Цветение

Парцифаль подошел к Суви и сидел рядом. От него пахло теплым майораном и горькой геранью. Посмотрев в его глаза впервые так близко, Суви смогла заметить, как в глубине черных глаз мерно горят созвездия в вечном и безмерно древнем молчании. Холод космоса, цепляясь за незаметную радужку глаз, мерцал вековой усталостью.

Суви не было страшно от этого взгляда. Напротив, в нем хотелось утонуть. Без остатка, забыв имя, болезнь Адама и предательство родителей. Ничего не имело бы значения в пучине бездны.

– Ты думаешь, раз не помогло целительство, поможет черная магия?

Суви кивнула в ответ.

– Есть одно заклинания, направленное на защиту рода. Но его должна читать профессор Хьюз, не ты… к тому же, будем откровенны, мало кто из чародеев выживал после прочтения этого заклятия.

– Так пускай пожертвует своей жизнью ради сына! Пускай сделает хоть что-то для него!

Суви вскочила. Космос дрогнул в глазах Парцифаля.

– Я сегодня использовала одно заклятие. Случайно. Мне было так больно, я злилась и…

– Такое бывает в порыве гнева, – согласился Парцифаль. – К тому же, ты сильная ведьма, тебе было легче необдуманно использовать темное заклятие.

– Прошу вас, – Суви опустила голову, запуская пальцы в рыжие волосы.

Парцифаль взял ее за руку и потянул к себе. Суви обдало запахом герани еще сильнее, за ним она ощутила запах звезд. Суви была уверенна – именно так они и должны пахнуть.

Осторожно Парцифаль положил руку на ее спину.

– Я попытаюсь сделать все, что смогу, но ты не должна…

Получив срочное послание от Винцента, Матильда и Фрида отправились в Академию. Они были так взволнованы, что не могли идти по тропинкам, вспоминая годы своей учебы.

– Это возмутительно, Фрида! А если об этом узнают? – сокрушалась Тильда. Она была бледной, чем раньше и явно набрала вес.

– Мы не вправе ее винить, – спокойно сказала Фрида, – дорогая, что бы ты сделала, случись такое с Эдвардом?

Тильда бросила на сестру злобный взгляд. Но Фрида вдруг обеспокоенно сказала:

– Не нужно было мне тебя брать… В твоем состоянии. Лучше бы дома осталась.

– Еще чего? – Возмутилась Тильда.

Винцент ждал их в компании Парцифаля Регена и напросившегося присутствовать Гаспара Дюбуа. Гаспар то и дело метался от одного угла к другому.

– Ее не исключат, успокоитесь, – твердо сказал профессор Реген.

– За нападение на учеников? Тем более с темной магией. Откуда она вообще это знает? Виде Бьорк бы умер, да и остальные… – Гаспар с грохотом упал в кресло.

Он вздрогнул, в очередной раз представив, как три детских маленьких гроба выносят из Академии. Успокаивало лишь то, что дети в надежных руках Эйрлис Корсен.

– Но не умер же. Выговор сделают и все. Никто не исключит ведьму Адельхейд.

– Безнаказанных не бывает, мой дорогой друг, – строго сказал Винцент, – ее род, изволь понять, при всем моем особом отношении, не дает ей право применять магию на других учениках и нападать на них.

– Я не об этом, она защищала друга, – возмутился Парцифаль. – Кончено, это не значит, что должны страдать другие, но…

– Вот и славно, – мягко улыбнулся Винцент, запуская пальцы в перья ворона.

Не заглянув к племяннице, Тильда и Фрида сразу отправились к директору. Тильду трясло от злости, а Фрида оставалась спокойной. Они говорили долго, около трех часов. Слышались напряженные голоса.

Фрида понимала, что общественность не простит ей снятие наказания с племянницы, но и наказывать ее она не хотела. Тогда она сама приняла решение.

– Накажите Суви работой по хозяйству, в загонах виверн, думаю, профессор Блэр ей спуску не даст…

– Разве для нее это наказание? – прошипела Матильда. – Она и без того часто там.

– Наказание. – Сурово сказала Фрида, – Будь с ней мягче, у нашей малышки скоро будет еще один траур. Не слишком ли много для ребенка?

– Ей уже скоро восемнадцать! – настаивала Тильда.

– Но она ребенок, Матильда, еще ребенок, – поддержал Фриду Парцифаль, – отругаешь ее за проступки потом.

Матильда опустила к полу глаза.

– Так что же мы решим? – Прервал тишину Гаспар.

Суви лежала на кровати. Прия, Лаура и Инна отказались выходить из комнаты, боясь оставить подругу. Вся злость Матильды ушла, когда она увидела воинственные лица девочек и разбитую, лишенную энергии Суви.

Тильда села рядом с Суви и взяла ее за руку. Все ее тело ныло от боли, но она ласково улыбнулась.

– Эди передавал тебе привет. И испек торт с черникой и черемухой. Мы привезли…

– Я не хочу есть вообще. Как они накажут меня? – Раздался пустой голос Суви.

– Не важно, – Тильда заботливо поцеловала племянницу в лоб, – поспи и не думай об этом.

– Вы останетесь? – Суви сжала руку Тильды.

– Конечно! – Фрида легла рядом и обняла Суви, – Извини, что приехали только так. В такое время…

Суви вдруг посмотрела на Тильду очень внимательно и выдохнула. С трудом, но мысли сложились в ее голове.

– Вот это новости, – она хотела было улыбнуться, но не смогла.

– Мы хотели сказать тебе, но…

– Я очень хочу пирог. – Сообщила Суви.

Тети остались сидеть рядом с племянницей, а девочки, наконец, вышли погулять. Они нуждались в свежем воздухе.

– С ней ничего плохого не будет. И Адам поправится.  – Настойчиво повторяла Лаура.

Прия вдавила очки в переносицу. Она вдыхала сладкий запах весны. Все вокруг пробуждалось, но казалось каким-то фальшивым на фоне их тяжелых дум.

– Что мне им сказать? – вдруг спросила Прия, – Суви и Давиду. Что сказать им, если Адам умрет?

Инна лишь пожала плечами. Из леса доносился ласковый голос флейты Адара. Вокруг гуляли ученики, летали виверны и жизнь стремительно неслась вперед. Мимо пробежало несколько оленей. Они окинули ведьм скучающими взглядами и унеслись прочь, точно не появлялись вовсе.

– Что ты рядом, скажи им это, – ответила Инна.

Когда Суви уснула, Фрида оставила ее с Тильдой. Она дошла до комнаты Рене и остановилась. Ее сковала неуверенность.

– Я знаю, что ты там стоишь, – послышалось из-за двери.

Фрида зашла к нему. Ее обдало запахом гибискуса, разместившегося на столе профессора. Рене Моен сидел за горой бумаги, проверяя работы. Увидев Фриду, он кинулся к ней. Крепко обняв за все то время, что не видел, Рене жадно вдохнул запах оранжевого дерева.

Фрида чуть отстранила его, покрывшись краской. На самом деле ей хотелось ровно противоположного. Она и не думала, что ощутит это, спустя девятнадцать лет увидев Рене.

– Как ты? – спросила Фрида.

– Ты приехала из-за Суви? – печально улыбнулся Рене.

– И из-за нее, – Фрида отошла и села на диван. Она откинула голову назад. Когда-то давно они вместе сидели за партами в этой Академии. Это казалось таким настоящим, а теперь лишь тенью касалось мыслей. – Тебе тут не душно? Ты хотел менять мир…

– Я и меняю его. Через своих учеников. Я учу детей творить заклятия и менять мир. Это много стоит, Фрида.

Фрида с умилением посмотрела на профессора. Из мальчика, бежавшего от мира в тень, он вырос в мудрого и сильного мужчину.

– Извини, что не отвечала на твои письма. Я…

– Не стоит, это не важно, – волосы Рене стали кудрявыми и рыжими, как у Фриды. – Много работы и все такое, я знаю, что ты скажешь. Не хочу это слышать. Знаешь, пока тебя не было, я женился, развелся, детей не завел. Но, раз пришла, просто поговори со мной о погоде и выпей чай.

– Ох, Рене…

Профессор мягко улыбнулся. Под напором его улыбки и светлых глаз, Фрида выдохнула.

– Я… я должна выговориться. Ты имеешь полное право больше не выслушивать меня, я пойму, – Фрида принялась усердно рассматривать стены, – правда пойму.

– А я, правда, хочу выслушать тебя. Даже если ты расторгла нашу помолвку, и мы не общались слишком много лет, я все еще твой самый близкий друг.

Фрида протянула руку над свечой, и под ладонью загорелся огонь. Фрида взяла его пальцами и, как живой, огонек плавно оказался на центре ладони. Он стал больше. Небольшой костер горел на ладони Фриды, сладко потрескивая домашним уютом.

Рене практически не дышал.

– Я все еще дефектная, Рене. И не говори мне, что это не так! У меня никогда не получалось сделать больше, сколько я не пыталась. Я должна была не контролировать огонь, зажигать все, испепелять. А что я могу? Суви может убить человека парой обычных плющей, она сильная, растения слушаются ее… Огонь лишь смеется надо мной.

Тепло свечи отразилось в глазах Рене.

– Фрида… Теперь ты можешь взять его на руки, это же замечательно!

– Я уже пожары должна устраивать, всю Землю за ночь сжечь, оставив от нее только пепел, если бы захотела! Ты ведь понимаешь…

– Понимаю. – Рене помолчал и добавил, – я все еще единственный, кто знает об этом?

Фрида дернулась, ее губы исказила кривая усмешка. Казалось, она еле сдерживала истерический смех. Огонь на ее руке возмутился и потух.

– Астрид знала. Она увидела как-то раз… я просила ее не говорить родителям, никому не говорить, даже Тильде. Она так возгордилась, начала подшучивать надо мной, мол, я теперь жалкая. Побежала сразу к родителям, кричала: «Ваша Фрида дефектная, она тоже неправильная. Ей досталась великая сила, а все, что она может – зажигать свечи!», родители не поверили ей, наказали и на день заперли в комнате. Она знала, всегда знала, что у меня на самом деле слабый магический потенциал. А я… – голос Фриды дрогнул, – я сказала, что она все выдумала. Я должна была не просто защищать ее на словах, Рене, я должна была показать, что она не хуже… Но я не смогла, я была идеальной: умной, успешной, сильнее и популярнее всех! – Фрида надрывно рассмеялась.

Рене взял ее ладонь в свои, ощущая тепло потухшего огня, и поднес к кубам.

– Стало ли бы Астрид легче? Да и ты бы все равно выросла великой ведьмой.

– Я должна была тогда ее защитить, я должна была все рассказать, я должна была всегда выгораживать ее лучше, я должна была найти ее и спасти, понять, что она с Илари… я должна была защитить Суви, убедиться… но она ведь с Винцентом, я думала…

– Фрида! – Рене резко прервал ее. В его глазах бесконечная забота соединилась с острой болью. – Ты не святая. Ты можешь быть неправильной. Ты можешь совершать ошибки, не держать все под контролем. Я повторял тебе это тогда, и буду повторять каждый раз, когда ты забудешь.

Фрида удивленно смотрела в его глаза, не понимая, зачем она ему нужна. Все еще. Он все еще ее любил, и Фрида в этом не сомневалась.

– Ты не должна была ничего, ты не могла ничего сделать. Это их жизни, Астрид была вправе прожить такую жизнь, а Суви вправе жить свою. – Рене потянул Фриду к себе и крепко обнял, уткнувшись в пышные рыжие волосы.

– Я должна рассказать. Должна всем рассказать, что я не идеальная. Верно?

Рене погладил ее по голове.

– Если тебе так будет легче. – Он поцеловал ее в лоб, и бережно прижал к себе.

Парцифаль сидел у кровати Адама, смотря как тот спит. Он думал о сыне, которого никогда не видел в таком возрасте. И что-то острое, притаившись, ударило в сердце.

– Сили…

Восемнадцатилетний юноша, красивый и до безумия бледный, лишенный всякого намека на жизнь, бурлящею в нем, лежал перед ним. Кудрявые пряди были убраны назад, открывая впалые щеки и синие круги вокруг глаз. Его вены, переливаясь фиолетовым, мерно блестели.

Эйрлис Корсен, увидев профессора, приветливо улыбнулась ему.

– Вы снова пришли, профессор? Я так рада вас видеть, – взгляд Эйрлис потускнел, – только мальчику все не лучше… я так стараюсь, все книги перечитала, но…но это… и ши эти помочь не могут. Неужели все потерянно?

– Эйрлис, – Профессор схватил целительницу за запястье и посмотрел ей прямо в глаза. Эйрлис замерла, не в силах дышать, – ты делаешь, что можешь. Иногда и мы бессильны.

Эйрлис неуверенно кивнула. Парцифаль отпустил ее руку.

– Оставь нас. – Мягко приказал профессор.

Когда целительница ушла, Парцифаль достал из кармана небольшую монетку, переливающуюся всеми цветами радуги. Он положил ее в ладонь Адама и начал что-то шептать. Слушаясь его, монетка мерцала все ярче. Впиваясь в кожу Адама.

– Я не знаю, подействует ли, как сработает в этот раз, ведь ее дали ни мне, ни тебе… но прошу, верь в нее, Адам Хьюз, как верят создатели ее – лепреконы.

Парцифаль погладил Адама по мокрому лбу и ушел. Тогда Адам открыл глаза и сжал кулак. Когда он его разжал, монеты уже не было. Монета была в нем. Адам сдавленно рассмеялся.

Неделя прошла мучительно долго. Вечером Давид снова решился навестить Адама. От увиденного он впал в ступор. Адам побледнел и ослаб. Он отказывался от еды и много пил воду, не способный напиться. Он с трудом сидел на кровати, закрыв тонкие веки. По шагам он узнал Давида.

– Как ты? – Спросил Адам, – Давно не виделись!

– Я заходил вчера, – Давид направился в сторону Адама.

Адам резко встал, попытавшись сделать шаг, но не выдержал и упал. Давид поймал его и усадил на кровать. Он слышал сбивчивое тяжелое дыхание друга.

Давид видел много смертей, хоронил множество виверн и драконов, видел, что жестокие люди могут делать с ними и с ним самим, но сейчас ему было, как никогда, больно и картины ужаснее Давид представить не мог.

Увидев его взволнованный взгляд, Адам ободряюще улыбнулся.

– Я поправлюсь! А если и нет, я прожил дольше таких же, неправильных… Я стану посмертно известным художником и где бы ни оказался потом, буду счалив.

– Я уверен, ты поправишься. – Твердо сказал Давид.

Слабый голос Адама заполнил покои лазарета:

– Я счастлив, что мы подружились. Никогда не думал, что, если найду друга, это будет капитан команды, популярный мальчик и парень самой крутой девочки, – Адам усмехнулся, – ты как из книги.

В зеленых глазах Давида, похожих на бескрайние луга, воцарилось спокойствие. Но под ними бушевал шторм.

– Ты был мне отличным другом, – продолжил Адам, – пока многие смелись надо мной, унижали, желали смерти… я неправильный, а ты… вы все, вы приняли это.

– Не прощайся, – чуть слышно попросил Давид, – не смей этого делать.

Мягкий взгляд Давида стал серьезным. Адам читал в них боль и надломленность. Маленький мальчик по имени Давид, скрывающий шрамы и синяки под длинными кофтами, защищающий драконов самим собой, сейчас сидел перед ним.

Они были всего лишь детьми. Разбитыми, раненными судьбой. Отравленными чьим-то неведомым выбором и непомерными для своего возраста решениями. Может, сгорая от ночных кошмаров, легче однажды понять друг друга?

Пытаясь отвлечь, Давид рассказывал Адаму про занятия, про стрельбу и летний чемпионат, на который дедушка снова непременно достанет им билеты. Что в библиотеке дедушки появились новые книги, которые Адаму бы стоило почитать. Про то, как пригласит его однажды на первый чемпионат своей команды и придет на первую выставку, где все картины кисти Великого Адама К. Хьюза. С болью в теле и хрипом Адам смеялся.

Вдруг Адам задрожал. Он сполз вниз, жадно глотая чистый воздух. Давид спустился следом, чтобы поднять друга. Адам резко схватил его за руки, с трудом умудряясь удержаться.

Давид нервно сглотнул слюни, боясь произнести хоть слово. Он с ужасом рассматривал теперь тощее тело Адама, впалые серые глаза, лишенные блеска, светлые кудри, прилипшие к вспотевшему лицу. Если от этого бледного лица вообще хоть что-то осталось кроме глаз. В его глазах бушевало море у берегов Ирландии и чайки, пикируя вниз, разлетались на частички смерти.

С трудом подбирая такие нужные слова, Адам произнес сквозь слезы то, что обухом ударило Давида по голове. Адам думал, что готов принять свою участь, ведь с детства ему твердили, что он не доживет до шести, четырнадцати…

– Я не хочу уходить! – Адама трясло от холода. Он резко сжал в объятиях Давида, впивая в пиджак когти и прижал к себе, цепляясь за друга, как за ткань мироздания, пытаясь не упасть. Давид застыл. – Я не хочу уходить! – градом пуль отлетало от стен.

Вскоре Адам обмяк в его руках, и Давид помог ему снова сесть в кровать.

Когда вернулась целительница, Давид отправился обратно в их общую комнату. Давид замер на пороге, наблюдая за нарисованным драконом на стене. Дракон мирно спал, подергивая во сне огромными крыльями. Он сопел и из пасти его шел легкий дым.

На столе лежали недочитанные книги. На мольберте был только покрытый первым слоем краски холст. Небрежно повешенные на стул вещи. Свернутые эскизы и разбросанные черновики. Все застыло в немом ожидании хозяина.

– Останься, – прошептал Давид в пустоту комнаты и слезы скатились по его щекам.

Глава 14. Где звездами цветет земля сырая

Лес никогда еще не был так безмолвен.

Тяжело дыша, отвергая любую пищу, отвергая любую магию, оборотень встал. Его голову, измученную болями, успокаивал легкий звон колокольчиков. Он звал его к себе, в теплую и уютную оранжерею, прочь от стен лазарета.

Адам шел, ведомый чувством, знающий то, о чем остальные лишь думали. Все свои силы он тратил на то, чтобы дойти.

Он вышел в теплое утро на улицу. Ветер терзал изнуренное бессонными ночами лицо. Адам дошел до оранжереи и упал. Он слышал щебетание проснувшихся птиц, слышал шелест и перешептывания травы. И все, что он мог, это вцепиться в землю когтями и ползти.

Он прижался холодным телом к огромной теплой вазе. В ней, извиваясь, росли живые ирисы. Они тянулись к Адаму. Сквозь шум мира из тишины леса Адам услышал пение тысячи сверчков.

Адам вытянул руку и направил все свои силы, всю магическую суть на одно заклятие, которое тренировал годами. Из рук Адама пророс ведьмин цветок. Чтобы сдержать крик, Адам прикусил губы до крови, но не опустил руку.

Перед ним появилась белоснежная сова. Адам рассмеялся, захлебываясь в подступившей крови. Фамильяр забил крыльями, разминая их. Как давно он ждал этого дня. Вдруг он встревожился, кинулся к Адаму. Он накрыл своего ведьмака крыльями, излучая тепло. Сил сделать что-либо еще у Адама не оставалось. И фамильяр, точно прикованный, не мог позвать на помощь. Лоб Адама покрылся трещинами, их пробили маленькие стебельки.

– Я так рад видеть тебя, – у глаз Адама скопились слезы. – Я назову тебя Кухелла. Ты не против?

– Не против, это самое чудесное имя, – мягким, самым родным голосом раздалось в голове Адама. Как же он его ждал.

Потеряв связь с магией, Адам закрыл глаза. Кухелла яростно забил крыльями и исчез.

К своему несчастью Адама нашла Суви. Крик, безмолвный, всепоглощающий разлетелся по оранжерее, выбивая стекла, ломая балки, снося цветы. Ведомые лишь криком ведьмы, листья и ветки закружились вокруг нее в бешеном порыве.

Не помня себя, Суви подошла к Адаму и легла рядом. Она ощутила спиной холодную поверхность вазы. Суви взяла Адама за руку и преподнесла ее к губам.

Руки Адама, давно не покрытые краской, пахли полынью. Горькой, как кровь.

Суви прижала его руку к земле и положила сверху ладонь. Она чувствовала пульс корней под землей и в вазах, она чувствовала вибрацию. Цветы медленно поползли, стебли их удлинились. Суви сжала тонкими пальцами белые лилии и они, дрожа, поменяли свой цвет на неестественно бордовый.

Тогда с губ Суви слетел еле слышимый, надрывный смех. Не используя рук, она призывала растения. Она просила цветы, траву и корни о помощи, и они вторили ее боли, подчиняясь зову. Чем больше боли клубилось в ее сердце, тем полотне становились ряды растений.

Суви слышала удивленные голоса учеников, пришедших на занятие. Цветы и плющ полностью покрыли оранжерею, заковав внутри своих стеблей сталь.

Ощущая тепло земли через руку Адама. Суви прижалась к нему, уместив голову на его груди. И, как бы ей ни хотелось плакать, она не могла. Суви лишь лежала, глядя в пустоту, забирая последнее, еле ощутимое тепло его тела.

Инна в это время ждала аудиенции хозяина леса. Рядом с ней нервно подпрыгивал на месте Адар. Инна смотрела на него спокойно, даже слишком. Адар не верил, что Хозяин леса сможет помочь. Они всегда отказываются. Они всегда хотят лишь наблюдать.

– Раз ши сделать ничего не могут, ну как он поможет? – сокрушался каждую минуту Адар.

К Адару и Инне вышла Дафна. Она мягко улыбнулась и протянула руку.

– Идем, ведьма, хозяин леса ждет тебя.

Амарант задумчиво разглядывал полынь, выросшую в его прекрасном саду. Ее вот-вот готовые распуститься цветы нависали над маленьким фиалками. Те, боясь, прижимались к земле.

Инна сделала реверанс. Амарант одарил ее легким кивком. В его голосе говорила сама природа:

– Что беспокоит тебя, юная ведьма?

– Адам… он умирает и ему нужна помощь. Вы же знаете. Он ведь часть леса, оборотень. – Инна не заметила, как Амарант усмехнулся. – Я знаю, первородная магия, которая течет в вас, может помочь. – Инна не сомневалась, но в голосе ее чувствовалась решимость.

– Мы уничтожили цветы, – в голосе лешего отразилась боль, – что еще я могу сделать?

– Вылечить… моего друга, как вылечили Адара.

Адар вздрогнул, вспоминая бесконечные часы боли.

– Я не могу, я могу лечить лишь своих подданных. И тех, кого приютил этот лес.

Амарант стал безвременно печальным, по его зеленому телу прошлась заметная волна. Сотрясалось логово Хозяина леса. Земля кричала, и Амарант сам издал рваный крик, наполненный болью потери. Надрывный крик. Так кричат, не в силах вздохнуть.

В лесу заметались олени, косули, грызуну и птицы. Птицы и вовсе метнулись ввысь, не желая больше находиться на деревьях. Их крик раскатился по острову, размножился в горах, теряясь в пучине моря, стремясь снести все вокруг.

Полынь расцвела, как и все тут, раньше своего срока, а фиалки под ним завяли. Амарант поднес к фиалкам руку, но цветы оставались мертвы.

Амарант поднял на Инну золотые грустные глаза. Его брови собрались вместе, придавая лицу еще более печальный вид.

– Ты сейчас нужна подруге, Инна Ортега.

Ноги Инны подкосились, и она бы упала, если бы Адар не поймал ее.

Инна легко нашла Суви. Рядом с коконом из растений столпились профессора и ученики. Прия, Лаура и Давид стояли ближе всего. Уэни Хьюз полностью повисла в объятиях профессора Ульвен. Рамуне, вытирая слезы, кинулась к Инне:

– Где ты была? Ты слышала, что случилось?

Инна с шумом вдохнула напряженный воздух.

– Она не пускает?

– Никого. Даже профессора Хьюз или друзей.

Инна встала рядом с Прией, Давидом и Лаурой. Она говорила медленно и тихо. Ее голос тонул под гомоном толпы.

– Просто закройте глаза и сделайте шаг. Суви не пропустит нас, но есть та, кто могут. – Инна кивнула очертанию Дафны, и вошла в оранжерею, точно призрак пересекая цветы. Удивленные Лаура, Давид и Прия пошли за ней.

Суви сидела, дрожа, напоминая белый, хрупкий стебелек тростника.

– Ох, дорогая, – Давид сел рядом с Суви, погладил ее по спутавшимся рыжим волосам.

– Я убила его, – прошептала Суви.

– Ты не виновата, – так же тихо сказал Давид, – я знаю, тебе трудно в это поверить.

– Я ходила к хозяину леса, просила помочь, а он сказал, что не может, да и поздно уже… – вставила Инна.

– Природа всегда отвергала оборотней. Они неестественны для нее. – Осторожно добавила Прия.

Суви усмехнулась. Усмешка вышла неестественной. Точно тень жизни, балуясь, слегка коснулась остывшего тела.

– А ведьмы? Мы паразиты. Мы берем магию из пространства, мы забираем ее. – Суви выждала паузу, – но часть магии, первородной магии, течет во мне. В каждом и нас, как бы ши ни отрицали это. Они еле признают нас. И не зря…

– Суви, – Прия крепко сжала ее руку, – что ты так, – она выхватила Суви из объятий Давида и прижала к себе.

Отрываясь не только от Давида, но и от Адама, разрывая соединившие их стебли плюща, Суви закричала. Зарыдала так сильно, что деревья наклонились, точно поднялся ураган. Друзья так же обняли девочек, согревая надрывающуюся от слез Суви.

Выплакав все слезы, с пустотой внутри, Суви обмякла в объятиях друзей. Тогда растения отступили, медленно пропуская всех внутрь. Суви слышала возгласы, слышала крик Уэни, слышала, как та подбегает к Адаму. Но смотрела она лишь на директора. Суви смотрела в его спокойные глаза.

Винцент Вальден протянул Суви руку, помогая встать. Она все продолжала смотреть в его глаза. Ученики обступали их. На физическом уровне Суви хотелось вернуться и остаться с Адамом, оттолкнуть всех и снова прижаться к нему. Но она шла вслед за профессором, прожигая взглядом его шикарный сюртук.

Над ними кружился Ахон, точно охотник, готовый пронзить цель.

Мимо Винцента и Суви никто не прошел. Лишь летали птицы. Шелестела трава от ветра. Они шли, и каждый шаг делал их путь длиннее.

Голос Винцента разлетался по полю, точно гулкое, пещерное эхо:

– Дорогая Суви, этому миру слишком естественна смерть. Это бесконечно идущий процесс. Звезды, подарившие нашему миру магию, рождаются и умирают. – Винцент посмотрел наверх, точно на небе были видны звезды, – даже они просто рождаются и гаснут. Красиво, впечатляюще, но гаснут. А мы, право, как ни банально, наслаждаемся их мертвым светом.

Суви вспомнила про маму и Адама. Они были так близко и так далеко. Теперь навсегда.

Ее голос напоминал острие кинжала.

– Почему же тогда вы сами все еще живы? Вечная жизнь, она есть у вас. Но ее нет у Адама. В чем он виноват? А моя мама? Чародеи? Люди?

– Вот как? – профессор ухмыльнулся, его строгие черты стали мучительно болезненными, теперь через них просматривался его настоящий возраст. – Вечная жизнь – это мучение. Но она не возможна. Я лишь могу жить долго. Я продлеваю жизнь, только и всего. Я хочу открыть этому миру столько тайн мироздания, сколько выдержу, пока не уйду. И с собой не заберу ничего. Когда я выберу смерть, когда я решу, что мне пора, я приду к ней и позволю отвести себя. Смерть дана человеку в личное пользование: так считают люди. Но это не так. Она неизбежна.

Внутри Суви нарастало возмущение. От боли стало трудно дышать.

– Но вы можете избегать смерть, профессор. Поэтому вы так легко жертвуете другими? Может, это вы надоумили маму искать волчий цветок?

Суви сама удивилась своим словам, но не смогла им смутиться.

Винцент дрогнул. Он снова вспомнил, как однажды навестил Флориана Адельхейда, тот рассказывал дочке легенду о волчьем цветке, услышанную от самого Винцента. А она могла рассказать своим дочерям. Холодный пот пробежался по его спине. Едкое чувство вины усилило горе. Пусть это и была случайность.

Но когда Парцифаль рассказал ему о последнем письме бывшей ученицы Астрид Адельхейд, все стало на свои места. Слишком поздно Винцент все понял. Но однажды план, такой легкий и слишком сложный родился в его тревожной голове.

– Если хочешь узнать, то это не моя вина. Астрид была в хороших отношениях с профессором Регеном, поговори с ним.

– Я уже пыталась, он… он всегда уклоняется… – Суви осеклась, – но это не важно, когда вы такое позволяете. Вы жестокий! И трусливый! Вот кто вы!

Суви никогда не думала, что позволит себе так говорить с директором. Но единственное, что беспокоило Суви, это тело Адама, которое убрали из оранжереи под плачь Уэни Хьюз и несли где-то позади. Он плыл, зачарованный, за спиной профессора Регена, печально смотря на светлое небо пустыми серыми глазами, отливающими фиолетовым.

Адам был там, позади. Можно было развернуться, но тогда вся оставшаяся выдержка слетит. Тогда только высохшие слезы вновь покинут глаза. А Суви этого допустить не могла. Ей нужно было грозно смотреть на профессора Вальдена. Ради Адама.

– Почему ты обвиняешь меня, Суви? – с силой и нежностью в голосе спросил Винцент.

– Адам говорил… вы подсказывали ему искать книги ши, чтобы он научился бороться с волком внутри, если бы не ваши книги, я бы не нашла тот цветок, – с трудом выдавила Суви, и грозно добавила, – это жестоко!

Суви потупила взгляд. Вся ее спесь растворилась в запахе поля. Винцент устало вздохнул, прогоняя возникшую головную боль. Суви убрала руки назад.

– Ты практически права, мой свет. Но эти книги были не ему, а тебе. Ши тоже не знают, как лечить оборотней. Но я надеялся, что, овладев магией ши, ты узнаешь про волчий цветок. Выпустившись, ты найдешь цветок в лесах Финляндии, где его видели последний раз. Ведь только ведьма с силой управлять растениями может его найти. Заветный волчий цветок, вероятно, может быть, как и был ведьмин цвет, только лишь семечком. И тогда ты, я решительно был уверен, поможешь Адаму, с которым вы непременно подружитесь. Конечно, я мог поискать еще чародеев с такой редкой силой, но как же красиво все складывалось в роду Адельхейд…

Суви с трудом понимала его слова. Они казались такими чужими, словно остров Туле вдруг перестал переводить языки. Но она знала немецкий так же хорошо, как и родной язык, и если бы остов Туле затих, голос профессора говорил бы с ней на понятном языке.

Больше они не разговаривали. Но когда они дошли до здания Академии, Суви услышала профессора. Его бархатный голос дрогнул, или же Суви очень хотелось услышать эту дрожь:

– Если бы не это несчастье… Мне очень жаль Адама, Уэни, я… я понимаю ее слишком сильно, – мало кто видел в глазах Винцента боль. Директор посмотрел Суви в глаза и в ее сердце что-то треснуло. Винцент начал говорить негромко, торопливо, боясь своих слов, – и тебя мне жаль. Жаль, что тебе пришлось пройти через новую потерю, чувство вины, которое никогда не отпустит. Меня не отпускает уже триста лет. – Горько добавил он. – Мне жаль, что я не смог помочь. Мне жаль, что я допустил подобное. Я должен был открыто поговорить с Адамом и с тобой, помочь вам, а не наблюдать со стороны, подталкивая в нужную мне сторону. Может, тогда бы все вышло иначе.

Суви хотела продолжить кричать, но, очарованная голосом и взглядом Винцента, начала говорить совершенно другое:

– Если… если бы я могла отменить его смерть, переиграть… вернуться назад. Я знаю, что попытки отмотать время заканчивались смертью чародея, но я… я бы… – Суви запнулась, давая слезам спокойно стекать по щекам.

– От смерти нельзя скрыться, моя дорогая, как бы нам ни хотелось. Все наша жизнь, это движение к смерти и от нее. Как в детской игре: мы бегаем перед смертью, дразнимся, и ждем, пока она коснется нас рукой. Тогда игра закончилась, мы выбыли, остановились. Мы бегаем вокруг нее, все быстрее и быстрее, во что-то врезаемся, падаем, сталкиваемся с другими, но продолжаем бежать. Поэтому пообещай мне, прошу, не бежать от нее или к ней слишком быстро, а сделать так, чтобы, остановив тебя, смерть пожалела об этом. Никогда не забывай этих слов, мой свет.

Завороженная, Суви медленно кивнула.

– И я надеюсь, Суви Адельхейд, ты сможешь за свою жизнь найти способ простить своего глупого, старого предка. Может, однажды… – чуть слышно закончил Винцент.

Оставив Суви одну, профессор Вальден вошел в Академию незаметно, точно растворился в ветре. Суви так и стояла, не в силах окончательно понять слова профессора, пока на ее плечо не упала тяжелая рука.

– Это он… он…

– Кто? – Нахмурил брови Гаспар.

– Профессор Вальден. Да и я… Мы оба убили Адама. – Суви сжала кулаки и под ее ногами расцвела полынь. – Он не такой уж хороший и великий, каким хочет казаться.