Глава 21. МОСКОВСКАЯ ЖИЗНЬ. ГОСТИ
Глава семьи Иван Васильевич Смолин проживал в Москве недалеко от Преображенской площади, в районе, который в просторечии назывался Богородское – по названию старинного села, прежде располагавшегося на этом месте. Главная улица района называлась Большая Богородская (ныне – Краснобогатырская). Дом, в котором жил Иван Васильевич, находился в двух шагах от Большой Богородской, по адресу: 2-ая Прогонная улица, дом 6, квартира 1. Я хорошо помню этот адрес, потому что наша семья жила в этой квартире до 1963 года. Дом был деревянный, обшитый тесом, двухэтажный. Квартира 1 располагалась на втором этаже, квартиры 2, 3 и 4 – на первом. Такая нумерация, видимо, была связана с тем, что вход в нашу квартиру (так называемая «парадная») был прямо с улицы, в другие квартиры жильцы входили со двора.
Квартира, разумеется, была коммунальной. Иван Васильевич жил в 7-метровой комнате без печки. Коридор в квартире имел форму буквы «г» и, кроме функции коридора, выполнял еще и функцию кухни. Пока Иван Васильевич жил один, печка ему была не нужна. Если в комнате становилось холодно, он широко открывал дверь в коридор, и из коридора-кухни в комнату попадал теплый воздух. Когда с ним вместе поселилась семья, в комнате поставили печку-голландку.
Теперь представьте себе, каково было Екатерине Алексеевне с тремя детьми решиться переехать из собственного огромного нового дома в 7-метровую комнату? Но – решилась! И не сокрушалась, не рыдала, не винила в этом никого. Знала, почему приехала и зачем. И всю семью держала в убеждении, что так и надо, все правильно.
Комната имела вытянутую форму. В одном торце комнаты была дверь, в другом торце – окно. Рассказывали, что спать укладывались так: родители – на кровати у стены, девочки Тоня и Анечка – на диване у провоположной стены, для Кости между диваном и кроватью на ночь ставили раскладушку. У окна стоял стол, за которым завтракали, обедали и ужинали. В кухне не ели никогда, даже если дети, один или двое, перекусывали днем одни без взрослых. Всегда еду из кухни приносили в комнату и ели за столом. Анечка делала уроки, сидя на кровати и положив себе на колени чемодан.
Поразительно, но факт – в доме (в 7-метровой комнате) очень часто бывали гости.
Почти каждый день заходили Ираида и Иван Грачевы с двумя маленькими дочками. Они не были гостями – это было просто продолжение семьи. Грачевы в это время уже прочно обосновались в Москве. Иван Константинович Грачев смолоду совершенно не был расположен заниматься сельским хозяйством в деревне. Ему очень нравилось, как живет в Москве его тесть Иван Васильевич, и вскоре после женитьбы Грачев попросил тестя помочь ему как-нибудь устроиться в Москве. И Иван Васильевич помог, взял его на работу к себе в артель.
Иван Васильевич был по профессии раскройщиком кож для пошива обуви, прекрасно разбирался в качестве кож, работал в артели и, кроме прочего, занимался закупкой материала для производства обуви и других кожаных изделий. Говорили, что Иван Грачев длительное время работал вместе с тестем Иваном Васильевичем. Но был ли он человеком той же профессии, неизвестно. Мне вспоминается, что Иван Константинович не раз с гордостью говорил о себе, что он коммерсант. Видимо, так оно и было в той степени, в какой это было возможно в советской стране. Если судить по уровню материального достатка в его семье, то вряд ли можно предположить, что он был слишком успешным коммерсантом. Но, тем не менее, видимо, какие-то деньги зарабатывал, семью содержал, как мог. Жена никогда не работала, дети росли.
Вспоминали такой случай. Иван Грачев уехал куда-то в командировку на два-три дня. Ираида осталась дома одна с двумя девочками – Клавой и Шурой. Пошли они в магазин и, возвращаясь из магазина, вдруг поняли, что ключей от дома у них нет. То ли они их потеряли по дороге, то ли, может быть, уходя, захлопнули дверь без ключа. Одним словом, войти в дом не могут. Дело к ночи. Куда им деваться? И пришла Ираида с девочками к отцу с матерью ночевать. А у тех в эти дни гостила Анна Степановна Смолина из Трясцина (известная уже моему читателю). Как всем удалось разместиться в 7-метровой комнате, я думаю, мы с вами представить не сможем. Но – все как-то переночевали и были очень довольны, что в тепле, под крышей, в кругу родных людей. Утром Ираида с детьми пошла домой, Иван приехал, помог им открыть дверь, и все стало на свои места.
Кроме Грачевых, в начале 30-х годов в Москве жили многие родственники, считавшие себя близкими родными семьи Смолиных.
Первую «шеренгу» частых гостей составляли племянники Ивана Васильевича, дети двух его сестер – брат и сестра Чекановы и семья Шалопановых. Это были молодые, активные ребята, которые к тому времени уже были неплохо устроены в Москве и, кстати, сами охотно помогали, чем могли, родственникам и односельчанам, желавшим жить и работать в Москве. Все они с очень большим уважением относились к своему дяде Ивану Васильевичу Смолину и его жене Екатерине Алексеевне и по-простому приезжали к ним обедать почти каждое воскресенье и по праздникам. Брат и сестра Чекановы жили в районе Рижского вокзала (тогда он назывался Виндавский вокзал), на Трифоновской улице, и приезжали в Богородское на велосипедах. Шалопановы жили в Подмосковье, в Подлипках, но это не мешало им также каждый праздник без церемоний, без всяких приглашений являться в гости к Смолиным.
Все эти люди хорошо работали, не были пьяницами, у молодых Чекановых еще не было своих семей, и, наверное, материально они были обеспечены значительно лучше, чем семья Смолиных. Маловероятно, что они приезжали для того, чтобы поесть «на халяву». Тем более что угощение у Смолиных было, видимо, более чем скромным. Возможно, им, недавним выходцам из деревни, в городе не хватало ощущения семьи, близкого родства, «крыла» старшего родственника. Впрочем, может быть, просто хотелось по выходным дням нарядиться и куда-то, как говорили, «выйти». А выйти особенно больше было некуда.
Другую категорию частых гостей, как это ни странно, составляли родственники первой жены Ивана Васильевича, их фамилия была Прозорсковы. Моя мама, бывшая в те годы девочкой-подростком, вспоминала, что Прозорсковы были представлены несколькими семейными парами, но я не запомнила их имен.
Из маминых рассказов я запомнила только, что нередко приезжала мать первой жены Ивана Васильевича – родная бабка Тони и Ираиды. Ее так и называли в семье – бабушка Прозорскова. У нее в Москве, вероятно, были и другие родственники, поэтому она приезжала в гости к Смолиным без ночевки – просто проведать внучек, поговорить, попить чайку. Ей в это время было уже достаточно много лет, возможно, уже под восемьдесят, но она продолжала оставаться бодрой, очень разумной, практичной и дипломатичной женщиной. Тот факт, что моя бабушка Екатерина Алексеевна была второй женой мужа ее умершей дочери (не знаю, как называется такая степень родства), совершенно не мешал двум женщинам относиться друг к другу с уважением и даже в какой-то степени дружить.
Моя мама не раз замечала, что Тоня (впоследствии – моя любимая тетка Антонина Ивановна, я звала ее по-домашнему Лелечкой) в старости и внешне, и по характеру стала очень похожей на свою бабушку Прозорскову, та была такая же – небольшого роста, немного полная, но необыкновенно мудрая и уравновешенная. Рассказывали также, что бабушка Прозорскова всегда носила поверх платья очень чистый, наглаженный черный фартук. Будучи в гостях, она с удовольствием выпивала несколько чашек горячего чаю, и когда ей от чая становилось жарко, она аккуратно вытирала лицо подолом своего чистого фартука, и это у нее получалось очень естественно и достойно.
Удивительно, что это была за жизнь? Какими были отношения между людьми? Понятно, что все эти многоуровневые родственники, регулярно приезжавшие в гости к Смолиным, наверное, не хотели терять связи с семьей всеми уважаемого Ивана Васильевича. Но ведь они приезжали в дом, где хозяйкой была совершенно чужая им женщина, живущая нелегкой жизнью, обремененная большой семьей. Любому понятно, что угощать гостей, убирать за ними – это дело женщины, и вся работа делается ее руками. И также любому было понятно, что лишней копейки в доме не было. И комната 7 квадратных метров. И, тем не менее, гости приезжали почти каждое воскресенье, и хозяева всех радушно принимали. Этот порядок вещей, много лет сохранявшийся в доме Смолиных, говорит о многом.
Хозяйка дома, Екатерина Алексеевна, моя будущая бабушка (племянники звали ее тетя Катя) все это принимала как должное, делала все, что требовалось, и впоследствии ни разу никому не пожаловалось, что когда-то ей было тяжело обихаживать всю эту кучу народа. Наоборот. Мне всегда казалось, что ей приятно было вспоминать, как много людей бывало в ее доме, с каким уважением все относились к ее мужу и к ней самой, как люди ценили ее умение приготовить угощение и угостить гостей. Наверное, это, действительно, можно считать подтверждением верности известного утверждения: «Истинная роскошь – это роскошь человеческого общения». Бабушка наверняка не знала этого афоризма, но суть его ей удалось понять и прочувствовать самостоятельно: главное – это то, что людям хочется к тебе придти, люди ценят возможность общения с тобой, а каких усилий и подчас даже жертв это стоит тебе самому – не так уж и важно.
Глава 22. «ЛОЖИТЕСЬ С БОГОМ!»
Разумеется, изредка приезжали в гости и родственники Екатерины Алексеевны из Едимонова – брат Илья Алексеевич Мордаев и его жена Анна Ивановна, Нюша. Хотя они, в отличие от прочих, хорошо понимали, что две комнатки в коммунальной квартире – не слишком подходящие условия для приема иногородних гостей. Но поскольку регулярное общение с родными было естественной потребностью всех членов «клана» Мордаевых независимо от их возраста, они всегда радушно приглашали московских родственников в гости к себе в деревню. Тем более, что в начале 30-х годов еще были живы и здравствовали дедушка и бабушка Мордаевы – Алексей Яковлевич и Евдокия Павловна.
Семья Ильи Алексеевича жила в одном доме со стариками-родителями. По неписанным законам русской патриархальной жизни, пока живы оба родителя, главой семьи является дед. В семье Мордаевых так оно и было. Поэтому все родственники, кто бы ни приезжал в дом к Мордаевым в этот период времени, должны были знать, что приехали в гости, в первую очередь, к старикам, к отцу с матерью. А сын с невесткой – Илья и Нюша, несмотря на то, что имели к тому времени пятерых детей и давно уже были главной рабочей силой в семье, находились на более низкой ступени семейной «иерархической лестницы».
Дом Мордаевых был сравнительно небольшой. Главных комнат было две: в одной из них располагалась большая русская печь – центр жизни семьи, другая комната была, в известном смысле, парадной, в ней всегда было чисто, пол был застелен новыми половиками, на окнах висели белые крахмальные занавески.
Мою будущую маму, бывшую в те годы 7-8-летней девочкой Анечкой, иногда, в летние месяцы возили в Едимоново в гости к дедушке с бабушкой. Анечка и ее родной брат Костя живали в семье Мордаевых по нескольку недель в компании троих двоюродных братьев (Василия, Петра и Константина) и сестры Нины. Четверо мальчиков были годов рождения с 1919 г. по 1923 г. Девочки были чуть помладше – Анечка с 1923 года, Нина с 1926 года. Кроме уже названных ребят, у Ильи и Нюши в 1932 году родился самый младший сын Витя. Заведовала этой веселой компанией общая бабушка Евдокия Павловна.
У моей мамы в памяти сохранилось не слишком много воспоминаний о тех детских днях в деревне. Она рассказывала только, что братья жили своей мальчишеской, бурной и веселой жизнью, а девочки старались держаться от них подальше. Когда наступал вечер, и приходило время укладываться спать, в передней избе, там, где всегда чисто (эта комната называлась «прируб», туда никто не ходил в уличной обуви), на полу в ряд стелили несколько сенных постельников – сенников (это такие матрацы из грубого льняного полотна, набитые свежим сеном). Постельники покрывали простынями, клали подушки (не обязательно по числу «ночлежников», а столько, сколько было). И на эту широкую, благоухающую сеном постель укладывали спать всех ребятишек в рядок. С краешку постели укладывалась бабушка Евдокия Павловна. Перед тем как лечь, она старалась всех ребят успокоить, угомонить, каждого перед сном крестила и много раз повторяла: «Ложитесь с Богом, ложитесь с Богом!». Самым шустрым и веселым из мальчишек был Костя Мордаев (в последствии – всеми нами любимый дядя Костя). Он моментально подхватывал бабушкину фразу и говорил: «Нет, ба, я не лягу с Богом, я лучше с тобой лягу!». Все хохотали, веселье продолжалось еще какое-то время, потом все спокойно засыпали и чувствовали себя прекрасно.
Кстати, спать на полу на сенных постельниках было вполне нормальным делом для деревенских жителей. Семьи были большие, разве на всех кроватей напасешься? Да и избы не строили большими. Даже если дом и был с виду большим, то это не значило, что все помещения внутри дома отапливались. Были сени, горница, просторный коридор – так называемый «мост», связывающий все части дома, – в этих помещениях не было печей, зимой в них спать было нельзя. Главные, теплые комнаты в домах – избы – всегда были небольшими. Поэтому в холодное время года многие спали в теплых комнатах на полу. Постельники, разумеется, на день с полу убирали и хранили их в холодных сенях свернутыми в рулоны. Такой «круговорот» постельников из теплых комнат в холодные сени и обратно был залогом чистоты и гигиены. В холодных сенях в мороз постельник за день промерзал. Поэтому в нем не могли угнездиться никакие насекомые, никакие бактерии, никакие дурные запахи, сено не могло начать гнить. И когда вечером сухие холодные постельники приносили из сеней в избу, дом наполнялся особым ароматом свежего сена и мороза. Поскольку сухое сено быстро наполняется воздухом, постельники очень скоро прогревались и спать на них было вполне тепло. Это мне известно из рассказов моей дорогой мамы, которой, как вы помните, первые семь лет своей жизни пришлось прожить в деревне.
Моя мама, в те годы – девочка Анечка, хорошо запомнила, что пока был жив дедушка Алексей Яковлевич, в доме Мордаевых члены семьи и дети всегда садились за стол в одном и том же порядке. В будни, разумеется, завтракали, обедали и ужинали за столом, который стоял в той комнате, где русская печка. В углу комнаты, противоположном от входной двери, располагалась широкая скамья, имеющая форму буквы «г», то есть скамья была «встроена» в угол. У скамьи стоял стол. Получалось, что по двум сторонам стола – в торце и по длинной стороне – люди сидели на скамье, по двум другим сторонам – на табуретах.
Во главе стола, в торце, спиной к окну всегда сидел глава семьи – дедушка Алексей Яковлевич. По левую руку от него на скамье подряд сидела детвора – внучата. Рядом с ним, по правую руку от него, на табурете сидел его сын Илья Алексеевич, далее рядом с Ильей садилась его жена Анна Ивановна с маленьким Витенькой на руках. Бабушка Евдокия Павловна устраивалась у другого торца стола. Таким образом, дед видел все, что происходит за столом, и дети знали, что дед их видит и беспорядка не допустит. Бабушка со своей стороны так же следила, чтобы все ели аккуратно, не баловались, руками над столом не размахивали и не толкались. Видимо, такой строгий порядок был необходим, потому что мальчишек за столом было много, и все были очень активные. Поскольку детьми за столом занимались дед и бабка, молодые родители Илья и Анна могли спокойно поесть. Анна по мере необходимости могла заниматься маленьким ребенком.
Тот же самый порядок расстановки мебели сохранился в доме Мордаевых и в 60-е, и в 70-е годы 20-го века, так что мне тоже пришлось посидеть за столом на этой скамье, и я тоже ее прекрасно помню. Судя по тому, как плотно скамья прилегала к стене, я предполагаю, что она была к стене прибита. Над скамьей, почти под потолком висела «искоска» – угловая полочка, на которой стояли иконы, может быть, их было три, может быть, больше, я точно не помню. Чтобы иконы стояли не на «голой» деревянной полке, на искоске всегда лежала белая, видимо, специальная крахмальная салфетка с кружевными краями. По середине искоски, перед ликом самой большой иконы на тонких цепочках висела белая в цветочек фарфоровая лампадка в форме довольно большого пасхального яйца. Временами я видела, что лампадка зажжена, но горела ли она всегда или ее зажигали только время от времени, я не знаю.
В Едимонове был большой каменный храм в честь святого великомученика Димитрия Солунского. Он стоял на высоком берегу Волги, на самом высоком месте и, безусловно, был центром культурной и духовной жизни едимоновских жителей. К сожалению, его постигла участь тысяч православных храмов России. Его снесли перед началом Великой Отечественной войны.
Но в 30-х годах, когда люди в деревнях еще старались придерживаться прежних, веками установленных правил жизни, храм еще стоял на своем месте. И жизнь вокруг него шла своим чередом.
В семье Мордаевых было принято посещать церковь регулярно, как предписывают правила православия. Дедушка Алексей Яковлевич много лет был старостой церкви и относился к своим обязанностям очень серьезно. Староста – это такая общественная должность при православном храме. Староста должен был приходить в храм не к началу службы, а несколько раньше, следить, чтобы в храме все было аккуратно убрано, раскладывать по местам церковную утварь, свечи. Если праздник – позаботиться о том, чтобы храм был должным образом украшен. В праздник Троицы – березовыми веточками, в канун Рождества – елочками, в другие праздники – цветами. Возможно, в его обязанности входил и контроль за церковной кассой.
Невестка Алексея Яковлевича Анна Ивановна, жена Ильи, как мы помним, с детства пела в церковном хоре. У нее был замечательный голос, высокий и сильный, все в деревне об этом знали, и ей, конечно, было приятно в праздник придти в церковь и петь на клиросе во время службы. Она знала, что все слушают, как она поет, и радуются.
Дети, пока были маленькие, ходили в церковь за компанию с бабушкой. Позже, когда мальчики подросли, их усердие в этом деле поуменьшилось, да и дедушка к тому времени уже умер. А Нина, даже будучи подростком, ходила с бабушкой в церковь, видимо, не без удовольствия. Очевидно, для молодежи поход в церковь был своего рода «выходом в свет». Моя мама вспоминала, что сестра Нина, собираясь с бабушкой в церковь, всегда наряжалась и старалась выпросить у своей матери какой-то необыкновенный яркий шарф малинового цвета, который она щегольски повязывала вокруг головы и на виске выпускала нарядный бант. И тогда бабушка отправлялась в церковь с особым удовольствием, в сопровождении своей красавицы-внучки. Москвичка Анечка, когда подростком приезжала в деревню, никаких особенных нарядов с собой не привозила. В церковь с бабушкой и сестрой Ниной, конечно, ходила, но для нее эти походы не представляли большого интереса.
Глава 23. «БОЛЬШАЯ» КОМНАТА
Тем временем в Москве, в семье Смолиных, жизнь не стояла на месте. Иван Васильевич предпринял усилия для расширения жилплощади своей семьи. В конце коммунального коридора располагалась довольно просторная терраса, устроенная еще прежними хозяевами дома – домовладельцами. Иван Васильевич добился разрешения обустроить эту террасу, утеплить ее и превратить в полноценную комнату. Таким образом, семья получила вторую, так называемую «большую» комнату. Площадь большой комнаты составляла примерно 15 квадратных метров. Маленькая и большая комнаты находились в разных концах коридора. Тем не менее, для семьи это стало существенным улучшением жилищных условий. Молодежь – Тоня, Костя и Анечка переехали спать в большую комнату.
Тоня закончила обучение в училище и пошла работать. Первое место ее работы почему-то находилось очень далеко от дома, в районе, который назывался Большие Котлы. Район с таким названием существует в Москве и по сей день, он расположен где-то недалеко от Рязанского проспекта.
В те годы рабочий день на всех предприятиях начинался очень рано, не позже семи часов утра. Очевидно, потому что работали в две или даже в три смены. Линия метро в 30-е годы в Москве была одна – от станции Сокольники до станции Парк культуры. До Больших Котлов на метро было доехать невозможно. И Тоня, молодая девушка, ездила с Большой Богородской улицы до Больших Котлов на нескольких трамваях с пересадками. Представьте себе, сколько времени могла занимать дорога на работу. А в Москве, как известно, зима длится практически полгода, и ранним утром бывает очень-очень темно и холодно. Чтобы успеть на работу к семи часам, Тоне приходилось вставать, я думаю, не позже пяти часов утра, а может быть и раньше, бежать по темноте и снегу на трамвайную остановку, прыгать в холодный трамвай (трамваи в те годы не отапливались) и ехать более полутора часов, пересаживаясь с одного трамвайного маршрута на другой. После работы – тот же путь в обратную сторону. При этом хочу отметить, что когда Антонина Ивановна рассказывала о том, как она в молодости ездила на работу в Большие Котлы, она не жаловалась, что ей было трудно. Наоборот, она рассказывала об этом со смехом и сама удивлялась: казалось бы, должно было быть очень тяжело, а было вроде бы нетрудно, вполне естественно. Она вспоминала, что тогда по дороге на работу у нее была одна проблема – в холодных трамваях очень сильно замерзали ноги.
Костя очень хорошо учился в старших классах, готовился поступать в институт. До него никто из родственников об институте и не думал. Рассказывали, что он был необыкновенно разумным, добрым и веселым молодым человеком. Им очень гордилась вся семья.
Поскольку жилищные условия семейства Смолиных существенно улучшились (появилась вторая комната площадью 15 метров), расширились и возможности для оказания помощи родственникам. У Мордаевых в Едимонове подрос старший сын Василий. Разумеется, никто не хотел, чтобы он остался жить в деревне, поступать на работу в колхоз и т.д. Ему нужно было получать городскую профессию. И Екатерина Алексеевна с согласия мужа взяла племянника Васю жить к себе. Таким образом, наша «большая» комната на 2-й Прогонной улице получила четвертого жильца, а на попечении хозяйки дома оказалась команда из четверых молодых людей: дети Тоня, Костя, Анечка и племянник Вася.
По теперешним временам, подобная ситуация могла бы оказаться чрезвычайно сложной. Кому бы из взрослых сейчас под силу было справиться с такой компанией? Но тогда, видимо, общая атмосфера в жизни была другой. И в семье был полный порядок. Каждый занимался своим делом, к старшим относились с большим уважением, никто не дерзил, никто ни с кем не ссорился. О том, чтобы выпивать, никто из молодежи и помыслить не мог.
Бабушка Екатерина Алексеевна рассказывала, что как-то вдруг она почувствовала, что от Василия временами пахнет табаком. Ему было примерно 17 – 18 лет. Она спросила: «Вася, ты что, куришь?». Видимо, юноше в таком возрасте признаться старшему в том, что он курит, было бы стыдно. Он, разумеется, сказал – нет. Далее бабушка вспоминала такой случай. Однажды едет она в трамвае, и видит – на передней площадке стоит Василий и ее не замечает. Она потихоньку двигается к нему в трамвайной толпе и видит, что у него из кармана брюк торчит пачка папирос. Она сделала вид, что полезла к нему в карман, он встрепенулся, схватил ее за руку и тут увидел, что это не воришка, а его родная тетя Катя, которой он намедни клялся, что не курит. Получилось, что попался «с поличным». Как бы сейчас отреагировал 17-летний юноша, если бы тетка нашла у него в кармане пачку сигарет? А тогда Василий страшно смутился, извинялся за то, что врал, и обещал курение немедленно прекратить. Бросить курить, разумеется, и не подумал. Но какова была постановка вопроса? Стыдно было признаться тетке в том, что ты куришь.
Возможно, сейчас кто-то скажет, что все это неправда. Жизнь не могла быть такой правильной и чистой. Не могу спорить, тем более что все это происходило в семье задолго до моего рождения. Но могу свидетельствовать: все люди, о которых я пишу, сохранили такие же чистые и добрые отношения между собой до старости, практически до конца своих дней. А об атмосфере, царившей в семье в конце 30-х годов, можно судить по фотографиям, сохранившимся в альбомах у нас и у наших родных.
Например, в семье была традиция по воскресеньям и по праздникам всем вместе ходить гулять в парк Сокольники. Сохранилось несколько фотографий, сделанных во время этих прогулок Костей Смолиным (он увлекался фотографией). На фотографиях все: молодые девушки – Анечка, Тоня, их подружки, молодые люди – Вася, Тима – будущий муж Тони, есть на этих фото даже глава семьи Иван Васильевич, который тоже с удовольствием ходил гулять с семейством в парк. Девушки в легких светлых платьях, мужчины – в белых рубашках, все веселые, гуляют среди берез, смеются. Такие вот есть маленькие черно-белые свидетельства давно ушедшей жизни.