Глава 24
– Да-а-а, – протянул Рыжий, – а не так уж и болен ваш Тихон Гаврилович…Либо болен, но не он один. Что он там все время лопочет про мировой заговор масонов? Вот, пожалуйста, полюбуйтесь! – и молодой человек широко обвел Настину кухню, оттопыренным мизинцем тыкая в новые доказательства по делу. Притихшая чета Поповых боязливо виноватилась в сторонке, зато Нина Васильевна, ретивая, как охотничий сеттер с неутоленными инстинктами, тут же бросилась за пальцем опера.
– Какие такие муссоны, миленький? – старушка скривила алые губы, за которыми показались белоснежные клыки в кровавых мазках помады. Рыжий вздрогнул, но устоял – все-таки милиция. А Попова-старшая наступала на него пылко и с задором, будто и не было изматывающей дороги из отделения и тяжелого трудового дня. – Здесь отродясь ничего сложнее жареной картошки не делалось, – Нина Васильевна завелась ни на шутку и теперь отрывисто лаяла на опера,– скажите спасибо педагогическому техникуму, или какие там курсы заканчивают учителя русского? Другие-то его без учебы знают. Опосля того техникума руки к другому месту прирастают, да, Настасьюшка? Мы ж интелихенция, белошвейки–инженю. Так что ни муссонов, ни суфлеев не найдете, и не надейтесь даже.
Рыжий, наверное, вознес усмиряющую молитву какому-то милицейскому святому, потому что вдруг отвернулся в сторону и скороговоркой выпустил пару ласковых. После чего совершенно спокойно и сдержанно посмотрел на старушку и елейным голосом обратился к молодым:
– Ну да, и искать не буду. Они сами в глаза лезут, масонские прибамбасы. Птицы с одним глазом, жезлы, цифры подозрительные…Вы, кстати, до сих пор не удивлялись, почему все вертится вокруг вашего дома? Если по Тихону, то ось мирового зла здесь и проходит! Я, честно говоря, когда вашу маму впервые увидел, так сразу и понял.
Настя укоризненно посмотрела на милиционера, но тот неожиданно присел к чему-то на полу и укор просвистел над его головой, не задев. Чувствовалось, что бабуля Рыжего немного утомила. Во время досмотра квартиры опер уже несколько раз намекал на перебор Нины Васильевны в его жизни и даже выразил надежду скоро отъехать в санаторий на Клязьме для поправки здоровья, подходящего к финишу. Когда же пенсионерка отлучилась в ванную, простодушный Костик предложил спасти сразу все человечество: отдать санаторий под мамулю, персонал распустить, а ключи закинуть далеко в реку. Так, глядишь, пока она оттуда выбирается, в мире научатся восстанавливать нервные клетки. В молодом физике милиционер тут же признал родственную душу, большое будущее и смотрел на него как на друга.
А вот листок с желтым зябликом оперу не понравился сразу. Сначала он долго вертел бумажку в руках, смотрел на свет, скреб пернатое пальцем и в конце концов со вздохом передал ее подошедшему эксперту. В каракулях нестандартного трудовика было нечто такое, что напоминало далеко не сентиментальному милиционеру о скорби домов умалишенных и наводило тень на его открытый, честный лоб. Разобрать написанное в целом было можно: Тихон по обыкновению творил в мемуарном стиле, где центр мироздания заключался в нем лично, а все сущее вокруг вертелось и плясало благодаря и во славу его, великого. Попутно, конечно, строя козни выдающемуся гению-изобретателю и Благодетелю человечества. Поэтому слово "Я" составляло примерно половину текста, остальное же легко додумывалось.
В целом выходило, что трудовик что-то видел, разоблачал и ожидал последствий, причем случилось это буквально на днях: на животе птички нервными крючками был выведен номер страницы, 179. Среди вещдоков следствия имелся незабвенный "Аналдоз для ЛеСеПока", где аналогичный зяблик носил метку "178", а повествование обрывалось на педсовете. Значит, следующая страница могла пролить след на события, произошедшие в день убийства или даже непосредственно в его момент, с этого блаженного и не такое станется. А кроме того, в переплетении червячков Тихоновского письма эксперту вдруг увиделась фамилия Афонькина. Рыжий понял, что следствие вдруг выскочило на верный путь после бурелома кривых свидетельств мадам Поленко и школьных учителей.
– Интересно девки пляшут… – он зашагал по кухне, вытягивая носок старых туфель из сверхпрочного композитного материала: белорусской кожи, пропитанной солью, жирной грязью старого города и мастикой из коридоров отделения. Шнурки навеки слиплись с основанием и не обременили хозяина ежеутренним вязанием, а обувался Рыжий хитрым вывертом стопы, ныряя в твердую, тонкую, как морская раковина, оболочку ботинка. Иногда, после особо трудных задержаний в суглинке окраин, с башмака отпочковывался его полный слепок, который тут же можно было использовать по назначению: одевай и беги. От оригинала эта нерукотворная обувь отличалась только отсутствием скрипа в подошве.
Сейчас производственно-обувной процесс как раз был в стадии зарождения новой жизни. Настя с тревогой смотрела на мощные землистые глыбы, которые должны были вот-вот отколоться с туфель милиционера. На ее переносице зазмеились морщинки напряжения, потому как одно дело – шикать на Костика, чтобы он переодевал тапки еще за дверью, потому что пол только помыли, а совсем другое – выдать незнакомому симпатичному мужчине изнанку своего характера и оборвать его рабочий азарт замечанием. Еще неизвестно, положено ли милиции снимать обувь при исполнении? А, может, у них, как у местного участкового врача, только одни носки и их надо беречь, или, наоборот, пара, которую не уберегли и она теперь сияет россыпью дырочек? Не хотелось бы поставить опера в неловкое положение, обнажив недостатки его гардероба.
Пока девушка мучилась этой неразрешимой дилеммой, Рыжий с экспертом осматривали пол в поисках любых следов внезапно исчезнувших погорельцев. Будучи опытным сотрудником органов, опер интуитивно чувствовал беспокойство, исходящее от свидетеля, и игра эмоций на Настином миловидном лице не осталась незамеченной.
– Вы что-то знаете, – молодой человек вдруг вскочил и в упор посмотрел на учительницу. Для пущего эффекта он интенсивно кивал головой, как прожженный коробейник, предлагающий неведомую, но чертовски нужную штуку, типа чеснокодавки с насадкой для бритья, зато в рассрочку. Если Настя и подумывала сокрыть важные для следствия факты, то после такого приемчика у нее вряд ли должно было остаться на это мужество.
– Вот именно, что-то! А хорошего-то в этом ничего, кроме плохого. И этому плохому она учит детей! – вдруг встрял скрипучий голос свекрови. Это Нина Васильевна, всласть насобачившись с соседями о незакрытом мусоропроводе и влиянии вспышек на Солнце на похудение, освободилась для скромного домашнего междусобойчика. Потеряв нить беседы, старушка впряглась с самым наболевшим. Настя уже набирала в легкие воздуха, наверняка затем, чтобы поблагодарить мамулю за конструктивную критику, но тут пришел на помощь миротворец Костик.
– Мам, теперь в школе ребят плохому не научишь, – физик приобнял супругу, могучим плечом одновременно тесня родительницу в коридор, – теперь у них для этого есть Интернет, детское шампанское и занятые родители, которым все фиолетово. Вот вопрос, чего могла нахвататься от них твоя невестка. И года не прошло, а она уже убийства на дом берет. Дорогая, тебе не лень заниматься внеклассной работой?
– Вообще-то лень, – учительница виновато посмотрела на Рыжего. – Но, если честно, я все-таки, наверное, знаю. Вернее, не это знаю, что то. Но то, что знаю, это плохо, сами знаете кому.
Костик с изумлением взглянул в одухотворенное загадочным признанием Настино лицо. Прежде ему никогда не приходило в голову, что преподаватель русской словесности может так изящно выражаться. Молодой ученый решил взять новый стиль на заметку: очень подойдет для выступлений на кафедре и преподавательской работы в принципе, ведь некоторые особо сложные явления физики по-другому не объяснишь. А Настю можно смело подключать к написанию диссертации – в конце концов, свежая мысль у Костика только одна, а размазать ее надо на двести страниц.
Милиционер тоже выглядел озадаченным. Свидетель явно вспомнил нечто очень важное, что либо переведет его в разряд подозреваемых, а там, дай Бог, и подсудимых, либо просто прольет свет на обстоятельства дела. Но наученный горьким опытом общения с дамочками, Рыжий не торопился с выводами. Напротив, он был готов запросто предположить, что все эти таинственные намеки означают только стрелку на девушкиных колготках, которую надо немедленно зафиксировать лаком в тишине ванной, или забытый в духовке пирог, причем духовка находится у подруги и теперь надо лететь сломя голову на трамвай, чтобы успеть до прихода подругиного мужа, так как это-большой сюрприз. Потому опер не торопясь достал свой блокнот и скучающим голосом поинтересовался:
– Поподробней, гражданка. Кому плохо, и что вы об этом знаете. Кстати, для знания еще одно: если плохо, и вы знаете, но не сообщаете, то становитесь соучастником. Так и знайте. Что то, что это, плохо все.
Настя как будто невзначай потрогала себе лоб и с облегчением почувствовала, что жара нет. С другой стороны, при отсутствии лихорадки выходило еще хуже: сорокоградусного бреда быть не может, а когда не понимаешь, что тебе говорят, без температуры, это, кажется, называется галлюцинации. А, поскольку она не пьет, разве что на праздники и исключительно хорошее красное вино, то безобидной для русского человека белой горячкой здесь тоже не обойдешься. В том, что сказал этот симпатичный милиционер, смысл определенно был. В каждом отдельном слове. А вот целиком оно слышалось абсолютной белибердой, причем недружелюбного характера. Что-то там про соучастие, что должно закончиться для учительницы весьма и весьма неважно. Украдкой взглянув на Костика, девушка еще больше расстроилась: тот не выражал никакого беспокойства по поводу странной беседы и радостно перемигивался с Рыжим, кивая на супругу. Значит, проблема точно в ней, в Насте. Видимо, усталость накопилась, надо поменьше брать частных уроков и побольше ратовать за дистанционное обучение. А сейчас стоит попробовать как-то деликатно скрыть неполадки с восприятием и поговорить с милицией на ее языке.
– Да, полностью с вами согласна! – девушка выпрямила спину и сделала ответственное лицо, как на открытых уроках с участием спонсоров. – Все плохо. Даже страшно представить, куда мы катимся. Из-за того, что вы сказали.
– Вы меня к своему преступления не примазывайте! – попятился Рыжий. – Я и так в нем по самые уши. Торчит только голая…эта…п-правда, и все меня за нее дергают, вот старшийоперуполномоченный Катанин вообще обещал, что он ее взгреет. Если к вечеру результата не будет.
– Да уж, вон оно как милиция нынче работает! Если не найдут преступника настоящего, то правду погреют, на пальцы поплюют и на тебе, страдай невинный человек, – из коридора донесся комментарий Нины Васильевны. Как всегда она была каждому разговору затычка. Рыжий даже не поморщился, свидетелей не выбирают. Зато эксперт сразу же взвился:
– Благодаря вам, подстрекателям, царя убили, страна войну проиграла, а лучшие офицеры теснились на Галлиполи! – проворчал он. – Приличная женщина, а зубы нацепила, как у Бобби Брауна. Вы милицию не трогайте, и она вас не тронет, – мужчина недовольно потряс черным пакетиком с вещдоком и угрожающе высморкался в огромный платок. Настя уже в который раз робко протягивала руку к Рыжему, стремясь обратить на себя его внимание, но тут снова вступил Костик:
– Брейк, уважаемые! Провокаторов во все времена на кусочки разрывала возмущенная общественность. Или они спокойно сами вешались в Озерках, на природе – так спокойнее. Короче, награда всегда найдет своих героев. Но мы же собрались не за этим!
– Гражданин милиционер! – наконец-то учительница смогла вставить словечко и, завладев инициативой, сразу же перешла к делу. – Про войну позже поговорите. Важно другое. Убийца был здесь!
Присутствующие разом повернулись к девушке. Настя, зардевшись от внезапного внимания аудитории, подошла к столу и поманила за собой Рыжего.
– Вот смотрите, что получается. Когда у нас гостили наши погорельцы, стол мы сложили в коридор и его здесь не было. Мебель собрал Костик уже после их отъезда, что само по себе удивительно, ведь елку после Нового года Костик не собрал до сих пор. Вон она, в углу стоит, – все разом посмотрели в угол, где действительно имелась некая композиция из сушеных веток, ваты и блестящих фантиков от конфет.
– Это инсталляция, – стал оправдываться физик. – Авангардное искусство. Не терпит суеты. Не разбираю, потому что мечтаю осмыслить современные веяния.
Настя поджала губы и оценивающе посмотрела на Рыжего. Видно было, что, если милиционер проявит должное осуждение лени Костика, в следующий раз замуж девушка уже может выйти за него. Опер, однако, проявил мужскую солидарность и сказал, что этот нео-арт действительно нуждается в привыкании к его загибам, и елку еще на пару лет можно оставить. Настя только махнула рукой и подошла к эксперту.
– Вы, кажется, умный человек. В отличии от всяких недорослей с извращенной эстетикой, – польщенный сотрудник даже подтянул живот и дал себе зарок бриться чаще. Никогда ведь не знаешь, когда тебе улыбнется судьба. Молодая женщина ободрительно улыбнулась, придвинулась поближе и камерным голосом продолжила:
– Так вот, сами посудите. Стола там не было, зато имелся целый шатер из их пожитков. Они вечно носки на батарее сушили, на кухне даже сделался особый микроклимат. Впору редкие бактерии без инкубатора разводить, – все присутствующие разом потянули носом и вмиг услышали отголоски портяночных ароматов. Стол для приема пищи с ними явно не сочетался. Довольная произведенным эффектом Настя продолжала:
– Вот именно! На столе они записку оставить не могли, потому что стола в кухне не стояло. Он был сложен прямо перед дверью из квартиры, в повороте коридора. Я еще на него сумки всегда клала, очень удобно. Видимо, и они тоже поставили, их бумажка вглубь и провалилась, застряла между столешницами. Я эту записку в первый раз вижу, если вы меня подозреваете. К тому же разобрать, что на ней, все равно не могу. А красть ее из-за желтой птички… Может, нам ее специально подкинули? Понятное дело, стол имел все шансы трухлявиться в коридоре до второго пришествия, ну или до конца диссертации, что еще дальше. Подкинули, а потом вызвали бы следствие. Меня бы арестовали.
– За кражу писчебумажной продукции? – уточнил Костик. – Или за покушение на целостность этого вашего "Аналдоза"? Так за это премию должны давать, как в Средние Века за борьбу с ересью.
– Согласен, – Рыжий глубокомысленно посмотрел на Настю. – В принципе, пока содержимое не расшифровали, мотив похищения клочка и его обнаружения в вашей квартире не ясны. А почему вы решили, что убийца здесь был? В конце концов, тетрадь Тихона пока официально к этому преступлению не причастна. У нее своих врагов хватает.
За время дискуссии Нина Васильевна, сопя и толкаясь острыми плечиками, вывернулась из коридора в самую середину собрания. Накопив за пятнадцать минут вынужденного простоя полтонны собственного мнения, старушка встала между милиционерами и приготовилась выпустить по ним залп красноречия. Но Рыжий, привыкший работать с таким проблемным населением, напал первым:
– Гражданка Попова, не вы ли подкинули улику своей любимой невестке, чтоб сразу избавиться от всех лишних жильцов? Вы, кажется, и Поленко собирались выселить. Не квартирная ли это афера? – и пока опешившая Нина Васильевна выпучивала глаза, Рыжий обратился к супругам за аргументами:
–а что, очень удобно. Вы бьете покойного Афонькина по голове, не теряясь, тяжелым предметом с цифрами…
– С цифрами? – переспросил Костик и тут же уточнил: – Тупой предмет с цифрами – это могла быть бита.
Опер поднял вверх большой палец.
– Верно смекаете, товарищ ученый. Бита. С номером 22 вверх ногами.
– Такая, как у нас под лестницей? – Настя решила быть прилежной свидетельницей и даже применять дедуктивный метод. Вдруг расследование, сбиваемое с толку репликами Нины Васильевны, опять застопориться. – Бита там есть. На ней, правда, вырезано "55". И написано что-то даже, но мы не смотрели. Там темно.
Коротенькое сообщение имело эффект разорвавшейся бомбы. Рыжий замер, так и не успев стереть с лица поучительного выражения, которое заготовил для лекции о тупых предметах и последствиях их встречи с черепной коробкой не рассчитанного на такие казусы человека. Короткое воспоминание вдруг пронеслось перед глазами: вот он, еще юноша в курсантской форме, пытается вырезать из ластика штампик с датой, чтобы отослать с ней поздравительный конверт богатой тетке. За окном звенит апрель, день рождения у тетки был в ноябре, и задержку надо объяснить плохой работой почты. Дело спорится. Подобно терпеливому китайцу, два года ковыряющему осколок слоновой кости величиной с семечку, чтобы сделать из нее кораблик с мачтами и матросами, Рыжий не жалеет себя и бритву. Наконец, из под его рук выходит изрытый канавками ластик, и в них четко угадывается надпись: 23.11.85, аккурат за день до великой даты. Молодой человек капает на стол чернил из ручки, макает в нее ластик и, довольный, шлепает его на конверт. Отжимает самодельную прелесть и в полуобмороке смотрит на результат: на открытке сияет непонятное зазеркалье. Перевёрнутая двойка впереди, а дальше ряд искривленных цифр. Точка выглядит шикарно. К Рыжему подходит старший товарищ, дает ему дружеский подзатыльник и говорит, что в работу закралась технологическая ошибка: резать надо было то, что видишь сейчас на бумаге, а получаются нормальные вещи. Почему так, он объяснить не может. Мистика. Но правило Рыжий запоминает на всю жизнь.
Загадка биты открылась милиционеру во всей красе. Голова отказывалась поворачиваться на внезапно застывшей шее, а во рту пересохло. Что неплохо, потому что на языке вертелись выражения, страшно далекие от цензурных. Наконец, сквозь кольцо сведенных от напряжения губ опер просвистел:
– Где вы ее оставили?
Настя, удивленно вскинув брови, замялась на секунду, но быстро взяла себя в руки:
– Мы не оставляли. Она сама там лежит. Ею люк закрыли, прямо под лестницей. Я думаю, это ход в подвал.
Рыжий и эксперт, опережая друга друга, понеслись к выходу, по дороге зацепив старушку и придав ей нужное направление. Ветер от их стремительного бега увлек за собой могучего Костика и любопытную соседку, караулившую у мусопровода, когда же возомнившую о себе Нинку заберет милиция. На лестнице раздался топот многочисленных ног, видимо, лифт им ждать показалось слишком долго. Настя пожала плечами, аккуратно перенесла в комнату принесенные с работы тетради и отправилась за новостями вниз, к злополучной бите.
Тщательно заперев квартиру на оба замка, девушка прошла по длинному этажу и тоже решила спускаться вниз пешком. "Надо разгонять кровь в малом тазу" – вспомнился совет из популярной передачи про здоровье. Похожая на комсомол и весну ведущая призывала милых дам немедленно начинать ходить, но только не на службу. Потому как сидячий образ жизни очень опасен для женщины. Она может заболеть целлюлитом и остаться без мужа. И без денег, потому что целлюлит неизлечим, но между тем требует дорогих и регулярных лекарства. Как разорвать замкнутый круг между офисом, в котором необходимо зарабатывать на то, чтобы победить приобретенную в нем толстоту, в передаче замалчивали. Зрителю предстояло выплывать самому. Вот и Настя быстренько сориентировалась сейчас на нечаянный фитнес.
Учительнице предстояло бодро сбежать с тринадцатого этажа, что было прекрасной тренировкой для сердца и икроножных мышц. Сквозь разбитые окна веяло сентябрьским холодком, который хоть немного заглушал привычный запах нежилого, но часто посещаемого помещения. Лестница, отгороженная от суеты многоквартирного дома лоджиями и двумя парами дверей, служила идеальным местом для свиданий, выгула ленивых собак и, судя по рисунку на полу, даже ленивых людей, курения и вечеринок разбитной молодежи. Для жильцов прогулки по этой тропе здоровья редко бывали добровольными. Чаще на спорт их толкал ДЕЗ, нанимавший на работу исключительно лифтеров-философов, верящих, что завтра и само по себе будет лучше, чем вчера, и посему не стоит лезть в него своими грязными руками. В общем, учительница скакала по лестнице в полном одиночестве и не прошло и пяти минут, как она оказалась на первом этаже.
Выбежав в холл перед лифтами, Настя немного постояла, отдышалась, поправила хвостик и тут поняла, что следствие без нее никуда не продвинулось. Из под лестницы доносилось сдавленное сопение, какой-то скрежет и краткая, но содержательная и цветастая ругань эксперта. Свекровь с соседкой стояли чуть поодаль, вытянув шеи и скосив один глаз, как гагары, которых фотографируют на обложку National Geographic. Девушка не стала тратить свои молодые годы на старушек и сразу подошла к Костику.
Богатырь с деловым видом незанятого человека нависал над пыхтящим милиционером и под руку советовал тому еще поднажать. Было видно, что Рыжий очень хотел бы поднажать ему прямо по шее, да рук не хватало. Уже вечность опер тщетно пытался вытащить из железной скобы на люке аккуратную полированную биту.
– Ишь, холера! Намертво стоит, – Рыжий оторвался от деревяшки, выпрямился и встряхнул занемевшими от усилий пальцами. Потом вышел на середину холла и сделал пару энергичных махов, наклонов и замечаний кретину, который попытался скрыть улику таким варварским образом. Пока опер разминался перед очередным раундом схватки с вещдоком, эксперт, встав на четвереньки, старался разобрать надпись, выжженную на бите с тыльной стороны.
– Спасибо за… – морщился эксперт, – мирное небо вроде. Но здесь не видно, кому и за что. Юбилейная, наверное. Зачем же ей люк-то заложили? Что у вас там за лабиринты?
– Наверное, там что-то спрятано, – предположил Костик. – Может быть, сокровища или награбленное добро?
– Награбленное, гражданин, – назидательно отозвался эксперт, – добром не бывает. Да и сомневаюсь, что его бы оставили на произвол ненадежной биты. Скорее всего, там сокрыты следы преступления.
– Следы у нас в морге лежат, – вступил Рыжий. – Так что все вопросы остаются на повестке дня. Как здесь оказалась бита, предположительно участвовавшая в убийстве Афонькина и что она закрывает, следствию пока установить не удалось. Следствие сейчас еще немного отдышится и пойдет дальше.
Эксперт в очередной раз попытался хоть немного сдвинуть спортинвентарь, снова потерпел неудачу и от полной безнадеги несколько раз пнул люк ногой.
И тут случилось непредвиденное. С внутренней стороны крышки что-то лязгнуло, заскрежетало, заскрипели петли. В гнезде ручки заходил ходуном бита. Эксперт отпрыгнул в сторону, подумав, что в дело вступил какой-то хитрый механизм и сезам отворится.
Интуиция его не подвела. На глазах у изумленной публики крышка люка откинулась совсем не туда, куда открывал ее Рыжий – не вовнутрь, а наружу. Деревяшка легко выскользнула из гнезда и укатилась под лестницу, а на поверхности показались две головы с парами ошалевших глаз. По мере знакомства с обстановкой глаза светлели, а за головами потянулись туловища. С видом космонавтов, полгода облетавших Марс в тесной ракете, дети подземелья радостно плюхнулись на грязный пол подъезда.
– Земля! – зашептал один из найденышей.
– И воля! – отозвался другой. Затем повернулся к Насте и нежно проворковал:
– Все ведь закончилось, правда?
Девушка не знала, что и сказать. Похоже, все только начиналось. Перед ней стояли пропавшие погорельцы.