– А Майк никогда не упускал случая, чтобы залезть к кому-нибудь под юбку. Я даже не удивлён. Впрочем, ожидать, что она дождётся моего возвращения, было бы еще большей глупостью.

– Представляю, как она отшивала бы каждого мужчину и ездила бы к тебе на выходных. Даже настроение сразу поднимается.

Даниэль снова замолчал. Он заёрзал на стуле, и почему-то от этого внутри Уилла все сжалось. Сердце бешено забилось о ребра, а дышать стало неожиданно трудно, словно кто-то схватил его за лёгкие и сжал их сильной рукой. Во рту желчным привкусом отозвался скудный обед, а слабая тошнота, преследовавшая Уильяма с самой первой секунды встречи с другом, становилась все сильнее. Даниэль молчал, и Уилл чувствовал, как каждая мысль в его голове наливается густым свинцом, медленно расползается, как лава, и не позволяет Уильяму двигаться. Уильям хотел бы закричать, приказать Даниэлю уйти и больше не появляться, но он смог только сдавленно выдохнуть и посмотреть на друга.

– Я недавно видел Маргарет, – очень тихо начал Даниэль. – Она хотела приехать к тебе, но семья и родители…

– Что такое?

Уильям знал, что не хочет услышать ответ. Уильям знал, что ему лучше прямо сейчас встать и уйти в свой маленький мирок. И все же вместо этого он подался вперёд, с надеждой заглядывая в пустые глаза Даниэля, как будто это могло изменить то, почему его друг приехал к нему.

– Твой отец скончался две недели назад, – сорвавшимся на шёпот голосом ответил Даниэль. – Мне очень жаль, Уилл.

Струна, что непрерывно натягивалась все это время внутри Уильяма, оборвалась…

…Но вместо пронзительного крика, вместо обжигающих слез он почувствовал лишь пустоту и растерянность. Он должен был сокрушаться от разрушающей боли, должен был корить себя за случившееся, как было положено в обществе, но вместо этого мог лишь смотреть на то, как его ладони сжимаются и разжимаются, словно они не принадлежали ему, как под кожей пульсируют вздувшиеся вены, как мелкая дрожь пробивает кончики пальцев, – и не мог ничего с этим сделать, словно он был лишь молчаливым наблюдателем в этом театре абсурда и безысходности под названием «Жизнь». Уильям не чувствовал ничего, кроме тлеющего глубоко внутри чувства вины за свои отсутствующие эмоции, и раздражения на себя, за глупую растерянность и попытки укорять себя в неправильности.

Правильно было вгрызаться пальцами в своё сердце, сглатывать бегущие по лицу слезы и давиться оправданиями.

Но Уильям не был правильным.

– Я же просил… – сквозь плотно сжатые зубы негромко процедил Уилл.

– Мы не говорили ему, Уилл. Но он юрист. Сам знаешь. Мир очень тесен, и мимо него не могло пройти твоё дело. Да и к тому же… слухи среди юристов распространяются быстрее, чем среди медсестёр.

Сдавленный выдох вырвался из груди Уилла, и мужчина потёр глаза.

– Ну, – сглотнул Уильям, – мы не разговаривали с ним пять лет. С того момента, как он лишил меня наследства и на весь дом заявил, что я ему больше не сын. Наверно, это должно немного облегчить мою боль. Наверно.

Уильям поджал губы и опустил взгляд на сомкнутые перед лицом руки.

– Кто еще? – нотки раздражения в голосе Уилла не могли бы укрыться от Даниэля, как бы Белл их ни скрывал. – Мама?..

– Она не знает, – тут же замотал головой Даниэль. – Мы с Маргарет сказали ей, что тебе предложили хорошую должность в Англии.

– Ага. С трёхразовым питанием и здоровым сном. – Уильям надрывно усмехнулся.

– Зато твоя печень наконец сможет выдохнуть, – вскинув вверх указательный палец, заметил Даниэль. – В любом случае, твоя мать ничего не знает. Маргарет обещала держать ее в неведении как можно дольше. Отвлекает ее на внуков и братьев.

– Ты же понимаешь, что рано или поздно она захочет мне написать или позвонить? – бровь Уилла изогнулась, и он уставился на друга полным неприкрытого скептицизма взглядом.

– Марджи тоже возьмёт это на себя, – неловко крякнул Куэрво. – Будешь писать письма, а она запечатывать и отдавать твоей матери. Все будет хорошо.

– Сомневаюсь, что она поверит в то, что в Англии нет столов и приходится писать на коленке. Надо было сразу все ей рассказать, – пробормотал себе под нос Уилл. – Сейчас бы совесть не мучила.

Даниэль фыркнул с мученическим видом возведя глаза к потолку.

– Ну-ну. Представляю, насколько тебе стало бы легче, узнай твоя мама, что ее любимый старший сын, гордость семьи, просыпается со звонком, носит джинсу и ходит в колонне из-за подпольного аборта и смерти девушки.

– Если бы подпольного, Дэн, – полным опустошения голосом пробормотал Уилл и уронил голову на сцепленные перед собой в замок руки.

Уильям уже давно приказал себе не проявлять жалости – худшего, что может случиться с человеком. Он был виноват в случившемся – в этом не было ни малейшего сомнения. И он должен был нести ответственность за свои действия. Здесь не было места жалости, – по мнению Уильяма, – и не было места пустым страданиям о прошлом. Но все же иногда что-то внутри ломалось, врезавшиеся в подкорку образы вспыхивали с новой силой, и Уильям долгие часы пялился в стену напротив, прокручивая в своей голове случившееся.

– Время!

Низкий голос офицера выдернул обоих мужчин из напряженных мыслей, и Даниэль встрепенулся, будто бы вспомнив что-то важное, и неловко кашлянул в кулак, привлекая к себе внимание Уильяма.

– Анхель просил передать, что он… – Даниэль замялся, отведя взгляд, – он не держит на тебя зла или обиды за случившееся. Он все понимает. Это было неудачное стечение обстоятельств. Он просто хочет, чтобы ты знал, что между вами все, как и прежде.

Внутри что-то треснуло, затрещало разорванными электрическими проводами, вскрылось трещинами в рёбрах, бессонными от боли ночами и металлическим привкусом на губах. Охватившая Уильяма пустота отступила, уступая место маленьким искрам, прыгнувшим прямо в разгорающийся костёр раздражения. Слова, крутившиеся на языке у Уилла, исчезли, оставив после себя лишь искреннее недоумение наивности, нет, наглости Анхеля.

– Твоему брату легко говорить. Он явно просыпается ближе к полудню на мягкой перине.

– Уилл…

– Еще что-то? Или я могу идти?

Тон Уильяма резкий, а на дне синих глаз тяжёлые толстые льдины разбиваются об отвесные скалы немного зачерствевшей души мужчины. Он с силой сжал челюсти, заскрежетав зубами, и, не моргая, посмотрел на Даниэля. Тот молчал, уголки его губ дёргались в неловкой улыбке, а сдвинутые в извиняющемся жесте брови намекали на то, что Куэрво сказал лишнего.

Стул скрипнул, и Уилл, пользуясь молчанием друга, поднялся с места. Офицер встрепенулся и приветливо махнул деревянной дубинкой, – у Уилла уже сложилось своё понятие приветливости, и любой взмах этим орудием пытки был дружелюбным, если не касался почек, печени или позвоночника.

– Руки за спину. Лицом к стене.

Даниэль зашуршал за спиной стулом и полами своего плаща. Прощаться на такой ноте было бы слишком грубо, поэтому Уильям коротко кивнул другу и одарил его сдержанной усмешкой, прежде чем сделать первый шаг обратно в свой маленький мирок за неподъёмной металлической дверью, отделявшей его от мира «живых».

– Так я могу еще к тебе прийти, Уилл?!

Слова Даниэля донеслись до Уильяма сквозь стон закрывающейся двери, но это было и к лучшему – Уилл не был готов к новой встрече с Куэрво, а молчаливый полный отрицания ответ захлопнувшейся двери спас его от ненужной драмы. Ее и так сейчас было в жизни Уильяма предостаточно.

***

– Белл, на выход!

Яркий свет фонарика ударил прямо в глаза, не давая Уильяму рассмотреть нависшего над ним офицера. Едва настигший сон тут же смело потоком холодного воздуха, а сильные руки подняли Уилла и поставили на ноги. Офицер пару мгновений вглядывался в его лицо, а затем коротко кивнул, приказывая идти за ним.

Не задавать лишних вопросов. Это главное, чему Уильям научился за прошедшие месяцы.

Их шаги эхом отзывались в пустом помещении и звенели переплетениями решетчатых ступеней. Свет кривыми сетчатыми силуэтами падал на пол, освещая путь. Они шли тихо, и Уилл все время пялился себе под ноги, прокручивая в голове все возможные причины, по которым его разбудили посреди ночи. Последние несколько дней он вёл себя хорошо и не привлекал лишнего внимания, занимаясь отведённой ему работой или же следя за компанией ирландца: слова последнего впечатались в память и мешали спать по ночам.

– Чего пялишься, Салливан?

Охранник резко остановился, и Уильям едва не врезался ему в спину. Встреча с Томом сейчас – последнее, чего ему хотелось бы, и без того растерянному неожиданным визитом конвоя.

– Да так, – оскалился ирландец, с неподдельным интересом припадая к решётке и рассматривая Уилла. – Стало интересно, куда это вы его посреди ночи.

– У начальства есть разговор, – мерзко хохотнул офицер, приблизившись к решётке камеры. – А тебе то что? – кончик дубинки ловко проскользнул между прутьев и уперся ирландцу в грудь, отталкивая того немного назад. – Хочешь на его место?

Уилл замер: в полутьме ночных проходов было сложно сказать, что сейчас мелькнуло на лице у Салливана, но он заметил, как губы мужчины дёрнулись в истеричной ухмылке, а пальцы сжали металлические прутья.

– Да у нас к Беллу было одно дельце, начальник. Хотелось бы его поскорее уладить.

Офицер обернулся к Уиллу, удивлённо вскинув бровь, и хмыкнул. Если что-то и могло заставить Уильяма нервничать больше ставших привычными пробуждений по ночам, так это молчаливый взгляд охраны, которым они всегда оценивающе смотрели на тебя, выискивая малейшую возможность для очередного наказания. Воздух застрял в горле Уилла, и он уже был готов зайтись кашлем и перебудить всех остальных, но офицер снова хмыкнул и отвернулся.

– Не волнуйся. – Он постучал кончиком дубинки по груди Салливана, а затем скользнул ей выше, приподнимая его лицо за подбородок и заглядывая в глаза. – До тебя очередь тоже дойдёт. Еще свидитесь. А теперь тащи своё тщедушное тельце обратно на койку. – Офицер уже хотел уйти, но, заметив, что Том все так же сжимает пальцами решётку, уже громче рявкнул: – Не зли меня.

Салливан тут же вскинул руки и отступил на пару шагов. Его взгляд мазнул по Уиллу, и на дне темных глаз отчётливо читалась неприкрытая угроза. Уильям тут же отвернулся и, повинуясь тычку в спину, продолжил свой путь в неизвестность.

Последняя ступень скрипнула, и вместе с ней пришла темнота пустого низенького коридора, в котором Уильям оказался в первый раз. Сводчатые проходы сплетались над головой мелкой сеткой трещин, а штукатурка слезала слоями со стен, обнажая серые внутренности здания. Время тянулось слишком медленно, а коридоры сменяли друг друга низкими деревянными дверьми, пока наконец они не остановились перед тяжёлой металлической дверью, при виде которой сердце Уильяма на секунду остановилось, не в силах принять поразившую мужчину догадку.

Холодный ночной воздух обжёг лицо Уильяма. Мужчину нетерпеливо подтолкнули в спину, и он несмело сделал шаг наружу. Ему не была знакома эта сторона тюрьмы, и он заозирался рассеянным взглядом, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь. Его больше не толкали нетерпеливо в спину. Лишь впихнули в руки крупный мятый свёрток из вощёной бумаги и, взяв под ручку, повели к стоящему неподалёку автомобилю. Только сейчас Уильям заметил скрытую в тени от прожекторов машину и понял, что направляются они именно к ней.

В машину его практически втолкнули и захлопнули за спиной дверь, оставив Уильяма растерянно смотреть на сидящего напротив мужчину, одним коротким кивком поприветствовавшего офицера. Ночной гость был немного не тем, чего ожидал Уилл, но удаляющаяся спина охранника и словно нарочно проходящиеся мимо машины вспышки ламп отчего-то заставляли сердце Уильяма учащённо биться, а мысли путаться от тлеющих угольков еще пока что неосознанной радости.

– Добро пожаловать обратно в погрязший в коррупции, преступности и разврате свободный мир, мистер Белл!

Взгляд серебристых глаз сверкнул из-под полей серой фетровой шляпы, и Алан легонько постучал в стеклянное окошко, отделяющее пассажирские сиденья от водителя. Двигатель громко зарычал, и машина тронулась, хрустя колёсами по покрывавшему дорогу гравию. Салон немного покачивало, и Уильям прикрыл глаза, делая несколько глубоких вдохов: он не был поклонником автомобильных поездок, а подскакивающая на каждой кочке машина напоминала ему, почему.

– А я-то все думал, куда это делся мой любимый Уильям, – ехидно рассмеялся Алан, стягивая с рук перчатки. – Знаешь, я, конечно, подозревал, что после нашего знакомства ты можешь попасть в тюрьму, но я все же надеялся, что я хотя бы немного этому поспособствую. Ты же превзошёл все мои ожидания, Уильям Белл! Аборт, проведённый хирургом и прошедший самым худшим из всех возможных образом. Да еще и собственноручно вызвал полицию. Ха! Если уж не попросил помощи в сокрытии трупа, так мог бы хотя бы предупредить, чтобы я не дёргал знакомых адвокатов, пытаясь найти тебя. Не чужие все-таки друг другу люди.

Искренняя обида в голосе Алана позабавила бы Уильяма в любой другой ситуации, но только не сейчас. Сейчас Уилл мог только непонимающе смотреть на Маккензи и пытаться связать воедино то, что только что произошло. Белл всматривался в такое знакомое и одновременно ставшее чужим лицо Алана, пока огоньки раздражения, распалённые словами Даниэля, вспыхивали с новой силой.

– Мы не виделись полгода.

– Мы не виделись месяц, если быть точным, – поправил Уильяма Алан. – Месяц, во время которого ты должен был наслаждаться своей жизнью и продолжать свою работу. Так что… Остальное – уже не по моей вине. У меня были свои дела, Уилл. Ездил в Швейцарию. Подправить здоровье. Но, как вижу, ты не слишком тут скучал без меня.

Все те же сигареты, все та же шляпа и все та же… трость? Уильям прищурился, силясь в полутьме покачивающегося на ухабах автомобиля рассмотреть сверкнувшие янтарём глаза небольшой латунной лисицы, венчавшей длинную деревянную трость.

– Это подарок, – заметив интерес Уилла, с мягкой полуулыбкой пояснил Алан.

Пронзительный гудок разорвал ночную тишину, и Уильям оглянулся на запотевшее окно, только сейчас поняв, что они выехали на злополучное шоссе «66». Придорожные вывески за несколько месяцев поменяли свой внешний вид, но их расположение, освещение невысокими хлипкими фонарями и улыбающиеся лица нарисованных людей остались прежними. Реклама «Колы», предложение купить дом в пригороде и радостная вывеска «Вы покидаете Джолиет» казались Уильяму призраками прошлого, обретающими тела из плоти и крови.

– Анхель на коленях умолял меня помочь ему, – с трудом разлепив потрескавшиеся от сухости губы, пробормотал Уильям. – Не надо было мне соглашаться.

– А, так мне в следующий раз надо просто встать на колени, чтобы ты сделал то, о чем я прошу, Уильям Белл? – вскинул бровь Алан и саркастично хмыкнул. – И на заметку. Анхель Куэрво – идиот, каких еще свет не видывал. Я все еще удивлён, как он не словил себе парочку пуль в голову за все эти годы. Поразительное везение! Но он мне нужен, – тяжело выдохнул Алан. – При всех его недостатках, он разбирается в бизнесе и деньгах. Этого у него не отнять.

Уильям даже смог улыбнуться мученическому виду Алана. Маккензи сдавленно фыркнул, закатил глаза и вытащил из внутреннего кармана расстёгнутого пальто портсигар. Застёжка звякнула, спички зашипели, и вскоре салон автомобиля наполнился едко-приторным ароматом дыма. Кончик сигареты размеренно вспыхивал, когда губы Алана касались фильтра, а Уилл почувствовал, как крутящиеся в голове вопросы рвутся наружу. Его внимание уже не привлекали пёстрые рекламные вывески или разбитый асфальт, по которому мчался автомобиль. Нет. Все внимание Уильяма теперь было приковано к Алану Маккензи.

– Как вы?..

– Пара нужных разговоров, пара обещаний поддержки, и вот уже несколько небольших пожаров очищают твою совесть и репутацию, – с улыбкой ответил на незаданный вопрос Алан. – Можешь снова работать… Кем ты там был? Хирургом? Не благодари. Даже можешь вернуться в свою клинику. Все уже забыли о тебе. У них были… новости поинтересней, чем врач, нарушивший закон. Благо в Чикаго все быстро забывают о тебе. Люди настолько привыкли к смертям, что очередная небольшая заметка в газете не способна привлечь к себе столько же внимания, как повышение цены на яйца. К слову, да. Цены снова выросли.

Уилл ничего не ответил, погрузившись в себя. Мысли маленькими кусочками паззлов собирались в голове у Уильяма. В машине укачивало, и Уиллу иногда приходилось отрываться от созерцания придорожных рощ и пригородных домиков, чтобы сделать пару глубоких вдохов. Он не ужинал, – просто не успел, – а та небольшая припрятанная в кармане булочка не могла привести к тому, что дорогой новенький костюм Алана мог подвергнуться жестокому хладнокровному нападению. Но от этого Уильяму все равно не становилось легче.

Алан испытывающим взглядом смотрел на Уильяма, словно копался в нем, и лишь изредка выпускал в воздух облачка сизого дыма после того, как вдоволь наслаждался ласкающим лёгкие теплом. Уиллу было что сказать Маккензи, но почему-то вместо этого он смог только сдавленно кашлянуть от попавшего в горло дыма и, осунувшись, коротко бросить:

– Мой отец умер.

Короткая затяжка. На лице Алана ни одна морщинка не изменила своей глубины, в уголках глаз на коже не появились лёгкие трещинки, а выражение было столь же отрешённым, как и прежде.

– Мне жаль. Наверно.

Алан быстрым и сильным движением открыл окно и, сделав последний вдох сладкого дыма, выбросил выкуренную сигарету на дорогу. Стекло с натужным поскрипыванием поднялось, и Уилл едва успел подставить лицо под прохладные струи ветра. Алан улыбнулся: казалось, его позабавили действия Уильяма, – и теперь мужчина с интересом рассматривал Белла, склонив голову набок и оглаживая пальцами длинную трость.

– Нам предстоит много работы, мой дорогой Уильям, – в голосе Алана проскользнули нотки раздражения, но мужчине удалось их тут же спрятать под напускным спокойствием. – Надеюсь, ты еще не забыл об этом. И я хотел бы начать в ближайшее время. И так столько месяцев потеряно впустую из-за твоей глупости.

Была ли это запоздалая реакция или же последствия шока, но именно сейчас слова Алана тупым ножом прошлись по только потянувшимся коркой ранам Уильяма, вскрывая их рваные края, вонзаясь ржавым лезвием в плоть и прокручиваясь там, пока холодный металл полностью не исчез в алых всплесках. Они сорвали амбарный замок с двери, за которую Уилл так усердно прятал все свои эмоции. С лова Алана… Нет, это не были слова Алана. Уильям сам вскрыл свою душу, произнеся эти три проклятых слова.

– Как вы не можете понять… – упрямо замотал головой Уилл, прислонившись лбом к холодному стеклу. – Мой отец умер!

– А мои дети меня предали! – вспыхнул Алан, метнув в Уильяма полный сдерживаемой ярости взгляд, но тут же взял себя в руки и уже намного спокойней продолжил: – Жизнь не всегда бывает справедливой. Ты должен был уже давно это понять, Уилл. Ты сидишь в тюрьме, а в городе продолжаются бойни, за которые никто не несёт наказания. Это ты считаешь справедливостью?

Всколыхнувшаяся внутри Уильяма волна разбилась белоснежной пеной о неприступную крепость Маккензи. Справедливость была для Уилла достаточно сложным и субъективным понятием, изменявшим свою форму под действием окружающих обстоятельств. Уильям вздрогнул и ударился лбом об окно, когда машина провалилась колесом в очередную яму, и его сонное ускользающее из реальности сознание зацепилось за кинутый ему конец тонкой красной нити. Уилл поднял голову и, болезненно поморщившись, потёр ушибленный лоб.

– Дети? У вас есть…

– Были, – оборвал Алан. – Очень давно. Еще… в прошлой жизни.

– Но вы…

– Молодо выгляжу? Кровь девственниц и молоко, – бархатистым раскатом рассмеялся Алан. – Шучу. У каждого из нас есть свои тайны. Моя в том, что у меня была семья. Я не хочу об этом говорить и уж тем более вспоминать. Это все в прошлом. Большего тебе знать не нужно, Уилл. Пока что. – Алан хотел сказать что-то еще, но машину занесло, и она неуклюже перекатилась по кочкам. – Полегче, Джим! Ты все-таки не трупы сейчас везёшь!

Мягкий свёрток лежал на коленях Уилла, и пальцы нервно сминали его края, теребили грубые нити, удерживающие бумагу, и скользили по шершавой поверхности. Слова Алана эхом проносились по сознанию Уильяма, бились друг о друга и смешивались в неразборчивый гул, оставляя Беллу лишь то, что он сам хотел слышать, то, что болезненными отзвуками сердца отражалось внутри, стоило взглянуть за окно и зацепиться взглядом за очередную счастливую пару в поисках идеального дома для семьи.

– В прошлом, – шёпотом протянул Уилл и нервно сглотнул. – Прошло всего пару месяцев, а мне казалось, что каждый день тянется целую вечность.

– Так всегда бывает, если не знаешь, чем себя занять в замкнутом помещении один на один со своими мыслями. Вечность не самое худшее наказание, Уилл. Хуже, когда о тебе забывают, когда ты растворяешься в истории и не оставляешь даже царапины на мраморной стене храма. Небытие и забвение – вот настоящая пытка и проклятие. Особенно, когда ты один на один со своими воспоминаниями. Когда только ты помнишь.

– Я подвёл их. – Пальцы до хруста сжали свёрток. – Мою семью, сестру, мать. Я подвёл их всех. Особенно отца.

– Единственный, кого ты можешь в этой жизни подвести, – это ты сам. Но маленькие трудности, с которыми ты столкнулся, еще не говорят о том, что ты подвёл себя. Каждое испытание это шаг к тому, чтобы стать личностью. А не ее жалкой тенью. Если жизнь лёгкая и простая, то какой в ней смысл? – пожал плечами Алан. – Принимай удары так, словно это лучший подарок, и иди дальше. И постарайся не оглядываться на прошлое. Делай выводы, но никогда не смотри назад. Прошлое убивает не хуже пули или мышьяка.

Уилл молчал, глядя на проносящуюся за окном чужую жизнь. Гудок поезда пронзительным вскриком разорвал воздух, и их машина едва успела проскочить в свете ярких огней несущегося паровоза. Тяжёлые веки налились металлом, прерванный сон начал давать о себе знать, и Уильяму едва хватало сил, чтобы отгонять от себя упорно наплывающий молочный туман сна и фокусироваться на паре сверкающих в темноте серебристых глаз.

– Ты скучаешь? – голос Алана приглушённо донёсся издалека, словно они сидели не напротив друг друга.

– А вы бы на моем месте не скучали? – прохрипел Уилл и надрывно кашлянул. – За все время я виделся только с Даниэлем. Когда только приехал… сюда, и пару дней назад. Он приходил сказать, что моя сестра не смогла найти минутки, чтобы навестить родного брата. Я до сих пор помню глаза Маргарет на суде. Я боялся. Нет. Я до сих пор боюсь. Не того, что меня ждёт впереди, за закрывающимися передо мной дверьми, а тех, кого я оставляю в своей прошлой жизни. – Сдавленный выдох вырвался из груди Уилла. – Смотреть Маргарет в глаза, после всего, что произошло. Я… Не думаю, что у меня найдутся для этого силы. Я растоптал ее доверие. Разбил на мелкие кусочки. И их не соединишь обратно простым «Прости. Мне очень жаль». Нет.

Уильям закрыл глаза и откинул голову назад, тут же зашипев, когда затылок с силой ударился о жёсткую стенку машины.

– Позволю себе считать, – вкрадчиво начал Алан, – что я достаточно долго общаюсь с людьми, чтобы в них разбираться. Твоя сестра любит тебя, Уильям Белл. Возможно, что никто на этом свете не любит тебя настолько же сильно, как Маргарет. – Ироничный взгляд Алана было сложно воспринимать всерьёз, но почему-то у Уилла не было сомнений в том, что Маккензи говорит. – Ты для неё значишь, намного больше, чем просто младший брат. Тебе и самому об этом прекрасно известно. А когда человек любит другого настолько, что готов ради него убить – а поверь, твоя сестра готова на это, – то он может простить любую глупость, лишь бы видеть, что ты жив и здоров. Она любит тебя, Уильям. И она ждёт тебя домой. Не позволяй своим страхам вставать между вами, и скажи это глупое и банальное слово «Прости».

Алан поджал губы, будто раздумывал о чем-то. Его глаза медленно обводили каждую деталь Уильяма, но думал Маккензи точно не о нем, – взгляд был рассеянным, пустым, как у маленького ребёнка, пытающего ухватиться сразу за все, но вместо этого пропускающего мимо себя большую часть важных деталей.

– Пока не стало слишком поздно.

Взгляд Алана неожиданно стал мягким и грустным – Уильям хорошо это видел в отблеске тусклых уличных фонарей, проносящихся мимо них. Его обычно ледяной взгляд потеплел, а все черты лица сгладились. Он сожалел, и это читалось в каждом вздохе, в каждом сдержанном движении головы и сведённых к переносице светлых бровях. Пальцы разжались, отпустив трость, и пелена, окружившая Уилла, исчезла, растворилась как табачный дым, сделав все звуки яркими и живыми.

– Я тоже порой скучаю, Уилл, – негромко, словно стесняясь своих слов, выдохнул Алан. – Смотрю на это чёртово небо над головой и ощущаю внутри лишь пустоту. Как будто часть меня вырвали, сожгли и развеяли, не оставив мне даже пепла, над которым можно было бы скорбеть. Не знаю, что я рассчитываю увидеть, вглядываясь в это проклятое звёздное небо. Знаки? Собственные воспоминания? Ответы? Но ответ лишь один: я скучаю. И чувствую себя от этого живым.

Алан отвернулся к окну, за которым распростёрлось усеянное маленькими светлячками небо. Он замолчал, погрузившись в свои мысли, и обвёл кончиками пальцев причудливую мордочку лесного зверька-набалдашника. Хотелось расспросить, хотелось узнать больше, но Уильям молчал, довольствуясь тем малым, что ему кинули, как хлебные крошки бездомной собаке. Уилл горько усмехнулся – он и сам сейчас был практически бездомным. До собаки было еще далеко, но крыши над головой не наблюдалось – за квартиру он не платил, да и вряд ли хозяева были бы в восторге от его возвращения.

Они пересекли знакомую Уиллу черту города, а густые рощицы и низенькие одноэтажные дома начали сменяться более высокими постройками, когда Алан оторвался от окна и перевёл заледеневший взгляд на Уильяма.

– Приводи себя в порядок и возвращайся к жизни. Ты даже ничего не пропустил. Город ждал твоего возвращения, так что постарайся его не разочаровать. Как и меня. И… – Алан замялся. – Не делай больше подобных глупостей без моего ведома. Мне не нравится, когда вокруг меня творится беспорядок. Я за тебя отвечаю. И я должен знать, что с тобой. Ты понял меня?

Уилл коротко кивнул.

– Возьми, – Алан вытащил из кармана свёрнутые в несколько раз купюры и протянул их Уиллу. – В качестве моральной компенсации за доставленные неудобства. И я снял тебе квартиру. Она получше того, что у тебя было, если ты, конечно, не возражаешь. Надеюсь на скорую встречу.

– Вы же сообщите мне о ней?

– Разумеется. Как всегда, чудесным письмом. Люблю писать от руки. Это… успокаивает, – уголки губ потянулись в мягкой улыбке, – даёт время подумать и собраться с мыслями. Да и к тому же – всегда можно сжечь письмо. Чего не скажешь обо всех этих новомодных телефонистках. Не люблю, когда подслушивают. Только если это делаю не я.

Они одновременно усмехнулись. Уилл не знал точно, чему он радуется и почему сам спрашивает, когда сможет снова увидеться с Аланом. Внутри все продолжало сжиматься, а эмоции, забурлившие внутри глубокого раскалённого котла под названием «душа», были слишком спутанными, чтобы Уильям мог распутать сходу этот клубок. Слова Алана, его рассеянное «Мне жаль» все еще отзывались глубоко внутри сдавленными немыми криками, а его взгляд, полный внезапной мимолётной грусти ласковой рукой смазывал кровоточащие раны.

Знакомые районы приятно согревали Уилла. Его взгляд то и дело цеплялся за вывески, выискивая среди них привычные имена, а летние террасы кафе уже приветливо подмигивали. Машина плавно скользила по широким проспектам и цветущим в тени небоскрёбов бульварам, а затем свернула на одну из узких и длинных улочек, которыми был испещрён центр города.

Алан негромко постучал тростью в окошечко, и водитель коротко кивнул в зеркале заднего вида. Входные двери замедлили свой бег, и вскоре автомобиль остановился перед одним из высоких и узких домов, наводнивших этот район. Заглушив двигатель, водитель негромко хлопнул своей дверью, поправил шляпу и распахнул пассажирский вход, впуская в салон дурманящую ночную прохладу.

Маккензи коротко кивнул, и Уиллу показалось, что его взгляд снова на мгновение стал мягким и сочувствующим.

Но ему это показалось.

Взгляд Алана был холодным и насмешливым, и мужчина не смотрел на Уильяма, когда дверь за его спиной захлопнулась, а стекло медленно опустилось, позволяя Уиллу в последний раз за этот вечер увидеть бесстрастное лицо своего непрошенного спасителя.

– Береги себя, Уильям Белл. И постарайся снова не угодить в тюрьму за пару ближайших дней.

Автомобиль зарычал, выпустил из-под колёс горький дым и тронулся с места, оставляя Уильяма одного на пороге его новой жизни, вход в которую скрывался за невысокой деревянной дверью, а ключ – под входным ковриком. Нужно было лишь сделать первый шаг.

И Уилл был полон уверенности сделать его.