Черными нитями

После еще одной паузы Эль заговорила тише прежнего:

– Я сама ноториэс в каком-то роде. Каждый боялся, что, если я обижусь, отец натравит инквизиторов. Мне поддавались в играх. Уступали все самое лучшее. Ставили хорошие оценки, даже если я не сдавала работу. А когда поняли, что я ничего не скажу отцу, сделали пустым местом, будто отыгрывались за то услужение, которое должны оказывать ему.

– А твои друзья? – осторожно спросил Рейн. – Я видел, что ты сидела не одна.

– Им нужен мой отец, а не я.

«Это спор», – напомнил себе Рейн. Она сама поспорила на практика, жалость не к месту.

– Только сейчас я нашла друга под стать мне. – Эль смущенно отвела взгляд. – Рейн, погуляем завтра в парке?

– Да, кира. – Практик с улыбкой склонил голову, затем завязал маску и протянул девушке руку, приглашая вернуться в дом. Выгода была для обоих, хотя хитрый прищур Астра намекал на что-то другое.

Глава 6. Вопрос выживания

Ледяной ветер пытался стереть с лица улыбку, но получалось у него плохо. Предвкушая разговор с Д-Арвилем, Рейн мчался по улицам города и впервые, пожалуй, двери Черного дома не страшили.

– Рано радуешься, – ворчал Аст. – Ты не знаешь, что добыл Анрейк. Могли быть и другие, к тому же.

Рейн пожал плечами:

– Даже если так, это ненадолго. У меня появился хороший информатор.

Аст фыркнул в ответ, но промолчал.

Перепрыгивая через две ступени, Рейн поднялся на третий этаж. Он постучал в нужную дверь, вошел. Секретарь Энтона встретил недовольным взглядом и поджатыми губами, словно это его покой потревожили и оторвали от жизненно важных дел.

– Практик, по какому поводу ты здесь?

«Надрать тебе задницу», – оставив это при себе, Рейн ответил:

– Моя фамилия – Л-Арджан. Кир Д-Арвиль меня ожидает.

– Кир Д-Арвиль примет тебя в своем кабинете.

Рейн удивленно поднял брови. Существовало негласное правило: сторожевым псам в хозяйских покоях не место. Практиков главы отделения принимали редко, а уж в кабинете, а не приемной – и подавно. Хотя когда Энтон вел себя, как остальные?

Кабинет Д-Арвиля напоминал кабак или игорный дом. Комнату тускло освещали газовые рожки, и густой сигарный дым только усиливал полумрак. Стены были обшиты панелями из темного дуба, диван и два кресла – в зеленом бархате. Энтон вальяжно развалился за столом и курил. Напротив, на самом краю кресла, сидел Анрейк и беспокойно ерзал.

– Кир Л-Арджан, – улыбнулся глава и, словно опытный кабатчик, метнул стакан через стол. Прыгнув вперед, Рейн поймал его на самом краю.

– Кир Д-Арвиль, кир Т-Энсом. – Он быстро поклонился и сел, стянул маску, принюхался. Виски с ярким ароматом дуба – явно не из дешевых. Рейн сделал глоток: не слишком большой, чтобы сохранить ясность ума, но и не слишком маленький, чтобы показать Энтону, что ценит его расположение.

– Будьте как дома.

Рейн поставил стакан на стол, достал пачку сигарет. Он почувствовал тяжелый взгляд Энтона, но все равно зажег сигарету и с удовольствием затянулся. «Право быть ноториэсом», – так сказал Д-Арвиль, и это стоило использовать. Из-за него он оказался здесь, и оно же могло помочь вернуть все.

Энтон рассмеялся:

– Вот поэтому мне нравятся практики! Вы не прячетесь по углам и не таите своих грешков. Любая честность лучше лицемерия, и я ценю это. Ну а ты, Анрейк?

– Что я? – парень смутился.

– Что ты делаешь, когда чужие не видят?

Анрейк пялился на Энтона как глупый ученик на учителя, задавшего слишком сложный вопрос.

– Мальчики, – с нажимом произнес Д-Арвиль, откладывая сигару. – Я хочу одного – честности. Я готов щедро платить взамен на работу, но ни о какой работе и оплате не пойдет и речи, пока я не увижу, что могу доверять вам. Для этого я должен знать о вас все. Я не буду давать оценок – оставим это на суд Лаара, мне нужны только факты. Итак, Анрейк, я спросил тебя, в чем грешен ты?

Рейн и Аст мельком переглянулись. Казалось бы, вопрос плевый, но он был лишь первым, и Рейн уже предвидел ту глубину, которую захочет открыть Энтон, прежде чем сможет довериться. Каждая тайна становилась оружием против несшего ее, но такова была цена за возможность получить особое задание. Рискованно. Но справедливо.

– Кир Д-Арвиль, – Анрейк уважительно склонил голову. – Я хочу продвигаться вперед и готов служить. Я обещаю быть честным с вами, однако я не знаю, что ответить.

– Так признайся. Вот моя правда: на севере у меня есть жена и дочь, но я давно оставил их. Едва речь заходит про чувства, я становлюсь трусом. Правду Рейна ты видишь тоже: и я не про курение – он отгрызет руку любому, кто посмеет преградить ему путь к цели. Он еще не отрастил клыки, но я уже вижу их зачатки и заранее прячу руки. Ну а ты? В чем твоя правда?

Рейн на несколько секунд прикрыл глаза, вздохнул. Сказано было верно: он сам называл себя псом, бегущим за тем, кто кормит – слова вдруг резанули грудь и неприятным холодом отозвались внутри. Хотелось быть другим.

– Кир Д-Арвиль, я правда хочу служить, поверьте! Это мой долг, все мои предки служили в Инквизиции, и я на многое пойду, чтобы не посрамить честь семьи.

Энтон выбил пальцами невеселую мелодию.

– На многое пойдешь, но идти не хочешь, так?

Анрейк не ответил. Тишину нарушало только громкие выдохи Энтона, когда он выпускал сигарный дым.

– Вы мне нравитесь, – выдал глава. – Я хочу, чтобы вы остались рядом. Один – упрямый и благородный. Второй – хитрый и изворотливый. То, что нужно. Возможно, один из вас даже станет частью чего-то большего.

Последние слова перекликались с услышанным от В-Бреймона и Э-Стерма «Он может подойти». Что замышлялось в Инквизиции?

Наклонившись, Энтон открыл выдвижной шкаф в столе и достал пачку денег. На вид – тысяч десять киринов. Столько практик получал за три месяца работы. Рейн едва не задрожал от волнения.

– Мальчики, я готов платить за вашу работу. Я дал вам личное задание, – Энтон выделил последние два слова голосом. – Поэтому и плата за него не входит в основное жалование. Что вы принесли мне?

Рейн посмотрел на Анрейка, уступая ему первое слово, затем снова на пачку киринов. Он должен забрать деньги. Это переезд из дома с крысами. Новые ботинки и плащ на зиму. Завтрак, обед, ужин – без замены мяса горохом и без добавления крахмала в похлебку для густоты. Мать заслужила отдых на южном острове, Агна – лекарства. Забрать деньги, и что бы для этого ни пришлось сказать!

Кашлянув, Анрейк осторожно начал:

– Весь Лиц слышал о доброте кира Я-Эльмона. Он жертвует городу крупные суммы на протяжении пятнадцати лет. В этом году пожертвование еще не поступило. Кир Я-Эльмон хотел передать триста тысяч киринов на развитие Лицийского университета. Его ректора зовут Грин И-Грис.

– Речь о взятке? – Энтон нетерпеливо взмахнул рукой. – Ближе к делу, Анрейк!

– У Грина И-Гриса не было отца, его воспитывал дядя по матери, Амодей С-Дар. Он был вместе с другими Детьми Аша, взятыми на Паровой.

Энтон позволил себе довольную улыбку, но еще совсем скромную, как аванс. Анрейк сделал быстрый глоток из стакана с виски, закашлялся и не сразу смог продолжить.

– В прошлом году кир Я-Эльмон передал четыреста тысяч в больницу имени Орина, – парень сжал кончики пальцев и приложил ко лбу, как было положено делать при упоминании Яра или его соратников. – В начале этого года троих врачей заподозрили в запретных экспериментах над телом и демоном.

Рейн напрягся. Хорошая информация, это верно. Но она не доказывала ничего напрямую. А он знал, когда состоится встреча главы Церкви с торговой и ученой гильдиями.

– В позапрошлом году, – продолжал Анрейк, – кир Я-Эльмон пожертвовал еще четыреста тысяч на восстановление замка, построенного Яром и соратниками после прибытия на Кирийские острова. Незадолго до этого в руинах нашли дневник Яра, который позднее выкрали. Второе отделение подозревает Детей Аша.

Анрейк сделал паузу и продолжил:

– Утром я ходил в королевский архив, а затем – в наш. Я составил список пожертвований кира Я-Эльмона за пятнадцать лет, и все места, куда он передавал деньги, так или иначе были связаны с Детьми Аша.

Энтон задумался. Рейн снова закурил и переглянулся с Анрейком. А парень-то втянулся в игру. За наивной улыбкой прятался тот еще хитрец – или таким его сделает пара лет службы, почва-то благодатная.

– Анрейк, ты спал сегодня? – спросил глава отделения.

Парень покачал головой. Энтон улыбнулся почти что отеческой улыбкой:

– Это отличная работа. Отдохни, затем узнай, собирается ли Я-Эльмон жертвовать деньги университету, если нет, то куда?

Потирая клеймо, Рейн посмотрел на пачку киринов на столе, затем уставился на Анрейка. «Тебе не достанется награда. Для тебя это не вопрос выживания».

– Чем вы меня удивите, кир Л-Арджан?

– Кир Я-Эльмон очень дружен с главой торговой гильдии, они регулярно встречаются за семейными ужинами.

– И что? – прервал Энтон. – А я каждую пятницу ночую у киры Ф-Дювель, которая постоянно говорит, как презирает инквизиторов. Мы все связаны, Рейн. Мы не можем напрямую говорить тем, кого любим, и тем, кого ненавидим, о своих чувствах. Если один член Совета не пригласит в дом другого, как делал годами, разразится не скандал, а настоящая война.

Анрейк смущенно отводил взгляд, но по прямой спине, по гордо расправленным плечам Рейн понял, что тот уже видит свое продвижение в Инквизиции. Нет. Ноториэс уверенно продолжил:

– Они обсуждают короля и других членов Совета, и по их словам понятно, кто настоящие союзники, – Рейн многозначительно посмотрел на главу. – В четверг у них вновь состоится встреча в доме кира Я-Эльмона.

– Что дальше? – Энтон скрестил руки на груди. – Обсуждать можно многое, а мне нужны действия. Что сделал Я-Эльмон против нас? Против государства? Ты ничего не узнал, Рейн?

Энтон посмотрел на него с отвращением, как хозяин, который увидел, что собака нагадила в гостиной. Он думал: ударить пса или достаточно выгнать его на мороз?

– Они ищут нового ставленника, чтобы возвести на престол. Нынешний король не устраивает даже торговцев, которые дали ему власть.

Энтон пренебрежительно пожал плечами:

– Это не секрет. О том, что король спятил, болтают даже в пабах. Я знаю его, и я скажу, что так и есть. Инквизиция уже готовится к новым выборам. И пусть я не возглавляю ее, свое слово я тоже хочу сказать, даже если оно разойдется со словом Ригарда В-Бреймона. – Энтон вздохнул. – Видишь, Рейн, я сказал правду, и она может стать сильным оружием против меня, но она останется бессильна, если я не сделаю ничего – за замыслы не казнят, только за попытки. Ты хочешь что-то еще добавить?

Глава взял кирины в левую руку – с этой стороны сидел Анрейк.

– Да, я хочу честно сказать, что сейчас узнал немного, – Рейн с вызовом посмотрела на Д-Арвиля, – но я нашел надежный источник. Дочь кира Я-Эльмона присутствует на всех вечерах: старик любит семейные встречи и не боится обсуждать свои планы при ней. Я уже нашел способ разговорить ее. Она будет слушать их разговор в четверг и все передаст мне, не сомневайтесь.

Энтон не сдержал нового вздоха:

– Не стоит верить всему, что болтают девчонки. В твоем возрасте еще не умеют слушать их ушами и делают это другим местом. Ты не дал мне того, что я хотел. В твоих словах что-то есть, не стану спорить, но этого мало. – Энтон долил виски в стакан, покрутил янтарную жидкость по стенкам. – Что мне с вами делать? Должен признать, вы справились лучше других. Задания были разными, но вы уже показали те качества, которые я ценю. Однако я хотел, чтобы они сошлись в одном человеке, а не в двух.

Рейн опять закурил, уже третий раз на час. Легкие саднило, но он затянулся еще раз и еще. Только эта боль останавливала от того, чтобы не раскричаться и не ударить – не важно, Анрейка или Энтона. Он уже видел кирины своими, он распределил их, а они ускользали. Потому что опять не справился. Подвел семью.

Д-Арвиль подался вперед.

– Ладно. Рейн, Анрейк, я хочу, чтобы вы оба стали моими личными практиками. Это не избавляет вас от ежедневной работы, но мои слова теперь должны быть для вас важнее всего: семьи, девиц, личного времени и даже слов главы Инквизиции, – в голосе послышался выразительный нажим.

Что-то новенькое. Прежде личные практики были только у главы Инквизиции. Как это воспримут? Д-Арвиль явно высоко метил, если искал тех, для кого его приказы окажутся важнее приказов В-Бреймона. Если Энтон получит свое, Рейн вернет все, что потерял. Если нет, лишится даже своих крох.

– Терять нечего, – шепнул Аст.

– Это неофициальное назначение, поэтому жалование буду платить вам я лично. Какую награду вы хотите за вчерашний вечер?

Анрейк скромно отвел взгляд.

– Мне нужны деньги, – быстро ответил Рейн. – Я хочу тридцать тысяч киринов.

Аст закашлялся от такой наглости. Практик уверенно продолжил:

– Ноториэсам платят меньше, чем другим практикам. Думаю, я заслужил быть наравне с ними. Кроме того, дочь кира Я-Эльмона не привыкла отказывать себе ни в чем. Чтобы получить ее симпатию, мне понадобятся деньги.

«Одно платье», – вспомнились слова девушки. Если кирины достанутся ему, то он и в чулках с оборками разберется, только бы узнать от Эль правду и получить еще больше.

– Ну а ты чего хочешь, Анрейк?

– Я всего лишь выполняю свою работу.

Д-Арвиль скривился.

– Мне нужна честность, а не слепое потакание навязанным заветам. Больше повторять я этого не стану – усвой мои слова.

– Я хочу повышение! – воскликнул Анрейк.

– Так-то лучше, – Энтон улыбнулся. – Я издам приказ о назначении тебя на должность старшего инквизитора.

Т-Энсом заулыбался во весь рот. Глава достал еще две пачки киринов и все три передал Рейну в руки. Не сдержавшись, тот радостно, как дорогую сердцу игрушку, прижал деньги к груди. Улыбка Энтона стала снисходительной.

– Рейн, это не награда за вчерашний вечер, а кредит для тебя. Принеси что-нибудь полезнее болтовни девчонки. Если нет, тебе придется дорого расплачиваться за эти деньги. Ты меня понял?

Рейн быстро кивнул. Глава смягчил тон:

– Может быть, ты хочешь чего-то еще?

– Если вы не в силах снять запрет Церкви на сведение клейма, с остальным я справлюсь сам. Однако повышение помогло бы мне.

– Я понимаю тебя. Я включу твое имя в приказ о назначении. А теперь идите, мальчики. У вас много работы.

Прижав правую руку к левому плечу, Рейн поклонился и вышел из кабинета. В коридоре Анрейк догнал его:

– Ты был прав. Деньги, которые кир Я-Эльмон жертвует городу, идут не из его кармана и не на хорошие дела.

Рейн с ухмылкой натянул маску.

– Но в другом ты не прав, – парень сделал шаг вперед. – Нельзя использовать людей ради своих целей. Не впутывай Эль.

– Почему нельзя?

Ни на миг не смутившись, Анрейк ответил так же твердо:

– А ты бы хотел, чтобы тебя использовали? Вспомни третий завет Яра: дари миру то, что хочешь получить в ответ, и будь с людьми тем, кого хочешь видеть рядом с собой.

– Нас тоже используют, – Рейн пожал плечами. – Ты же не думаешь, что Д-Арвиль печется о нас? У каждого своя цель, и каждый справляется, как может. Не мешай мне выживать.

– Я не позволю тебе обидеть Эль. Я обязан ей жизнью.

– Я тоже не хочу, чтобы Эль кто-то обижал. Но это делает собственный отец, и я дам ей шанс рассчитаться с ним.

«Даже если она сама не захочет». Практик поправил маску. Он надел ее вовремя – ни к чему Анрейку видеть ухмылки.

– У тебя грязные руки, Рейн!

Ноториэс пожал плечами:

– Как у всех практиков. Не забывай, что был одним из них. Извини, у меня нет на все это времени.

Рейн зашагал по коридору. Послышался вздох Анрейка, затем его шаги, удаляющиеся в другую сторону. Остановившись, практик прислонился спиной к стене и провел рукой по лицу.

Неужели все это правда? Он нащупал пачки киринов, затем поправил плащ, пряча оттопырившиеся карманы.

Уже не практик, а старший инквизитор. Все, что преследовало четыре года подряд, осталось позади. Кроме личных заданий Д-Арвиля. Но это ничего. Будет легче. К черту маску, к черту кинжалы и револьвер на поясе, к черту подвалы Черного дома. К черту! Рейн рассмеялся и потянул удерживающие маску завязку.

На улице по-прежнему задувал холодный ветер, к нему присоединился мелкий противный дождь. «Как в Кирьяне», – с улыбкой подумал Рейн. Он всего раз выбирался за пределы Лица, еще в детстве, с отцом. Тогда они проехали по железной дороге весь центральный остров Рин, затем сел на пароход и поплыли на северный Рьерд. В столице Рьерда, Кирьяне, даже летом шел дождь со снегом и не замолкали ветра.

Теперь, с такой суммой в кармане и новым жалованьем, он сможет поехать куда угодно. Например, уплыть на Лен, южный остров. Его столицу Эрнодамм называли городом развлечений. В Инции было столько воды, что вместо повозок или паромобилей там использовали длинные лодки. А Орно, прозванный городом ста народов, славился своей архитектурой и театрами. Рейн мечтательно улыбнулся.

– Не торопись, – мягко осадил Аст. – Сначала закончим начатое.

– Закончим что? Что мы вообще знаем?

Аст со вздохом начал:

– Вероятно, Я-Эльмон связан с Детьми Аша. Он ищет поддержки у глав Инквизиции и торговой гильдии одновременно. В народе болтают, что король спятил, и Д-Арвиль подтвердил это. В Совете начинается борьба за право возвести своего ставленника на престол. Что если Д-Арвиль сам метит в короли? – Аст тут же покачал головой. – Нет, он знает, что тот пешка. Он хочет подобраться к В-Бреймону, чтобы вместе с ним управлять новым королем. Или даже вместо него. Но у В-Бреймона свои планы, он что-то или кого-то ищет. «Он может подойти». Помнишь эти слова? Стоит быть осторожнее. Мы по-прежнему пытаемся выжить, только уже не среди уличных шавок, а среди опытных охотников.

Рейн с благодарностью посмотрел на демона. Церковь, все же, не могла быть права. Аст никогда не подводил, в отличие от остальных.

– Как ребенок, – фыркнул Аст, быстрым движением взъерошив волосы.

Рейн зашагал вдоль набережной. Надо спрятать деньги дома, а затем спешить к Эль.

Холодный свежий воздух проникал в легкие, и без маски дышалось по-особому легко и свободно. Рейн расслабленно повел плечами, закинул руки за голову и побрел, насвистывая мелодию.

Справа раздался крик боли, смех. Рейн повернулся к кованой ограде. Маленькое серое здание смотрелось уныло и больше напоминало тюрьму – так выглядели все школы для детей не из великих и благородных родов. Во дворе двое мальчишек держали третьего под руки, и еще один что-то выкрикивал ему в лицо и тыкал в объемистый живот, бока. Рейн вспомнил: в другой школе был другой мальчишка, но также страдал.

Подпрыгнув и зацепившись за верхнюю перекладину, Рейн уперся о решетку ногой, подтянулся и перемахнул через ограду. По ту сторону он схватил мальчишку, который бил, за шиворот, встряхнул его, точно нашкодившего щенка, и бросил на землю. Парень, неуклюже вскочив, побежал. Его друзья выпустили избиваемого и помчались следом.

– Что случилось? – Рейн протянул ученику ладонь.

– Спасибо, – буркнул мальчик, но руку принял. – Я бы справился.

– Я знаю. Я тоже всегда справлялся сам, но однажды мне пришлось уступить. Не дай себе уступить им. Что бы ни пришлось сделать.

– Рейн! – одернул Аст. – Не подталкивай его!

Это не было подталкиванием, ведь… Да, наверное. Это он видел выбор: ответить, но стать изгоем, или смолчать, проглотив обиды – должен был существовать третий вариант, и мальчишка мог найти его.

Послышалось злое цоканье каблуков. Дородная женщина директорского вида надвигалась быстро и неотвратимого, и летящие от нее молнии гнева ощущались даже за два десятка метров.

– Не упади, парень, – сказал Рейн вместо прощания и перемахнул через ограду.

Глава 7. Ни слова правды

Когда Рейн вернулся домой, мать позвала его. Вместе с Агной она вязала в гостиной. Окна стояли нараспашку, заставляя ежиться: мама всегда открывала их, чтобы ослабить запах сырости и плесени, только уходить он не хотел.

– Рейн, у меня опять нога разболелась. Сходишь на рынок?

– Конечно. А окна лучше не открывать в такую погоду. – Рейн с хлопком закрыл их. Шум дождя остался снаружи, и в комнате сразу сделалось тише. – Вызови доктора, пожалуйста. Я оплачу визит.

Мать протестующе взмахнула рукой:

– Ну что ты говоришь! Ни у тебя, ни у Арджана нет плащей на зиму, и крыс надо потравить, они из подвала уже и до нашего этажа добрались… – она, задумавшись, перевела взгляд на окно.

– У меня теперь есть деньги. Скажи, чего ты хочешь?

– Откуда? Что ты сделал, Рейн? – Вопрос прозвучал громко и отрывисто и напомнил пощечину. Рейн сжал зубы. Даже для матери его определяло клеймо и только.

– Ничего, – процедил он. – Меня повысили и хорошо заплатили за последние задания.

Мама ахнула. Агна расплылась в улыбке:

– Молодец-мальчик. Старается, работает не покладая рук.

– Я так рада! Я горжусь тобой, Рейн. Но те задания, они… – не закончив, мать только махнула рукой. Продолжать и не стоило – смысл был ясен.

– Чего бы ты хотела? – настойчиво повторил сын.

Мать помедлила с ответом, затем нерешительно улыбнулась:

– Помнишь, в том доме у нас на кухне висели белые занавески? Я так хочу такие же!

Рейн помнил. Однажды ему пришлось взять на себя вину за поджог штор, потому что Кай уже подобрался к верхней границе терпения отца – а младшему брату было-то тогда всего восемь.

– А я хочу пояс, – настойчиво сказала Агна. – Из собачьей шерсти. – Рейн недоуменно уставился на старуху. – Хорошо помогает при больной пояснице!

– Ну к чему это? – мать устало вздохнула. – Тебе нужны новые ботинки, да и штаны бы не помешали – уже все колени белые! Не до хозяйства пока.

– Я все куплю, – прервал ее Рейн и вышел из комнаты, качая головой. Занавески. Когда-то мать мечтала о рубинах, привезенных с островов Южного моря. Жене церковника не полагалось думать об украшениях, но он слышал, как она шептала о своих желаниях подруге. Как же рубины превратились в белые занавески?

Рейн плотно закрыл дверь своей комнаты. Два метра в длину, два в ширину – такой же была его камера в Черном доме.

Он бросил плащ на кровать, затем бережно достал из карманов кирины и с удовольствием пересчитал каждую пачку. Рейн опустился на пол – расстояние между полом и кроватью не превышало ладонь – и сунул две пачки в дальний угол.

Поднявшись, Рейн взялся за осмотр одежды, сваленной на тумбе в кучу.

– Тебе надо быть аккуратнее, – заметил Аст.

Старый черный плащ. Он носил его первые два года в Инквизиции. Агна все обещала его перешить и подлатать, но никак не могла взяться за дело. Черные штаны. Выглядели лучше тех, которые были на нем, но больше подходили для зимней погоды. Рейн вытянул из кучи черную рубашку, черный жилет, затем положил обратно. В них он был на вечере у Я-Эльмона и в них же пойдет в театр. Инквизитор достал черную куртку и накинул на плечи – будет жарковато, зато скроет нашивку Инквизиции на рукаве и потертости на локтях.

– Одежды другого цвета у тебя нет? – хныкнул Аст.

– Закончилась еще в семнадцать, – Рейн ухмыльнулся так же, как демон. – Я куплю рубашку, – решил он. – Белую. И бордовую, – в голосе послышалось озорство.

Он не покупал одежду других цветов уже четыре года. Зачем, если весь мир крутится вокруг работы? Но теперь он вышел за пределы инквизиторских стен, а значит, настала пора примерить что-то новое.

Рейн спрятал под курткой короткий нож – так он чувствовал себя спокойнее, – и вышел из дома. Часы показывали чуть больше четырех. К пяти он должен быть в парке. От Первой до него не меньше сорока минут ходьбы. Рейн сжал часы, задумчиво посмотрел на Аста. А ведь теперь он мог купить билет на трамвай без судорожных подсчетов своей мелочи. Новые возможности опьяняли, и Рейн рассмеялся.

– Не торопись, – предостерег демон.

Рейн кивнул с кислым лицом и провел пальцем по краю пачки. Это занавески, пояс и переезд. Сам дойдет. Полезнее.

Фигурку Эль он заметил еще издалека. Она одиноко стояла у входа в парк и глазела по сторонам. Одетая в голубую юбку, коричневый бархатный жилет и шляпку, Эль выглядела настоящей дочерью великого рода. И не скажешь, что отец жалел для нее лишний кирин.

Кончики губ сами поползли вверх. «Она здесь из-за спора», – напомнил он себе. Пусть наслаждается победой, а ему надо сделать так, чтобы в пятницу дочь главы Церкви пришла вновь и сама захотела рассказать о вечере с главами гильдий.

– Кира Эль, – Рейн положил руку на плечо и поклонился.

– Кир Рейн, – девушка присела, склонив голову. – Сегодня ты без маски, – она улыбнулась.

Рейн потянулся в карман.

– Нет, – оборвал Аст. – Хочешь быть свободным – сначала дай себе свободу сам. Хватит пряток. Пусть смотрят.

«Пусть смотрят», – повторил Рейн. Демон прав. Он уже не практик. И давно заплатил за все. Может, сейчас другие в это не верили, но еще поверят. Нужно только перестать прятаться.

– Да, сегодня так, – Рейн улыбнулся.

– Может быть, погуляем по улицам? Если опять начнется дождь, в парке будет негде укрыться.

Рейн помедлил. Наверное, стоило предложить ей зайти в кофейню или кондитерскую. Так ведь было принято? Эль, видимо, сама понимала незавидное положение практика и не требовала от него ничего. Надо показать, что она ошибается, иначе спор так и останется спором.

– Давай погуляем и обязательно зайдем на кофе, – Рейн все не убирал улыбки с лица, нещадно выжимая из себя все обаяние, на которое только был способен.

Они направились вдоль ограды парка. Это были те редкие вечерние минуты, когда можно дышать свободно: еще не закончили работу офисные клерки и рабочие дневной смены, далеко до начала ночной, не оставили занятий студенты и школьники. Однако до конца оставалось уже меньше часа – стрелки коснутся шести, и потянутся по улицам вереницы прохожих.

Эль прервала молчание:

– Рейн, это ведь неправда, что практики – наемники на службе Инквизиции?

– Нет, – жестко ответил Рейн и сделал глубокий вдох. Это ведь не первый предрассудок по поводу его работы – довольно мирный, к тому же. – Как и другие, мы приносим клятву, прежде чем поступить на службу.

– Клятву?

– В практики берут многих, это верно. Но сначала мы три месяца учимся основам, затем сдаем экзамен, а после даем обещание служить. – Рейн вздохнул, вспомнив слова. Тогда он еще верил, что ему дадут шанс бороться за правое дело, и это искупит его в глазах общества.

– Между пыточными комнатами и камерами… – Рейн глянул на Эль, проверяю ее реакцию. Она широко округлила глаза, но молчала и не подавала виду, что боится или волнуется. – …Есть большой зал. Он освещен слабо, но в центре стоит статуя Яра из белого, почти прозрачного камня, и кажется, что она светится. Во время клятвы практики подходят к Яру, склоняются перед ним и говорят: «Где и кем бы я ни был рожден, я отдаю тебе и государству твоему свое сердце и кровь, и только смерть освободит меня от обещания». Звучит глупо, да?

Тогда Рейн во все глаза смотрел на освещенную фигуру каменного бога и даже чуточку верил, что тот услышит его и даст шанс. Не услышал. Не дал. Теперь он не смотрел на фигуры богов вовсе.

– Нет. Послушники церкви ведь тоже дают клятву. Что значат ваши слова? Ты не можешь уйти из Инквизиции?

– На словах могу, но инквизиторы редко доживают до пенсии, – ответив, Рейн поспешил улыбнуться. – Ты сказала, что хотела бы поступить в университет. На какой факультет? Почему отец запретил тебе?

Эль пожала плечами:

– Разве у нас большой выбор? Девушек принимают только в педагогический университет или на факультет искусств. Знаешь, когда мне было двенадцать, я хотела сбежать с цирком. В четырнадцать – играть в театре, а потом – стать художницей, – Эль мечтательно улыбнулась. – Конечно, я решила поступать на факультет искусств.

– Но отец?..

– Он говорит, это блажь, так демон склоняет к разврату и лености. А сам-то! – воскликнув, она сразу прикусила язык. Рейн понимающе вздохнул, и Эль решилась продолжить: – Отец отправил меня учиться в закрытый пансион на Лене. Я приезжала домой раз в год и так на протяжении шести лет. Мы совсем не понимаем друг друга, мы чужие.

Рейн едва сдержал вздох разочарования. Вчера ее слова отдавали спорами между ними, но и доверием тоже. Если она ничего не знает… Ей придется захотеть узнать.

– В чем он не понимает тебя?

Рейн и Эль перешли дорогу и прошли маленькой тихой улицей. Напротив друг друга стояли две пекарни: о войнах между их сотрудниками ходили легенды. Украшением витрин, улыбками, сладостью ароматов они старались обойти другого, и пахло здесь всегда до безумия сладко: карамелью и корицей, пудрой, свежим хлебом – и вкусно.

– Легче рассказать, в чем он понимает! Мы оба не любим завтракать, вот и все. – Она вздохнула. – А когда отец услышал, что я хочу стать художницей! Сказал, что позорю его и весь наш род.

– Мой отец такой же.

– Церковники! – одновременно воскликнули Рейн и Эль и улыбнулись друг другу.

Они вышли на Светлый проспект – центральный в Лице. Свое название он получил из-за того, что заканчивался двумя башнями, ровно между которыми садилось солнце, окрашивая дорогу в оранжевый. Однако сегодня все вокруг было серым: одинаково унылыми казались и дома, и паромобили, и прохожие – и даже гудение моторов и скрип колес, голоса, топот складывались в похожую заунывную мелодию.

Эль продолжила:

– Что плохого в том, чтобы рисовать? Если я нашла дело, которое делает меня счастливой, как оно может быть от демона? – Она посмотрела на Рейна, ища поддержки. Тот быстро откликнулся:

– Что ты рисуешь?

– Людей. – Эль бойко заговорила: – Они часть природы, и мне нравится показывать это. Ты посмотри! – В глазах загорелся озорной блеск. Она вытянула руки, из рукавов выглянули тонкие запястья. – Вены похожи на речной узор. У нас есть родинки, и они точно созвездия на небе, а шрамы напоминают молнии. Каждый человек удивителен, его тело и желания просто не могут быть от демона.

– А узор на пальцах похож на кольца срубленного дерева, – согласился Рейн. – Я тоже любил рисовать, но все это было слишком давно.

Он почувствовал сожаление. Они похожи: оба оказались чужими, оба не исполнили мечты. Рейн был уверен: дай Эль нужное слово – она заговорит со своим демоном. С Рейном они могли бы стать друзьями. Но ее что-то толкнуло поспорить, а он слишком держался за работу в Инквизиции.

– Что тебе помешало?

Рейн уставился на Эль:

– Ты не видишь, кто я? Ноториэсов берут только в убийцы. Вопрос лишь в том, кого им легче убивать: людей – и стать практиком или наемником, или животных – и идти на скотобойню. Я даже в магазин не могу зайти без косого взгляда. Так что мне помешало? – Рейн сделал паузу. – Я сам, пожалуй. Мои же поступки привели меня в Черный дом.

С минуту они шли молча, затем девушка удивилась:

– Куда это все идут?

Рейн огляделся: Эль, и правда, заметила то, на что не обратил внимания он. На проспекте всегда было людно, но сейчас прохожих стало особенно много, и все они, как единый организм, доходили до середины, затем поворачивали к набережной Эсты.