не надо, но спустя год, если ты не вернешь мне деньги, мои мальчики выбьют их из вас. Теперь ты поняла, что я не шучу. – Он улыбнулся, но глаза оставались холодными. – На таких условиях ты согласна?
– А почему без процентов?
– Потому что я хочу помочь тебе, просто по-человечески встать на ноги. Если возьмешь еще раз, вот тогда уже пойдет процент, а сейчас… – он махнул рукой. – Что с тебя возьмешь? – Его жена молча хрустела печеньем с таким выражением на лице, точно в комнате, кроме нее, никого нет. Лена посмотрела на надменную красавицу и ей очень захотелось увидеть ее униженной, чтобы она почувствовала все, что чувствует сейчас сама Лена.
– Ты не выспалась, кошечка, – Лева ласково погладил жену по спине. – Это нас деловая женщина подняла, простим ей это. – Лена кисло улыбнулась. – Я думаю, ей надо помочь, тем более, что ты от ее сына без ума. – В глазах Лены мелькнул огонек, и она удивленно посмотрела на гостью.
– Данил ваш сын? – Лена утвердительно кивнула. – Необычный мальчик. – Они улыбнулись друг другу. «Надо идти обрадовать Любу, у нас должно все получиться, а иначе…» Она не знала, что иначе, но подумала, что будет плохо.
Люба встретила новость с радостью. Месяц это не такой уж и большой срок, за это время ей надо распродать привезенный товар, взять в аренду помещение или купить какую либо халупу, но близко к центру, оформить все документально. Придется побегать вдвоем. Архитектора, пожарников, санстанцию обольщать Лене, остальных Люба брала на себя.
– За это стоит выпить, она достала из холодильника бутылку водки. – Вчера гости не допили, – объяснила она, показывая недопитую бутылку.
– Что же это за гости такие? – удивилась Лена. Люба залилась смехом, разлила содержимое бутылки по стаканам, подняла свой, постучала по Ленкиному, приглашая ее взять стакан.
– За наше дело! Пусть нам хоть немного повезет, – она залпом выпила свою порцию и только теперь заметила, что закусить-то совсем нечем. Открыв рот и громко, как собака, дыша, она побежала на кухню, вернулась с кастрюлей холодной, слегка посиневшей картошки и двумя обжаренными, но тоже холодными, окорочками, еще раз сбегала на кухню, принесла соленых огурцов, попыталась вилкой достать огурец из банки, но он ловко выкручивался. – Тьфу ты! – сплюнула в сердцах Люба и, закатив рукав атласного, расшитого яркими птицами, халата, она протиснула руку в банку и поймала нужный ей огурец, но вышла легкая заминка, рука с огурцом не желала покидать банку.Люба легонько матюкнулась, Лена смеялась, глядя на ее усилия, наконец, огурец извлечен наружу. – Это я для тебя старалась, мне-то после вчерашнего только рассол нужен. – Она взяла банку в руки и поднесла к губам. Сделав несколько больших глотков, поставила на стол, выплюнув веточку укропа и две горошины черного перца. – Хорошо! Теперь хорошо. Вчера сюда как завалили девки, ну мы и вспомнили молодость.
– Долго вспоминали?
– Спрашиваешь, я сегодня еле отошла. У тебя сегодня что, выходной?
– Что-то вроде этого. Санстанция вчера была, что-то с шефом они не поделили, вот нам и дали денек отдохнуть. – Она хрустела горьковатым соленым огурцом. – Сейчас конец сезона, только бы и поработать, а он им подкинуть лишнюю копейку отказался. – При воспоминании об Антоне в ней закипела злоба, но говорить кому-либо о последнем их разговоре ей не хотелось. Пойду воспользуюсь свободным днем, перестираю все да приберу в доме малость.
– Нашла чем заниматься, пошли по набережной прошвырнемся, может, встретим кого. – Люба быстро начала искать, во что бы ей одеться, чтобы Люба не передумала. Выбрав шелковые брюки и легкую белую рубашку, она придирчиво оглядела себя в зеркало. Появилась лишняя полнота, но ничего, ее согнать еще можно.
Как бы Лена ни спешила домой, пришла только к десяти. Данил смотрел телевизор. Он обрадовался, что мать пришла одна, попытался даже поухаживать за ней, предлагая ей то чай, то кофе. Отказавшись от всего, она пошла в ванную. Набрав горячей воды, опустилась в нее. Пожалуй, она так бы и уснула, если бы Данил не вошел и не выгнал ее.
Взяв большое полотенце, Лена, укутавшись в него, вышла из ванной.
– Иди принимай свой душ, – устало сказала она, сев на кровать. – Ты конструктор еще нашел?
– Да! Аж два. Один отдали совсем, другой на время, – радостно крикнул мальчик из-за приоткрытой двери.
– Вот и хорошо, – она надела рубашку, значит, спим. – Выключив свет, легла на кровать. – Данька! Телевизор выключишь, когда будешь уходить! – Ответа не последовало, так она и уснула, не зная, слышал ли сын ее слова из-за шума воды или нет.
Глава 13
Она проснулась оттого, что во сне летела в яму. Несколько минут полежала с открытыми глазами, соображая – все еще лежит или уже нет. Сердце бешено колотилось, еще бы, слететь с такой скалы! Главное, чего это ее туда понесло? Скала была теплой, залитой золотистым солнечным светом. Она стояла на ней, широко раскрыв руки, точно птица. Что же произошло потом? Она знала точно, что на скале она была одна, иначе бы ее туда было бы не загнать, места там едва хватало для ее ног, но там было светло. Ее кто-то толкнул, но кто? Почему она никого не видела? Она слышала, как вскрикнула какая-то птица совсем рядом, вскрикнула в испуге. Другая полетела с ней рядом, точно подставляя ей свое черное с белым крыло, но оно было слабое и не могло удержать Лену. Она летела вниз, птица еще какое-то время кружила рядом, потом, описав большой круг, стала подниматься вверх. Тогда только Лена ощутила весь ужас полета. Страх сковал ее, и от этого она проснулась. Отдышавшись, она села на кровати, в голове стучало. Лена встала, прошла на кухню, достала из холодильника флакончик валерьянки, отсчитала тридцать капель, долила воды в кружку и выпила одним глотком. Ей захотелось выйти в сад, но она вспомнила о конструкторе, тихонько поставила кружку в мойку, пересекла свою комнату. Возле дверей сына остановилась. Тишина. Она слегка толкнула дверь и тут же замерла, ей показалось, что сердце у нее остановилось. На полу кто-то сидел, точно такой, как описывал сын. Она постаралась войти как можно тише, но сидящий все же уловил ее движение. Может, она дверью чуть прикрыла лунные лучи, только сидящий поднял голову и Лена закрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Перед ней сидел обычный ребенок лет пяти. Девочка. Ее темные волосы, опускавшиеся ниже плеч, были прямыми, без кудряшек, личико очень белое, скорее прозрачное, глаза печально смотрели на вошедшую. На девочке – прозрачная рубашка. Она сидела, крепко прижав колени к груди.
– Ты кто? – -прошептала Лена.
– Твоя дочь, – наклонив головку сначала в одну, потом в другую сторону, произнес ребенок. Она внимательно рассматривала Лену. У той пересохло во рту.
– Моя дочь? Но у меня никогда не было дочери, – улыбнулась она.
– Я была уверена, – сказала девочка и меж бровей у нее появилась легкая складочка. Лена смотрела на нее и ей становилось не по себе.
– Этого не может быть, ты же умерла, нет, не ты, а тот ребенок, он был мертв, – она зажала рот рукой.
– Не сразу, – ответила девочка, – она встала и сделала шаг навстречу Лене. – Ты боишься меня?
– Не знаю, – отступив, произнесла Лена. – Зачем ты пришла?
– Я хочу, чтобы ты меня пожалела и полюбила, – она опустила глаза, – если можно. Меня никто не любит, все смеются надо мной или рассматривают с любопытством. А еще мне холодно. – По щеке ребенка скатилась слеза.
– Холодно? Смеются? Где ты?
– Я не знаю, – она подняла головку и посмотрела Лене прямо в глаза. – Помоги мне, спаси плоть свою. – Лену пробил озноб. Зубы ее начали стучать. Она протянула трясущуюся руку и погладила девочку по голове. Рука ничего не коснулась, только ей стало холодно. – Такие теплые у тебя руки. – Ты любишь меня?
– Навряд ли, ведь я тебя только что увидела, а чтобы полюбить, надо узнать.
– Поэтому ты убила меня?
– Я не убивала, это не я. Это жизнь. Ей вдруг вспомнился рассказ Ольги, а ведь она могла оказаться в таком же положении, родись второй ребенок. Нет она не чувствовала своей вины, так поступают все женщины.
– Как я могу помочь тебе?
– Забери меня отсюда, – тихо произнес ребенок.
– Откуда?
– Не знаю, – она опять печально посмотрела на Лену.
– Я постараюсь, помогу, – пообещала она девочке, та согласно кивнула и стала таять, исчезать. Лена посмотрела на пол, из конструктора возвышались стены. «Что же она строит? Может здание, в котором она находится? Но почему, почему?». Она вернулась в свою комнату, села на кровать, обхватив голову руками. Это делают все женщины и еще ни одна не говорила, что к ней явился ее ребенок. Здесь что-то не так. Она попыталась вспомнить, что с ней произошло пять лет назад. Врач не соглашался делать аборт из-за большого срока, но ей не нужен второй ребенок. Лева отказался на ней жениться, как обещал, а она только начала работать у Антона. Она уговаривала врача, но пожилая женщина отказалась. «Слишком поздно», – заявила она, и Лена потеряла еще месяц, пока не вернулся с курсов Игорь Александрович. Он осмотрел Лену, выругав. О таких делах надо думать раньше, и решил сделать ей искусственные роды. Ее положили под капельницу, кололи через каждые полчаса, пока не начались схватки. Лена лежала в палате одна, делали все это ночью, в смену Игоря Александровича. Хватало ее прилично, но организм не желал расставаться с плодом, который еще не созрел в нем. Врач нервничал, ее нельзя оставлять до утра. Только в пять утра у нее, к счастью, начались роды. Он принял ребенка, перевязал пуповину. «Девочка», – услышала она радостный голос молоденькой медсестры. Ребенок запищал, как котенок.