Нет, я не избавилась от них, но в моих руках был инструмент усмирить это ненасытное стадо. Этим нужно пользоваться. Рука потянулась к телефону. Я хотела проверить почту, социальные сети.
Я сжимаю корпус в руке. «Нет, не надо!», – мягко убеждаю себя. Ведь это совершенно не важно, написал ли мне кто-то! Информация об обвале на фондовом рынке ничего мне не даст. Разве мне есть что терять?
Телефон вернулся на место. Я распахнула окно. Свежий воздух ударил в лицо. Я закрыла глаза и слушала. Где-то вдали цокали шпильки, этажом выше что-то разбилось, откуда-то доносится задушевный разговор. Лёгкий шум плывёт из сердца города: музыка уличных музыкантов, смех молодёжи. Это истинное счастье. Я услышала сердце этого города, как прекрасно оно стучит, и он не кажется мне больше угрюмым, это тёплое и уютное место. Почему я раньше не замечала этого? Я не находила ответа.
Воодушевленная своим новым открытием, выключила свет и начала танцевать под звуки весеннего вечера. Мне хорошо, я растворилась в этом мире, оставаясь собой. Не могу припомнить, сколько длились мои «шаманские танцы», по-другому их не назовешь, но нашла я себя на полу. Тяжело дыша, рассматривала потолок. Местами треснула штукатурка, выглядит забавно. Словно кружево пришили. Я всматривалась в каждый изгиб и завитушку. Мысли смиренно подчинялись мне. Они слушали сердце города, любовались узорами и всем телом отдыхали после «шаманских танцев».
Приятное чувство гордости окрыляло. Способ усмирения мыслей вошёл в мою жизнь. Нутром я понимала: их целая уйма, каждый может найти свой. Главное – перевести внимание во внешний мир: слушайте, наблюдайте, чувствуйте.
Уснула, как младенец. И следующее утро началось с улыбки. Я приветствовала свой треснутый потолок!
Я заранее пришла в парк. Мне очень хотелось увидеть этого «динозавра», в ней есть искренность и доброта в таких дозах, что она словно ходячее лекарство.
Я долго кружила, высматривая её, пока наконец не приметила вчерашнюю шляпу с голубыми цветами. Сегодня платье было им в тон. Она расправляла складки, и, увидев меня, расплылась в улыбке
– А, вот и моя девочка!
Она прижала меня, как родную. Запах лаванды защекотал ноздри.
– Рада Вас видеть!
– Погода сегодня не очень! Пойдем ко мне на чай! – предложила бабушка.
Я не сопротивлялась: накрапывал дождь, и редкие порывы ветра пронизывали до кости. Она жила в старом дореволюционном доме. На такие здания вешают таблички о культурно-исторической значимости.
Хиппи бы завидовали по-чёрному убранству её жилища. Восточные акценты были везде, даже в чайном сервизе. Такого я от этой тётушки не ожидала.
– Вот это да!
Мои глаза бесконечно натыкались на яркие пятна в интерьере. Бабушка ещё тот Плюшкин! Куча подушек, книг, гобеленов, персидские ковры, вазы, статуэтки, маски. Все перечислить невозможно. При детальном рассмотрении я понимала, что каждая вещь – это не просто барахло, это отдельная история. Я не искусствовед, но маски оказались африканскими, подушки – индийскими, статуэтки – египетскими, а ваза – японской. Это была не квартира, а фонд музея!
– Сколько всего!
Я восхищалась, несмело прикасаясь к вещам.
– Это малая часть, того, что я перевезла. Остальное в доме у моря.
Я всматривалась в цвета, орнаменты, трещины и потёртости. Каждый предмет казался волшебным. Каждый хранил свою тайну. Мой взгляд упал на чёрно-белую фотографию. Молодая женщина обнимает мужчину, внизу подпись: «Варна – 1958». Внимательно посмотрев на девушку, я отметила сходства с хозяйкой. Не дожидаясь вопроса, Евгения пояснила:
– Это я.
С математикой у меня туго, но если предположить, что на фото ей двадцать, то на сегодняшний день бабушке не менее восьмидесяти лет.
– А это мой муж, – продолжает женщина, губы кривятся. – Пять лет назад покинул меня. Я скучаю, но такова жизнь! Это фотография мне особенно дорога, мы сделали её на восемнадцатую годовщину нашей помолвки.
Я размышляю, и в итоге, терзаемая любопытством, уточняю:
– Боюсь спросить, сколько Вам лет?
– Девяносто шесть! – спокойно сообщает Евгения.
Я глубоко вдыхаю и со звуком выпускаю воздух.
– Фантастика!
Она засмеялась.
– Секрет в молодильных яблоках? – игриво интересуюсь у неё.
– В желании жить! – она окинула комнату и, разведя руками, словно демонстрируя доказательства, продолжила: – Я всю жизнь путешествовала. Моя жизнь – это путь! В прямом смысле – дорога! Все тропинки по-своему хороши, полезны и поучительны. Они складывались в одну большую и широкую дорогу, под названием жизнь. Оглядываясь назад, я рада, что всё было именно так.
Я с удивлением слушала её. Она лукавит: быть довольной абсолютно всем и не хотеть ничего изменить – это притворство. Я всегда желала вернуться в прошлое: сказать иначе, избежать встречи, попросить вовремя или отказать. Добрую часть моих рассуждений занимали мысли, «а чтобы было, если бы тогда…».
– Вы никогда ничего не хотели изменить?
Наивно я стала выискивать червоточины у этой дышащей позитивом бабушки.
– Нет.
Ответ был короток и совершенно не удовлетворил меня.
– Нет? – удивлённо спросила я.
– Я рада, что всё сложилось именно так, и не как иначе. Цепь событий сделали из меня ту, кем я являюсь. Я стала собой. Я иду своей дорогой. Я живу свою жизнь!
Последние слова зацепили особенно. Я подумала, о своем желании – стать собой. Оно казалась неподъёмным. С чего начать? Куда податься? Я не знала! Сейчас предо мной женщина, которая утверждает, что сделала то, о чём я мечтаю. В последний раз, словно змей-искуситель, я начала рассуждать вслух:
– Но ведь есть такие ситуации… Понимаете, нехорошие…
– Ну и прекрасно! – она не теряла оптимизма. Её глаза по-особенному блеснули, и я поняла: сейчас начнётся самое интересное. Я приняла удобную позу и приготовилась слушать. Моя интуиция не обманула.
– Когда мне было восемнадцать, – начала Евгения, – я без памяти влюбилась в профессора. Он преподавал химию. Как говорят: любовь – это химия! У нас это случилось. Симпатия возникла молниеносно. Бурный роман, а потом моя беременность. В то время, это была роковая ошибка. Профессор сказал, что уходить из семьи, тем более рисковать своей репутацией, он не намерен. Я молчала, как партизан, чтобы не навредить любимому. В итоге на шестом месяце родители выгнали меня из дома. Отец был в ярости. Любимый делал вид, что не знает меня. Всех интересовало только их положение и что подумают окружающие. Как думаешь, это дико, когда родители выгоняют беременную дочь только потому, что она скрывала своё положение и отказывается говорить, кто отец ребёнка? Я была на дне. Жить не хотелось! Наложить на себя руки было моим решением. Я любила «Анну Каренину», вот и пошла на вокзал. Смотрела на прибывающие поезда и думала: если я сейчас это сделаю, то что потом? Имею ли я право на этот шаг? Что подумают родители? Профессор? Друзья? Даже мой не родившийся ребёнок? Я думала, что, принеся себя в жертву, избавлю их от позора и страданий. После моей смерти не будет лишних вопросов. Они будут знать, на каком кладбище меня искать. Было страшно бросится под поезд. Октябрьское солнце врезалось в глаза, прохладный ветер морозил пальцы. Скоро зима, любимое время года, а я его не увижу. Я вспомнила, как ловила ртом снежинки, заходила по колено в снег, падала и барахталась. Вспомнила ёлку и Новый год, а потом мой день рождения. И вот, первые клейкие листочки появляются на деревьях, распускаются цветы, идёт весна, а я гнию в могиле. Мне стало дурно, от своих мыслей. Я жутко разозлилась на себя! Ведь впереди столько интересного! Впереди целая жизнь! Я скоро стану матерью. Как это? Имею ли я право лишать себя такого опыта?
В тот момент умерла моя прошлая жизнь. Теперь у меня не было родителей, родственников, друзей, любимого. Я старалась, не злилась на них. Ведь я бы поступила точно так же. Если ты хочешь жить в обществе интеллигенции, то нужно принимать её правила, нужно ей соответствовать. Тем октябрьским утром я отреклась от мира, в котором прошло моё детство и юность. Я начала новую жизнь.
Помню, как растерянно стояла на вокзале. В кармане было немного денег от матери и профессора. Я решила: надо ехать на юг, там не замерзну, и не умру от голода.
Знаешь, мир не без добрых людей. В поезде меня подкармливали. Одна бабуля связала для меня тёплые носки. Охватывал страх неизвестности, но забота и внимание чужих людей позволяли держаться в руках.
Итак, 22 октября я сошла в Одессе. В мыслях было ехать дальше, но, ожидая поезд, познакомилась с местной жительницей. Она накормила меня, внимательно выслушала, а потом, взяла мой узел и сказала:
– Пошли! С этого момента мой дом – это и твой дом.
Сара, женщина средних лет, смуглая, плотная, с копной рыжевато-каштановых волос. Глаза тёмные навыкат. Глядя на нее, несложно было догадаться, что её предки ведут свой род от библейского Моисея. В то время евреев, в Одессе, было много, думаю, и сейчас не меньше. Не взирая на то, что война сделала своё чёрное дело…
– Спать будешь здесь, – она указала на диван. – Что ты умеешь делать?
А делать-то я ничего не умела. Потупив взгляд, смотрела под ноги.
– Я студентка, училась в медицинском институте.
– Это хорошо, – улыбнулась Сара. – У нас есть знакомые в училище, думаю, они смогут похлопотать, так что учиться ты продолжишь. Правда, не институт, но и то хорошо.
Она пытливо посмотрела на меня и снова спросила:
– А делать-то что умеешь?
Я молчала. У меня язык не повернется сказать, что даже готовить не умею.
– Понятно! А рожать тебе когда?
В ответ я пожала плечами.
– Смешная, – заключила Сара. – У врача хоть раз была?
– Нет.
Женщина залилась смехом.
– Так может, ты и не беременна? Может, это газы!
– Нет-нет, я всё по книгам. Все признаки, – сбивчиво затараторила в свою защиту.
Она хлопнула в ладоши и пуще прежнего предалась хохоту.
– Через пару дней возвращается мой брат. Он врач, служит на флоте. Пусть осмотрит тебя, а то вдруг что с ребёнком.
Сердце ёкнуло, и даже не из-за того, что с малышом могут быть проблемы. Я не могла представить, что меня будет смотреть мужчина. Пусть я крутила любовь и прекрасно знала, откуда берутся дети, но застенчивость перед мужчинами не покидала меня.
Альберт не был похож на свою сестру. Высокий, худощавый, с бледной кожей и серыми глазами. Жесткие, светлые волосы непослушно торчали на голове.
Он окинул меня взглядом, а после надел очки, внимательно посмотрел на лицо, а после на живот.
– Я говорил своей сестре, что это глупая затея. Я врач общей практики… Беременные – это не совсем по моей части.
– Тогда не надо, – прошептала я.
– Она обидится, – мужчина откашлялся. – Когда у Вас была последняя менструация?
– В апреле.
– Число?
– 16-го.
– Роды, 20-23 января. Сейчас 28 неделя, – не отрываясь от календаря, говорил он.
Сняв очки, он уставился на меня.
– Сара сказала, что Вы учились в медицинском институте…
Я чувствовала себя неловко. Если я училась, то должна уметь высчитывать. Я поспешила оправдаться.
– Мы не дошли до этого. Я проучилась только год. Высчитывать сроки я не умею, – тараторила, как первоклассница.
Мужчина удивлённо улыбнулся, покрутил головой и добавил:
– Вы ещё ребёнок, маленькая девочка. Я даже не думал упрекать. Я вообще не думал про это…
Всю оставшуюся жизнь он так и называл меня: «Девочка».
Альберт стал прекрасным отцом для моего ребенка. К сожалению, общих детей у нас не было.
Евгения задумчиво смотрела на фотографию всё время, пока делилась со мной. Возможно, она рассказывала не мне, а напоминала ему о тех далеких событиях.
– Как ты могла догадаться, это Альберт. Мы прошли удивительный путь.
С трудом захлопнув отвисшую челюсть, пробормотала:
– Я поражена! Расскажите, как Вам сделали предложение? Вы сказали, что много путешествовали. Как? Где Вы были? Кого Вы родили? Мальчика или девочку?
Я закидывала её вопросами. Моё любопытство не имело предела. Я чувствовала неподдельный интерес к другой личности. Я себя не узнавала. Раньше, меня мало интересовала жизнь других людей. Если быть откровенной, то кроме меня, моих интересов и переживаний, ничего не существовало. В тот момент я уловила эту новизну, в которую погрузилась с головой. Мне это нравилось не меньше, чем рассказывать о себе в сто первый раз, начиная предложения с местоимения «я».
Бабушка улыбалась. Моё рвение и ненасытный интерес прельщали.
– Ну, все по порядку. Молодёжь не привыкла ждать. Значит, предложение, – она задумалась, собирая крупицы воспоминаний.
Альберт вернулся из рейса в конце марта. Был вечер, я трудилась над заданиями. Стараниями Сары меня взяли в медицинское училище. Альберт помогал мне и параллельно присматривал за ребёнком. Сара, вошедшая в комнату и, некоторое время, словно партизан, наблюдавшая за происходящим, заметила:
– Альберт, мой любимый братик, думаю, что пора тебе женится. Не загоняй себя в старость, не бери пример со своей сестры. Осмотрись по сторонам, далеко ходить не надо, рядом есть готовая жена и ребёнок. Остаются какие-то мелкие формальности с документами, – она таинственно улыбнулась и вышла.
Альберт побледнел, а через минуту залился краской. Я даже не знала, что он может быть румяным, а не мертвецки бледным.
На следующий вечер Сара приготовила ужин, позвала старушку-мать. Альберт прихорошился: парадный костюм, аккуратно уложенные волосы, голённое лицо.
Он был не многословен, сказал, что любовь придёт. Важнее иметь близкого человека, иметь друга, а я именно такая. Колечко с зелёным камнем, доставшееся от прабабушки, скользнуло по пальцу.
Совместная жизнь была фантастикой. Со временем я рассмотрела за его сдержанностью пылкую натуру, жаждущую приключений и новых мест. Ему нельзя было останавливаться: только в пути он чувствовал себя живым. Не скрою, первое время я не понимала его. Обижалась за частые отсутствия. Он внимательно выслушивал мои упрёки и спокойно твердил:
– Погоди, ты все поймёшь! Тебе понравится!
Он не обманул. «Контрабандой», он взял меня на судно, которое следовало в Александрию. С тех пор моя жизнь круто изменилась. Мы задышали в унисон: теперь я знала, какие силы дают новые впечатления – новые города, люди, быт… Я стояла на палубе и созерцала этот кипящий город. Я подумала о дочери, Альберте, Саре, вспомнила тёплые улицы Одессы… Много хорошего всплывало в голове, а ведь всего этого могло и не быть. Под колесами поезда, октябрьским утром моя жизнь могла легко оборваться. Жизнь – это большие возможности. Это выбор! Только в какую дверь постучаться? Решает каждый из нас.
Она умолкла.
– Расскажите о путешествиях! – я не могла себя успокоить. Ведь мне хотелось узнать всё, до мельчайших подробностей. Её история вдохновляла и затягивала в свой мир. Бабушка хихикнула, подлила чая и продолжила.
– Их было достаточно! И каждое живо до сих пор, – она указала на свою голову. – Пока есть я, существуют и они.
Пока Альберт служил на грузовых кораблях, он умудрялся брать меня с собой. Естественно, «контрабандой», только в короткие рейсы, и туда, где это было относительно безопасно. Мою доченьку, Наденьку, я оставляла Саре, отпрашивалась в училище и летела в порт. Так мы посетили с десяток городов.
Перед самой войной наша семья попала в немилость. Благодаря связям Альберта, репрессию заменили эмиграцией. Это было чудо, что мы очутились на борту корабля, плывущего в Стамбул, а не в поезде, идущем на Урал. В начале июня 1941 года мы отправились через Эгейское море в Александрию, оттуда сухопутно в Порт-Саид. Дальше по Суэцкому каналу в одноименный залив. Пересекли Красное море, Аденский залив, Аравийское море и достигли Бомбея. По прибытию узнали о начале войны. Весь этот ужас, что происходил здесь, миновал мою семью. Альберт, Наденька, Сара и старушка-мать были в Индии, за сотни километров от кровопролитной бойни.
Пусть тогда на вокзале я распрощалась с прошлым, пусть отреклась от родителей и профессора, но известие о войне заставило тревожиться. Я думала о них, я волновалась! Моё сердце трепетало, когда я читала военные сводки. Я была беспомощна, ничем не могла помочь, и это меня мучило. Я радовалась каждой победе, каждому отвоёванному городу. Душой я жила на фронте, а вот телом пребывала в Индии.
После войны Альберту удалось навести справки. Родители пережили оккупацию, а профессор отсиделся в Таджикистане.
В Бомбее мы пробыли два месяцев и перебрались на восток, в Мадрас. Там остро требовались врачи. Вначале мы открыли медицинский пункт, а после маленькую больницу. От больных не было отбоя. Медицина в Индии находилась в убогом состоянии. Люди умирали пачками, и это считалось нормой. Первый год мы работали по 15 часов, но особых результатов не достигли. Уровень образованности оставлял желать лучшего. Люди умирали от невежества, от пренебрежения элементарными правилами гигиены. Тогда Альберт предпринял попытку просвещения при поддержке местных властей, она была удачной. Смертность снизилась. Пробыв в режиме бесконечной работы в борьбе за жизни, мы измотали себя морально и физически. Особенно страдал Альберт, жаждущий приключений. Колорит Мадраса за два года изрядно надоел. Индия – удивительная страна, стоит уехать в соседнюю провинцию, и там все иначе: другие люди, уклад жизни, обычаи, природа. Нужно только решиться и сорваться с места, и это подарит свежий глоток воздуха. Однако даже кратковременная поездка была из разряда фантастики. Мы ничего не видели, кроме работы. Постоянно привязанные к больнице, мы теряли жизнь.
Оставить больницу, далось с большим трудом. Мы утешили себя, тем, что сможем помочь в других местах, пусть мимолётно, но наши навыки нужны там, где наши ноги ещё не ступали. Осенним утром мы попрощались с Сарой, старушкой-матерью и Наденькой. Я оставила свою дочь, понимая, что ребёнку нет места в дороге, она может не выдержать. Тем более, за два года она так привыкла к Саре, что называла её мамой. Это не удивительно: она практически не видела меня, я не занималась её воспитанием, не читала сказки, не играла с ней. Даже Альберт ежедневно уделял по двадцать минут ребёнку, говорил с ней, расспрашивал, отвечал на вопросы, чтобы ночью рассказать мне. Я никудышная мать. Сонными глазами она посмотрела на меня, а затем плюхнулась на грудь к Саре, защебетала:
– Мама, а мне банан можно?
Сара чмокнула Наденьку в пухлую щёчку.
– Конечно, родная!
Девочка весело заболтала ножками в предвкушении сладкого.
Моё сердце не волновалось: я знала, всё будет хорошо. Надя в надёжных руках.
Начался мой увлекательный путь. Вначале Индия, потом Непал, Монголия, Китай. Вначале 1946 года мы прибыли в Харбин. Альберт имел знакомых в местном посольстве, именно они помогли навести справки о родителях и профессоре.
Чем больше, мы находились в пути, тем сложнее было остановиться. Скрупулезно осмотрев китайские провинции, перебрались в Мьянму, а оттуда в Сиам.
На пути нашего следования, мы старались помогать всем, кто нуждался в наших знаниях и заботе. Не имел значения статус и цвет кожи. Мы делали всё, что было в наших силах, боролись до последнего за каждую жизнь. Благодарные глаза и слова признательности были наилучшим подарком, только так мы чувствовали себя нужными и полезными этому миру. Сказочная природа, удивительные обычаи, новая еда, одежда, люди, судьбы и откровения очаровывали. Мы с головой уходили в этот фантастический мир. Там мы обретали себя и свое место. Путешествия давали ощущение жизни, а врачевание – главный смысл.
Обстановка в Юго-Восточной Азии накалялась. Освобожденные после оккупации мелкие государства жаждали независимости. Протесты, революции, диверсии, вооруженные конфликты, вспыхивали один за одним. Мысль, что нас могут подстрелить или казнить, как шпионов, не грела сердца. Живые, мы полезнее для этого мира, нежели мертвые. Недолго думая, мы вернулись в Индию.
За четыре года моя девочка подросла и очень изменилась. Я восхищалась её красотой и успехами. Её бойкая манера и рассудительность, перенятая от тётки, придавала ей взрослости. Наденька не была больше моей: за годы отсутствия она переняла от Сары не только характер, но и черты лица. Девочка также хмурилась и щурила глаза, лицо от обильной кормёжки округлилось, бронзовый загар и непослушные завитки. Чем не Сара? Один в один! Если бы я не знала, кто её мать, то отметила бы явное сходство. Надя с опаской смотрела на нас. Даже в Альберте она не признала отца. Было ли мне горько? Нет! Покидая свою малютку, я знала, какой ценой заплачу. Раньше я не была для неё матерью, а сейчас и вовсе чужая тётка.
В то время Индия, на манер азиатских подруг, стремилась к независимости. Дабы избежать проблем и выйти на новый уровень, мы шагнули в неизвестность. Снова на корабль, снова ищем новый дом. И он нашелся в Австралии. Моя семья поселилась в Аделаиде. Больше года мы пробыли на этой удивительной земле, наслаждаясь видами пустынь и зеленых пашен Мюррея. Однако, не найдя применений своим знаниям, снова отправились в путь. В Новой Зеландии требовались врачи и именно там, мы обрели свой дом.
Бабушка умолкла.
– А потом? Что потом? – торопила я.
Она промолчала и подсела ближе.
– Знаешь, Маша, я могу рассказывать долго, и будь уверена, мои истории отнимут не один год.
– Отлично!
Евгения замотала головой, взяла меня за руку и провела по шрамам.
– Ты расскажешь? Или будешь только слушать? Мне кажется, твоя история не менее интересна. Я прочла, – она откинула подушку, лежавшую на тахте. Под ней прятался мой дневник.
– И? – выдавила из себя.
– Да, я прочла, – она ещё раз повторила убаюкивающим голосом. – Одно дело читать и совершенно другое – услышать. Я хочу услышать твою историю. Ты сделаешь это для меня?
Я оторопела, нутром ощущая: эта женщина приглашает меня на тонкий лёд. Она делала это из благих побуждений, внутри горела искра сострадания. Было достаточно посмотреть в её внимательные глаза и отметить: она ждет не меньше, чем жду я рассказов от неё.
Всё, что произошло – это моя история. Ценность моего опыта росла на глазах. Я почувствовала значимость себя и того, что пережила. Я бы рада начать, но с чего?
Не дождавшись моего ответа, Евгения продолжила:
– Поверь мне, иногда говорить полезно. Рассказывая другому человеку, ты лучше понимаешь себя… Просто начни, слова сами придут.
Как она права. Зачем колебаться, нужно просто сказать. Сказать хоть что-то.
Я старалась не рассуждать о своих переживаниях. Только сухие факты.
– Я никогда не чувствовала, что мать меня любит. Никогда! Отец оставил меня. Я не знаю его. Я не ладила с одноклассниками. Дети слишком жестоки: если они не любят, сладко не будет. И мне было горько. Моя мать долго и тяжело болела. Она умирала у меня на глазах… Потом я стала взрослой. Я получила целую жизнь в распоряжение, а вместе с ней багаж со словом «надо». Надо хорошее образование! Надо высокооплачиваемую работу! Надо расти по карьерной лестнице! Надо иметь много денег! Надо выйти замуж! Надо родить детей! Надо иметь дом, надо…
Бесконечная тирада вырывалась из меня. Лицо Евгении стало серьёзным.
– Кому надо? – уточняла она.
– Этому миру, обществу. Я с детства это слышу, о том, как нужно поступать. Меня всю выворачивает от мыслей, что я должна жить по какому-то заранее приготовленному сценарию. Когда я услышала, что должна обязательно выйти замуж, то подумала, что за вздор, а когда услышала в трёхсотый раз, то поверила, что так надо. И, черт побери! – я вскрикнула. – Начинаешь наступать себе на горло, делая всё то, что надо.
– Понимаю. Только заметь, тебя никто не принуждает. Если откровенно, то миру наплевать, выйдешь ли ты замуж или нет. Будешь жить во дворце или грязной лачуге. Ему абсолютно плевать, будешь ты жить или умрешь. Мир был до тебя, и будет существовать после… Все эти «надо» важны только для тебя.
Я багровела от злости.
– Понимаю, тебе не нравится, – Евгения отметила мои перемены. – Учись обращать внимание на ситуации, что тебя раздражают и злят, в них твои слабости и одновременно возможности стать сильнее.
– Конечно, я, понимаю, что в моей загубленной жизни в большей степени виновата я и только я! Однако, если бы с детства мне не промывали мозги социальными требованиями, то всё сложилось иначе. Поймите, это долгий и кропотливый процесс, когда в сознании высеваются чуждые ценности и цели. И ты начинаешь жить по ним, хотя в душе понимаешь, что они тебе противны, – начались мои нравоучения.
– Тебе хотелось одобрения! – отметила Евгения. Я открыла рот в желании поспорить. Женщина пресекла меня жестом, распахнула мой дневник и зачитала: «Образ заучки-всезнайки очень выгоден, он дарит внимание – суррогат любви. Всё подкреплялось моим послушанием, гипертрофированной справедливостью и идеальным поведением – мне не хотелось, чтобы моя мама расстраивалась и огорчалась. Она должна была слышать от педагогов только о моих успехах и достижениях, она должна гордиться мной».
Не отрывая взгляд от дневника, она пролистала вперёд и добавила:
– И ещё здесь! «Я тоже заплакала, ведь все ждали от меня этого. А потом было все чётко, как на автомате: организация похорон, траурное шествие, опускание гроба, поминки…».
Она готовилась, из тетради торчали закладки. Ещё до начала разговора она выстроила ход. Я внимательно вслушивалась в слова, написанные мной. Чужие уста развеяли ощущение безысходности, они распутывали огромный клубок, медленно и методично. Подбираясь к сути.
Евгения распахнула страницу на очередной закладке, приготовилась читать.
– Пожалуйста, хватит, – шёпотом попросила её.
Бабушка подняла глаза. Два изумруда ласково смотрели на меня.
– Да, – без лишних объяснений, я согласилась с ней.
– Ты хотела немного любви от этого мира, одобрения, точно так же, как от матери…
Моё сердце бешено заколотилось. Евгения била в самую цель. Много лет я не понимала эту причинно-следственную связь. И вдруг один разговор – и всё проясняется.
Мне припомнился поход к психотерапевту. За два года до попытки суицида я обратилась за помощью. Помогли ли мне разобраться?
Нет!
Меня выслушали?
Нет!
Мне прописали антидепрессант! Как думаете, он помог? Правильно: нет! Я потеряла сон! Когда я сказала об этом психотерапевту, он прописал снотворное и объяснил, что препараты имеют побочные эффекты. А чтобы достигнуть желаемого результата, нужно продолжать принимать день за днём маленькие жёлтые таблетки. И я пила неделю, месяц, два. Легче не становилось. Я была в прострации, всё было нереальным. Подавленность и зажатость стали моими спутниками. Забавно, но в инструкции было указано, что один из вариантов побочных эффектов – это депрессия! По меньшей мере – это смешно.
Я посмотрела на Евгению – мне хотелось разреветься. Эта женщина открывает мне суть моих страданий.
– Да, я действительно хотела одобрения, чтобы общество меня приняло, считало ценной, – слёзы скользнули по щеке.
– Ты хотела себя обмануть! – перебила Евгения.
Я кивнула.
– Но, обман слишком дорого стоит, – продолжила она. – Настаёт тот день, когда человек понимает, что жизнь проходит мимо, и он волочит невыносимую бренность. Он не живёт и никогда не жил. Постоянно чего-то ждёт. Бесконечно начиная новую жизнь с понедельника, с первого числа, с нового года. Человек парализован, он боится. Ему кажется, что надо выполнить социальный минимум: найти работу, трудиться, создать семью, вырастить детей, понянчить внуков и умереть. Вот так и существуют… Как думаешь, эта разумная сделка – пройти свой путь с ощущением пустоты и того, что жизнь проходит мимо взамен на осознание, что выполнил социальные нормы, получил одобрение общества? Как думаешь, это того стоит? – спросила Евгения.
– Нет.
Она удовлетворённо улыбнулась и шутливо заметила:
– Юмор в том, что можно пройти свой путь, и в нём будет работа, семья, дети, внуки и смерть… В нем будет всё то же самое, за исключением страха и слов: «надо», «так должно быть», «так правильно». Это будет твой путь, только твой. Где ты – хозяйка. Где ты – источник любви.
Внутри меня происходила революция. Я чувствовала себя паршиво. Столько лет коту под хвост. Даже имея на руках осознание, я не знаю, как жить дальше.
Евгения прервала молчание:
– Согласишься ли ты со мной, что всё в этой жизни не случайно?
– Вы фаталистка? – я решила уточнить, прежде чем дать ответ.
– О, нет! Напротив, я уверена, что всё только в наших руках. Сначала в мыслях, потом в действиях, и в итоге в результате.
– Да, я согласна. Только не понимаю, к чему Вы ведете.
– Ты ведь надеешься на лучшее?
– Разумеется!– резко без колебаний ответила ей. Во мне появились уверенность и желание действовать. Однозначно, я стала лучше себя понимать. – По-другому и быть не может. В противном случае, я давно кормила бы червей.
Старушка улыбалась. Ей нравилась моя решительность. Не скрою, и мне она доставляла массу удовольствия. Я понятия не имела, что делать, но знала, что хочу действовать.
– Осим хаим.
– Что? – не понимая, спросила я.
– Еврейское выражение, если дословно, то «делать жизнь», – пояснила Евгения.
Я тяжело выдохнула. Эта старуха понимает меня. Удивительно, я всегда думала, что встать на место другого невозможно. И вдруг такая проницательность? Ведь я чувствую острую потребность стать собой, а это не что иное, как «осим хаим». Моя жизнь, возможна лишь в одном варианте, если на этой земле появится истинная я, а не её жалкая тень.
– Это то, что мне нужно! Стать собой! Сотворить жизнь! – бурно подтверждала я.
Евгения приготовилась слушать, но я молчала, окончательно запутавшись в чувствах и умозаключениях. Внутри меня тронулся лёд, он ломался и трещал. Мне было стыдно: я жила в мире, где играла роль раба, а не хозяйки своей жизни. Я сделала это добровольно, склонила голову, отказалась от себя.
Безмолвные мыслительные процессы интересовали бабушку.
– Ты в порядке? Ты так морщишь лоб!
Осознание давалось болезненно. Моральная боль переходила в физическую. Ныла голова.
– Да, – промямлила я и снова задумалась.
– Можешь говорить о том, что тебя волнует, – предложила бабушка.
– Нет, это так сумбурно!
– Ты говори, я помогу разобраться. Направлю мысли.
– Нет! – резко осекла.
– Как хочешь, – равнодушно подытожила женщина. – Что лучше делать первым: стать собой или «делать жизнь»?
В вопросе был скрытый ключ, но я не задумывалась.
– Конечно, собой!
Она улыбнулась так, словно перед ней глупое дитя.
– Как ты станешь собой? Сделаешь причёску? Покрасишь волосы? Поменяешь гардероб? Как? – шутливо начала она.
– Нет!
Всё, что я выдавила. Я страстно желала быть собой, но не имела понятия, как это сделать. Внутри меня было некое аморфное представление, но даже при большом желании я не смогла бы его оформить в план действий. Я взглянула на Евгению – рядом со мной женщина, и она создала себя сама. Вот он, живой пример. Зачем я пытаюсь придумать что-то новое, найти сакральный путь? Всё давно известно и пройдено не одним человеком. Зачем я усложняю?