Она нашла подушку, подложила ее под голову, улеглась на мягком теплом сидении. Ехать далеко, да и расслабиться надо, а для этого самое лучшее уснуть или напиться. Второе отпадало. Ее укачивало, как младенца в люльке, а может, нервы? Она уснула.
И опять ей снится сон, что она откуда-то сорвалась и падает. Вздрогнув, она открыла глаза. За окном мелькали дорожные огни, горели рекламные щиты, машина остановилась. Лена поднялась.
– Приехали?
– Нет. Светофор, – бросил Борис. – Да, поезжай ты, кой хрен в такой час стоять будет? Но Лева не хотел рисковать. Дождавшись желтого, он плавно тронул машину с места.
– Их здесь понапихано, как мин на минном поле, и ты должен пролететь меж ними.
Лена снова улеглась, не желая смотреть на дорогу, ни о чем не хотелось думать.
– Ну что, спишь? – засмеялся Лева. – А мы уже на месте. Лена вскинулась. Надо же, проспала! Лена открыла дверку, сразу почувствовала прохладу ночи. – Это тебе не ЮБК, – засмеялся Лев. Лена поежилась, к ней подошел парень, которого она толком и не рассмотрела при посадке, в темноте сейчас не очень-то рассмотришь. Он одет во все черное, с ног до головы, на голове шапочка с разрезом для глаз и небольшой дыркой для рта. Он подал ей пакет.
– Переоденься, не на дискотеку идем, – он придирчиво ее оглядел. Лена быстренько скинула с себя юбку, натянув облегающий черный комбинезон. Борис застегнул ей сзади молнию, на ноги надела кроссовки, которые оказались ей велики. Борис заставил их снять, порывшись в багажнике, достал другие, и заодно подал махровые носки. Ни слова не говоря, Лена надела все. Теперь в самый раз. Борис сам лично проверил, ощупывая ей ногу. Она надела мягкие кожаные перчатки, они словно вросли в кожу, приятно охватив кисть. Лена даже дотронулась ими до лица, сверху они не были такими мягкими, как казалось. На ней тоже оказалась надетой такая же шапочка, как у Бориса.
– Пошли? – она кивнула, помолившись про себя, посмотрела на спокойно сидящего Леву. Борис отошел в сторону и слился с темнотой. Лене стало страшно, вдруг она его потеряет, что тогда? Она быстро последовала за своим партнером.
Пройдя вдоль забора, они перелезли по кирпичной стенке на крышу невысокого здания. Борис легко, точно кошка, спрыгнул вниз. Лена посмотрела, куда ей предстоит прыгать, замерла. Борис дал знак оставаться на месте. Она присела, чтобы меньше бросаться в глаза. Вскоре он появился, подставил к забору доску, показал, как легче опуститься. Она, хватаясь, цепляясь за все подряд, начала спускаться. Они теперь оказались на территории института. Где-то залаяла собака, пришлось обойти ее стороной, не хотелось поднимать лишнего шума. Лена в темноте рассматривала здания и не узнавала их. План-то у нее есть, но они находились не в том месте, с которого она могла сориентироваться, и боялась в этом признаться. Она молча шла сзади Бориса, опустив голову. Ее что-то ударило по голове. Лена отшатнулась, Борис дернул ее за руку. Оказывается, она налетела на покрывало, висевшее на веревке. Лена остановилась на мгновение, глядя на трепещущуюся на легком ветерке ткань.
– Назад мы этой же дорогой пойдем?
– А что? – Борис стоял рядом.
– Нам может пригодиться это покрывало, – Лена показала в сторону бельевой площадки. Он, ни слова не говоря, подошел и снял нужную им вещь, протянул Лене. Они пошли дальше. Лена зорко смотрела под ноги и по сторонам. Борис шел уверенно.
– Борис, ты знаешь планировку института?
– Не имеет значения, – не оборачиваясь, ответил он. Лена поняла, что никакой это ни Борис, это профессионал, и ему нет нужды показывать свое лицо какой-то стриптизерше. Видно, Лев здорово ему заплатил. Но почему? Они могли бы с ним и сами это проделать. Впрочем, не могли бы. Лева сильный, но не в таком деле. Она тоже не храбрая, как оказалось.
Вновь остановка. Парень подошел к окну, скинул с плеча рюкзак, достал на ощупь инструменты и быстро выдавил стекло почти беззвучно, так, легкий щелчок. Затем еще одно, и они спокойно залезли в аудиторию. Огибая столы и стулья, подошли к двери. Лена взобралась на окно, огляделась. Борис открыл дверь и тоже осмотрелся. Коридор пуст. Он вошел в него, Лена за ним. Поднялись по лестнице. Борис посмотрел на Лену, его взгляд спрашивал, правильно ли они пришли. Правильно. Сердце ее билось где-то в горле, ноги предательски подгибались. Она поймала на себе строго-насмешливый взгляд, отвернулась. Борис быстро ощупал дверь. «Сигнализацию ищет, и кому в голову может прийти идея ограбить анатомический кабинет?»
Он достал отмычку, повозившись с двумя замками, открыл дверь. В кабинете стоял неприятный запах лекарств, какой-то сладковатый. Лена подергала носом. Борис включил маленький фонарик, свет забегал по колбам, от одной к другой… По ее колбе он скользнул мельком и дальше.
– Стой, – шепнула Лена. – Это та, за кем мы пришли.
Борис вернул луч обратно, осветив скрюченного ребенка, удивленно посмотрел на Лену. Она кивнула. Да, она узнала ее, свою девочку, хоть и видела всего несколько секунд, но узнала бы из тысячи, из миллиона, да, это она, ее девочка! Лена подошла к колбе, дотронулась до ее гладкой и холодной поверхности. Борис выключил фонарик, отошел в сторону. Она заметила боковым зрением, как он рассматривает колбы, светя на каждую. Лена, не отрываясь, смотрела на ребенка. Жидкость слегка колыхнулась. «Это я ее качнула». Ребенок приподнял головку, и взгляды их встретились. Лена вскрикнула, отшатнувшись. Борис тут же подскочил к ней, непонимающе посмотрел на нее, потом на колбу, посветив фонариком. Жидкость продолжала колыхаться.
«Это она ее так качнула, видно, хотела поднять, а силенок не хватило», – подумал он.
– Отойди, – шепнул он Лене, та послушно отошла в сторону. Борис ударил по колбе, раздался странный звук, словно колокольчики зазвенели, а колба осталась целой. Борис ударил по ней со всего размаха, она разлетелась, жидкость хлынула на пол. Борис мгновенно выхватил ребенка и, схватив Лену за руку, дернул к двери. Ей показалось, что запахло сладким цветочным медом.
– Бежим, – проорал Борис, сильно толкнув Лену в спину. Они выбежали в коридор, по лестнице вниз к открытой двери аудитории. И вот на свежем воздухе: но Борис продолжает бежать, она едва поспевает за ним. Возле небольшого бассейна Борис упал на траву. Лена опустилась рядом, хватая воздух ртом. У нее сильно болело в боку, это всегда так, когда приходится бежать.
– Ты как? В норме?
– Вроде. А что случилось? – Ребенок лежал недалеко от них на траве, Лена хотела поднять девочку, взять на руки, но Борис остановил ее.
– Подожди. Я знаю этот препарат. Стоило нам вдохнуть его пару раз, и мы бы лежали там, парализованные и вряд ли нас откачали бы при таком его количестве.
– Профессор оказался хитрым и совсем негуманным. Он ведь знал последствия этого, – Борис покачал головой. – Вот те и медик! Вот те и клятва Гиппократа! Ха! Вы бы с Левой там загнулись. Во комедия, погибли в анатомичке!
Лена испуганно смотрела на него.
– Мы быстро ретировались с места происшествия: я был ближе, но не дышал, знал последствия, ты ничего не успела сообразить, не мешкая выбежала, так что с нами все ок’ей! – Он искоса взглянул на ребенка, лежащего на траве. – Кто это?
– Девочка, – тихо сказала Лена. – Сашенька. – Горло сдавило.
– Ее надо опустить в воду хотя бы на пятнадцать минут, все это уже не повредит. Ты отойди, я сам, – он взял ребенка за ножки и опустил в бассейн, придавив рукой, чтобы не всплывала. Лене казалось, что девочка бьется у него в руках, ей хочется всплыть, глотнуть чистого воздуха, но сильные руки держат ее под водой. Лена еле себя сдерживала, чтобы не кинуться на незнакомого ей человека и не вцепиться ему в глаза дикой кошкой.
Борис вынул ребенка из воды, начал делать ей что-то наподобие искусственного дыхания, только не дышал рот в рот. Он прижимал ножки к животику, ручки к груди. Изо рта ребенка вытекала вода, окунув ее еще раз, он взял покрывало, свернул его вдвое и завернув ребенка, подал его Лене. Она прижала к себе драгоценный сверток.
– Первый раз вижу, чтобы у мертвого были такие подвижные конечности, – такое впечатление, что она не умирала, – он оглянулся на Лену. – Впечатление у меня такое, – повторил он.
Они отправились в обратный путь. Лена молчала, у нее тоже было чувство, что ребенок жив, не впечатление, а именно чувство. Ведь она видела глаза ребенка, или ей это только показалось? В кабинете было темно, наверное, показалось. Это нервы.
Он помог ей взобраться по доске на крышу, но ребенка в руки больше не брал. Молча подошли к машине.
– Раздевайся, – скомандовал Борис, исчезая в машине.
Лена аккуратно положила сверток на заднее сидение, сняла одежду, положила ее в пакет, надела свою коротенькую, светлую юбку, босоножки на шпильках. Борис подошел, взял пакет.
– Счастливо! – пожелал он обоим и ушел.
– Все нормально? – Лев повернулся к ней. Лена сидела молча, держа на коленях ребенка, кивнула. – Тогда едем домой? – И опять вместо ответа кивок.
Машина медленно выехала из переулка. Теперь Лене не хотелось спать, она прижимала сверток к груди, со слезами на глазах просила у нее прощения.
Машина шла на большой скорости. Лев иногда поглядывал на нее в зеркальце. Она тихо напевала, убаюкивая малышку.
– Это наш с тобой ребенок, – тихо сказала Лена.
Машина резко затормозила, бросив Лену вперед, она согнулась, оберегая сверток.
– Что-о-о?
– Я говорю, это наш с тобой ребенок. Когда ты бросил меня, я сделала искусственные роды. Поэтому я и хотела, чтобы со мной был ты. Теперь мы вместе, как и должно было быть. Только мы живы и здоровы, а она… – Лена не договорила, голос ее сорвался. – Она никогда не назовет меня матерью, а тебя отцом.
– Ну, откуда ты взяла, что это она?
– Я знаю, – твердо сказала Лена. – Хочешь на нее посмотреть?
– Нет, – он включил мотор, и машина, качнувшись, сорвалась с места. Ехали молча до самой ее калитки.
Лев открыл дверцу, выпуская ее, сам заглянул в сверток, чуть приподняв уголок.
На улице уже было довольно светло, он смотрел на маленькое личико, словно уснувшей девочки. У нее темные волосы, пушистые, слегка загнутые кверху, ресницы полукругом лежали на нежно-розовых щеках, ротик чуть приоткрыт, словно она только что насосавшись теплого материнского молока и уставшая, сытая отвалилась от груди и уснула.
– У меня больше никогда не будет детей, – тихо проговорил Лева. – Это был единственный, который мог быть моим, но ты убила его. Он зло посмотрел ей в глаза.
– Я? А кто меня бросил на произвол судьбы? Или ты при молодой жене обещал мне дивиденды ежемесячно выплачивать? Так я твоих акций не покупала, простите, не за что было купить.
Ее лицо пылало гневом.
– Хорошо, хорошо! Мы оба виноваты, давай не будем при ней, – он кивнул на девочку. Мы с тобой в расчете, платить мне ни за что не надо. Где ты ее похоронишь? Может, помочь?
– Не надо. На своем участке. Я ведь не могу объяснить, откуда я ее взяла. – Лев нагнулся, поцеловал Лену в щеку, почувствовав на губах солоноватый вкус слез.
– Прости меня, Ленка! – и не говоря больше ничего, уехал.
Лена тихонько вошла в дом, навстречу вышла Тамара.
– Ты что здесь? – Удивилась Лена. – Тамара молча взяла у нее сверток, прошла в комнату. – Чего ты здесь? – шла следом Лена
– Ты ложись, отдохни, я все сама сделаю. Мне Данька твой вечером все рассказал. Не волнуйся. На тебе лица нет.
– Лена опустилась на кровать. «Лица нет, а что же там вместо него? Задница, что ли?» – Она посмотрела, как Тамара аккуратно разворачивает на столе сверток. «Она все сделает как надо, – стучало в голове. – Она баба сельская, привыкшая ко всему, это мы, городские, раскисаем, а они крепкие». – Она упала на подушку. Данька будет рад. Нет, не будет. Он только одобрит мой поступок, но рад он не будет, и чему радоваться?»
Она подошла к коробке, стоящей на табуретке. Ребенок был одет так, как бы и она его сама одела, свое дитя. Бледно-розовый цвет красиво сочетался с белым. «Надо же, какая теперь красивая одежда для детей?» – восхищенно подумала Лена. – А Данилка когда у меня родился, я и пеленок не могла достать. Мать покупала фланельку и рвала ее на пеленки. Они так и были необработанные, с махровыми краями, распашонки только те, что были в детском мире», все одинаковые – не дитя, а стандарт. Нет, сейчас, что ни говори, а если есть деньги, можно так одеть ребенка, что он будет единственным в городе».
Она потрогала маленькие пальчики, сжатые в кулачок, да, но косточки у нее уже есть. Лена не обвиняла себя в содеянном, что она могла дать хорошего этому ребенку? Ничего. Обучать с раннего возраста, как Оксанка, свою дочь, кокетству, или в двенадцать отдать ее такому же сытому Леве? Оксана свою, наверное, с удовольствием бы отдала, только, видать. нехватка витаминов, плохое питание не дали роста ее одиннадцатилетней дочери, несмотря на то, что вести себя с мужиками она уже умеет и нередко смущает видавших виды. Они ее принимают за восьмилетку. Нет, пусть лучше так, чем такая жизнь. Лена поправила венчик на голове ребенка.
– Мы похороним тебя, и твоя маленькая чистая душа освободится. Она может возродиться еще в ком-нибудь и будет жить счастливо. – И опять ей показалось, что ресницы ребенка легонько дрогнули. Лена наклонилась, прислушиваясь, ей показалось, что девочка вздохнула, Лена даже приложила руку к ее груди.
– Она красивая, правда? – Лена кивнула, соглашаясь с сыном.
– Тебе жалко, теть Лен?
– Наверное, жалко, – Лена выпрямилась, тельце было холодным и неподвижным.
– Папка в саду под яблоней яму роет, так ваша бабка раз пять прибегала узнать, что он надумал делать. Она и в комнату прорывалась, да Данил дверь закрыл, сказал, что тебя нету дома.
– Спасибо. – Лена пошла на кухню, надо хоть что-нибудь выпить, в горле пересохло. Язык, казалось, распух и стал шершавым. На столе стояли кастрюли, миски. Она приподняла полотенце на одной, в ней был приготовлен винегрет, во второй – оливье.
– Мамка пирожки печет, – сказал Саша. Лена опять кивнула. Деньги мы с Данькой дали, не волнуйся. – Она и не думала из-за этого волноваться, сейчас ее вообще ничего не волнует. Открыв бутылку «Фанты», она налила полный стакан, сделала два больших глотка, и больше жидкость в нее не пошла. «Надо же, я думала, ведро выпью». Ей что-то надо было сделать очень важное, но она забыла, что и поэтому ходила заторможенная, пытаясь вспомнить.
– Ну что, бабы? – вытирая руки о брюки, вошел на кухню Григорий. – О, а тут баба только одна! – он виновато улыбнулся. – Томка-то де?
– Счас придет, в магазин ушла за водкой, – ответил Саша, вылавливая из миски пирог. Хошь? – показал он Данилу, – с капустой. —
Данил покачал головой, он сейчас ничего не хотел, разве только одного хотел, чтоб остаться с матерью наедине и, обнявшись, посидеть, помолчать.
Лена вдруг вспомнила, что она хотела сделать. Она вбежала в комнату, открыла шкаф, поискала самое темное платье, но таких у нее просто не было. Черная юбка чересчур коротка для того, чтобы в ней можно было идти в церковь, именно туда она собиралась идти. Не найдя ничего подходящего, надела светлый сарафан, который очень подчеркивал ее талию, красивый вырез показывал соблазнительную грудь, которую удерживали две тоненькие косички сарафана. Это единственная вещь, которая была ей по щиколотку. Посмотрев на себя в зеркало, она осталась довольна, правда, прическа… Лена быстро расчесала взбитые волосы, заплела в косу, уложила ее на голове в виде короны. Вот так лучше. Слегка раскрасневшись, она взяла коробку в руки, остановилась: как нести? В пакете или так? Посмотрев на ребенка, решила нести ее в руках. Закрыла коробку, взяла ее и вышла на улицу.
– Ты куда? – Григорий привстал со скамейки, выронив окурок.
– Скоро приду, приготовьте все, – распорядилась она, а потом, уже мягче, добавила, – так надо. – Дети молча смотрели на нее, Григорий кивал головой в знак согласия, видно, у него не находилось слов. Лена улыбнулась ему и быстро, чтобы никто не остановил, выскочила в калитку. Она добежала почти до промбазы, когда показался автобус. Хоть и не любила она на нем ездить, но сегодня надо. Лена подняла руку. «Икарус» запыхтел, из его выхлопной трубы валил четный дым. Лена поморщилась. В салоне пахло соляркой и чем-то тухлым. Она не могла определить, чем. Найдя свободное место, села, положив коробку на колени. Контролер, сидевшая напротив, протянула руку, недовольно посмотрев на вошедшую. Лена не осуждала ее, поезди-ка целый день в жаре в столь вонючем автобусе – к вечеру озвереешь, да еще, когда входят вот такие, цветущие… Лена получила кусочек бумажки под названием билет, стала следить за медленно проплывающими домами. Люди входили, выходили, было свободно.
На Морской она выскочила из автобуса, отошла подальше в сторонку, решила отдышаться: ей казалось, что от нее воняет, надо проветриться. Она спустилась к набережной, нашла телефон, висевший на углу гастронома, позвонила Антону. Трубку сняли после второго сигнала.
– Да-а-а! – точно промурлыкал голос, Лена даже на трубку посмотрела от удивления, решила, что она ошиблась номером.
– Извините, а мене бы Антона, – пролепетала она.
– Чего тебе? – услышала она знакомый голос. Теперь от удивления у нее округлились глаза. «Во артист», восхищенно подумала она.
– Я сегодня на работу не выйду, – грубо отозвалась Лена. – Ты узнал, кто с тобой говорит?
– Узнал, – недовольно проворчал Антон. – Чего решила бастовать?
– Заболела я.
– Знаю я твою болезнь, – прошипел Антон. – Думаешь, больше заработаешь?
– Я не знаю, о чем ты думаешь, гад, и знать не хочу. Говорю, заболела, понос у меня, так тебе понятней? – внутри у нее все кипело.
– Завтра чтобы была, хоть затычку ставь! А, будь! – Он бросил трубку и вовремя, Лена собралась ему нагрубить, послать его подальше, но разговаривать было уже не с кем, в трубке короткие гудки.
– Сволочь! – она повелсила трубку на рычаг, хотела еще обозвать своего шефа последним словом, но, посмотрев на коробку в своих руках, прикусила язык. По набережной гуляла праздная публика, гремела музыка из нескольких открытых баров. Такое впечатление, что аппаратура старается заглушить друг друга, а заодно и гуляющих.
Лена пошла в сторону церкви. Она слышала, как сильно стучит ее сердце, отдаваясь где-то в горле.
Пройдя через подземный переход, она подошла к ограде церкви. Ограду недавно покрасили, и она выглядела сверкающей и нарядной-во дворе чисто, цветут цветы, красиво обрезанные деревья окружают небольшое желтоватое здание с высокой лестницей. Лена подошла к ступенькам, не в силах стать на них. Постояла, мысленно поругала себя за трусость и медленно начала подниматься. Пройдя первые двенадцать ступеней, остановилась на небольшой площадке. Ее, наверное, для этого и сделали, чтобы человек хорошо обдумал: идти вверх или спуститься вниз и бежать отсюда.
Лена стояла в нерешительности, подняв к соборной двери лицо. Словно услышав ее, дверь открылась: из нее вышел крупный, одетый во все черное, мужчина. Он окинул Лену внимательным взглядом, и это придало ей силы. Она почти вбежала по ступеням.
– Здравствуйте! Вы меня извините, я никогда не была здесь, не знаю, что и как положено делать. Но вы должны мне помочь, – быстро заговорила она, боясь, что священник повернется к ней спиной и скажет, что ему некогда.
– Видите ли, – она запнулась, посмотрела в лицо священнику, но не нашла в нем ничего, осуждающего ее. – Я убила своего ребенка, – тихо сказала она, – и хочу, чтобы вы отпели или что там положено. – Лицо, смотревшее на нее, окаменело, в глазах загорелся недобрый огонек. – Это было давно, пять лет назад, – заговорила Лена. – Я сделала искусственные роды, и ребенок погиб. Я вас прошу ради ее, – и она протянул ему коробку, на глазах Лены заблестели слезы.
– Входите, – он открыл дверь, пропустив Лену. Она крепко прижала к себе свою ношу.
– Что-то забыли? – спросила старушка, поставив посредине ведро. Показались еще две женщины с тряпками в руках, священник ничего им не ответил, повернулся к Лене, показал ей, куда надо положить коробку, только тогда скомандовал женщинам:
– Уберите ведро, наденьте ей что-нибудь на голову и поставьте под коробку скамеечку, зажгите свечи, – сказав, уже скрывшись за алтарем. Женщины быстро засуетились. Лене на голову повязали черный платок, принесли скамеечку, поставили под образами, зажгли несколько свечей.
– Тебе бы, милая, коробку-то открыть надо, мы в обители святой, – услышала она сзади спокойный голос. – Давай я помогу, а ты постой, постой. – Старушка подошла к коробке, открыла ее и долго смотрела, согнувшись, на младенца. Положив крышку рядом, она отошла в сторонку. – Дитя-то, ровно спит. Отчего же такое малое умерло? Болело чем? – Лене не хотелось ничего говорить, она смотрела на ребенка, не понимая, как это могло с ней произойти. Она всегда такая сильная, поверила какому-то привидению, может, это просто воображение было? Кто же тогда собирал конструктор? Она вновь увидела, как ресницы ребенка дрогнули, и ей показалось, что на них блеснула слезинка, нет, это только показалось от света, от мерцания свечей. ребенок был неподвижен. Появился священник. Он подошел к коробке, посмотрел на девочку.
– Как ее зовут?
– Сашенька, Саша, – поправилась Лена.
– Александра. – Он обошел вокруг скамейки, читая молитву. Лена не могла понять ни единого слова. Стоящие сзади нее женщины повторяли за ним некоторые слова. Она стояла словно во сне и не сводила глаз с Христа, распятого на кресте, и ее воображение рисовало ей страшные картины. Голос священника становился то громче, то отдалялся. У нее все плывет перед глазами, она уже плохо понимает, где она и что с ней.
Ее тихонько тронули за руку, Лена очнулась, увидела рядом стоящего священника.
– Как вы себя чувствуете? – Она пожала плечами, как она могла себя чувствовать? Никак. Она вообще ничего не чувствовала.
– Когда, вы говорите, ребенок умер?
– Пять лет назад, – она посмотрела на коробку. – Я украла ее из лаборатории, не хотела, чтобы мое дитя находилось в жидкости, а не в земле. Я ведь освободила ее душу?
– Мы это сделали вместе, – он накрыл коробку, подал ее Лене.
– Я что-то должна, – смутилась она. Поймав его оценивающий взгляд, пробежавший по ее фигуре, он вывел ее за двери.
– Ничего не надо, – произнес он басом. – Только одно вам могу сказать, если вдруг вам понадобится моя помощь, я сказал вдруг, – уточнил он, – приходите в любое время дня и ночи. – Лена почему-то разозлилась на его слова. Ей захотелось послать святошу подальше, она даже воздуха в грудь набрала для этого, но, посмотрев на коробку, промолчала. И не говоря больше ни слова, стала спускаться вниз, в город, к которому она привыкла, считала его своей средой. Покинутое здание было для нее чужим, пугающим, она чувствовала себя в нем маленькой и беззащитной. Другое дело, рев машин, шум голосов, музыка, разные лица. Все разные, но это ее жизнь.
Подняв руку, она остановила частное такси. Видавший виды «Жигуль» непонятного цвета с шашечками на крыше, резко затормозил, завизжав тормозами, привлекая внимание сидевших под оградой церкви, нищих и стоящих на остановке людей. Лена потянула дверь, она не поддалась.
– Сильнее! – крикнул в открытое окно водитель, ей пришлось приложить силы. Дверь открылась как раз в тот момент, когда она уже собралась послать машину и ее водителя ко всем чертям.
Опустившись на сидение, обшитое клеенчатым одеялом, она пристегнула ремень.
– На Вертолетную, – не глядя в сторону водителя, сказала она.
Червонец, – не трогая с места потребовал водитель. Лена перевела на него взгляд. «Ну и мразь!» Перед ней сидел пожилой мужчина с большой лысиной, обвислым подбородком, большими, красными, но почему-то мокрыми губами. Очень близко посаженные маленькие его глаза вызывали в ней неприятное чувство.
– На ремонт что ли деньги понадобились?
– Почему не заработать, если есть возможность? – Он оскалился, показав стальные зубы. Лена отстегнула ремень, ей расхотелось ехать в этой допотопной машине.
– Мы можем и договориться, – схватил он ее за руку, улыбка стала еще шире.
– Тогда тебе придется продать эту машину, – сощурившись, она смотрела на его маленькие глазки. – Что, дядя, хочется или денег нет? Если хочешь, я сниму бретельки, дам поглядеть тебе на мою грудь, а ты довезешь меня, куда надо. – Она увидела в его глазах нерешительность. Одной груди ему явно было мало, но он знал цену. – Бывай! Она бедром ударила по двери.
– Да подожди ты, – почти с мольбой крикнул он, но Лена уже стояла на тротуаре. «Уж лучше молодежь обучать, чем связываться с подобными». Она отвернулась от машины, водитель поняв, что сделка не состоялась, отъехал. Лена опять подняла руку, как только увидела шашечки такси. Машина, старая «Волга», остановилась. Лена села рядом с водителем.
– Мне на Вертолетную, – Лена посмотрела на уставшего водителя, боясь увидеть такую же физиономию, как в «Жигулях».
– Куда угодно, – водитель щелкнул счетчиком, у нее аж рот открылся от удивления, когда она это увидела.
– Неужели еще есть старые государственные такси? А я не знала.
– Умираем, скоро войдем в историю, – машина обогнала троллейбус, затормозив на переходе возле школы. – В парке осталось всего десяток машин, остальные все выкуплены по дешевке нашим директором, так он для своих машин и запчасти, и бензин, и масло. Механики, опять же, под его руководством, а мы, государственные, выходит, сами по себе. – Он вздохнул. – Но работать-то надо. Я в нашем таксопарке тридцать лет отработал, прирос к нему.
– Разве вы не на пенсии?
– Пенсия! – он хмыкнул. – Всегда удивляюсь, на кого она рассчитана? Бабка моя полгода на пенсии посидела и в милосердие устроилась. Хоть и тяжело ходить по домам, она у меня медсестра, а жить хочется. Набегается за день, вечером, бедняга, ног не чувствует, плачет, однако внуку на фрукты заработает. – Он остановился, пропуская пешеходов. – И подземный переход для них есть, а все равно по дороге бегут, во народ, Мало того, что сами бегут, деток за собой тянут.
– Быстрее всем хочется. Переход вон он где, а ему сюда надо, – заступилась за перебегавших дорогу Лена.
– Быстрая вы у нас молодежь! – Лена так и не поняла, по какому поводу они, молодые, быстрее. – Ты-то работаешь? – Лена кивнула, ей, правда, не хотелось говорить, кем и где, а он и не спрашивал.
– Моя невестка найти работу не может. Сын на Севере служил, да полк их расформировали, вот они сюда и приехали, вернее, невестка с внуком. А Петька, это моего сына так звать, – Лена кивнула, что поняла, чье это имя, – еще на полгода остался. Там у них ни жилья своего не было, ни обеспечения толком. Это раньше туда ездили за длинным рублем, а сейчас, если хочешь быстрее загнуться, то лучше его места не найти.
– Здесь остановите, пожалуйста, – попросила Лена, посмотрев на счетчик. «Пять семьдесят восемь». Она достала семь гривень, впрочем, ей не жалко и десятки для этого человека с его неустроенной невесткой и явно бледным и худым внуком. Водитель искал сдачу.
– Не надо, – остановила его Лена. – Спасибо вам, что подвезли на государственной машине, вам только за это надо больше брать.
Глава 19
Она вошла в калитку. В дверях дома стояла мать: она, как черная хищная птица, одетая во все темное, наклонила вперед голову, исподлобья смотрела на дочь. Лена попыталась молча пройти мимо, но та преградила ей дорогу.
– Ты чего это позволяешь Томке здесь хозяйничать? – заорала она. – Гляжу, с утра тут весь ее выводок толчется, и Гришка яблоню решил погубить, роет и роет что-то!
– Какое тебе до этого дело? – Лена оттолкнула женщину, входя в дом. Тома встала, увидев ее, взяла бережно коробку в руки.
– Ну как? – с тревогой в глазах спросила она, возле нее встали мальчишки, все ждали ответа. Она улыбнулась всем сразу, потрепав поочередно всех детей по головам.
– Все нормально.
– Что это у вас нормально? – влетела следом за ней мать. Тамара быстро исчезла с коробкой в комнате, прикрыв за собой дверь, словно боясь, что крики напугают ребенка. Лена поняла состояние соседки, взяв мать под руку, она вывела ее из дома.
– Уходи, – тихо сказала Лена. – Я тебя по хорошему прошу. Хотя бы сегодня уходи! – не говоря больше ни слова, Лена вошла в дом.
– Сучка! – крикнула ей вслед мать, обругав последним словами свою дочь, она ушла, хлопнув калиткой.
Лена вошла в комнату, на ней все еще был темный платок, надетый на нее в церкви, подошла к открытой коробке. Тома потихоньку вывела всех из комнаты, оставив Лену с ребенком наедине.
– Я сделала для тебя все, что смогла, – прошептала Лена, вставая на колени возле табуретки. – Прости меня, я, наверное, жестокая, но кто знал, что с тобой так поступят. – Она закусила губу, подняла глаза и тут же увидела стоящую на столе фотографию. Она, одетая в старинное платье, улыбается счастливой улыбкой, а рядом Данил серьезно смотрит на все своими красивыми глазами. Почему-то в его взгляде она уловила осуждение. – И ты, сынок, прости, – обратилась она к фотографии. И тут слезы полились из ее глаз, она зарыдала. Тамара тихонько погладила ее по голове, что-то говоря.
– Попрощайся с ней. – Лена нагнулась, впервые поцеловала свое дитя в холодный гладкий лобик. Тамара накрыла ее крышкой. Григорий взял коробку, вынес из дома. Лена, Данил и Сашка пошли следом. Малышей Тома задержала в доме. Они не знали и не понимали, что происходит. Они видели только то, что на столе много вкусной еды, а это для них пока было главным.
Опустив коробку в яму, Григорий первым бросил на нее горсть земли. Лене показалось, что ребенок испугался, смотрит на нее и просит достать из ямы и не отдавать никому. Данил последовал примеру соседа, за ним Саша. Ребята молча смотрели на нее.
– А вдруг она живая? – Лене захотелось посмотреть на нее еще раз, убедиться. – Гриша, она живая? – Лена нагнулась.
– Не дури! – строго сказал он, поднимая ее. – Брось земельки. – Она медленно взяла горсть земли и бросила ее на коробку. Вот сейчас она четко услышала, как вскрикнул и заплакал ребенок, потом плач прервался, с лопаты посыпалась земля. Яма заполнилась очень быстро, вскоре на ее месте вырос небольшой бугорок. Сашка положил на него одну белую розу. Постояв немного, они вошли в дом, также молча сели вокруг стола. Выпили.
– Ты молодец, Лека, что так поступила, я тобой горжусь.
Соседка раздала детям конфеты и выгнала их из-за стола. Малыши убежали во двор играть в песочнице. Данил с Сашей вышли в сад, теперь можно говорить о чем угодно.
– Серега ваш куда-то исчез, второй день не видать, и дружки не кружат возле дома, – Григорий достал сигарету, посмотрел на Лену, можно ли закурить?