Глава 20
Рыжий азартно выводил ручкой, кроя из текущего протокола новенькие, развесистые лавры себе на голову. Пока Виталий кланяется сановным подъездам, он, Рыжий, не жалея себя корпит над этим таинственным делом о пропаже директора и предшествующей ему находке совсем неживого охранника. Все вещдоки изучены, очевидцы опрошены и проверены, а некоторым даже придется сесть на месяц-другой за работу над ошибками, если настоящий преступник не проявится в ближайшее время. Все-таки это задача населения – помогать милиции в улучшении криминальной статистики, вот статисты из школьного сообщества пусть пока предварительно и поотдыхают у милиции в отдельных кабинетах.
Всесторонний анализ личности потерпевшего, то есть наиболее потерпевшего из двоих, Вольдемара Афонькина, показал, что врагов у последнего не имелось. Наоборот, в каждой подворотне и канаве у него имелись закадычные друзья, ну просто не разлей вода. Красномордый ценил людей и заработанную репутацию: за последние пять лет разливающим именно воду его никто не видел, только чистый спирт. Пестрая колонна его дружков и просто сочувствующих прошла через руки оперов, не сказав ни одного плохого слова об умершем. Все любили его за пустую и теплую комнату в общежитии, за романтических соседей, гнавших сивуху первого сорта, за бывшую жену, убравшуюся за сто километров в другую губернию, чтобы не отвлекать Вольдемара от жажды жизни, которая мучила его в последнее время до самого порога белой горячки. В общем, он был милый, симпатичный и свойский человек, чего не скажешь о втором фигуранте необычной истории.
Поленко ненавидели все, включая грудных младенцев и столетних дедков со двора соседней к школе пятиэтажки. Доминошникам он стал кровным врагом, когда смял задом своей хищной машины их столик, только к новому сезону выструганный из родных березок и заботливо оббитый цветастой клеенкой. Леонид Серафимович будто специально поддел хлипкую конструкцию своим кенгурятником, а потом еще выкинул на останки столика какой-то пожухлый мусор прямо из окна авто. Дедки от души желали ему разуть глаза или хотя бы сломать руку в двух-трех местах, и это не считая ноги и шеи. Малышня же, натыкаясь на Поленко в своих походах вокруг его припаркованного чуда, навсегда зарекалась вести себя плохо и тайно выуживать из супа вареную морковь, а то вон, кажется, скользкий Горлум уже разведал, где они живут, того и гляди, придет домой и все расскажет маме, а, может, и съест.
Но Рыжему все же казалось, что след директора не стоит искать в песочнице или среди членов древнего ордена "Забитого козла", а вот свидетелей там присмотреть стоило. Тщательный опрос старичков и мамаш с колясками принес неожиданный результат: оказывается, подозрительная возня вокруг директора началась задолго до привлечения милиции. В день убийства один любопытный мальчик, которого дед вывел погреться на солнышке, решил заглянуть в будущее и отправился поглазеть на торжественную линейку, которая по-настоящему ждала его на следующий год. Усыпив как дедулину бдительность, так и самого пенсионера, мальчишка перешел дорогу и спрятался за большой черной машиной, стоящей в первом ряду на стоянке. Водитель-тупица раскорячил свою ласточку на три парковочных места, перегородив остальным машинам въезд на следующий ряд. Паренек повис на решетке отбойника и оценил отличный выбор: видно было замечательно, к тому же на капоте и крыльях автомобиля яркими красками сияла изумительная картинка с самолетами, которую мальчик решил потом внимательно изучить.
Немного поглазев на букеты и банты избранных счастливцев, ребенок от нечего делать задумал выразить свою тоску по учению в рисунке. Черная лаковая поверхность машины была просто создана для таких упражнений и манила юное дарование блестящими бочками. Живописец немного поскреб хромированные дуги вдоль капота и стал подбираться к дверце, когда понял, что творит не он один.
Два человека притаились у заднего колеса и по очереди вытягивались, чтобы рассмотреть через стекла салона ревущую неподалеку линейку. Мальчик испугался, подумав, что это хозяева машины охраняют ее от дополнительного тюнинга и что сейчас за его манипуляции с ключиком могут поблагодарить не только его, но и родителей, и дедушку. Ребенок пока интуитивно избегал знакомства с медными трубами и решил, что слава подождет, а ему пока лучше остаться инкогнито. Он быстро юркнул под машину, дождался, пока беспокойные ноги двух мужчин исчезнут из поля зрения, и что есть силы припустил на свой двор. Оттуда он еще немного понаблюдал за сверкающим джипом, но ровно столько, сколько ушло у мамы на приготовлением сырников. Потом его позвали кушать, и малыш только и успел заметить, как эти двое отбежали от машины и скрылись в кустах боярышника во дворе.
Дети теперь пошли совсем другие, не сравнить с теми невинными созданиями, у которых любимой игрушкой была резиночка или непонятного происхождения стеклянный шарик с пузырьками внутри, а главным развлечением либо до поступления в институт, либо в противном случае навсегда, оставалась улица. Нынешние младенцы входят в мир высоких технологий с первым криком, потом надолго замолкают, общаясь с внешним миром только посредством сенсорной клавиатуры и джойстика. И в этой системе самое длинное слово состоит из трех смайликов с крестиками и нулями. Малец из пятиэтажки от требований эпохи не отставал. Про внешность и особые приметы двух мужчин он не мог сказать ровным счетом ничего, но зато с легкостью определил, что у них имелась рация воки-токи, предположительно самодельная, и электронный ключ к автомобилю. Как он это узнал? А по характерному треску на линии, по виду, да еще по таким признакам, что Рыжему пришлось бы доучиться до третьего курса политеха, чтобы подняться в подобные сферы. Вундеркинда отдали родителям, которые сокрушенно пообещали развивать у чада зрительную память вместо пагубной склонности к железу, а его показания приобщили к делу.
Деда туда же приписать не удалось: он видел птичек, осенние цветочки мягко отсвечивали ему приглушенной пастелью и разливались по легким сладко-медовым ароматом скорого увядания, красные, желтые, бурые листья жались от его ног к кромкам тротуаров, чтобы в общей тесноте пережить неминуемые холода. Медленными мелеющими потоками текла кровь по дедовым венам, не торопясь вдыхал старик холодок приближающейся зимы, кто знает, не последней ли? А внука не видел, нет, скакал вроде вокруг качелей, непоседа. Машину не признал, а что первое сентября гремело через дорогу, так им все равно не перегреметь первый школьный день тридцать пятого года, когда он, дед, мальчишкой в настоящих ботинках дул в трубу торжественного оркестра. В общем, толку от деда было никакого, разве что потренироваться в терпении.
Рыжий еще раз пролистал показания свидетелей, с отвращением посмотрев на отдельный томик – то были приходящие каждый час новые жалобы, доносы, текущие бюллетени и аналитические записки в помощь следствию от школьного скомороха, безумного учителя Тихона Гавриловича. Специалистам пришлось повозиться с расшифровкой Тихоновской тетрадки, и его пухлый "Аналдоз для Лесепока" вмиг стал бестселлером у весельчаков с психической неотложки и даже разошелся по управлению на цитаты. Жуткий трудовик с истерикой требовал свой кондуит обратно, грозя налетом на отделение карателей Всемирного суда по делам меньшинств, проверками ОБСЕ и Камызякского общества потребителей нюхательного табака, с которым он состоял в интенсивной переписке. При этом беззубый борец за свои права не верил в вечно занятые телефоны милиции и не менее десяти раз на дню являлся в отделение лично, шипя и плюясь на дежурного и на каждое замечание сокращаясь перед лицом говорившего, как придавленный к столу соломиной паучок. О директоре он знал больше всех и очень сокрушался, что не может из-за дурацких чиновничьих проволочек поскорее раздобыть истребитель и десять миллионов долларов, просто необходимых для вызволения не начальника из лап недругов. На вопрос о недругах директора и их подробных приметах трудовик отписался целым трактатом о том, что Поленко – разменная пешка в грязной игре на приказ о его, Тихоновском, повышении, и похитителей надо искать среди врагов учителя-ремесленника. К вечеру первый список недоброжелателей лег Катанину на стол-это была толстая бухгалтерская тетрадь с надписью "Аа-Аб", каллиграфически выведенной на заглавном листе и дающей намек на содержание: враги с фамилией на "А" до Абрамовых включительно. Картотеку негодяев Тихонов обещался пополнять каждый день и к лету закончить непременно, особенно, если некоторые буквы ему помогут отработать переданные на помощь курсанты Академии милиции. В отделении тихо дурели от энтузиазма добровольного помощника, уже вполне открыто жалея, что он заблаговременно не сообразил поменяться с бедным и безобидным Афонькиным местами.
Без особо труда эксперты установили, что Вольдемар пригласили в мир иной прямым ударом битой по голове, а, чтобы он не мог от приглашения отказаться, предусмотрительно зашли сзади. Преступник был ниже своей жертвы, но обладал значительной силой и определенно знал точку ее приложения. Какой-нибудь задохлик без практики вряд ли одним ударом справился бы с бывшим солдатом срочной службы, которому после неудачных учений в санчасти поставили простой и емкий диагноз: "Семь пулевых ранений в голову. Мозг не задет. К службе годен".
Значит, искать предстояло человека небольшого роста, этакого Жаботинского с пудовым кулаком и стальными нервами, циничного неряху, не пожалевшего кожаный салон дорогой машины и усадившего туда труп средь бела дня на глазах у всей школы. Преступник, или, возможно, группа лиц с криминальными склонностями, так и не ставшими профессией, караулила мужчину у автомобиля, вооружившись орудием преступления, но почему-то забыв портфолио своей жертвы дома. Это и ряд других оплошностей указывали на любительский характер злодеяния: мало того, что исполнитель не смутился портретной несхожестью убитого с оригиналом, так еще и звезданул потерпевшему именной битой: на затылке Афонькина крепко отпечаталась и ушла в вечность часть вырезанной на деревяшке надписи: перевернутые две двойки, "22". Видимо, что-то нападавшего спугнуло, или он из скромности решил отложить общественный резонанс на свое мерзкое деяние, только тело несчастного было им аккуратно перенесено с газона прямо в салон автомобиля. Следствие показало, что любовь к чистоте проявилась в убийце не сразу, а примерно спустя тридцать-сорок минут после наступления в теле Афонькина смерти. Когда рана на голове слегка затянулась и уже не окропляла багрянцем окрестности, Вольдемар был с комфортом размещен на анатомическом кресле. Сообразительному Катанину даже удалось исключить преступление в состоянии аффекта: труп поместили в аккурат на переднее правое "место смертника", так что в логическом мышлении киллеру не откажешь.
То, что Афонькина убили по ошибке, не вызывало никаких сомнений. Натянув на себя ветровку Поленко и прогуливаясь вдоль его приметного автомобиля, охранник пусть и не стал ниже, старше и вреднее, но у недоброжелателей директора запросто мог вызвать искушение удобным моментом. Момент был выбран идеально: никто ничего не видел и не слышал, только физик Вишневская с секундной точностью показала, когда именно Леонид Серафимович канул в кусты рядом с парковкой. Время приблизительно совпадало с исчисленным экспертами часом убийства, а это значило, что директора в боярышнике ждали, мало того, он сам активно шел на ловца. Гранитного алиби не имелось ни у кого в городе, и вместе с тем, виноватых не было, бита с подозрительной парочкой со стоянки не находились, испарившись так же капитально, как и сам Поленко. Следствие рвало на себе волосы.
Обо всем этом Рыжий с тоской размышлял, пока Виталий получал неоспоримые доказательства невиновности сильных мира сего в мэрии города. Натянуть хотя бы одного-разъединственного свидетеля на задержание не удавалось, значит, оперу опять не светило затмить своего начальника игрой ума и находчивости, преждевременно же по старой традиции рапортовать об успехах, которые непременно случатся в будущем, Рыжего отучило отсутствие у начальства веры в чудо. Получается, зря он пыхтел с протоколами с самого утра, так и эдак раскладывая, сверяя и отбрасывая версии. Все, что нужно для быстрого раскрытия преступление – мотив, оружие, все потерпевшие и нечаянно утерянный паспорт злоумышленника с пропиской – все, как назло, отсутствовало без малейшего намека на территорию их поиска.
Ударившись о самое дно уныния, милиционер с молодым задором от него оттолкнулся и сквозь толщу полной безнадеги над своей головой вдруг углядел свет надежды. Двор отделения пересекали две женщины, пташки-неразлучницы Тарапунька и Штепсель, а в миру мадам Поленко и ее подруга Нина Васильевна Попова. Опер потер ладони в предвкушении: и недалекому помпейцу в последний день было бы понятно, что эти осколки прошлого валятся к ним на голову не просто так. Рыжий успел заметить, что Клавдии Энгельгартовне их первое свидание не очень понравилось, зато все три этажа их заведения просто захлебнулись в смехотерапии. Заодно узнали много нового и познавательного из обычаев параллельного мира. Соответственно, повторного визита от мадам Поленко можно было ожидать только в чрезвычайных обстоятельствах, скорее всего, грозящих ее жизни и здоровью, а под таковые вполне подпадало возвращение или хотя бы мелькание на горизонте блудного супруга. Милиционер потер давно уже не чесавшиеся от приятных прогнозов ладони и быстро позвонил дежурному, строго напомнив, что дело делают вперед потехи и Клавдию надо без задержек проводить наверх в оперчасть. На том конце провода поворчали по поводу последней отдушины, но обязались в лучшем виде дамочку доставить туда, куда с ускорением неслась половина дел в отделении –тупик второго этажа, где помещались архив и кабинет Катанина.
Рыжий достал чистую бумагу, уверенно оседлал стул шефа и попытался задушить зародыш улыбки на веснушчатом лице. Предчувствия его не обманули, наоборот, передвижной цирк мадам Поленко в который раз превзошел самые смелые ожидания публики. Во-первых, дамы сильно задержались и, на манер лучших парижских кокоток, заставили кавалера томиться и изнывать в ожидании их встречи. Рыжий вставал, ходил по кабинету, прислушивался к шагам в коридоре – все это не расслабляя строгого выражения лица, которое при малейшей оплошности раскатывалась в широкую улыбку. Когда у него уже сводило от напряжения щеки, Рыжий бросил беглый взгляд в окно и с удивлением увидел, что компаньонка Клавдии Энгельгартовны, вся в каких-торюшчатых черных бинтах, пытается переиграть "Матрицу" и пройти сквозь сетку ограждения на милицейской стоянке. Гражданка Попова неистово кидалась на рабицу, отзывавшуюся ржавым и жалким скрипом переплетенного железа, и этот трезвон, изрядно елозя по ушам сотрудников, оставлял глубокие борозды раздражения в нервной системе. Служивые выглядывали в окна и их взоры не сулили бабуле ничего хорошего. Она, между тем, разошлась не на шутку: отчаянно жестикулировала, хватала мадам Поленко за рукав и вообще проявляла беспокойство, не свойственное российским пенсионерам, всегда слегка сонным от переизбытка радости и достатка. Интермедия во дворе все больше напоминала сцену встречи оравы дошкольников с последней пантерой в центральном зоопарке: несчастный хищник забился в свой пластмассовый грот и не дышит, а распущенные из городских квартир детки атакуют ограду, галдят, кидаются банановыми шкурками и вообще не скучают. Только в бабкином случае к стенке напротив жался ощерившийся хромом радиатора автомобиль Леонида Серафимовича, еще не до конца изученный экспертами-криминалистами. Рыжий понял, что пора вмешаться – еще немного, и трехтонный внедорожник сам себе пробьет картер, чтобы больше не видеть эту бесноватую. Ведь бывали такие случаи! Вот с местного завода приходили новенькие седаны, где надо было еще до начала пробега менять ось и перебирать ходовую, желательно вместе с кузовом и обивкой салона. А дело все в том, что у этих авто, как говорили заводские мастера, есть душа, и с ними надо нежно, и разговаривать, и прощения просить, если что. Ранимые четвероколесые создания с трудом переносили тяготы путешествия на трейлере из сборочного цеха в магазин, некоторые даже заканчивали жизнь самоубийством и не подлежали дальнейшей эксплуатации, роняя на нулевой отметке пробега двигатели и чихом выхлопа вынося мелкие детали. Плоды трудов местного автопрома нуждались в добром слове, ласке и лечении, как престарелый дядюшка с подагрой и несоставленным завещанием.
Конечно, среди иномарок гораздо реже встречаются такие самобытные кадры, но кто знает? Немцы, например, переборщили с интеллектом, и в их блестящих лаком и качеством агрегатах не осталось места для импровизации, зато на просторах хлопковой республики собираются машины вполне себе с настроением. Попадая в семью, они сразу же берутся за развитие и рост над собой всех ее членов. И белый воротничок из делового центра, и продавец мороженого, и налоговый инспектор получают возможность стать инженерами, тягачами, механиками на скорость, как в "Формуле-1", только без станции инструментов Феррари, а их боевые подруги учатся балансировать в каблуках на предательски скользких подножках автомобиля, что в будущем может здорово помочь им при устройстве канатоходцем или смертельным номером в цирковую трапецию. Смертельные трюки, кстати, – тоже конек этих средств передвижения.
Рыжий сомневался, что джип директора принадлежит к категории одушевленных машин, нуждающихся в психологическом комфорте. Тем более, что при живом владельце ему вряд ли вообще удалось узнать, что это такое. Но происходящее на стоянке могло бы пробудить к духовной жизни даже сфинкса и воротил с Уолл–стрит, что уж говорить о многотонной железке с компьютером вместо сердца. Еще чуть-чуть, и ограда не выдержит напора. Рыжий не был равнодушным к чужой беде и имуществу и без колебаний ринулся на помощь автомобилю. Терзать его старушечьими кошмарными прыжками под носом было чревато, а самой бабуле уже давно полагалось отчитаться о причинах своего эпатажного поведения, заставившего не одного хулигана, сидевшего в обезьяннике, переосмыслить прошлое и глубоко раскаяться.
Легко сбежав по ступенькам – сказывались лыжные тренировки в подростковом возрасте и подорожание теперь уже недоступных обедов в кафе напротив – Рыжий спустился во двор и столкнулся с начальником. Вернее, с его тылами. Моноспектакль бабули Поповой успел закончиться, и на импровизированной сцене в колодце милицейского здания полным ходом шла знаменитая "Репка" в новой смелой редакции. Старуха, запустив тощие руки через сетку и загнав их в авто с капота, на манер мартовского котейки что-то завывала. Мадам Поленко вцепилась в ее откляченную назад пятую точку, то ли стремясь вытащить подругу из плотоядно оскалившегося радиатора, то ли растянуть ее до размера ведущих игроков женской сборной по гандболу. Клавдии Энгельгартовне в этом сильно мешал висевший на ее дебелых плечах охранник, не знавший, что за блузку из лайкры можно тянуть, пока не дойдешь до соседнего двора, и отчаянно пытался отсоединить обеих женщин от ограды посредством превращения Клавиной кофточки в парус. Сзади пристроился Катанин, уверенно застывший в стойке бурлака на Волге, и с таким же отчаянно-туповатым выражением лица держал охранника за пояс, скорее всего, для равновесия всей динамической скульптуры. В эту творческую группу и влетел с разбега Рыжий, по завету мамани не ставший разбираться, за чем стоим, а просто с готовностью пристроившийся в хвост. Схватив Виталия за жилистый торс, Рыжий высоко задрал подбородок и стал совершать энергичные наклоны справа и слева от оси очереди, желая рассмотреть, за ради чего вообще собрались. Все остальные пыхтели, и, пульсируя напряжением, в такт дергали впередистоящего. В перерыве между рывками старший оперуполномоченный клацнул на Рыжего через плечо:
– Морально разлагаетесь, коллега! Без вас мы еще смотрелись парно и пристойно, – Катанин, шумно вдохнув, собрался с силами и смог на сантиметр сместить охранника в свою пользу. Хрупкое равновесие в цепочке тут же нарушилось, и коллеги из здания даже не успели сделать фото доя Фейсбука, как все участники действа оказались лежащими на асфальте в самых непринужденных позах.
Клавдия Энгельгартовна со звонким шлепком, как кусок липкого пюре, который опытная повариха метает в заводской столовой на край щербатой тарелки, уселась на ноги охраннику. Легкая тростинка в виде ее сообщницы Поповой, покружившись в воздухе, осела на краешек газона. Катанин упал в объятия Рыжего и теперь судорожно соображал, как ему выбраться из этого двусмысленного положения: все-таки начальник – пока он, и кто кого может обнимать должно показать штатное расписание. Выйти из ситуации как всегда помогло наличие чувство долга у Виталия и отсутствие чувства юмора у простейшего существа на охране Управления:
– Выдрали, – довольно сообщил секьюрити, пытаясь вытащить ноги из-под филейной части мадам Поленко.– Я уж думал, придется выпиливать. А сетку пилить нельзя, у ней же между металлом воздух. Не получится. В ножницы неметалл нельзя, там в инструкции все написано. А то затупеет.
– Выдрать стоили бы того, кто улики в людном месте оставляет, – парировал Катанин, – и тупеть им уже можно только в отрицательную область. Нулевого ума они же достигли. Гражданки, пройдемте! Вам надо пояснить ваш этот…Акт вандализма по отношению к воротам. И акт материализма тоже. Что покушались на материальные ценности, изъятые милицией за дело. А вам, – Виталий пристально посмотрел на Рыжего, – вам я бы порекомендовал держаться подальше от старших товарищей. И не подходите ко мне сзади, это меня нервирует. Ишь, Керубино нашелся! Помощничек.
Рыжий недовольно поджал губы:
– Я вообще-то начальство прикрывал, по инструкции положено! Брюки у вас того, только до колена брюки, а выше полная Древняя Греция, культ нагого тела. Но если вам так приятно или нужно, сверкайте задом в окна следователей, пожалуйста. Будет им мотивация на каждый день, пусть видят, куда отдел катится, – опер, похоже, всерьез обиделся. Рыжему нечасто выпадали такие героические будни и он высоко оценил свой вклад в разъединение вещдока и старухи Поповой. Он, конечно, не ждал тисненой грамоты в рамочке или наградного значка, но скромная материальная помощь вполне соответствовала его ощущениям. А вот брюзжание старшего по званию было явно лишним. Рыжий в отместку тут же накинулся на зачинщиц беспорядка.
– И не стыдно вам, в таком почтенном возрасте и хулиганить! Порча имущества, гражданочки, в том числе поломка целого милиционера и ущерб охраннику. Три месяца в колонии-поселении, а с учетом скидки за первый раз – полгода. Потрудитесь-ка объяснить!
Нина Васильевна встрепенулась, всплеснула черными крыльями рукавов и засеменила к Катанину, который ей показался более добрым. Виталий, обездвиженный порванными брюками, скромно стоял в позе солистки из балета "Дон-Кихот", вытянув ноги в пятую позицию и опустив очи долу.
– Родненький! – заголосила старушка. – Какое же это хулиганство! Это же счастье почище, чем у Зиты и Гиты. Родные нашли друг друга сначала по зову крови, а затем и по документам!
– Ну? – Катанин не впечатлился семейным счастьем Поповых. – А причем здесь нападение на стоянку?
Попова округлила глаза и снова кинулась к ограде, потянув за собой сопротивляющегося милиционера.
– Так там документики и есть! Правда вся и открылась и я от изумления сделалась чисто безумная! На картину-то на машине посмотрите! Что видите?
Виталий и Рыжий вперились в капот с богатой аэрографией. Посередине был запечатлен сам хозяин, как уже выяснили эксперты, а вокруг в качестве декорации были тщательно прорисованы самолеты, какой-то ангар, взлетная полоса и прочая дребедень. Нина Васильевна тыкала в гущу этих никому не интересных деталей из прошлой жизни Поленко и прыгала от восторга.
– Как причем, как причем? А вы сюда посмотрите, Клавочка уже увидела!! Родственнички же мои, племяннички, вот и они здесь, в уголочке, как живые! Рядом с директором. Значит, мы родня!
Виталий присмотрелся внимательней и увидел где-то на самом краешке силуэты двух мужчин.
Если бы он был Нининой невесткой Настей, он узнал бы их мгновенно.
То были съехавшие в день пропажи директора Поповские погорельцы.