26
Сердце судорожно стучало. Сознание находилось в лихорадке, мысли рассыпались на мелкие части. Я не могла их собрать, найти себе место, отвлечься. Я пришла в больницу за два часа до назначенного времени. Учтивая медсестра предложила подождать.
– Время пройдёт быстро, – оформляя документы, обнадежила она.
Я устроилась в кресле, закрыла глаза и попыталась вздремнуть. Я старалась, но мысли и волнение делали свое дело. Веки закрывались, а через мгновение открывались, и так продолжалось с десяток раз; уставшая от своих бесплодных попыток, я отдалась течению мыслей. Больше бороться не было сил. В сумке вибрировал телефон – это Марк. Он звонил несколько раз, но мне не до него. Почему я должна ему отчитываться? Пусть перестанет лезть не в свое дело.
Телефон снова зажужжал – это начинало раздражать. Я была готова наорать. Моя рука потянулась в сумку, когда дверь хлопнула, и знакомый голос недовольным тоном произнёс:
– Ну, я же тебе говорила, что это малолетка…
Я покосилась на дверь. Знакомое лицо – та самая куртизанка. Её движения были чёткими и слаженными. Она оформляла документы, не отрываясь от увлекательного разговора. Покончив с бумагами и многочисленными подписями, она устроилась рядом со мной.
Она с довольным видом осмотрелась и констатировала:
– Наконец-то! Токсикоз замучил!
После сказанного она покосилась на меня, словно ожидая реакции.
Я никак не отреагировала.
– А тебя мучит токсикоз? Тошнит?
Я задумалась: если побочные эффекты от препаратов можно назвать токсикозом, то да, мучит.
– Да, меня тошнит. Последние полгода каждый день. Кружится голова, – продолжила я, – пропал аппетит…
– Полгода, – повторила за мной и покосилась на живот. – По тебе вообще не видно, что такой большой срок. Аборт делаешь по медицинским показаниям? – с сочувствием спросила она.
– Я больна. Моё плохое самочувствие – результат лечения сильнодействующими препаратами. Я здесь не из-за аборта. Я даже не беременна. Через час мне сделают операцию, чтобы я смогла прожить долгую и счастливую жизнь.
– О, как! – она шмыгнула носом и покачала головой. – А я залетела от одного, вот и пришла, – коротко сообщила она.
Я одобрительно кивнула, украдкой глянув на неё. Тогда в больнице она показалась мне взрослой матёрой женщиной, но сейчас я видела перед собой совсем юную девушку.
– Многие осуждают, когда слышат об аборте, – она рассуждала вслух.
– Это не их дело.
– Да, не их, – она весело подхватила. – У тебя всё серьёзно?
– Да, – я была не многословна.
– Ничего, вылечишься. Потом детей заведёшь, – распевно вещала она.
– После операции не смогу. Кто-нибудь другой родит, вырастит и воспитает.
– Если не сделает аборт, – заметила она.
Мы молчали.
– Это мог быть мой третий ребенок, – начала она. – Наверное, я ещё сделаю столько, если не больше.
Она потупила взгляд и начала перебирать пальцы – по всей видимости, это успокаивало. Она переменилась в лице. Я уже видела матёрую женщину и совсем юную девушку, теперь передо мной появилась старуха:
– Много лет назад, в каком-то любовном романе, я прочла: на лицах у людей много масок, которые они виртуозно меняют. Так они прячут своё истинное лицо. Там писали: «Открывая личину, мы обрекаем себя на боль. Срывая маски – страдаем. Всё, что остаётся – прятаться, а к концу жизни – поверить, что мы те, кого из себя изображаем». Хорошие слова? Я их запомнила и всегда держу в голове. Они обо мне. Я всегда кого-то из себя изображаю… Девчонка-сорванец, трудный подросток, любящая девушка, униженная, брошенная женщина, проститутка, дешёвая проститутка, убийца… Если бы это был ребёнок клиента – это одно дело, но ведь он от любимого…
Она опустила голову.
– Быть собой, без всех этих масок – это боль, – она усмехнулась и спросила: – Зачем я тебе это рассказываю?
– Если хочешь, то говори.
Она отрицательно покачала головой.
– Тебе не до меня. Тебе надо думать о себе, а не слушать старую проститутку.
Поразмыслив немного, она продолжила:
– Когда говоришь людям об аборте, они начинают осуждать, многие пытаются облагоразумить. Есть те, кто поддерживает, но это единицы! Почему-то всем всегда есть дело до моего тела и моих решений. Они любят осуждать! Когда в меня летят упрёки, я не молчу! Всегда отстаиваю себя криком! Но ты сломала мою систему, ты другая. Всем своим видом ты говоришь: «Это твоя жизнь! Делай что хочешь!». Я смотрю на тебя и не вижу никаких масок – только твоё истинное лицо. Это больно – быть собой? – робко спросила она.
– Это дисциплина и осознанность. Боли здесь нет.
Её глаза заблестели.
– Инга! – её позвали в приёмную.
Она вскочила, но у самой двери развернулась и подбежала ко мне. Без спроса поцеловала в щёку и пролепетала:
– Не брезгуй поцелуем проститутки. Хорошей тебе операции!
Теперь передо мной была девчонка-сорванец, и едва я успела хоть что-то сообразить, она скрылась за дверью.
Минуты тянулись, как черепахи. Замедленное кино разворачивалось на моих глазах. Каталка с пробирками преодолевала коридор не меньше суток. Я пребывала в удивительном состоянии. Не было холода, не было голода, не было жажды, лишь лихорадочное сознание, имя которому – волнение.
Я надеялась на лучшее, но, тем не менее, страшные прогнозы всплывали в сознании. Отгонять их не было смысла: чем больше я пыталась их заглушить, тем быстрее они брали надо мной верх. Я нервно болтала ногой, ощущая, как сжимается тело. Множество зажимов вдоль позвоночника одновременно напомнили о себе. Спина разламывалась на части.
Помню с детства, что всё, с чем я сталкивалась впервые, вызывало у меня бурные переживания. Я не могла найти себе место, я буквально страдала на физическом уровне. Остро переживая за окончательный результат, и было совершенно не важно, что от меня ничего не зависит. Душевная экзекуция могла продолжаться долго, но благо, меня позвали.
Комок напряжения, доведённый до абсурда, рассеялся, едва я переступила порог.
Все длилось недолго, минут пять или десять. Боли не было. О чём я думала, пока меня лечили? О еде! Мой желудок со вчерашнего вечера голодает. Он призывно ныл. Надо поесть и попить.
Мне помогли перебраться на кушетку.
– Надо хорошо отдохнуть. Не вставайте минут тридцать, – врач делала пометки и объясняла: – Может открыться кровотечение. Это плохо.
Я убедительно кивала с чётким намерением встать через несколько минут и отправится на поиски еды. Последнее, что запечатлелось в памяти: я на ногах. Всё поплыло и завертелось. Звуки стали резкими, а потом угасли, перебиваемые звоном. Тело было мягким, совершенно не моим, чем-то отрешённым и далёким. Тупая боль внизу живота заставила меня согнуться. Я ощутила, как к голове прилила кровь. Мозг разрывался на части. Свет погас.
Смутные очертания, мелькающий потолок, белые халаты, катетер, капельница.
– Всё будет хорошо. Вам надо отдохнуть, – словно сквозь толщу воды доносится до меня.
Я провалилась в бездну.
27
Обнаружила себя на лужайке. Зелёная, сочная трава шевелилась от прикосновений ветра, бабочки порхали вокруг. Запахи цветов сплетались в единый аромат, он дурманил. Ласковые лучи прикасались к коже, было тепло и приятно. Птица шмыгнула в кусты, я услышала, как пищат птенцы, а потом она бросилась в небо. И трепетание её крыльев звучало, как воздушная мелодия. Я знала, что нахожусь во сне! В этом мире мне дана непостижимая сила. Я смотрела в бездонное небо, за долю секунды оно поменяло цвет, зажглись звезды, красавица-луна выплыла из-за туч.
Вокруг меня светло, как днём. Фантастика! Закрыла глаза и через секунду открыла, встретившись с северными красотами: величественными скалами и снежными шапками. Я вновь опустила ресницы, а когда открыла, увидела Евгению.
– Ты часто обо мне вспоминаешь! – констатировала она.
– Да, каждый день. Я скучаю! Когда мы увидимся?
– Да, это произойдёт, но думаю, не так скоро, как ты хочешь.
Она развела руками, и перед нами появилась новая реальность. Я увидела дом из белого камня, он расположился на скалистом берегу. Узкая тропа вела вниз к лазурному берегу. Бабушка показала на строение и сказала:
– Мой дом.
– Здесь очень красиво.
Я чувствовала, как солёный ветер путался в волосах. Я кружилась от счастья, а Евгения улыбалась. Я сорвалась с места и побежала к воде. Большие волны встретили водорослями и пеной. Это не пугает, я забежала по щиколотку. Всмотрелась вдаль и заметила, как размашистые волны подбирались ко мне. Я дождалась их. Мощный удар и брызги в лицо. Едва устояла.
– Маша! – она позвала меня к себе.
Я подбежала. Евгения улыбнулась и обняла меня.
– Скоро рассвет, – вдумчиво начала она, – ты проснёшься, надо успеть поговорить. Ты и та страдающая душа на страницах твоего дневника – это два совершенно разных человека.
Я кивнула, а она с улыбкой сжала мою руку.
– Впереди увлекательный путь…
– «Осим хаим», – перебила её.
– Да. Путь длиною в жизнь. Остановишься – и свет погаснет! Живое вечно движется, ищет, познаёт и учится. Счастливый путь – это путь без обид. Прости всех. Отпусти обиды. Оставь прошлое в дне вчерашнем. Оно не должно иметь над тобой власти, высасывать силы, разрушать здоровье. Будь хозяйкой своей жизни. Хозяева живут в дне сегодняшнем. Они рады тому, что имеют. Они благодарны. У них есть любимое дело, они заняты им. Делай то, что ты любишь, и люби то, что ты делаешь, – она помолчала и добавила, – избитая фраза, но такая умная.
– Заниматься творчеством слишком поздно, – с досадой заметила я.
– Жить никогда не поздно. Я читала твой дневник… Ты знаешь, что тебе надо для счастья.
Я не могла с ней спорить, она смотрела в самую суть.
– Тётя Женя, спасибо! – она обняла меня. Я прижалась к ней.
– Смотри, какие волны! – она указала пальцем.
Я оторвалась от неё, увлечённая океаном. Высокие, бурлящие потоки воды с рокотом разбились о скалу. Великую мощь таит природа.
Обернулась, чтобы поделиться своими впечатлениями. Я открыла рот с желанием крикнуть: «Это прекрасно!». Я проговорила эту фразу для себя. Евгения исчезла, словно растворилась в воздухе.
Томная пустота в области сердца затянула жалобную песню. Как раненый зверь, я бросалась в одну сторону, потом в другую. Ветер усиливался. Холодными потоками он леденил моё тело. Не обращая внимания, я кружила по пляжу:
– Тётя Женя! Где Вы? – кричала я.
Только завывание ветра отвечало на мой вопрос. Потеряв всякую надежду, я бросилась к дому. Крутая дорога вела в гору, я спотыкалась и падала. Вставала и снова бросалась вверх. Будучи на месте, обнаружила, что дом ветхий. Я помню, как толкнула трухлявую дверь, петли поддались, заскрипели и впустили вовнутрь.
– Ну, как же так? – бросила вопрос.
Снова никто не ответил, лишь только пол покосился, словно стал живым. Земля ушла из-под ног. Ощущение невесомости, сердце встрепенулось. Темнота. Я пытаюсь открыть глаза. Веки налиты свинцом, как же сложно их распахнуть!
28
Серый свет вливается в окно, белая палата, запах медикаментов и мужчина, уснувший в кресле. Это Марк. Все было реально, сон покинул меня. Состояние было хорошим, про такое можно сказать – голова ясная. Я ощущала себя отдохнувшей и полной сил. Потянулась, расправила косточки, дотянулась до Марка. Легкого прикосновения было достаточно, сон у него чуткий. Первые мгновения растерянность отпечаталась на лице, но, сморгнув остатки дрёма, улыбнулся.
– Доброе утро! – я начала первая.
– Доброе! – Марк зевнул. – Ты как?
– Чудесно!
– Это хорошо. Врач сказал, что от обезвоживания ты потеряла сознание, – присаживаясь на кровать, серьёзно сказал он.
– Теперь все позади. Я думаю, глюкозы в меня влили достаточно, – указала глазами на капельницу. – Как ты меня нашёл?
– Поверь, это не сложно, – Марк загадочно улыбнулся. – Я присматриваю за тобой… Ты не отвечала, я беспокоился.
Он не смотрел на меня, поглаживая одеяло, подбирался к моей руке. Пальцы переплелись, они находят друг друга ловко, хватая и не отпуская. Лишь после этого ритуала, получив моё немое одобрение, он поднял глаза. Это слишком личное – видеть душу обнажённой, без всех масок и заблуждений.
– Не пугай меня больше. Ведь я люблю тебя, – он помедлил. – Если хочешь, я никогда не буду тебя беспокоить. Никогда! Позволь приглядывать за тобой. Всё, что я хочу – знать, что ты в порядке. Понимаешь? – он поглаживал мою ладонь.
– Знаешь, я злилась на тебя, – я начала свой монолог. – Во мне бушевала ярость. Ты хотел распоряжаться моей жизнью, ты хотел, чтобы я была удобной. Ты хотел контролировать меня.
Марк недовольно замотал головой, он собирался возразить. Движением руки я попросила замолчать. Это был важный момент, его нельзя было терять. Я могу высказаться, очиститься, отпустить, простить, перестать возвращаться к обидам и ожиданиям. Я хотела свободы, я её получу!
– Я прощаю тебя! – продолжила. – Я прощаю тебя! Я благодарна тебе, ты спас мою жизнь. Ты подарил множество хороших воспоминаний. Ты прекрасный мужчина, ты хороший любовник. Марк, у тебя были ожидания по поводу меня, они никогда не осуществятся. Я не хочу и я не могу стать матерью для твоего ребёнка. Прости меня.
Он плотно прижал ладонь к губам, словно боясь сказать лишнее. Он покраснел и отвёл взгляд, глаза увлажнились. Тело напряглось, он сдерживал порыв слабости. В нем велась немая борьба.
Не знаю, правильно ли я поступила, но я дотронулась до его руки. Реакция была молниеносная – он обнял меня. Марк выдохнул с облегчением.
– Прости и прощаю, прости и прощаю, – бесконечно повторял он.
Там, в палате, в рассветных лучах, в обнимку с Марком я ощутила необычное чувство. Всё, что было между нами, всё то, что вызывало шквал негативных эмоций, превратилось в воспоминание. В серое и непримечательное, готовое в любой момент покинуть мою голову. Я чувствовала облегчение. Я ощущала силу творца, а не жертвы.
Марк стоял на пороге палаты.
– Я буду приглядывать за тобой! Аккуратно, ты даже ничего не заметишь. Социальные сети мне в помощь! – он засмеялся. – Будь счастлива, дорогая!
– Прощай, Марк!
29
Тяжёлый, дубовый стул занял место в середине комнаты. Я села, огляделась по сторонам. Мысленно нарисовала людей из своей жизни. С самого детства до сегодняшнего дня: родственники, друзья, знакомые, коллеги…
Комната медленно заполнилась фантомными призраками. После очередного имени, мне кажется, что пора остановиться, но, посидев ещё несколько минут на этом проклятом стуле, я продолжаю вспоминать лики прошлого. Их слишком много, они обступили меня плотным кольцом, тени склонялись надо мной. Многие из них жуткие, но я не могу их прогнать. Я должна «поговорить» с каждым. Мы должны простить друг друга. Я должна высказать всё, что думаю.
Седьмой свёрток лежал на столе, я скользила по нему глазами, он поддерживал меня.
– Самое сложное – начать, – бросила я призракам. – Я ненавидела, я презирала! Я отказывалась понимать и любить не только себя, но и других. Я добровольно стала жертвой. Я позволяла вытирать о себя ноги и испытывала при этом блаженство. Я не жила свою жизнь, я жила жизнь удобного человека. Я хотела себя убить, но ничего не вышло. Я осталась! Я заболела! Я готовилась к смерти… Потом я встретила Евгению. Она толкнула меня в темноту и сказала: «Для тебя светит маяк, и скоро ты его увидишь». Я поверила! Я увидела свет! – мой голос дрогнул, голова склонилась. Я рассматривала свои босые, бледные ноги с выпирающими венами. Я чувствовала потребность говорить, но мысли не складывались ровным строем.
– Многие из вас, – я осмотрела тени, – глубоко несчастные люди. Вы кусали меня, унижали, демонстрировали своё превосходство, а некоторые даже пытались контролировать. Ради чего? Чтобы стать немножечко счастливее. Мне жаль вас! – я замолчала, ощущение несправедливости завладело мной. В моих словах не было осознанности, в них был обиженный ребенок. Мотнула головой и продолжила:
– Нет, мне вас не жаль! Жалость – это презрение! А я не испытываю к вам этого чувства. Живите, как хотите! Если вы не знаете другого способа получить счастье – это ваше дело. Если вы не хотите развиваться, найти выход из порочного круга, обрести осознанность, понимать причинно-следственные связи – это лично ваш выбор. Я его уважаю!
Я схватила воздух, он сипло вошёл в лёгкие. Мышцы напряглись, сдавило позвоночник, жуткая боль обездвижила.
– Мне стыдно! Я позволяла делать с собой плохие вещи, не давала отпора. Надеюсь, стыд уляжется. Когда-нибудь я начну вспоминать о многочисленных шрамах спокойно, без эмоций. О чём мой стыд? О непринятии, о боли, которую я до сих пор не усмирила, – голос звучал низко и хрипло. Я словно говорила нутром, он выходил из потаённых глубин, заполненных горечью, обидой и стыдом. Эта чёрная желчь многие годы была направлена на меня, она разъедала и убивала. Теперь настало время освободиться.
Молчание было долгим, я обдумывала свои мысли:
– Послушайте! Я тоже была глубоко несчастной. Сейчас я борюсь с этим. Я кусала вас, унижала, я делала всё то же, что и вы. Простите! – начала шёпотом. – Простите! – теперь голос звучал громче. – Я вела себя плохо по отношению к вам. О многих я думала ужасно! Мне стыдно, – я разревелась. Слёзы крупными каплями падали на пол. Звук грудных надрывов глухо разлетался по комнате. Меня выворачивало. Я помню, как до боли заломила руку. Это был единственный способ привести себя в чувства.
– Мне стыдно, – снова начала я. – Чувство вины, такое сильное. Простите, я просто не знала, что значит быть счастливой. Счастье – это лекарство, которое мы делаем своими руками. И на самом деле, вы не монстры, вы не обидчики – вы учителя! Вы делали меня сильнее. Только я была не готова учиться.
Я опрокинулась на спинку стула, больше я не могла говорить. Я смотрела на серые, уродливые образы. Они кружили надо мной. Было не страшно, я ждала. Мое терпение увенчалось успехом. Эта была мать. Она смотрела всё также, как в детстве – холодно, сдерживая желание наброситься и разорвать. Я встала, предлагая место. Невесомое тело скользнуло на дубовое сидение. Я сползаю на пол к её ногам.
– Вот и встретились, мама! – я провела по прозрачной руке. – Я просто хотела твоей любви. Всегда хотела и сейчас хочу! Мне жаль, что так получилось. Мне жаль, что ты страдала. Моё рождение разрушило твой мир. Одно дело быть одинокой и обеспечивать себя, жить в своё удовольствие! И совершенно другое – быть матерью-одиночкой! На тебя свалилось слишком много. Много забот, ответственности, стресса. Мнение окружающих было весомым аргументом. Ты волочила на себе гору стереотипов, правил и запретов. Ты не могла быть хуже других матерей, ты не могла быть хуже других женщин. Сейчас я понимаю, что ты тратила уйму времени на поддержание внешнего вида. Ты не жила своей жизнью, ты даже её не строила. Ты занималась выживанием, используя меня, как наглядный пример: «Посмотрите, у меня же нормальная дочь! Значит, я хорошая мать! Я всё делаю правильно! Я не бью её и даже не кричу! Неважно, что я прессингую психологически!». Я никогда не забуду молчание, каменное лицо и пристальный взгляд. Что бы я ни сделала, следовала всегда одна и та же реакция – а точнее будет сказать, её отсутствие! «Думай, что хочешь! Понимай, как хочешь!» – именно так говорило твоё лицо. Особенно пристальные взгляды вызывали во мне панику – вдруг ты набросишься и разорвёшь! Я спрашивала себя: «Что я сделала не так?! В чем я виновата?!». Помню, твои разговоры о деньгах, они всегда начинались с перечисления трат, виновницей которых была я. Ты всегда подчёркивала, что денег нет! Знала бы ты, как я паршиво себя чувствовала. Вина, вина, въевшаяся до мозга костей. Я словно отбирала у тебя жизнь! Когда ты заболела, я вела себя паршиво. Не хочу оправдываться, но это был тёмный период. Мне было сложно. Я не слушалась тебя, грубила, пела песни фактически на твоих костях. В глубине души я хотела, чтобы ты умерла. Я не знала, что такое сострадание, для этого надо уметь чувствовать, а не испытывать страх. Что могу сказать?! Ты гений воспитания, приструнить девчонку без единого крика! Что для этого надо? Ничего не объяснять, не давать никакой эмоциональной реакции, и пусть сама обо всём догадается. И ещё, я должна была всё знать и всё понимать! Что посеешь, то и пожнёшь! Я ненавидела тебя, но при этом жаждала твоей любви, – я пристально посмотрела на бледную тень. – Я бы могла продолжать злиться, только я уже не маленькая девочка. Я понимаю тебя, когда мир стереотипов захватывает, когда живёшь не свою жизнь, а пытаешься получить немного любви и внимания. Это изматывает, опустошает. Смерть перестаёт казаться чем-то страшным. Я прошла тот же путь, что и ты, финал меня ждал похожий: быстрый и трагический. Порвать порочный круг, стать свободной – это не просто красивые слова, теперь это моя ежедневная работа. Мой путь долгий и счастливый.
Тишина в комнате была предельно-кристальной. Пыль, клубившаяся в лучах закатного солнца, придавала мистическую атмосферу. Тени расползались по углам, освещённые тёплым светом. Лишь только мать серым пятном оставалась на своём месте.
– Мама, послушай… Спасибо тебе, что привела меня в этот мир! Спасибо, что заботилась обо мне. Еда, одежда, игрушки, врачи, на которых ты тратила много сил и времени – это очень важно. Ты просто делала то, что считала нужным. Ты, наверное, и не догадывалась о моей ранимости. Спасибо, что воспитывала меня именно так; в противном случае, я бы никогда не стала той, кем являюсь сейчас. Я бы никогда не начала войну со своими внутренними демонами, – я перевела дыхание. – Мама, спасибо тебе; благодаря твоей холодности я поняла, чем действительно хочу заниматься. Заниматься для себя, а не ради твоего одобрения. Это очень важный жизненный урок. Благодаря ему я знаю, что моё счастье в творчестве: рифмах, текстах…
Слёзы скользнули по щеке.
– Спасибо, я всегда буду помнить о тебе. Я всегда буду любить тебя! И прости меня, что заставила тебя страдать. Прости, что не стала твоим счастьем!
Тень пошатнулась. Тёплые закатные лучи, пробивавшиеся сквозь жалюзи, наполняли её светом, сделали лёгкой и прозрачной. Она переливалась, превращаясь в еле заметный флёр. Когда долго смотришь на свет, глаза начинают слезиться. Я зажмурилась, а когда распахнула ресницы, её больше не было, лишь маленькое пёрышко лежало на стуле.
Я подняла глаза – тени плотно обступили меня. Они ждали приглашения присесть.
– Я поговорю со всеми, – бросаю им.
Они кружатся надо мной, топчутся и мнутся в ожидании. Меня это мало занимает, я продолжаю рассматривать белое, практически невесомое пёрышко. Словно кусочек с крыльев ангела, напоминание о душевной лёгкости.… И да, мне стало хорошо. Чувство вины, сидевшее в теле, покинуло меня.