Тайна старинного зеркала. Фантастическая повесть в четырех книгах

Глава девятая

Виктор приготовился к выходу из самолета. Аэропорт Шереметьево встречал его за стеклом иллюминаторов мелким дождем октября. И под ноги его ложились желтые листья кленов, которые были повсюду. Они плавали в лужах, лежали на газонах, и какое – то приятно щемящее чувство охватило Виктора, когда он, выйдя из такси, пошел к своему дому по вечернему городу, под моросящим дождем и ароматом осени.

– Если бы, не чемоданы, прогуляться бы по этой вечерней улице, прямо сейчас! Посмотреть на светящиеся окна домов, на автобусы, проезжающие мимо с такими уютными огоньками, наглядеться на это сумрачное небо с черными облаками, на прохожих, на этих чудаков с собаками, мокнущими под дождем по необходимости, – подумал Виктор, с сентиментальным чувством отмечая все новые краски в своих ощущениях России, Москвы, своей улицы.

Сейчас он ощущал Москву гораздо острее, чем раньше, когда жил в ней день за днем, день за днем. Тогда все казалось будничным, обычным. Лужи раздражали, осенняя слякоть и брызги от колес, проезжающих машин выводили из себя! А теперь через год, после пальм и кактусов, так странно было смотреть на золотые тополя и клены, зеленые газоны, и другие, совсем другие улицы.

Даже вечер здесь был другой и облака и дождь. Это был родной город, который принимал его не только сегодняшним, осенним очарованием, а окутывал его всей его памятью, всеми милыми воспоминаниями, которые может и не возникали полностью в голове Виктора, но клали на его душу оттенки, незаметно накопленных за всю жизнь, восторгов.

***

Виктор поставил чемоданы и посмотрел еще раз на знакомую аллейку из тополей, ему показалось, что в ней появилась какая-то фигурка. Она шла, размытая в осеннем тумане, в этой вечерней дымке из капель дождя и испарений земли, и в душе у него вдруг возникло неясное чувство, что он уже видел и чувствовал так, как сейчас. Он всматривался в эту романтичную картину и, через несколько секунд уже различал фигурку женщины в кожаном пальто и букетом осенних листьев.

– Валечка! Надо же, первая, кого я увидел, это ты! – пронеслось в голове у Виктора, и сердце его учащенно забилось.

Он думал, что забыл эти милые черты, забыл эти свои желания, а оказалось, что только очертания ее фигурки вдруг молниеносно ввели его в такое волнение. Он думал, что сказать ей, как поприветствовать ее, чтобы не выдать своих чувств уж совсем. Потому что, даже кровь отхлынула от его лица, при виде ее.

– Виктор! – удивилась Валя. – Ты вернулся! Почему же ты не написал, я бы пирожков испекла…

– Валюшка, – Виктор рванулся поцеловать ее в щеку. – Ну, как вы тут?! Как Колян?! А, я и сам не знал, что меня отпустят на две недельки, Все внезапно получилось. Как я соскучился по Москве, по вас с Колькой!

Тут Виктор заметил, что увлекся восторгами, и Валечка, почему-то не разделяет его радости. Она стояла и смотрела, как Виктор бормотал о том, о сем и глаза ее были печальны.

– Коли нет. Он умер! – сказала она упавшим голосом, и, опустив глаза, как только Виктор перестал говорить.

– Как умер! – Виктор, как будто врезался в столб на скорости, так поразили его слова Валечки. Не может такого быть, чтобы Коляна не было в этой жизни!

– Пойдем в дом, я тебя сейчас накормлю, ты же с дороги. И поговорим, – сказала Валя, нажимая кнопку лифта.

***

Она сидела такая доступная в своем халатике, когда они пили чай на ее кухне. За окном моросил дождь, а в доме было тепло, уютно и безопасно. Виктор не чувствовал усталости от полета, от длинной дороги, от тяжести чемоданов, новая ситуация, настолько вывела его из сентиментального состояния, что он не мог думать ни о чем, кроме этого.

Они сидели рядом, и Виктор старался найти слова, которые могли бы успокоить Валю. Но, понимал, что сейчас это сделать было не возможно. Виктор не видел Николая мертвым, и у него сохранялось чувство, что как только он ляжет в своей комнате, на диван, дверь откроется. И Николай придет к нему посмотреть футбольный матч, и по-тихому опрокинуть рюмочку под это дело. Он не мог осознать, что все что случилось, правда.

Они еще долго говорили и вспоминали. А потом разошлись, унося в свою кровать грустные мысли. И все же это уже было вместе, хотя пока что поврозь.

– Ну, надо же! – думал ошарашенный прошедшими событиями и новостями Виктор. Ему вдруг стало стыдно за свою зависть, за свои грешные мысли. – Человеку оставалось жить год, а я…

– Поехал в дом отдыха и там приступ и все! – вспоминал он слова Вали. – Нельзя было ему пить, даже немножко! А я ему подыгрывал, сколько раз мы с ним по рюмочке под футбольный матч, и в лесу, собрав грибочков. Дураки, все думаем шутки. Как дети Валечку обманывали! Вот и доигрались! Колян, Колян! Как же теперь жить в этом доме, зная, что тебя уже никогда здесь не будет? Жалко, ох как мне тебя жалко Колян! Прости меня, если сможешь. Там! – поднял Виктор кверху глаза. – А Валюшке я помогу, ты не беспокойся!

Виктор представил всю эту гадость с моргами, гробами и венками. Ох, как страшно было испытать все это на себе, а Колян теперь прошел через все это.

– Хотя конечно он уже ничего не понимал, – успокаивал себя Виктор. Но, ему казалось, что он чувствует весь этот страх, весь этот ужас, живший в теле друга в те страшные дни, за него. Он представил себя в гробу и передернулся.

– Да нет, я-то еще жив! – подумал он радостно и, даже, эгоистично. – А когда умру, то уже ничего не увижу! – успокоил он сам себя.

Виктор прошелся на кухню, достав бутылку пива и стакан. Он прошел назад в комнату, слегка задев плечом комод, от чего рамка зеркала, висящего над ним, покачнулась. Виктор глянул мельком в зеркало и вдруг подумал, – но получается, я тогда видел все, как случилось потом! Откуда, кто и как смог узнать и показать мне будущее? Загадка! Если бы я записал все это хотя бы в дневник, то сейчас можно было бы все это сопоставить, и это было бы доказательством чуда. Постой! Я же написал тогда стихотворение.

Ты в жизнь мою вошла с букетом желтых листьев…

Оно, правда, не совсем точно соответствовало действительности, да и кто всему этому поверит, и кому вообще-то все это нужно? Только мне самому!

– Ну и что. Если все это произошло со мной, мой интерес не последний и не бесполезный. Я могу разобраться во всех этих явлениях на самом себе. Это не так уж мало, – решил он.

Но, навязчивая мысль, о виденном на Рождество, влекла Виктора снова посмотреть в зеркало. Он подошел и внимательно вгляделся в него. Никаких признаков чуда и волшебных коридоров он не увидел, как ни тужился. И после этого, все стало казаться ему его же фантазией и подтасовкой карт. Потому что он уже забыл, что видел тогда, и что видел сейчас, вернее разницу и сходство.

– Было две ситуации, из которых я составил одну, – решил он. – Сон и явь.

Он посмотрел на себя еще раз и ушел в комнату, отметив, что где-то в мыслях мелькнуло что-то неправильное. А, что – он не мог понять. И где – тоже.

Осталось состояние, похожее на то, когда ты быстрым шагом идешь по вечерней улице и принимаешь пробку за монетку, хотя где-то в участке оценки увиденного, мозг посылает импульсы что это пробка, но глаза говорят, что это монетка! И ты идешь и думаешь, – вот дурак, почему не взял монетку? Но, эта мелкая проблема, быстро перестает мучить голову, и забывается.

Потому что, на смену ей приходит куча других, порой более важных! Например, а выключил ли ты чайник, перед уходом на работу? Или, – отремонтировать телефон, или лучше купить новый? Предыдущая проблема была настолько мелкой, что она быстро забывалась, после следующей. И это немножко непонятное чувство несоответствия быстро таяло.

В этот раз это чувство несоответствия растаяло не слишком быстро. Оно мешалось в мозгу, и зудело. Виктор, стараясь избавиться от него, перебирал все мелочи, которые могли дать такой дискомфорт. Он проходился действие за действием, он вспоминал кадры за кадром. Но ничего не нашел.

– Итак, что мы имеем? – обратился он следующим вечером к своему отражению. – В зеркале отражалось будущее? Получается, что я каким – то образом поймал время, обогнав его? Ну, что скажешь друг? – кивнул он заговорщически отражению.

– Ничего сложного. И ничего необычного для человека владеющего некоторыми истинами и небольшой практикой, – сказал второй Виктор, глядя прямо в глаза первому. – Ты же сам, когда-то вывел теорию бесконечности. Так вот, в этой бесконечности существует все, и все повторяется, и все опережает, и все запаздывает. Любая ситуация имеет свое противоположное лицо. Клубок сюжетов и действий. Лиц и судеб. Ты устроил себе очень эффектный ход. Не думай, ты естественно не первый кто до этого додумался, но ты первый, кто понял природу этого явления.

– Бесконечность поистине скрывает бесконечное множество идей и их открытий, при этом и твое открытие несет тебе бесконечное множество удивлений и восхищения. Ты и представить себе не можешь, насколько это все серьезно, страшно и интересно. Юморно, поучительно и интригующе. Знал бы я еще больше определений, они все запихнулись бы, в то, что ты открыл, только на половину поняв. Да где там, на половину, на мельчайшую дозу, адекватную месту в бесконечности бесконечно малого и бесконечно большого.

– Ну, что?! Понял, или мозги в раскаряку встали? – ухмыльнулся голос в зазеркалье, и Виктор увидел себя с этой усмешкой и одуревшим взглядом вместе. Ему стало смешно. Он попробовал повторить это выражение лица, но второй раз оно не получилось.

– Выпей коньячку, – посоветовал внутренний голос.

– Не стоит, начинать! – подумал Виктор. – Опять начнутся эти сдвиги по фазе и женщины начнут выпрыгивать из зеркала! А мне, скоро назад, в командировку. Не солидно и не осмотрительно!

– А ты не живьем, а в кофе. Это ведь не запрещено, и к тому же, сейчас ты в Москве, в отпуске, и завтра выходной. Расслабься, – посоветовал ему внутренний голос. – Тебе это сейчас нужно. А то, свихнешься от этой монотонности.

Виктор сварил кофе и плеснул туда несколько булек коньяка. Он сел в кресло и предложил кофе двойнику.

– Спасибо! – сказали они друг другу.

– Так ты говоришь дело в бесконечности? Ну и что дальше, просвети, – спросил он, вглядываясь в зеркало.

– Ну, если ты не можешь догадаться сам, слушай, – высокомерно и интеллигентно сказало отражение.

– Ты устроил себе коридор из отражений в зеркале. Сколько ты видел дверей, то бишь, отражений? Пять, десять? Но, на самом деле они могли отражаться как можно много раз. Естественно с каждым отражением сила отражения имела меньшую энергию, размер, воспринимаемый человеческим глазом, стремился к нулю, но количество реальных отражений не было ограничено ни чем для них самих! Естественно в этой бесконечности жили своей жизнью все варианты отражения твоей жизни, в одном из которых была и Валечка, и твоя поездка в Африку, и твое возвращение и этот букет осени, – особенно романтично, с придыханием, сказал второй Виктор и на секунду закрыл глаза, как бы представляя еще раз эту картину.

– Валечка, хороша, – продолжало отражение, – хотя по мне, их должно существовать множество, женщин, которые могут понравиться тебе, даже в черте твоего города, главное поймать вероятность встречи, поймать наилучший момент для симпатии, выглядеть нужно, как положено и самому увидеть, то, что рядом. Есть стечение обстоятельств – заметил, понравился, познакомился и она твоя. Нет момента, прошел мимо, даже сидя в одном ряду в вагоне метро, плечом к плечу, можешь прозевать свою судьбу, если не выдастся такой момент. Проспишь попросту.

– Я сколько раз, не замечал знакомых. Бывало, идешь на работу, а тебе кричат: «Виктор, привет!», а ты бы и прошел мимо, только потому, что свои ботинки в этот момент видишь. Шире нужно смотреть на мир, а то все проспишь! – глубокомысленно закончил отражение.

Виктор слегка удивленно посмотрел на него. Странно было слышать, как оно называло себя Виктором и присваивало себе его рабочую деятельность.

– На работу говоришь? Хотя, конечно! Ты же делаешь все как я.

– Не совсем, – возразило отражение. – Это у того у первого отражения с тобой почти не было разницы. А теперь…

Виктор не понял этого замечания, и не стал больше рассуждать о первенстве своих отражений.

– Так значит, я поймал момент своей жизни, который и принадлежит именно этой моей жизни? – спросил Виктор, стараясь уложить только что услышанные выводы в голове.

– Да, но вместе с этой линией, произошло и все остальное.

– Что, например?

– Ну, как, что? Смерть Коляна, ведь в тот момент она уже шла грустная? Значит, Коляна уже не было!

– Но почему к этому должна быть привязана его смерть? Моя жизнь – моя жизнь! Моя поездка! Моя встреча!

– Эх, дорогой, в жизни все завязано и связано. И каждый шаг рождает череду действий и приводит к определенным результатам, даже, казалось бы, у посторонних лиц, а ты, не посторонний, ты напрямую участвовал во всех этих шагах и цепи событий.

– А что могло изменить эту ситуацию, в каком случае Колян остался бы живым?

– Деточка! Это компьютер нужен, чтобы сделать обработку всем твоим и другим поступкам! Чтобы рассчитать причину и порожденные, ею следствия! – сказало отражение, высокомерно-поучительно.

Виктор отметил, что отражение стало намного осведомленнее его, но отражение перебило его мелькнувшую мысль.

– Вот представь, что тебе бы не дали квартиру в этом месте, а жил с ними, какой-нибудь доктор, который в нужную минуту сделал ему необходимую помощь, вот и остался бы он жить.

– Например, если бы ты не уехал в Африку, а пришел к ним в гости в этот день, может быть, и не согласился бы он ехать в пансионат. А тогда…

– Так что, как в сказке «Репка». Репка за дедку, внучка за бабку! Да мало ли чего еще могло бы быть! Все связано, все! И шаг, и естественно, слово! – закончил свой поучительный монолог отражение.

– Все! Утомил! – сказал Виктор, пойду спать.

– Посмотри сначала на звезды. Уедешь такого неба больше не увидишь. А запах осени, а этот ветерок, – сказал мечтательно внутренний Я, обрадовавшийся концу этих философских споров. – И передвинь зеркало поближе к окну, и отодвинь, пожалуйста, занавеску, чтобы в нем отражалась природа, – попросил второй Виктор.

– Пойду, покурю на балкончике перед сном, – решил Виктор, и отодвинул занавеску.

***

Прошло несколько самых тягостных дней, и Виктор потихоньку входил в сложившийся ход событий. По вечерам они по-прежнему сидели вдвоем с Валей на кухне и вспоминали старые дни. Эта новая обстановка, когда их было только двое, и больше никого, кто бы мог мешать их чувствам, была необычна.

Они были не только одни в квартире, но, одни в области запретов. Теперь не было ничего, и никого, кто бы мог противиться их близости. Виктор смотрел на руки Вали, подливающие ему чай. Он уже гладил ее кожу, поднимая белокурые кудряшки, он шел вверх к шее, и целовал ее, обнимая уже всю, он чувствовал запах ее волос с оттенком духов «мираж», ощущал ее полную грудь и уже не мог не расстегнуть халатик на ней, чтобы продолжить свои поцелуи там. Он гладил ее, и скользил руками по талии, по бедрам, опускаясь ниже к ножкам. Он уже гладил ее колени…

– Виктор, если бы ты знал как это все тяжело. Мне все кажется, что он сейчас придет с работы, что пойдет в ванну, и скажет: «Валюшка, я голодный как волк, ставь все, что есть!», – сказала, вздохнув Валя.

– Эти слова вывели Виктора из уже достигших непростительной вольности, мечтаний. Он даже прослушал часть фразы, которую произнесла Валя, сразу ставившую его на место действительности, а в ней Валя еще не могла забыть своего Николая, и думать о том, что приходило в голову ему, она не собиралась. Она была далека от этого.

Виктор и сам еще не мог до конца представить, что нет его друга. Когда он заходил в свою квартиру, ему так и казалось, что сейчас откроется дверь, и Колян войдет в своем домашнем костюме и не закрывая дверь, скажет: « Ну, давай быстрее, Валюшка уже все поставила. Давай, давай…».

Но, никто не входил, и Виктору пришлось, как-то по-другому жить здесь. Не хватало ауры, которая окружала его волнами, исходящими от присутствия в этом общем для них пространстве друзей. Она была не видимая, но, очень, даже ощущаемая, и он заходил в квартиру Николая, как-то тяжелее, как-то без попутного, теплого ветерка. Он ощущал все это, но не мог точно сформулировать. Одно он мог понять, что это была потеря его былой жизни, и начиналась другая.

– Валечка, – сказал он, – Все пройдет, все станет спокойней, ты привыкнешь. А я всегда рядом с тобой, если тебе будет нужно, то рассчитывай на меня. Ты же знаешь, я один и ты мне всегда очень нравилась. Я даже завидовал Кольке…

Валя смотрела на него сквозь слезы. Он взял ее руку, прижал к своей щеке.

– Валечка, ты мне очень нравишься. Мы будем с тобой вместе, если захочешь… – Виктор хотел обнять Валю, и уже погладил ее спину, немного фамильярно…

– Еще очень рано думать об этом, – медленно сказала Валя. – И знаешь. Виктор, давай об этом больше не будем говорить. Колю мне никто не заменит. Пора спать, – сказала она, отстраняя его руку и вставая со стула. – Завтра на работу. Голос ее стал жестким и потерял ту дружескую нотку, которая была до того.

– Стыдно! – подумал Виктор, вернувшись в свою квартиру. – Меня поставили на место! И правильно!

Больше находиться здесь, в этой квартире он не мог. А до конца отпуска было еще три недели.

– Махну-ка я в Сочи! – подумал он, еще вчера решивший оставаться в Москве с Валей. – Хорошо, что Александр Николаевич позвонил обо мне своей сестре, а я еще не отказался. Отвлекусь, накупаюсь. Столько лет мечтал о Сочи, теперь нет проблем.

И на следующий день утром он купил билет, и в этот же день сел в поезд.

***

Уже собирая вещи, Виктор, вдруг почувствовал облегчение.

– Наверное, я уже привык жить сам по себе, без давления жены, без особых обязательств и стрессов? – подумал он. – Может быть, это к лучшему, что она меня поставила на место? Свобода это прекрасно, а я, ее уже готов был потерять! Все правильно, я слишком поторопился. Хорошо, что я этот урок получил сейчас. Смог бы я всю жизнь жить с женщиной, которая не может забыть другого мужчину? Всю жизнь быть после него, ничего хорошего в этом нет. А, на нет, и проблем нет! Симпатии, дружеская поддержка, не больше.

Свобода! Вот к чему он стремился всегда, и чего потерять уже не захочет, – так уговаривал себя Виктор, обиженный словами Вали, и понимал, что это у него не очень-то получается. Ничего, сейчас приеду в санаторий, а там с кем-нибудь познакомлюсь. Клин, клином, – подумал он.

До этих пор, после того, как он получил квартиру, Виктор не был монахом. И в его квартире побывали представительницы слабого пола. Но, уж так получалось, что Виктор прекращал отношения с женщинами, бывало и очень быстро. Сразу на второй день после близкого знакомства. Но, при этом была возможность не звонить, или ссылаться на занятость, в конце концов, можно было наврать про другие сложности, и знакомство само собой уходило в небытие. Теперь это был другой вариант. Виктор представил, что было бы, если бы он не получил отказ.

– А вдруг потом, позже, вдруг возникло охлаждение? Жить в одном пространстве, и встречаться по утрам и вечерам, и видеть нового партнера, это не приведи Господи! – подумал он, уже ревнуя к несуществующему мужчине.

– Да, что я? – прервал Виктор сам себя. – Валя сказала правильно, и нечего обижаться. Рано! И этим сказано все! Она мне нравится. Живем квартира в квартиру. Она все равно будет со мной рядом. Она отойдет от своих мыслей. Она привыкнет. А пока, пусть все идет, как идет.

Глава десятая

Виктор лежал на нижней полке поезда с закрытыми глазами, и наслаждался стуком колес и покачиванием вагона. Ему не хотелось смотреть в окно, выходить на остановках поезда, он хотел заснуть, потому что надеялся, что сон закроет вход этой неприятной теме, этому неприятному воспоминанию, неловкого шага, который он совершил. После жизни в Дакаре, где все было так легко, приятно и лишено каких-либо душевных надрывов, этот последний разговор с Валей, выводил его из того равновесия, которое он приобрел, живя там.

Он ехал в поезде, и эти навязчивые мысли лезли и лезли ему в голову. Они были ему неприятны, и он старался отделаться от них.

– А ты что думал? – прошептал ему внутренний голос. Думал, все так с разбегу получится.

– Опять вернулся?! – удивился Виктор, на начало этого диалога.

– Ты же вспоминаешь обо мне, когда тебе трудно, сомнительно! Совета хочешь, поддержки? Когда хорошо, зачем я тебе? В радости многое забывается, – упрекнул его внутренний Я

– Ну, так что? Что меня гложет? – спросил Виктор свой внутренний голос.

– А гложет тебя то, что эгоистом ты стал. Привык к покою, не хочешь брать на себя обязательства. Хочешь брать и ничего не давать.

– А что я взял? – спросил удивленно Виктор. – Я ей потом дам больше. Никто никому не должен.

– Ты же мужчина! Разве можно рассматривать отношения между вами как сделку. Ты мне – я тебе? – возмутился голос. – Ты подарил женщине надежду. Сколько ты ей обещал в свой приезд. Забыл. Ты же говорил, положись на меня, я все для тебя сделаю. А сам! Едешь в пансионат один. А Валечка? Разве она не обиделась на тебя за это?

– Нет, она меня сама не приняла. Она еще не может забыть Коляна! – и у Виктора вновь шевельнулось чувство зависти к другу.

– Но, он же умер, как ты можешь! – возмутился внутренний голос. – Женщин нужно добиваться! А ты сразу за коленки, под халатик. А нужно быть терпеливым и добрым. Если бы она увидела, что ты и правда готов для нее на все, то, может быть, и не так холодно отстранила тебя, и может быть, потом это сыграло бы в твою пользу. А так, как ты, так вряд-ли!

– Да, нет. Колян, наверное, тоже на меня бы обиделся. Он там, а я к его жене! Все, больше первый я ничего не скажу. И вообще жизнь одна, и ждать годами, когда тебя оценят уже некогда. На свете много и других женщин, – подумал он. – Нужно только посмотреть повнимательнее, как мне посоветовали недавно. Не под ноги смотреть, а вокруг, может, и не прозеваю свою половинку.

***

Виктор и не знал, что пользуется таким успехом. В санатории было много женщин и мало мужчин. И он был нарасхват. И на танцах, и на прогулках. Даже за столиком в ресторане рядом с ним сидели три симпатичные девушки, так что в ответ на его обиду, жизнь вознаградила его вниманием с лихвой.

Здесь все были новоиспеченными знакомыми, и старались выглядеть только с хорошей стороны. И возможно, это устраивало всех и его, и окружающих. Это поверхностное знакомство на море, где все со стороны казались прекрасными людьми, где все на месяц забыли о своих проблемах и, как дети, жили сегодняшними радостями, было прекрасным состоянием.

Виктор упивался и своей значимостью, и пальмами с морем, и этими южными вечерами. Он отключился от вчерашнего. Он пел как соловей для всех женщин, не выбрав ни одной для себя. Он слагал стихи. Его как будто прорвало. И темы брались, как будто из мешка с идеями. Он писал про море и про скамейку, на которой он когда-то сидел со своей девушкой. О собаке, которой нужно помочь и о старости, в которой собираются воспоминания и только. Все дамы были награждены его стихами с автографом.

В санатории случались и дни рождения, и Виктор торжественно читал оды для новорожденных, и конечно, был обласкан именинницей и гостями. Ведь в этом замкнутом кругу, любой маленький всплеск таланта, будь то умение танцевать, умение петь или слагать стихи, находил бурю восторгов в ответ на его проявление.

Его новая тетрадь, с которой он не расставался даже в Африке, пополнилась еще не одной новой страничкой, а от многочисленного листания, ее страницы приобретали соблазнительно букинистический вид, и становилась все пухлее и пушистее. Старую, начатую еще в юности, он, почему-то, не нашел, уезжая в командировку. И в новую, записал по памяти, все, что успел сочинить раньше. Проделывая это, Виктор к своему удивлению отметил, что старые стихи теперь казались ему гораздо скучнее и не значительнее, чем он воспринимал их раньше.

– Проба пера, – подумал он. – А теперь, я созрел. Теперь у меня выходят шедевры.

Момент, когда Виктор записывал в свою тетрадь новый стих, обработанный и законченный, становился для Виктора маленьким праздником. Он садился за стол, клал перед собой листочек черновика и старательно переписывал стихотворение в новое законное место, с номером страницы, проставленной его рукой, и с оглавлением сзади, в которое под номером вписывалось название произведения.

Это стихотворение имело номер 361 и называлось «Руки женщины» Оно было написано под впечатлением медсестры Татьяны Сергеевны, которая делала ему перевязку головы, после неудачного ныряния. Увидев ее красивые черные глаза и пухлый ротик, Виктор подумал, что ради этого, можно было и побыть больным. Немного. Татьяна Сергеевна, обматывала ему голову бинтом, и ее грудь почти касалась его лица. И когда Татьяна Сергеевна удалялась от него в поисках то мази, то ножниц, Виктор чувствовал это, как ужасную потерю.

– Совсем распустился. Уже и под пыткой йода все о том же! – возмущался его внутренний голос. – Хотя конечно, кто удержится от близости таких форм. Я тоже начинаю мечтать о большем. Прямо так и хочется, чтобы ты ее обня-я-ял и отблагодарил. Боже, какие ручки, аж, все в душе переворачивается. Я сейчас просто закружусь в вальсе! – верещал внутренний голос.

– Татьяна Сергеевна у вас такие ручки, – сказал Виктор, – что я готов разбивать себе каждый день что-нибудь.

– Оставайтесь лучше здоровым, а то, после второго такого удара, у вас в голове и дырка может появиться. Вам повезло. Бывает и перелом шеи, а то, и еще хуже. За десять лет, я всего здесь насмотрелась. А вам еще жить и женщин любить нужно, – усмехнулась Татьяна Сергеевна, обрезая бинт и делая маленький бантик.

– Придете завтра на перевязку. Купаться больше не советую. Будет тошнить, или головокружение, вызывайте врача. Но, думаю, ничего страшного, кроме ссадины нет.

Татьяна Сергеевна ловко убрала медикаменты, и. сунув руки в карман своего белого халатика, пошла, посмотреть, нет ли еще страждущего и ждущего медицинской помощи.

А Виктор с сожалением вышел из кабинета, и, стараясь поймать взгляд Татьяны Сергеевны, повернулся к ней около двери. Он встретился с ней глазами, и взгляд прожег в его теле, где-то в районе живота, дырку.

– Полежите часа два, никакой нагрузки и алкоголя. Зайду, проверю, – засмеялась она в след ему.

 
Я смотрю на тебя, замираю,
Вдруг исчезнешь куда-то как сон,
От рук нежных твоих погибаю
Как мальчишка впервые влюблен…
 

Эти строчки он написал на бумаге, как только пришел в свою комнату. Он взял блокнотик, и, выйдя на балкон, сел за столик и дописал все стихотворение.

– Нет, я не виноват, – подумал он. – Чтобы писать стихи, нужны восторги, а восторги складываются из открытий новых чувств, новых красок природы, новых впечатлений от жизни. Нужно удивляться и открывать. Нужно чувствовать, и тогда стихи приходят сами, потому что вдруг начинаешь видеть все малейшие нюансы, присущие новому чувству, слышишь новые нотки в шуме листвы и прибоя и вдруг ощущаешь еще множество того, что не видел минуту назад, пока новое и удивительное не стронуло твою душу с тормоза обычности. Татьяна Сергеевна, вы живете в моем сердце какой-то музыкой, какой-то неощутимой массой чувств, которым нет названия.

Виктор готов был целовать ее руки, гладить ее волосы и кружить, кружить ее на руках, конечно как прелюдию к другим действиям.

– Да, по-моему, ты таким бабником раньше не был, – сказал ему внутренний голос, когда Виктор закрыл тетрадку и прилег на кровать, лицом к балкону, подложив под голову руки.

Теплый ветер порхал изредка по комнате, солнце веселыми пятнами ложилось на зеленые листья какого-то растения, стоящего на журнальном столике, ветки цветущего куста виднелись за окошком, и на душе у Виктора было легко и хорошо. Его маленькое ранение ввело его в чувство лености и необходимости отложить активный отдых, не осуждая себя за бездействие. Он ловил доносившийся запах моря, и на душе было также солнечно и приятно.

– Сам не пойму, – ответил он. – Моя меня за мужика-то не считала. Она ни разу не захотела близости сама, так ради порядка. Жена все-таки. Я уж не говорю о страсти. Это не про нее, я думаю.

– Не хочу, не могу, все болит, устала. Да ну тебя! – Виктор вспомнил все эти свои унижения, когда его раздирало естественное чувство желания близости, и он должен был просить, выпрашивать. Что ему было-то двадцать два, когда он женился на ней. Любил он ее или нет? Молодость не всегда разборчива, совершил ошибку, поспешил? А дальше дети, понятие о порядочности. Вот и тянул эту лямку столько лет. Но, разве это был секс? И уж конечно не любовь.

Она была хорошей хозяйкой, исправно готовила обеды, следила за чистотой и любила детей. Она радушно принимала гостей, но, только к нему она была равнодушна. И ничего, кроме денег, ей от него не было нужно. А он мучился. Запихивая свои желания и чувства в мешок с долгом. И никаких других женщин. И так шестнадцать лет! Зачерствеешь, – Виктору даже стало жаль бесцельно прожитые годы.

И вдруг Валя! Он и сам удивился своим желаниям, и мечтам о ней. Да это было прекрасно. И Виктор думал, что никакая другая женщина не сможет возбудить его так, как возбуждали его мечты о Вале. Как долго он мечтал о ней, и не хотел смотреть ни на какую, другую. И вот вроде все получилось так, что у него появился шанс. Но что снова?

– Об этом говорить больше не будем! Колю мне никто не заменит… – вспомнил он слова Вали, обжигающие отказом.

– Ну что мне, всю жизнь жить с завтраками? – подумал Виктор. – Так и состариться можно, и пройдет мимо тебя все, что другим достается в избытке.

И вдруг, новое явление. Он даже удивился, как быстро он клюнул. Он уже не вспоминал Валю. В его голове звучали нотки духов исходящих от тела Татьяны Сергеевны, его волновали ее яркие губы, ее черные глаза, и он уже представлял ее тело, и жаждал его. Виктор удивился, как быстро перестроились его мысли, и какое красноречие и смелость появились в нем.

***

– Татьяна Сергеевна, почему же вы вчера не навестили больного, – спросил он, заходя в ее кабинет на перевязку. – Я так страдал!

– Но, вы живы и на ногах, – улыбнулась Татьяна Сергеевна, – проходите, сейчас я вас перевяжу.

Она снова подошла близко к нему, и, разрезав ножницами кончик бинта, стала разматывать его с головы. Боже, хоть бы этот бинт был длиннее, думал Виктор и даже искусственно настраивал в своем мозгу картины интимной близости. Грудь Татьяны Сергеевны, время от времени, касалась лица Виктора. Но она была наполовину закрыта белым халатиком, хотя эта соблазнительная складочка и эта загорелая округлость ее в вырезе кофточки предполагали маленькое движение, которое очень быстро освободило бы ее. Виктор уткнулся лицом в грудь Татьяны Сергеевны, он прижал ее к себе, и она, покачнувшись, села к нему на колени. Его рука продвинулась в разрез кофточки, и грудь оказалась у него в руке. Это было совсем другое ощущение, чем когда-либо он испытывал. Эти ощущения возбудили в Викторе негасимое желание соблазнить медсестру, он захотел увидеть, как она растает от его прикосновения, и он сделал это, забыв о том, что может и получить обратную реакцию.