А какое у нее было платье красивое, белое, атласное, с декольте, с рукавчиками капроновыми прозрачными, фонариком! А фата с венчиком! Сто раз перед зеркалом примерила: хороша невеста, как на картинке! Жених был свой, куропаткинский парень, тракторист. В армии отслужил уже, возмужал. Завидовали все: ай да пара!
За три дня до свадьбы сильный ливень прошел, всю ночь хлестал, все дороги развезло. Утром облетела деревню страшная весть: парнишка куропаткинский на мотоцикле насмерть разбился, под грузовик на шоссе влетел. Народ весь всполошился, помрачнел, бабы плакали, мужики охали и матерились, все боялись и глядеть в сторону Сашкиного дома, где выли его несчастные родители. Сашка был любимец всей деревни: простой, ласковый мальчишка, трудовой. И всего-то он прожил шестнадцать лет… И зачем его понесло в город?
Хоронить Сашку нужно было на третий день, в субботу. А на субботу и свадьба Ольгина намечена… Что делать? Темнее тучи ходили родители жениха и невесты. Свадьбу перенести? А продукты? Сколько деньжищ угрохано, все привезено, того гляди испортится… Выкинуть все? Ой, беда… Да и жених с невестой в печали и тоске: в загсе-то волокита, свадьбы только по субботам. И решили тогда свадьбу не переносить. Всегда так: кто-то помирает, кто-то родится…
Всегда, да не всегда. Вспомнила Ольга, шагая к большаку в слезах, как утром все куропаткинские жители гроб Сашкин на кладбище провожали, где накануне свои же мужики могилу копали, как прошла это траурная процессия с венками и слезами по всему Куропаткину, как шли потом обратно мужики понурые и бабы зареванные, вели под руки мать Сашкину, почерневшую от горя. Конечно, там у могилы и поминали, водку пили за упокой…
И вся деревня была на похоронах, одни только жених и невеста да их родители не ходили, молодых наряжали да столы накрывали. Съездили жених и невеста в райцентр, где расписали их, и вернулись в обед домой…
А кто их встречал? Тот же народ погребальный, куропаткинский. Другого-то в Куропаткине нет. Кто-то дома умылся, переоделся, а кто из соседних деревень, прямиком так и пришел, с кладбища. Сапоги резиновые в сенях поставили, а с них грязи, глины навалилось – еле отмыли потом. Словом, притащили глины с кладбища… И за стол сели, и пили – теперь за здравие, и поздравляли, и горько им было, и песни-танцы потом пошли, до позднего вечера… Упились тогда многие до ползанья на карачках, начали ведь пить еще около Сашкиного гроба…
И никто не сказал вслух то, о чем все думали: на этом конце деревни свадьба веселится, а на том конце в избе мать-отец по сыночку убиваются… Самые древние старухи только скорбно головами покачивали да на молодых с упреком и жалостью поглядывали. Нельзя было в тот день свадьбу играть. Отложить надо было. А лучше бы ее и вообще не было. Жизнь-то у молодых не сложилась… Через полгода и старший брат Ольги в Афганистане погиб…
Камни, камни… Порой сердца наши каменные. Бывает, камень на душе всю жизнь лежит, не сбросишь.
Села Ольга в автобус – и поехала домой, в город. Там отец заждался. – Ну что, повернули камни? Что там на них?
– Имена чьи-то.
– Ну и слава Богу.
Через неделю Ольга опять в Куропаткино съездила, с ней музейный работник отправился. Надгробие осмотрел, сфотографировал. Сказал, что потомки помещика за границей живут, вот обрадуются. Приедут обязательно. Может, и денег дадут, на восстановление храма. Отца ее, Иваныча, благодарить будут: какой он молодец, надгробие спрятал, укрыл в советские годы, а то и пропало бы где-нибудь, в болоте окрестном увязло или на строительство дороги пошло, как кирпич да гранит с церкви. И остальные надгробия музейщики теперь изучат.
Словом, возопили камни, и услышали их.
Бывает, бывает…
Бывает, бывает – тоска нападает,
В душе словно вьюга-метель завывает,
И холодно сердцу, и стиснув виски,
Сжав зубы, не смеешь рыдать от тоски.
Ведь грех унывать, ну о чем ты скорбишь?
Тех не воротишь, не исцелишь.
Радуйся, детка, минуте любой.
В горе и радости Ангел с тобой,
Он не оставит голодным и голым..
А ночью приходит судья с протоколом:
Вот здесь неправа, и вот здесь виновата!
И просишь совесть: не надо… не надо…
Нету спасенья в вине и снотворном,
И в покаяньи, отчасти притворном.
Судья неподкупен, жестокий маньяк.
Не защитишься ничем и никак.
Вот отчего и тоска нападает,
Вот отчего голова-то седая.
Гл.6. Все тайное станет явным
Обрадовалась Федосьевна, когда в областной газете про новости из деревни Куропаткина написали. Что там целая экспедиция побывала, в связи с исторической находкой – надгробиями дворянскими и священническими. Вот как вовремя ее Господь туда привел. Она не сомневалась, что достучалась до совести Иваныча и что надгробия те самые.
Решила Федосьевна, что заслуживает награды, поощрения. И купила она себе путевку в автобусный тур по Карелии. Всегда ведь мечтала там побывать, красоту увидеть заповедную, Кижами полюбоваться. А тут поездка четырехдневная, и недорого. И главное – весна, уже тепло, на деревьях листочки зеленые. А весной всегда душа молодеет и хочется куда-нибудь лететь или плыть.
А вы думали, она только по кладбищам бродит? Древность ищет? Нет, ей охота и среди молодых побыть. Она и сама еще не дряхлая – прыгучая да кипучая, любознательная.
– Неугомонная ты, – сказала ей сестра. – Любишь скитаться. Вечно где-то ездишь, путешествуешь. Нет бы дома сидеть и хоть варежки вязать, хоть носочки.
Нет, не хотела Федосьевна носки вязать, а хотела попасть в Карелию, увидеть водопад Кивач. Приехала она утром на поезде в Петрозаводск, а там уже ждал ее автобус. Туристы оказались в основном молодые, много женщин и девушек, несколько мужчин, среди них и пожилые. И все приехали с фотоаппаратами, в джинсах, куртках, кроссовках, веселые, улыбающиеся, разговорчивые. Без кроссовок трудно там по валунам и овражкам, по лесным тропкам бегать.
Федосьевна не задумывалась, как она там будет бегать. Когда все побегут, и она побежит. Куда все, туда и она. Сможет как-нибудь к Кивачу подобраться, хоть ползком. Или ее мужчины подхватят под руки и перетащат к водопаду поближе. И там она сделает селфи, на фоне хрустальных струй, пенящихся волн и величественных сосен на утесах.
Ой, как понравилась Федосьевне Карелия – сказочная страна! Ой, сколько восторга у нее было, когда и к Кивачу подобралась, и к древнему зодчеству Кижей, и к городу Сортавала, в котором изумительные резные картины Кронида Гоголева рассмотрела! Аж и в Рускеалу завезли их, на мраморные карьеры с глубокими заливами. Самый седой из туристов схватил Федосьевну под руку и оттащил от края обрыва, с которого она мечтательно любовалась рускеальской зеленой мраморной водой, пытаясь еще и селфи сделать на фоне прыгнувшего с канатом в руках юноши. Юноша до другого берега долетел, и там его обнимала визжавшая то ли от страха, то ли от восторга девица.
В конце тура, в последний день, предстояло посетить небольшой город, осмотреть его старинный храм, музей и пообедать в ресторане. После чего автобус отвезет всех в Петрозаводск на железнодорожный вокзал, и тур будет окончен.
И церковь была интересная, и музей, и ресторан понравился. Обед был торжественный, с карельскими деликатесами типа запеченного судака и калиток с картофелем, да еще и настойки рябиновой полные графины стояли на столах. Душевно встретили. Развивают туризм. Особенно всем понравилась сотрудница музея, научившая, как сделать куклу-оберег из лоскутка ткани и тесемочки. Все попрятали свои обереги, как она велела, с чужих глаз подальше.
Интерьер ресторана был в национальном стиле, весьма оригинальный. Например, в раздевалке на втором этаже вместо гардеробщицы стояла большая тряпично-соломенная кукла, типа Бабы Яги. Федосьевна сначала приняла ее за такую же пенсионерку, как сама. А это оказалась карельская Яга, только зовут ее там Лоухи. Лоухи у них – ведьма, и вид у тряпичной старухи был действительно непростой, злоумышленный.
Гости оставили в раздевалке свои куртки и ушли обедать. Народу в ресторане, кроме них, не было. Туристов в республике не так и много, было ясно. И неясно, почему. Такая красота! Так много интересного!
Через час, сытые и веселые от наливки, туристы уселись в автобус и уехали, обещая устроителям тура присылать свою родню и всех знакомых в Карелию, страну сказочной красоты и гостеприимства.
Посреди пути женщина-экскурсовод странно забеспокоилась. Она вставала с места, всех оглядывая, словно кто-то потерялся. Прошлась по автобусу, всматриваясь в людей. Люди сидели разгоряченные, многие разделись, сняли куртки – в автобусе было тепло.
– Товарищи, – наконец обратилась сопровождающая к своим туристам. – Извините за беспокойство, но произошло недоразумение. Кто-то из женщин по ошибке оставил в ресторане свою кожаную куртку, а надел куртку музейного работника, той дамы, которая учила всех делать обереги. Она сейчас мне дозвонилась. Посмотрите, пожалуйста, какие у вас куртки.
– Они, видимо, похожи, куртки-то? – спросил мужчина. – Какого цвета?
– Обе коричневые: и та, что осталась, и та, что была у нашей сотрудницы. Совершенно одинаковый пошив. Только у сотрудницы куртка была новая, неделю назад купленная, а осталась старая, поношенная.
Да, кто-то мог перепутать свою и чужую, подумала Федосьевна. Тем более, после рябиновой наливки. Вот у нее ветровка белая, а не кожаная коричневая куртка, слава Богу.
Автобус ждал, у кого же окажется куртка, кто отзовется. Но никто не отзывался. Все молчали. Повисло ужасно неловкое молчание.
– Товарищи, кто уже снял куртки и убрал в сумки и чемоданы, проверьте, пожалуйста, – снова взволнованным голосом попросила сопровождающая.
Женщины закопошились, многие полезли расстегивать свои сумки. Посмотрели и опять застегнули. Нету куртки. Ну, на нет и суда нет…
– А в раздевалку никто не мог проникнуть, пока мы обедали? – спросил все тот же мужчина.
– Нет, она была закрыта.
– Значит, это Лоухи. Вот ведьма, так ведьма, – сказал кто-то.
И потом путешественники молчали всю дорогу, до Петрозаводска.
Не доезжая города, водитель остановил автобус по коллективной просьбе пассажиров, увидевших интересный магазинчик и культурный туалет на стоянке. Экскурсанты стали бегать из автобуса и обратно. На улице оказался сильный ветер, и вечер был холодным, несмотря на май. Все стали надевать куртки и плащи, ветровки. Даже Федосьевна надела ветровку и вышла из автобуса, просто постоять, ноги размять.
По площадке ходили туда-сюда знакомые уже люди, кто-то просто стоял и курил. Одна девушка лет двадцати пяти бежала от магазина к автобусу в тонком платье, прижимая свертки к груди. Отнесла и опять побежала, уже в туалет, но не оделась почему-то. У нее, видимо, не было куртки. Или она не захотела доставать ее из сумки на колесах.
Наверное, не одна Федосьевна обратила на это внимание. Но никто ничего не сказал. Их отвезли к вокзалу, где все они попрощались с сопровождающей, друг с другом и разбрелись кто куда в ожидании поезда на Санкт-Петербург. Кто-то пошел в магазины, которых на привокзальной площади было достаточно.
Федосьевна никуда не спешила. Она подошла к сопровождающей, отдельно от себя поблагодарила еще раз за тур и посочувствовала, что произошел такой неприятный инцидент. Если бы с группы туристов из 25 человек взяли по пятьсот рублей, можно было бы покрыть убыток сотрудницы музея. Еще не поздно всех собрать перед приходом поезда. Лично она готова отдать эти деньги… потому что стыдно. Стыдно!
Сотрудница турбюро улыбнулась и сказала:
– Спасибо. Но вы не волнуйтесь, не переживайте так. Мы уже знаем, кто взял чужую куртку.
– Откуда? – разинула рот Федосьевна.
– Что вы! Столько групповых фотографий! И в день приезда тоже!
Да, вот это было круто. Неужели девица не понимала, что она есть на фото, в своей старой куртке?
– Почему вы просто не подошли к ней и не забрали куртку? Заставили бы ее открыть сумку, или она так отдала бы, сразу?
– Мы нашли фото, когда весь автобус молчал. Мы надеялись, что она подойдет к нам, когда никого рядом не будет.
Тут Федосьевна поняла, что надо дать девице такую возможность. Попрощавшись, она отошла от гида и ушла в вокзал. Так и не видела, произошло ли возвращение куртки.
Все тайное станет явным! Всегда! И думала она: такого позора натерпеться! Нет, это не каждому по силе, по совести. Слаба совесть бывает, ой, слаба… Человек сам должен свою совесть в ежовых рукавицах держать. И ни Лоухи, ни Мамона тут уже ни при чем.