Черными нитями

Пальцы уже сжали рукоять, но Рейн так и не снял нож. Имя Кая подействовало как сигнал «стоп», и он все вглядывался в лицо девушки, пытаясь вспомнить.

Ей было, наверное, лет восемнадцать, хотя она могла оказаться старше: худоба и бледность выдавали, что она росла в голоде, а такие всегда выглядели младше. Ничего интересного в ее облике не было, в общем-то: лицо милое, но не запоминающееся, самого обычного светлого оттенка волосы, особых примет он тоже не видел. Отбросив привычку оценивать людей как объект заданий, Рейн посмотрел на незнакомку как на девушку в толпе, но и так память осталась глуха.

– Не пучь так глаза, бродяжка с Восьмой никогда не интересовали тебя, – она заговорила увереннее. – Я передам твоему брату привет.

Детали складывались, как пазл. Несносный характер Кая отзывался головной болью у родителей, и судьба брата только подкрепила его связь с демоном – такой не мог не выйти на след Детей Аша и закончил в стенах Черного дома. Девчонка должна была знать его по тому времени, наверное, тогда же она видела Рейна. Задание практика она понимала, и ее «передам привет» означало покорность, хоть и прикрытую бравадой. Ведь не могло же…

Перед тем как Кай попал в Черный дом, отец из-за связи с Детьми Аша выгнал его из дома. Рейн чувствовал бессилие и презрение к себе: он не смог защитить брата перед родителями, перед Инквизицией – отдавал ему крохи от своего жалования, но что они, помогли, уберегли?

– Уходи, – голос прозвучал хрипло, как чужой. – Кай не послушал тогда, но послушай ты, прошу.

Девчонка осталась стоять. Дура. Как Кай.

Рейн предупредил брата, когда узнал о планах Инквизиции, тот обещал уйти. Не ушел.

– Да беги же! – Практик схватил девушку за плечо и быстрым движением ножа срезал ей косу посередине, а затем с силой толкнул в спину. – Тебя не будут искать.

– Выход в другой стороне, – фыркнула та, но вместо того, чтобы бежать, шагнула к Рейну, уставившись на него темно-зелеными, похожими на болотные огни, глазами. – Ты еще придешь, такие всегда приходят. – Она побежала. Сумрак укрыл ее через секунду.

Рейн вздохнул, все смотря ей вслед.

– Ты не виноват, – сказал Аст.

Разве? Живой характер Кая толкал его на многое, но именно падение семьи после появления в ней ноториэса сделало дело. Рейн был должен ему за все лишения, за презрение окружающих, за одиночество – за пытки в стенах Черного дома и за смерть. Стереть такие долги могла, наверное, только собственная смерть.

Рейн поправил маску, вернулся к лестнице и поднялся. Он и Д-Арвиль вышли в коридор одновременно.

– Я сбросил ее в сточные воды. – Практик швырнул косу на пол. – Ее даже не запишут на наш счет.

Энтон брезгливо посмотрел на волосы:

– Это-то зачем?

– Вы же хотели знать, кто на что способен, – Рейн потер клеймо под маской. – Верить словам без доказательств я бы не стал. – Он, ухмыльнувшись, прошел мимо Д-Арвиля. За эту дерзость можно было поплатиться, но Рейн делал на нее ставку.

– А ты не так прост, ноториэс, – в голосе главы слышалось одобрение.

Рейн улыбнулся. Аст, идя бок о бок, довольно потер руки. В конце концов, от ноториэсов не ждали ничего хорошего. Если, чтобы вернуть свое, нужно не опровергнуть легенду, а поддержать, будет так.

***

Рейн смерил взглядом расстояние от земли до окна. Всего два этажа – бывало посложнее. Подпрыгнув, он уцепился за металлическую опору, которой водосточная труба крепилась к стене. Острые края резали ладони. С закушенной губой Рейн подтянулся и поставил ноги на следующую опору.

Отдыхать Энтон не умел и не давал отдыха своим практикам. Другие ворчали: почему Третье отделение взялось за задания Первого и Второго? Рейн только отмахивался от их слов, он был рад: им платили за каждое дело, и этот месяц обещал неплохое жалование. К тому же, Энтон лично следил за выполнением – больше возможностей показать себя да получить угол получше.

– Ну же, быстрее, – послышалось снизу.

Пусть сами попробуют! Старшие инквизиторы все были такими: даже перейдя из практиков, о том, как выполняли грязную работу, они забывали и не ставили других ни в грош.

Рейн добрался до второго этажа и влез на подоконник, достаточно широкий, чтобы сесть. Окно стояло нараспашку. Объект задания три ночи подряд спал, открыв его, и не изменил своей привычке и сегодня.

– Ждем, – послышалось снизу, и двое старших скрылись за углом.

Месяц назад по городу пронеслась весть: Офан И-Вейн пропал. За расследование взялись все: полицейские, инквизиторы, гвардейцы. Каждый лелеял надежду найти одного из богатейших людей Лица, спасти его и получить привилегии и кругленькую сумму. Однако сын Офана, Гинс, объявил, что отец оставил после себя много долгов, и начал распродавать имущество, а затем переехал из богатого, хорошо охраняемого особняка в пансионат, где снимали комнаты люди среднего достатка.

Полиция подозревала торговых партнеров И-Вейна, гвардия – слуг. Инквизиция решила проверить его сына и установила за ним слежку. Молодой человек собирался отплыть на континент, в Ленгерн. Более того – в игорные дома он ходил не ради рулетки и карт, а для встреч с ленгернийскими послами. Они же были частыми гостями в доме его отца.

Д-Арвиль забрал дело в свое отделение и решил, что с Гинсом нужно пообщаться. Стены Черного дома обладали магическим эффектом: говорить в них начинали даже немые, и правда И-Офана могла дорого стоить. Глава выбрал несколько инквизиторов и отправил их за парнем.

Рейн заглянул в комнату. Чистоплотным Гинс не был: в ней царил хаос из одежды, остатков еды и пустых бутылок, писем, книг. Сам наследник рода И спал на кровати, свесив одну ногу. Одеяло валялось на полу, открывая крепко сложенную фигуру: голода и труда такой не знал.

Склонившись над парнем, левой рукой практик приставил нож к его горлу, а правой зажал ему рот и нос. Гинс резко открыл глаза, дернувшись, как брошенная на лед рыба, но Рейн только надавил сильнее.

– Тихо, – шепнул он. – Сейчас ты встанешь и пойдешь со мной.

Гинс мотнул головой, Рейн отступил. Наследник медленно, будто еще отходил ото сна, сел, столь же неторопливо встал и вдруг метнулся вперед. Перехватив его кулак, ногой Рейн ударил Гинса под коленную чашечку, и едва тот осел, с силой надавил ему на плечи, заставляя опуститься на пол.

– Я же сказал, тихо. Уроков у Х-Файма не хватило?

– Откуда знаешь? – процедил Гинс.

Идее проявить себя Рейн остался верен и решил, что информации, данной практикам, будет недостаточно. В свободное время он сам следил за Гинсом и так узнал, что каждое утро тот занимается борьбой под руководством кира Х-Файма, гвардейца в отставке.

– Твой отец много рассказывал о тебе. – Рейн протянул ему руку. – Вставай-ка. Нужно поговорить, только не здесь.

Парень не принял руки и поднялся сам. Выпрямившись, он стал выше Рейна на добрых полголовы и едва не скреб потолок макушкой.

– Кто ты вообще такой? Что тебе надо?

Рейн снял маску еще внизу. Черная одежда не выдавала его принадлежность к Инквизиции – носить этот цвет мог любой.

– У меня сообщение от твоего отца.

На эту фразу было поставлено многое, и сердце скакнуло. Рейн знал: если он захочет увести Гинса втихую, это не пройдет. Парень не из робкого десятка, он переполошит весь дом, но не уйдет. Усыпить его и дотащить на себе он не мог. Отдать дело другому практику или сказать, что не справится один – тоже. Оставалось одно: рискнуть.

– Ты не мог! – удивился Гинс и резко замолчал. Рейн напрягся. Не мог что? Успеть доставить ответ? Передать сообщение от умершего человека?

– Идем, я расскажу.

Гинс не двинулся.

– Терять нечего, – подбодрил Аст.

Рейн снял с пояса кинжал, револьвер и бережно положил их на стол. Он развел руки в стороны и прямо посмотрел на наследника.

– Я безоружен.

– Ты и без оружия справишься.

– Я ноториэс. Ты должен понимать.

Гинс медленно кивнул.

О богатстве И-Вейна ходили десятки слухов, но еще больше историй окружало его жизнь. Он набрал себе охрану из ноториэсов, и одно только это вызывало пересуды. Увидев клеймо, Гинс вполне мог поверить, что Рейна прислал отец.

– Хорошо, – согласился молодой человек. – Ты оставишь это здесь, – он указал на оружие. Рейн кивнул, как будто ему плевать. На самом деле, за потерю оружия он должен был ответить перед главным инквизитором, а за оставленные следы – перед самим Д-Арвилем. Придется вернуться.

Одевшись, Гинс вышел и уверенным шагом направился к лестнице. Рейн его окликнул:

– Не туда. – Парень обернулся. – За домом следят. Сам знаешь кто. Мы выйдем через другой подъезд.

– Но… – начал Гинс.

– Молчи, нас не должны слышать. Идем. – Он поманил рукой, и парень послушно двинулся за ним, точно овца за пастухом.

Дом спал, и у масляных ламп приглушили фитили. Они поднялись на третий этаж, затем на чердак, соединявший четыре подъезда дома. Он был забит рухлядью, и приходилось присматриваться, чтобы не споткнуться в полумраке. В носу свербело от пыли.

Рейн шеей чувствовал дыхание Гинса. Казалось, наследник вот-вот нападет, но он заставлял себя не оборачиваться и уверенно пробирался к выходу. Рейн ходил здесь вчера, затем проверил дорогу сегодня вечером и уже знал ее. Они должны были выйти с другой стороны дома – за подъездом действительно могли следить.

Рейн приоткрыл дверь. Петли он заранее смазал, и она молчала. Никого. Они прошли мимо комнаты хозяйки дома, откуда доносился лихой храп, затем – прислуги. Рейн достал из кармана ключ и открыл дверь заднего хода.

Тьма на улице стала гуще. Фонари светили тускло, а луна услужливо спряталась за облаками. Рейн нащупал в кармане часы, но не достал их. Часа два, не больше.

У дороги стояла механическая повозка. В кабине сидели Энтон и старший инквизитор, еще один ждал в кузове.

– Идем, – пригласил Рейн.

– Нет! Что… – начал Гинс, поворачиваясь к нему, а тот уже проворно надел черную маску.

Практик схватил парня за плечи и сильным рывком подтянул к повозке. Открылись двери, пара рук потянулась к Гинсу и затащила его, упирающегося, внутрь. Мотор заурчал, повозка тронулась. Рейн заметил благосклонный кивок Энтона и остался один.

Он полез в карман за сигаретами. После любого задания ему хотелось всего двух вещей: покурить и помыться. От практиков часто разило потом, кровью, грязью, но среди этих запахов был еще один, который Рейн никак не мог определить. По нему он безошибочно узнавал, когда подкрадывался один из них. От него самого пахло также, и почему-то этот запах никак не удавалось смыть.

Чиркнула спичка, мелькнул огонек, и Рейн с удовольствием затянулся. Аст молчаливой тенью стоял рядом и смотрел на небо. Его лицо было хмурым и задумчивым.

Кинув окурок в кусты, Рейн вернулся в дом. Практики никогда не оставляли следов, иначе сами рисковали превратиться в след.

Глава 4. Взять высоту

– Д-Арвиль чокнутый, – шепнул Рейн Асту, пока поднимался на крышу Черного дома. Осуждения в эпитете не было, наоборот, практик чувствовал к главе отделения уважение, хоть и признавал, что методы у того необычные.

Две недели были наполнены заданиями без передышки. Энтон железным хватом вцепился не только в свое отделение, но и в Первое со Вторым, забирая у них все больше дел. Он не боялся пересудов и доносов, а они уже были, и многие предрекали скорую бурю. Однако Д-Арвиль, видимо, питался злословием и неодобрением, на них, как на благодатной почве, он обретал все больше сил. Наблюдая за его действиями, Рейн сам чувствовал уверенность: он проявит себя, он поднимется, он уплатит семье за то, чего она лишилась из-за него.

– Тебе это подходит, – ухмыльнулся Аст. – Чтобы утолить свои амбиции, он и целую свору демонов призовет на помощь, а тебе придется расчищать перед ним дорогу.

– Наверное, – Рейн неопределенно повел рукой, что в равной степени могло означать и сарказм, и согласие.

Утром он получил приглашение от Энтона поговорить один на один. Место встречи было выбрано необычное: крыша Черного дома – однако куда сильнее удивлял сам факт приглашения. Рейн ждал его, надеясь, что усилия не прошли даром, но получив, засомневался: Энтон вполне мог запланировать короткую беседу, состоящую из одного «уволен». Практик твердил себе, что тогда нужды в разговоре бы не было, но неприятный холодок все равно крутился в животе. Если не сейчас, то шанса для ноториэса может уже не быть.

Открыв дверь на крышу, Рейн сощурился от яркого солнца. До лета оставался еще один месяц, а оно уже отвоевало себе место и дало не по-весеннему теплую погоду. Здесь, на высоте, дышалось легче: исчезли запахи мазута и копоти, сменившись ярким ароматом зелени и прохлады с реки. Погода и всякое отсутствие людей разом сделали жизнь почти что счастливой, и Рейн, продолжая щуриться на солнце и улыбаться, стянул с лица маску.

Внизу копошились люди: бесконечная череда адвокатов, счетоводов, секретарей в похожих темных костюмах спешила по улице и расходилась по офисам. Она принадлежала конторам и клеркам, и была вся такая серая и неприглядная, но уже за ней начиналась набережная Эсты, и ее сверкающие на солнце воды меняли вид города. Лиц будто был выстроен полосами, где серый чередовался с голубым или зеленым, и за рекой снова становилось уныло: за доками начинался промышленный район, фабричные трубы упрямо тянулись к небу, а дыма от них было так много, что воздух на той стороне казался плотнее.

От созерцания отвлекли шаги, и Рейн торопливо надел маску.

– Некрасиво, не правда ли? – спросил Энтон, улыбаясь.

– Кир Д-Арвиль, – практик положил руку на плечо и поклонился.

– Кир Л-Арджан. – Это имя прозвучало как чужое. Рейн вглядывался в лицо Энтона, но так и не понял, было это издевкой или дружеским расположением.

Глава встал у парапета и, сложив руки за спиной, уставился на улицу и людей внизу. Пауза затягивалась, Рейн не сдержал нетерпения:

– Зачем вы позвали меня, кир Д-Арвиль?

– Другие практики не задают вопросов первыми. Право быть ноториэсом дает многое, не так ли?

Рейн фыркнул:

– Право?

– Сними маску, – неожиданно сказал Энтон с легким, но выразительным нажимом.

Ноториэс медлил. Стен Черного дома обязательство практиков ходить в маске не касалось – оно появлялось только в городе, но Рейн редко снимал ее даже в здании Инквизиции, это стало привычкой, защитой, без нее он чувствовал себя нагим, открытым окружающим со всем своим прошлым и его грехами.

– Сними, – повторил Энтон. Слова уже отдавали приказом.

Развязав завязки на затылке, Рейн сунул маску в карман и встал правым боком. Это ставшее инстинктом движение не укрылось от главы.

– Повернись. – Практик со скрипом послушался. – Рейн, – добавил Энтон после паузы, то ли как окончание представления, то ли как начало новой мысли.

– Осторожнее, – предостерег Аст. Как и Рейн, он хранил на лице выражение холодного спокойствия, но взгляд бегал по сторонам. – Это не расположение. Ты инструмент.

– Быть ноториэсом – не право, я знаю. – Энтон кивнул. – Что думаешь ты сам? Ты усмирил своего демона?

Вопрос окончательно сбил с толку. Он был проверкой, но Энтону в равной степени мог понадобиться как негодяй-ноториэс, так и вступивший на путь исправления грешник. Какую маску надеть?

– Маску честности, – командным голосом произнес Аст.

Рейн облокотился о парапет и уставился на улицу внизу: рабочий час начался, и клерки разбежались по своим офисам.

– Я? Усмирил? Его усмирили плети, голод и проповеди. Я готов отказаться от кого угодно, лишь бы не знать больше этого.

В сказанном была доля правды, но меньше, чем требовал Аст. После перевоспитания Рейн действительно перестал говорить с ним, даже случайный взгляд на него отзывался в теле болью от ударов. Но рядом не было никого, кто мог поддержать, и он потянулся к демону вновь.

Рейн, вздохнув, продолжил:

– Что я думаю по этому поводу? Ничего. Уже ничего. Я устал от такой жизни, вот и все. Я хочу быть частью общества, но меня не принимают. Что же. Ладно. Это не главное, я должен позаботиться о своей семье. Я хочу двигаться, кир Д-Арвиль, и готов служить Инквизиции, что бы от меня ни потребовалось.

Аст поддержал улыбкой. Рейн и сам хотел улыбнуться, но это не подходило сказанному. Правда с легким привкусом лжи – пусть Энтон видит в нем верного пса, который мечтает о сахарной косточке и ради нее готов к любым командам.

Демон мигом стал серьезен:

– Не заигрывайся. Ты не сможешь так всегда.

Рейн дернул плечом, точно отмахивался от него. Сможет, не сможет – речь шла не о его желаниях, а о его долгах, и по ним стоило платить. Чтобы мать могла позволить себе лекарство для больных коленей, чтобы отец перестал подбивать ботинки газетами. И чтобы когда-нибудь над головой снова была та чертова крыша с красной черепицей.

– Я понимаю тебя, Рейн, – в голосе Д-Арвиля послышались дружеские нотки. Прикрыв глаза, он поднял лицо к солнцу. Ветер растрепал гладко причесанные волосы, и это сделало его лицо моложе и проще, но вместе с тем – более усталым. – Мы все хотим выбраться и взять высоту. Только кому-то достаточно одной победы, а кому-то не хватит никаких вершин.

Энтон пристально посмотрел на практика. Тот в ответ ухмыльнулся нехорошей улыбкой. Аст на все это закатил глаза, цокнул языком, отвернулся.

– Видишь? – перейдя на другую сторону крышу, глава указал на Центральную Церковь.

Вся она была воплощением легенды. Слева высилась черная башня, справа – белая, символы Аша и Яра и демонический и человеческой натуры. Купол основного здания был сделан из кусочков разноцветного стекла: красного, зеленого, синего, желтого – это напоминало о Лааре-создателе, отце миров. Рейн помнил, что в солнечные дни к полудню на полу появлялся причудливый узор, помнил, что там всегда пахло воском и ладаном. Все это осталось в прошлом.

Всего же церквей в Лице было пять, и каждая называлась в соответствии со своим расположением. Отец не оставил службы в Восточной, но наставления и проповеди он сменил метлой – о большем отцу ноториэса мечтать не стоило.

– Вижу, – Рейн кивнул. Глава буравил церковь взглядом и молчал.

– У меня есть для тебя личное задание. В следующую пятницу глава Церкви Нол Я-Эльмон устраивает прием. Это дружеская встреча представителей Церкви и Инквизиции. Стоит ли доверять церковникам, как ты думаешь?

– Если Инквизиция вступила в предложенный союз, значит, Церковь полезна ей, – осторожно ответил Рейн, покосившись на демона. Тот кивнул

– Интересно, что слова «мы» не прозвучало.

– Вы назвали нас инструментами, кир Д-Арвиль. У инструментов нет даже «я» – только рука, которая их направляет.

Энтон не скрывал улыбки. Даже если он уловил лесть, съел ее охотно и остался доволен вкусом.

– Что же, хорошо. Да, между нами есть соглашение, ты прав, однако мудрые люди говорят: правую руку протяни для рукопожатия, но не выпускай из левой ножа. Я хочу, чтобы на этом приеме ты сопровождал меня и следил за церковниками.

Потирая клеймо, Рейн непонимающе смотрел на Энтона. Практик? На приеме у главы Церкви? Им что, не доставили цирковых обезьянок с южных островов, и они искали им замену?

– Это не вопрос, Рейн, а приказ главы отделения, – Энтон скривил губы. – Личное задание, от которого зависит твое будущее. Я заметил, что ты умеешь быть быстрым, незаметным и решительным. Я ценю эти качества, я искал их.

Вот он – тот самый шанс, казалось бы, но все в нем вызывало вопросы и сомнения. Практик в черном перед пестрой толпой? Или ноториэс с клеймом на щеке? Посреди блеска и шума затеряться не удалось бы ни тому ни другому.

Энтон повернулся к Рейну лицом и смягчил тон:

– Я понимаю твои сомнения. Мне неважно, ноториэс ты или хоть сам демон. Ты мой практик, так будь им. Чтобы ты знал, главы отделений всегда берут с собой молодых инквизиторов, которым оказывают протекцию. Секретов тебе не откроют и без маски, но ты должен узнать их для меня. Смотри, кто с кем говорит, куда уходит, слушай и запоминай.

– Из нашего отделения я буду на приеме один?

Глава улыбнулся:

– Конечно, нет. Не ты один быстрый, незаметный и решительный. Посмотрим, кто из вас справится лучше.

Кто из них? Нет. Если уж ему не сойти с места цепного пса, то все косточки будут его. Вторя мыслям, Аст решительно сжал кулаки.

– Спасибо, кир Д-Арвиль. Я не подведу вас.

Энтон благожелательно улыбнулся и отпустил практика взмахом руки.

Рейн вышел из Черного дома. У входа стояла беленая тележка под навесом, на которой лежала целая гора капусты – небольших, крепких, зеленых кочанов. Рядом топтался седой старик в потертой куртке. Это было так неуместно, что Рейн остановился, разглядывая дурака-торговца.

– Эй, мальчик, купишь капусту? – крикнул тот.

Рейн покачал головой и продолжил путь. Вслед донеслось:

– А совет послушаешь? – Практик обернулся на торговца. – Когда мне было десять, я усвоил первую истину: мало слушать учителей, какими бы взрослыми и опытными они ни были – нужно проживать свою жизнь.

– Спасибо! – Едва сдержав смешок, Рейн направился к набережной.

***

Кухня пропахла морковью и луком. Черпая ложкой суп, Рейн пялился в окно. Жилой дом напротив стоял так близко, что можно было подглядывать за чужой жизнью, не будь на их окнах цветов и занавесок.

До приема оставались сутки. Аст ходил туда-сюда – два метра в одну сторону, два метра в другую. Столь же беспокойные мысли крутились в голове.

– Это я должен волноваться, а не ты, – заметил Рейн.

– Давай, скажи, что мы разное. – Ухмылка сразу уступила место напряжению. – Влезать в чужие игры – плохая затея. – Рейн пожал плечами. – Церковь и Инквизиция давят таких мелких сошек, как ты. Зачем ты согласился?

– Сам знаешь.

Конечно, Аст знал, знал лучше самого Рейна. Это Церковь твердила, что демоны – хитрые твари, которые проникают в мысли людей, искажают их. Слова Детей Аша казались вернее: демон – точно отражение в зеркале, увеличивающем в стократ. Он владеет теми же знаниями и эмоциями, но думает быстрее, а чувствует тоньше. Демон понимает то, что человек еще не успел понять, улавливает зарождающиеся эмоции.

– Я знаю, что ты делаешь ошибку, – пробурчал Аст, ероша волосы.

– Если так, то ошибку делаем мы, – поправил Рейн.

Аст сунул руки в карманы, хмуро посмотрел, парень ответил таким же хмурым взглядом. Он вдруг понял: демон всегда был одет в черное, с самого детства. Что, судьба все-таки существовала и уже давно намекала ему на будущее инквизитора?

– Ты еще можешь отказаться. Этот не тот путь. Если биться головой об стену, ее можно пробить, но также можно заработать сотрясение. Тебя пережуют и выплюнут.

– Я должен попробовать. Что мне терять?

– Совесть? Жизнь? Пропуск в царство Лаара?

– Свой пропуск в рай я обменял на тебя. Это была хорошая сделка, – Рейн вытянул вперед руку для пожатия, как делали дельцы при заключении договора. Он знал, что в ответ его руку никто не пожмет, но все равно держал ладонь. Аст с неохотой кивнул.

– Тогда не спеши и больше думай. Если ты называешь себя псом, то все остальные – волки.

В коридоре послышались шаги, Рейн не стал отвечать демону. Наверняка, родители знали, что привычки он не оставил, но тревожить их лишний раз он не хотел – за старые тревоги сначала расплатиться бы.

Отец зашел на кухню и сел по другую сторону стола. Поглаживая темную бороду, он будто собирался с мыслями, чтобы затем выдать:

– Расскажи о работе. Ты говорил, у вас новый глава отделения?

Все те же холодный взгляд и строгий голос. Что-то не могли изменить никакие годы.

– Да. Энтон из рода Д. Он ходит на задания вместо старших инквизиторов. – Отец подался вперед. – Ему понравилась моя работа, он хочет, чтобы я сопровождал его на приеме Нола Я-Эльмона.

Родитель замер, затем так ударил ладонями по столу, что тарелка и чашка дрогнули, хотя лицо его оставалось безразличным.

– Покажи себя, сын.

Рейн посмотрел на отца со смущением. Слова отдавали одобрением и надеждой, а их от него он не слышал уже много лет.

– Главное, держи своего демона в уезде. – Отец грозно сжал кулак. – Каждый человек способен исправиться и заслужить второй шанс, даже ты. Если его дают тебе, не упусти.

«Даже?» Рейн едва не закричал. Что значит даже? Да, за жизнь другого заплатить нельзя, но он и не пытался, свои грехи Рейн знал – он платил за веру в него, за доверие, за шанс поступить иначе. Разве исчезали шрамы от плетей? Разве не чернело на щеке клеймо? Этого, видимо, оказалось недостаточно.

Отец продолжал:

– Твой демон хочет, чтобы ты убивал вновь и вновь, – голос звучал ровно, но пальцы постукивали по столу. – Он будет нашептывать, подначивать, с каждым разом все больше и больше, громче и громче. Ты слаб и уже не раз поддавался ему, но ты больше не можешь позволить себе эту слабость. Мы упали так низко, как никто из нашего рода. Во имя Яра, Рейн, хватит. Покажи, что ты достоин, что бы ни потребовалось.

Аст медленно обошел стол и встал позади отца. Волосы растрепались, он крепко сжимал зубы и скалился, будто зверь.

– Слаб? – закричал он. – А может, наоборот? Достаточно силен, чтобы не слушать это?

– Что бы ни потребовалось? – эхом откликнулся Рейн. – Я стал инквизитором, научился убивать и пытать, но это не назвать достоинством, да?

Слова отца звучали как приговор:

– Ты до сих пор слушаешь его. Видимо, я должен был выбрать другое наказание.

Рейн поднялся, отец встал следом. Взгляд карих глаз сделался тяжелым, хлестким. Казалось, он того и гляди достанет розги и ударит – как раньше, когда маленький Рейн смел сказать слишком много или слишком громко.

– Хватит молчать! – голос Аста звенел, а сам он вытянулся как струна. – Даже с ошибками жизнь остаётся ценной, защищай ее.

– Отец, – Рейн говорил настойчиво и прямо смотрел на отца. – Я знаю, что делаю. Я хочу вернуть все, что было раньше, не меньше твоего. Ты говоришь, что демон будет подталкивать меня на убийства и ложь, но это моя работа. Или ты не знал, чем занимаются практики? Да, я не гожусь на большее, и это моя вина, о ней я не могу забыть, но я вырвусь, обещаю.

Отец покачал головой:

– Не вырвешься. Ты затягиваешь нас все глубже в болото. Даже убийца может быть достойным человеком, если он служит обществу, но тебе плевать, ради чего служить – тебе важны лишь слова демона. Ты заигрался, Рейн. Ты уходишь все дальше к Ашу.

– Он бы поняли нас лучше тебя, – с горечью отозвался Аст.

– Я знаю, что делаю, – повторил Рейн.

– Именем Яра прошу, хватит. Я устал, я больше не могу. Кай связался с Детьми Аша, его убили. Ты хочешь пойти следом? Ну что я сделал не так? Почему вы выросли такими? Я отказался от всего – этого оказалось мало, чтобы изменить тебя, так что еще нужно тебе, Рейн, чтобы перестать слушать демона?

Отец тяжело опустился на стол. Рейн заметил, что седины у него стало больше, потеряла прежнюю горделивость осанка. Все это было из-за него.

Нутром Рейн понимал, но боялся признать, а теперь услышал – в решении отца была не слепая вера, а расчет: понимая свое будущее, ради шанса для сына он согласился отдать все. Тяжесть греха и долгов легла на спину плетьми.

– Ты уже все сделал, теперь мой черед. Я знаю, что делаю. Ты увидишь, – слова прозвучали громко, с вызовом, как клятва.

Рейн ушел в свою комнату – чулан с голыми стенами, без окон. Прижавшись спиной к двери, он сказал Асту:

– Не молчи, я не справлюсь. С тобой я сильнее, чем в одиночку. Плевать, что говорит Церковь. У нас будет своя правда.