Глава 21
Предатели предают прежде всего себя самих.
Плутарх.
Предательство – непростительно, оно причиняет боль каждому, и особенно тому, кто доверяет предателю больше, чем-кому либо.
По дороге в Марсель Ален стал размышлять на непривычные для него в то время темы. Он думал о том, как угасло его чувство к Арабель. О том, каким оно было в начале, и какое оно теперь. Он пришёл к выводу, что всему виной не его разочарование, а его постоянная занятость. У него всегда так мало времени на любимую жену и дочь…Он поймал себя на мысли, что за то время, пока он отдыхал, он ни разу не разговаривал с Арабель о чём-то возвышенном. Они говорили о делах, о дочери, о месье Бегю, но не говорили о чувствах, о том, как они полюбили, особенно Ален. Пока он ехал, он вспоминал, как когда-то ночью, в рваных башмаках, он шёл по набережной, в поисках Арабель. Тогда он ещё не знал её имени, он помнил только руку, её сладкий и пряный запах миндаля и корицы.
Он думал, пока карета тряслась по ухабистой дороге. Он думал много, и понял, что до сих пор так же страстно любит Арабель, и готов пройти все мучения заново, чтобы испытать то счастье, которое он испытывает сейчас, вспоминая жену и дочь.
30 мая 1720 года.
Арабель проснулась рано – её разбудил месье Бегю, который сказал, что девушку ожидает какой-то мужчина. Она вышла к нему не сразу, а только после того, как привела себя в порядок и убедилась, что дочь в безопасности. Спустившись вниз и поздоровавшись с этим мужчиной, она разволновалась. Мужчина был ей не знаком, но она поняла, что у него какие-то важные, и возможно плохие известия. Он судорожно разворачивал листок, на котором было написано письмо от мадам Изабель, с припиской от врача.
«Арабель, я не знаю, как говорить такое! Ален болен, но чем, я пока не знаю. Сегодня утром я вызвала врача. У Алена поднялась слишком высокая температура, всю ночь он бредил. Я боюсь, что он может умереть.
Мадам Д’Амбруазе, это месье Пло – Даккар. Как врач, я повидал много болезней, и говорю вам, что эта болезнь мне не известна, но есть серьёзные подозрения, что это чума…»
У Арабель потемнело в глазах. Она чуть не упала, но тот мужчина подхватил её, помог присесть и подал стакан с водой. Арабель, еле сдерживая себя, решилась дочитать письмо до конца.
«…Я не говорю точно, но если это она, то вам с малышкой лучше оставаться у месье Бегю. Если заразитесь и вы, может случиться непоправимое. С уважением…»
Арабель не стала думать. Через пол часа она и Мадлен ехали в карете, на которой прибыл тот мужчина.
Арабель боялась. Как это часто бывает, она боялась не успеть. Не успеть сказать ему всё.
Она думала, много и обо всём, что было с ней до того, как она встретила его, и что случилось позже. Она думала о них, о том, что они вдвоём из себя представляли в жизни. Она поняла, что они являются ничем иным, как идеальной семьёй. Да, он был раньше другим, но как он изменился, когда появилась она. И как изменилась она, когда появился он…Она поймала себя на мысли, что он стал намного лучше, чем был, и встреча их изменила его в лучшую сторону, при чём до неузнаваемости. А вот с ней произошло всё наоборот. Она не стала лучше, но и плохим человеком она себя не считала. Она практически не изменилась, быть может, она только стала немного черствее по отношению к людям, которые не имеют к ней никакого отношения, в ней стало меньше жалости и сострадания.
Но Ален имел к ней отношение, и самое прямое. Для всех они были муж и жена, но для неё он был больше, чем муж. Она любила его, и очень боялась не успеть сказать ему это, ведь когда всё было хорошо, она даже не думала говорить с ним о таком. Она любила его с самого первого дня, как только повстречала. Он лежал на улице, корчась от боли, изображая бродягу, а она позвала его к себе и помогла с ногой…Он уже тогда выдал себя, выдал свою принадлежность к знатному роду, но её это не испугало. Ей стало интересно, что он придумает ещё. А потом эта история с его друзьями…Она каждый вечер размышляла над этим и придумывала оправдания действиям Алена. Для неё было очень важно найти эти оправдания, ведь если он невиновен хотя бы в её глазах, значит он может быть не виновен и вовсе.
Она любила его, но всегда молчала об этом. Она знала, что если признается, то навсегда его потеряет. Да, он был именно таким – если он чего-то добивается быстро, ему это так же быстро надоедает, и Арабель это знала, всегда.
Когда она прибыла в Марсель, её не сразу впустили в дом. Дворецкий решительно не впускал её, опасаясь, что она и ребёнок могут заразиться, хоть и пока не известной, болезнью.
Отступать было не в характере Арабель, и она конечно пробралась в комнату Алена, оставив Мадлен у бабушки, которая была не в самом лучшем состоянии из-за последних событий.
Как только Арабель зашла в комнату Алена, она тут же позвала нескольких служанок.
– Мою дочь сейчас же унесите в отдельную комнату, желательно в ту, в которой давно никого не было. Скорее вызовите врача. Мадам Д’Амбруазе должен осмотреть лекарь. Мария, – обратилась она к одной из служанок, – принеси мне листок и чернила, я напишу то, что ты должна будешь купить на рынке. А теперь выходите все! Месье Д’Амбруазе болен, и это определённо чума.
Ален был без сознания, он весь горел и был в поту. Ворочаясь в постели, он бредил.
Прибежала девушка с бумагой и Арабель быстро нацарапала нужные наименования.
Через пол часа, или немного больше, девушка вернулась с рынка, и Арабель закрылась в комнате Алена. Даже когда пришёл врач, она не открыла ему, а лишь указала осмотреть мадам Изабель и слуг, чтобы убедиться, что в доме больше никто не болеет.
Через несколько часов Арабель вышла из комнаты Алена. Мадам Изабель ждала её.
– Ему станет лучше, мадам. Я уверена, что он будет жить.
– Арабель, что же это? Если это чума, то нет нам спасения, мы все в опасности! Как же ты могла приехать, да ещё и с Мадлен. Ты подвергаешь себя опасности, это я могу понять – возможно ты любишь моего сына, но Мадлен! Если с ней случиться что-то, будь уверена, ты никогда больше не увидишь дочь, я и близко не подпущу её к тебе!
– Вы можете успокоиться, мадам? Вас осмотрел доктор? Всё это время вы были с Аленом, и вероятность того, что вы заразились, больше, чем того, что я или моя дочь больны.
– Да что ты позволяешь? Конечно же я здорова! Месье Пло-Даккар осмотрел всех нас. Он нашёл что-то подозрительное в состоянии одной из служанок, и забрал её с собой, в лазарет, чтобы отгородить от нас беду. Я не думаю, что это чума. Вероятно, Ален просто подхватил сильный грипп. Конечно! Он же позавчера так долго гулял в порту. Его не было до середины ночи. Не мудрено заболеть. Я уверена, что это не чума. Да, теперь я точно уверена… – бубнила себе под нос мадам Изабель, когда спускалась с лестницы. Она вся тряслась, и можно было подумать, будто она не в себе.
Арабель вернулась к мужу, который начал приходить в себя. Он был в сознании, но не мог говорить, и открыть глаза для него представлялось трудным, поэтому казалось, что он спит.
– Если бы знал ты, как любила я тебя, и люблю! Пусть Господь заберёт у меня всё, только оставит тебя! Какая же жизнь мне нужна, если в ней тебя не будет? Я всё отдам, только останься здесь, с нами. Со мной и нашей дочерью, – Арабель плакала. Она прижалась щекой к его руке и так сильно держала её. Она вдруг почувствовала ответное движение – пальцы Алена так же схватили руку Арабель.
Девушка посмотрела на больного. Он пытался открыть глаза, но ему было тяжело. Он бросил эту затею, но нашёл в себе силы заговорить.
– Я не умру лишь потому, что ты есть. Я так люблю тебя, и так давно не говорил тебе этого.
Арабель не сдержалась. Она поцеловала его и обняла. Она плакала, и тут же улыбалась. Она была счастлива видеть Алена в сознании, слышать его голос.
Через несколько дней Ален уже встал с постели. Никаких признаков чумы, о которой утверждала Арабель, месье Пло-Даккар не обнаружил.
– Сегодня я решу дела пораньше, возьму пару выходных, чтобы побыть с тобой и Мадлен.
– Ты не должен жертвовать делами банка ради нас.
– Я делаю что хочу. В банке главный я, впрочем, как и в этом доме.
Арабель была немного задета словами мужа. Она всегда думала, что у них с Аленом равные права.
– Конечно…Конечно. Ты посмотрела, как там Мадлен? – обратилась она к служанке, что стояла неподалёку. Та ответила положительно. –Прекрасно!
– Что с тобой, Арабель? Ты такая задумчивая.
– Я волнуюсь о твоём здравии.
– Да, эта простуда была ни к стати. Но, благодаря тебе, я уже на ногах.
– Это была не простуда, Ален, это была чума.
– Чепуха! Будь так, я бы уже умер, и даже твои волшебные руки не спасли бы меня.
– Да! Будь это чума, как тебе удалось спасти моего сына? Теми же колдовскими заговорами, которыми ты приворожила его? – вмешалась мадам Изабель, которая явно подслушивала супругов.
– Мама!
– Что ж, можете считать меня ведьмой, но я спасла не только вашего сына, но и своего любимого мужа, – Арабель вышла из-за стола и направилась в комнату дочери.
– Не думал, матушка, что вы настолько бестактны.
– А что? Она утверждает, что это чума, но каким же способ она смогла излечить тебя и не заразиться самой? Вспомни, сколько страданий и унижений ты перенёс, чтобы быть с нею! Ты буквально околдован! Я уверена, что твоё помешательство на ней это действие её колдовских чар.
– А понятие «Любовь» вам не знакомо. А раз так, то мне очень жаль покойного отца – вы всю жизнь обманывали его, говоря, что любите.
Ален тоже не стал задерживаться и ушёл, даже не выслушав как мать пыталась что-то возразить. Женщина осталась в одиночестве.
Глава 22
Бедствие подобно кузнечному молоту: сокрушая, куёт.
К. Боуви
Когда Ален пришёл в кантору, он заметил, что отсутствовало больше половины работников.
–Что такое, Пьер? Что-то мало лиц я вижу сегодня, – обратился он к месье Мартену – своему поверенному, мужчине уже весьма преклонных лет, но ума строгого, расчётливого и ясного.
– Ох, месье! Многие не выходят на работу вот уже несколько дней. Говорят, месье Жардим скончался.
– Что ты говоришь, Пьер? Я видел Жардима несколько дней назад, когда вернулся в город. Он был здоров и полон сил. Неужели несчастный случай?
– Что вы, месье! Говорят, чума пробралась к нам в город.
– Ерунда! Будь так, мы бы уже знали об этом. Сегодня я закончу пораньше. Возьму несколько выходных. Хочу побыть с женой. Ты же знаешь, Пьер, как сложно нам раньше было понять друг друга. Сейчас всё начинает налаживаться. Не хочу упустить момент. Дела оставляю на тебя, Пьер.
– Ах, месье Д’Амбруазе, как же я справлюсь со всем этим? Работать некому, я остаюсь совсем один. Простите, но вы так очарованы своей супругой, что забрасываете дела. Может она приворожила вас? Знаете, был в прошлом веке случай…
–Да что вы все заладили! А объяснение «Я люблю её» вам не подходит? Нет никакой магии, кроме магии чувств.
По дороге домой Ален отправил Арабель письмо. Он хотел поехать в порт, и чтобы она также прибыла туда к нему. Он хотел вспомнить ещё раз, как впервые увидел её. Но прибыв на место, он срочно отослал ещё одно письмо.
– И если увидишь карету мадам в пути, останови и скажи, чтобы немедленно возвращалась домой и ни в коем случае не выходила на улицу, – приказал он парню, который должен был доставить письмо.
Когда Ален приехал домой, он застал Арабель в комнате дочери. Она спала, но когда Ален вошёл, то проснулась.
– Нам нужно уезжать. Где матушка? Пусть срочно собирает вещи.
– Тише, Ален. Я получила твоё письмо, но не смогла приехать. Женевьева отправилась на рынок вместе с мадам Изабель, а ты знаешь, что я не доверяю дочь никому, кроме Женевьевы.
– Мать ушла в город?
– Да. Что случилось, Ален? Не мельтеши, успокойся!
– О, Арабель, я видел такое! Это так ужасно! Мы должны скорее уезжать из города. Поедем в поместье, да. Месье Бегю примет нас, он будет рад нас видеть.
– Ален! – почти выкрикнула Арабель, пытаясь успокоить мужа, который весь трясся и ходил из угла в угол. – Какой отъезд? Какое поместье? Что с тобой? Ты сам не свой, весь дрожишь.
– Ты была права. Десятки тел. И жандармы не успевают их убирать, как люди вновь падают навзничь…
Арабель остановила суетившегося Алена и взяла за руку.
– Успокойся. Что ты видел?
– Ты была права. Это чума. Когда я приехал в порт, там уже негде было поставить ногу. Только уберут с десяток трупов, как их появляется ещё больше. Обезображенные, будто сам Дьявол на них посмотрел.
– В таком случае…Анна! Отправь гонца к месье Пло-Даккару, и пусть кто-нибудь из слуг сходит на рынок и приведёт мадам Изабель, – позвала она служанку и объяснила, что той надо делать.
– Если твоя мать уже заражена, то она представляет опасность для нашей дочери.
– И что же, мы оставим её на улице, среди этой заразы?!
–Нет же, нет. Послушай, Ален, – девушка крепко взяла мужа за плечи, но не успела договорить свою мысль.
Внизу послышался стук двери. Ален и Арабель спустились, в надежде на то, что это была мадам Изабель, но это был лекарь. На нём была чёрная маска и перчатки.
Мужчина снял с себя стесняющие его вещи.
– Вы были правы, Арабель. Это бубонная чума. Думаю скоро объявят карантин.
– Месье, вам что-нибудь известно?
Мужчина кивнул.
– Говорят, власти будут строить огромную стену. Никого не выпустят из города, и никого не впустят.
– Значит, если мы хотим успеть уехать, то нам нужно собираться сейчас же?
– Что вы, месье! Неизвестно откуда пришла эта хворь, и как далеко она распространила свои корни. Самое лучшее – оставаться дома, за плотно закрытыми дверьми. Не открывайте окна. Никого не впускайте и не выпускайте.
Тут показалась мадам Изабель. Врач осмотрел её, но ничего подозрительного не заметил.
Весь оставшийся день, и вечер, месье Пло-Даккар провёл в доме Д’Амбруазе, чтобы наблюдать за мадам. Ближе к ночи он покинул их, убедившись, что женщина в порядке. Однако, ночью у неё поднялась температура, она бредила, её тело полыхало огнём.
Глава 23
Чего только не ослабляет всеразрушающее время.
Гораций
Ален не мог спать. Он сидел в кабинете и пытался разобраться в бумагах, что прислал ему месье Мартен, но в голову лезли мысли совсем не о работе. Он не знал, что делать, он очень хотел убежать из города вместе с семьёй, но боялся. Боялся и того, что кто-то, Арабель или дочь, заболеет. Он представил, что в один миг может потерять всё, ради чего живёт, ради чего терпит все удары судьбы. Не будь Арабель рядом, где бы он был сейчас? Кем бы он был…Его охватила паника.
Были времена, когда он не спал ночами, а если и засыпал, то перед глазами, и во снах, ему виделась Арабель, её изящные руки, у которых был неповторимый аромат. И пусть сейчас они так уже не пахнут, разве в этом измеряется любовь? Помимо того, что он любил свою жену простой человеческой любовью, он также был и благодарен ей. Она вытащила его из мрака, показала, как прекрасно жить, когда ты не ставишь себя на одну ступень с Богом, а то и выше. Она стала для него исцеляющим снадобьем, оазисом в засушливой пустыне, проблеском солнца в зимнюю, леденящую стужу.
Ален был погружён в отчаянные мысли, но их прервали. Арабель пришла с неожиданной новостью. Она известила супруга, что его дорогая матушка скончалась.
Алену хотелось кричать. Боль у него внутри усиливалась, при мысли о том, что мать так и не смогла ужиться с его любимой, и что он сам так до конца и не наладил отношения с матерью. Первое, что пришло ему в голову, это то, что он может потерять и Арабель, а без неё он не сможет не то что жить, а даже существовать, без матери же…Он всю жизнь был лишён её заботы, внимания и опеки. Однако, Ален понимал, что именно такие, чёрные и злые мысли, Арабель убивала в нём своей любовью.
Ален уронил голову на ладони и тихо зарыдал. Проведя в полусознательном состоянии всю ночь, ближе к рассвету он зашёл к Арабель.
Дочь тихо и нежно спала.
Арабель стояла, облокотившись на камин. Она стояла согнувшись почти пополам, хрипела и слегка стонала. Вдруг она навзничь обессиленная упала на пол.
Ален подбежал, но ему было страшно. Он боялся за жизнь и здравие Арабель.
Ален уложил жену на кровать, но лекаря или кого-то из слуг звать боялся. От страха, он хотел уйти, но вдруг обернулся, чтобы посмотреть на Мадлен.
«Что если она не больна? Или больна, но может выжить. Имею ли я право бросать её здесь, без сил и без помощи?» – подумал он. Его снова била дрожь, от страха и ужаса, но он решил сперва забрать Мадлен к себе в комнату. Девочка спала крепко, и Ален бесшумно перенёс её из комнаты в комнату.
Уложив дочь у себя, он немедленно вызвал лекаря. Месье Пло-Даккар прибыл очень быстро, и всё раннее утро пробыл у Арабель.
Ален ожидал известий. Всю ночь он не спал, но сейчас его глаза не могли сомкнуться. Он не мог сидеть на одном месте, и даже спиртное, что ему принесли, уже не давало никакого эффекта. От страха и волнения он тут же трезвел. Глядя на спящую девочку, ему стало спокойнее. Пока он любовался ею, он уснул.
Глава 24
Наиболее суеверные эпохи были всегда эпохами самых ужасных преступлений.
Ф. Вольтер
Ален проснулся разбитым. Уже было далеко за полдень и были слышны крики и ругань людей, стуки молотков и кирок о камни – строилась стена. У Алена болело всё тело, а голова гудела так, что в ней, звонким треском, отзывались все строительные работы, происходящие весьма неблизко.
Опомнившись наконец ото сна, Ален не увидел дочери и, вскочив с кровати, выбежал из комнаты.
– Мадлен? Где моя дочь? Она была у меня в комнате. Куда она пропала?
Из соседней комнаты вышла Арабель, убаюкивая дочурку. Ален не мог сопоставить этих двух людей – ту, которую видел вчера ночью, ту, что видит сейчас.
Вчера Арабель казалась ему болезненной, умирающей, обречённой, а сейчас он видел небывалую лёгкость, красоту и нежность. Аккуратно уложенные волосы и лёгкое голубое платьишко, весьма незатейливого покроя, делали из Арабель всё ту же девчонку, в которую Ален влюбился ещё в порту, когда она танцевала под адский цыганский бубен.
Ален с осторожностью подошёл к жене. Она улыбалась и мило и аккуратно играла с дочерью.
– Все эти события потрепали тебе нервы, Ален. Ты пугаешь ребёнка своими криками, – Арабель была абсолютно спокойна.
– Ты вчера плохо чувствовала себя, я забрал дочь к себе.
– Ты заходил вчера ко мне? Не помню этого. Наверное от того, что не хорошо чувствовала себя, – девушка нежно поцеловала ребёнка. – Я проснулась, и не увидела её рядом. Очень испугалась, но даже я не устраивала такого шума, как ты.
– Месье Пло-Даккар ещё здесь? Что он сказал? Ты не заболела?
– Нет, он ушёл ещё до того, как я проснулась. Я смутно помню прошедшую ночь, но помню, что у меня очень заболело в груди. Огонь жёг моё сердце, и я не могла дышать. Месье Пло-Даккар осмотрел меня и удостоверился, что это не чума. Он сказал, это от нервов. Женевьева мне сказала об этом. Твоя матушка в своей комнате. Нужно будет организовать похороны как полагается, и я уже распорядилась об этом, пока ты отдыхал. Женевьева! – она подозвала девушку и отдала ей ребёнка. – Ты знаешь и сам, Ален, что твоя мать была настроена против моего присутствия не только в этом доме, но и в твоей жизни вообще, но я не испытывала к ней никакой ненависти, и ни одной дурной мысли в её адрес даже не допускала. Однако, я знаю, что она могла себе это позволить в мою сторону. Что бы она ни говорила тебе, какие бы небылицы ни несла, прошу, не верь. Если я что-то и сделала в этой жизни плохое, то только ради тебя и Мадлен. Ради тех, кого люблю, – девушка опустила в смущении глаза. Прежде она не могла говорить Алену о чувствах, да и сейчас это давалось ей тяжело.
– Если бы я слушал всё, что говорит мать! Она не очень-то занималась моим воспитанием в детстве, а сейчас, когда я уже сам обзавёлся семьёй, учила меня добродетели. Поздно не бывает никогда, но уместно ли это было? Но давай не будем говорить об усопшей плохо. -Арабель кивнула ему в ответ. – Всем моим исцелением, моральным, душевным, сердечным, стала ты. Если есть любовь сильнее, чем моя к тебе, то это только моя к моей дочери.
Глава 25
Ничто так не заразительно, как заблуждение, поддерживаемое громким именем.
Ж. Бюффон
Через несколько дней состоялись похороны мадам Изабель. Это была скромная процессия, людей было мало. Ален слышал, как мадам Буаселье и ещё две женщины, которые были ему не знакомы, шептались, то и дело роняя слезу в память о мадам Изабель.
– Вот увидите, она и его сведёт в могилу. Разве могла такая цветущая, такая молодая, прелестная женщина, так быстро угаснуть, в один миг, и скончаться за пару часов? – говорила уверенным тоном мадам Буаселье.
– Месье Ален Жоффруа тоже был болен, но его она спасла. Видимо, отношения со свекровью у неё были не очень и хорошие. Она даже не пришла на похороны! – заметила другая женщина.
– И что же вы думаете, мадам Буаселье? Вы больше всех общались с мадам Д’Амбруазе. Она наверняка рассказывала вам много интересного об этой женщине, – поспешила поинтересоваться третья.
Мадам Буаселье отвечала не охотно, на первый взгляд, но на самом деле она просто осторожничала.
– Да, мы были довольно близки с мадам Д’Амбруазе. Она уверяла, что эта женщина не иначе, как колдовством заманила месье Алена Жоффруа в свои сети. Сперва я не придавала значения её словам, но потом и сама заметила, как молодой господин буквально сходит с ума. Она не иначе, как колдунья. Ведьма! И я уверена, что в смерти мадам Изабель Д’Амбруазе виновата отнюдь не чума. Ах, как она была ещё молода и прозорлива. Однако, смерть её супруга подорвала её нервы, и она стала реже общаться с людьми. Теперь на Небесах они встретят друг друга. Да упокой Господь их души…
Ален не мог слушать это, и не допускал возможности верить таким сплетням, ведь никакого колдовства, по крайней мере в отношении его чувств к Арабель, не было. Была только любовь. Безумная, всепоглощающая, меняющая душу любовь.
Он шагал вперёд, прочь с этого мрачного места, но на его пути вдруг возник месье Мартен.
– Я вам соболезную, мой господин. Месье, выслушайте меня, – схватил он Алена, когда тот попытался идти дальше, не обращая никакого внимания на слова своего поверенного. – Месье Д’Амбруазе, я ни в коем случае не буду давать вам советов, вы и сами всё знаете лучше меня, но выслушайте слова старого и опытного человека.
– Что ты хочешь Пьер? Не затягивай, я очень устал и хочу скорее вернуться домой к моей семье. Только они станут утешением для меня.
– Месье, я не в праве указывать вам, но всё же…Я разговаривал с месье Пло-Даккаром, и он говорил, что был очень удивлён, узнав о такой внезапной кончине вашей матери. Он уверял меня, что когда осматривал её, то не нашёл никаких поводов для беспокойства. Ваша мать была относительно здорова, и смерть её стала потрясением для месье Пло-Даккара. Он уверяет вас, умоляет, чтобы вы были осторожны.
– О чём ты хочешь сказать мне, я так и не понимаю, Пьер?
– Мой господин, неоднократно всплывали …Эм…Разговоры. Всего лишь пересуды! Но говорили, что ваша жена, мадам Арабель, отнюдь не безгрешна, и имеет отношение к тёмным делам.
– Снова ты за своё! Скажи это слово, Пьер. Ведьма! Так ты хочешь сказать? Что она ведьма?
– Что вы, месье, я ничего такого не думал, однако, слухи не рождаются на пустом месте. Ваше чудесное выздоровление, о котором поведал мне месье Пло-Даккар, внезапная смерть вашей матушки, и абсолютная неуязвимость вашей дорогой жены, к несчастью, подрывают доверие к ней. Все эти случаи такие сомнительные…
– Я услышал тебя, а меня вот никак никто не услышит. Я люблю Арабель, а она любит меня. Это настоящая, человеческая, сильная любовь, которой моя матушка противилась с самого начала. Никто не может понять, что кроме любви и её магии, больше ничего не существует. Мне жаль, но вы все обречены. Вы так и не познаете настоящую любовь, потому что не верите в само её существование…
– Ах, месье! Мне бы говорить о любви! В мои годы думаешь лишь о том, как избавиться от боли в коленях да спине. Любовь! Она прекрасна, но она ведь и может толкнуть человека на безумные, грешные поступки. Пожалуйста, месье Д’Амбруазе, всё, чего я прошу, это будьте осторожны и бдительны! Мне не безразлична ваша судьба, и судьба вашей маленькой дочери.
Ален ничего не стал отвечать, только кивнул на прощание.
Арабель оставалась дома, так как Ален запретил ей выходить на улицу, да и малышку оставлять без кого-то из родителей было страшно. Вернувшись, Алену сообщили, что Арабель сейчас спит, вместе с Мадлен. Ален справился о здоровье обеих, и получив положительный ответ, ушёл к себе.
Он остался наедине с самим собой. Его терзали слова месье Мартена, и он невольно начал с ними соглашаться. Его душа разрывалась на миллионы частей. Он рыдал, как ребёнок, он не находил себе места – так тяжело ему давались рассуждения.
«Неужели, всё это ложь? Разве любовь способна допустить такое? Разве Бог допустил бы такое? А что если всё это правда, и это действительно она избавилась от моей матери? Нет, этого не может быть. Она –ангел, вырвавший меня из плена пагубных страстей и дурного нрава. Одно её слово, один её взгляд, способны исцелить меня, мою душу. Она буквально подчинила меня. Я полностью в её власти. Что это, если не колдовство? Но наша любовь, моя любовь! Такая сильная и несокрушимая…Можно ли поверить, что такая любовь существует? Разве можно так любить, до исступления, до полной покорности и отдачи во власть, и не быть околдованным? Да, я околдован ею… Но она такая чистая, такая светлая, нежная…Нет, нет, нет…Я не верю!»
Вечером, когда настало время обедать, Арабель спустилась в обеденную, но Алена там не было. Тогда она пошла к нему в комнату, но и там его не оказалось. Она прошла на балкон, и нашла его, сидящим на полу. Его голова лежала на коленях, он выглядел жалким и подавленным.
Слегка коснувшись его плеча, Арабель попыталась его разбудить, и Ален почти сразу открыл глаза.
– Я понимаю, что тебе тяжело, но не истязай себя. Тебе нужно поесть, иначе у тебя не будет сил. Не забудь, что наша дочь нуждается в отце также, как и в матери.
Воспоминания о Мадлен, о её милом личике и крохотных нежных ручках взбодрили Алена, но тут же он стал бояться сильнее.
Пока Арабель вела его в обеденную, он думал.
«Если всё действительно так? Имеет ли такая мать право быть? Что ждёт мою дочь с такой матерью? Не причинит ли она, в порыве гнева или обиды, вреда моей малышке?» – Ален настороженно смотрел на Арабель, которая была абсолютно спокойна, и лишь немного опечалена.
«Я не вижу в её лице того живого рвения к справедливости. Она давно утратила чувство сострадания. Но как такое произошло, когда это случилось, и как я не заметил перемен? Почему я бездействовал, пока моя мать и жена вели невидимую войну? И в этой войне победила моя жена, и радоваться мне этому, или плакать, я не знаю…»
Они сидели за столом в полном безмолвии. Алена не покидали свои думы, а Арабель боялась заговорить с ним, боялась сказать что-то, что растеребит его раны.
– Тебя смерть моей матери нисколько не трогает, -решился Ален, потому что не мог больше сдерживать поток мыслей в голове, – хотя, признаюсь, я и сам сейчас по большей мере думаю не об этом.
– Я уже говорила тебе, что относилась к твоей матери уважительно, хоть от неё такого отношения и не получала. Заслуживала ли я хорошего отношения? Не мне судить. Однако, твоя мать должным образом не относилась к тебе, а что говорить обо мне. Она всегда хотела, чтобы я убралась из этого дома, – Арабель нервничала, её чувства были задеты, а ещё она боялась выдать себя, выдать то, что почувствовала облегчение с примесью радости, когда мадам Изабель отошла в иной мир.
– А ты ведь так не хотела уходить отсюда…И поэтому ты помогла ей умереть.
– Ох, это уже слишком, Ален! Обвинять, меня, да ещё и в таком!
– Откуда в тебе это? Что стало с тобой? Для тебя уже не существует ни добра, ни зла. Ты больше не борешься за честность, не борешься за справедливость. Ты принимаешь всё как есть, идёшь на поводу у судьбы….
– Я не понимаю, Ален, к чему ты всё это говоришь. Я скорбела, как и ты, но нельзя вечно жить прошлым. Прости, но мне ребёнок дороже чем твоя мать, и мне не хочется тратить силы на то, чего не воротить. Я должна быть сильной ради дочери.
– Должна быть сильной, и на всё пойдёшь, ради её счастья?
–Ну конечно! А ты бы не пошёл на всё? На смерть, не спустился бы в Ад, не продал бы свою душу ради спасения своего дитя?
– Арабель, очнись! Кто угрожает ей?.. Моя мать никогда не причинила бы ей зла.
– Ты и сам прекрасно знаешь, что самую большую подлость совершают самые близкие люди.
Девушка бросила приборы и вышла из-за стола. Ален остался один, и есть ему совсем не хотелось. Он пол ночи просидел в библиотеке, но почитать ему так и не удалось – в голову лезли дурные мысли.
Поднимаясь к себе, он услышал, как из комнаты, где спала Мадлен, доносилось бормотанье.
– …Я ведь жалела потом об этом. Я с самого начала понимала, что это закончится плохо, что это не принесёт мне счастья, но согласилась на это! А что в итоге? Разве стоило это того, а, Мадлен? Конечно, ты меня не слышишь и не понимаешь, и это так кстати! Лишь тебе я могу рассказать о своём грехе, и ты не осудишь меня, как другие. Даже если бы ты всё понимала и могла ответить, ты бы не осудила, ведь ты тоже женщина, пусть и маленькая! А я хотела лишь счастья в этом доме! Я хотела, чтобы мной не потакали, не считали прислугой, хотела лишь быть хозяйкой этого дома…
Ален не мог слушать до конца. Он не мог поверить услышанному. Немного постояв, он опомнился и нашёл в себе силы добрести до постели.
«Невозможно! Всё же она…Но как? Зачем?! Может она говорила о другом? В любом случае, она призналась, что совершила грех. А что я? Закрою на это глаза, в собственном-то доме?! Разве можно делить очаг с подобной женщиной, разве можно доверить ей воспитание единственной и любимой дочери? Такие разговоры в присутствии дитя…Не понимает, как же…Она всё слышит, всё чувствует! Что будет с ней, когда она подрастёт…Что будет с нами, когда вся правда вскроется? Лучше уж покончить с этим сейчас. Бесчинство в моём доме, да и по отношению к моим родным! Как же в это можно поверить? Неужели вся эта любовь была огромной ложью? Мама говорила мне, что она хочет завладеть моими деньгами, но я не слышал, не хотел слышать. А вдруг я и вправду был под колдовскими чарами? Пьер говорил то же самое…Боже, Боже мой, как вынести мне это! Что делать? Кого наказывать? Не наказав её, не накажу ли я свою дочь? А наказав её, не накажу ли я себя?..»
Ален мучился, его душа разрывалась от боли. Он не мог поверить, что его любимая и любящая жена причастна к коварному преступлению.