– Дедушка Мороз, а почему же никто не видел ни разу Настасью Микулишну?
Дедушка Мороз сел на стул резной деревянный и стал объяснять:
– Дело в том, что старшая сестра, Василиса Микулишна, Настасью невзлюбила люто, и, когда отошёл ко Господу их отец, купец богатый Микула, Василиса Микулишна стала над сестрой всячески издеваться: и словами бранными обидными оскорбляла, и работу грязную всю поручала, и по лицу светлому била, и за косы светлые таскала, и на холод в рубахе с сарафанчиком выгоняла. И так было, пока Василиса Микулишна замуж за Ставра Годиновича не вышла, только тогда сестру на волю отпустила. От обиды, горя, одиночества и страха закрылась тогда Настасья в крошечной избушке-лачужке на краю Абалака и старается не выходить лишний раз оттуда…
– Бедная Настасья! Пойдёмте просить её сражаться с Василисой Микулишной, и будем помогать ей жизнь заново наладить, чтобы ту боль, ту обиду и страх забыла она… – изрекла Светлана и с Дедушкой Морозом пошла к избушке Настасьи…
Подошли к махонькой избушке, Дедушка мороз в дверь постучал и басом произнёс:
– Настасья прекрасная, Настасья-Настасья, двери гостям отвори, да гостей в избушку-лачужку пусти…
Дверь отворилась и на пороге появилась девица красная со светло-русыми косами, глазами большими серыми, в рубашке светло-голубой с золотым крестиком нательным, с украшением на лбу цветочной повязкой из бисера, а ногах лапти простые.
– Здравствуй, Настасья Микулишна, поговорить мы пришли с тобой… – произнёс Дедушка Мороз той девице.
– Что ж, проходите, Дедушка Мороз, садитесь за стол, уж не обессудьте, что угощение простовато, что Бог послал. Да и женщина, что с вами, пусть проходит, присаживается, познакомите нас, кто такая… – достаточно приветливо, но без тени радости или улыбки ответила Настасья.
Светлана шубку расписную сняла, вошла вместе с Дедушкой Морозом в горницу, тихо села за стол и осмотрелась. Да, убранство горницы скудное было: лубочные иконы Христа, Богородицы и Святой Троицы в красном углу, стол со стульями самые простые деревянные, лавка, накрытая простынкой, печка русская, а в самом углу большой кованый сундук и большой ушат.
Поставила Настасья на стол Светлане и Дедушке Морозу кашу гречневую с салом да хлеб с маслом со словами:
– Угощайтесь, гости дорогие, да говорите, за каким таким делом пожаловали вы ко мне…
Дедушка Мороз броду седую длинную поправил и начал речь:
– Настасья Микулишна, ты, наверное, слышала, знаешь, что сестра твоя старшая, богатырша Василиса Микулишна с мужем Ставром Годиновичем всякое зло и обиду жителям Абалака давно творят, а сейчас совсем, разбойники окаянные , распоясались, хотят погубить царицу Василису Премудрую с царём-богатырём Ильёй Муромцем и самим править Абалаком сказочным. Ты, зная и сестру, и мужа её, понимаешь, что ничего хорошего они не сделают, а только горе всем принесут. Ты – самая сильная из богатырей на всём свете белом, никто, кроме тебя их не одолеет, не победит, не приструнит. Вот, и я, и Светлана, богатырша, жена Алёши Поповича, о которой ты, может, слышала, что она семь лет назад Марью Моревну одолела в бою и изгнала, пришли просить тебя от имени всех жителей сказочного Абалака: выпей три ушата святой воды и сразись с сестрой и мужем её в бою честном…
Светлана скромно отвела взгляд глаз светло-зелёных, кокошник чуть-чуть на лоб сильнее надвинула, а Настасья послушала всё это, молча, без звука единого, откинула за спину косы светло-русые, и со скорбью в глазах серых ответила:
– Ой, нет, нет, нет, не просите даже, не хочу, не могу, не буду. Да, я знаю о задумках недобрых сестры моей, слышала я и о Светлане и её победе над Марьей Моревной, но вот пусть Светлана и идёт сражаться, а я сказала: нет! Не могу я, Василиса – сестра моя, не по-христиански это будет. Да и я её и боюсь ужасно, до дрожи, и обижаюсь сильно, что так жестоко она со мной обращалась, и била, и на мороз босиком выгоняла, и работой чёрной тяжёлой загружала, в, общем, так не люблю её, что и видеть, и вспоминать-то имя её не желаю! Нет в моей жизни её сейчас, и слава Богу!
Светлана с мольбой во взгляде и на лице обратилась к Настасье:
– Да, все понимают, тяжело забыть, пережить унижения такие, очень тяжело идти на бой с сестрой, но, неужели ты подведёшь всех, оставишь в беде? Не по-христиански не с сестрой-разбойницей сразиться, а не по-христиански бросить нас в такой беде! Только ты можешь ведь победить этих злодеев двух! Мы все умоляем…
Настасья бисерное украшение поправила, глаза закрыла и твёрдо ответила:
– Прекратите уговаривать меня! Не хочу, не могу, я объяснила, почему. Да и не обязана я вам свои чувства выкладывать, как на исповеди. Раз сказала «нет», значит, нет!
– Но, Настасья, милая, послушай меня, человека пожилого и мудрого… – начал Дедушка Мороз, но Настасья прервала его тем же тоном:
– Я сказала нет, значит, нет! У вас ещё есть другие дела или разговоры ко мне? Нет? Значит, идти можете, долго здоровьица вам, не обессудьте!
Дедушка Мороз и Светлана встали, поблагодарили и пошли в терем Василисы Премудрой и Ильи. Светлана немного задержалась на пороге избёнки и слышала, как зарыдала Настасья.
«Мдаа, тяжёлый случай, ведь она действительно могла бы всех спасти, но она не решиться идти в бой, просто потому что сестра её так запугала когда-то…».
Пришли в терем Дедушка Мороз и Светлана несчастные, а им навстречу выходят Василиса Премудрая в царских парчовых одеждах и Снегурочка, спрашивают радостно:
– Мы уже всем друзьям в Абалаке о Настасье рассказали, даже к озеру сходили, Улите с водяным сообщили, так что, когда бой будет?
Светлана покраснела и буркнула:
– Рано всем сообщили, не будет боя, отказалась наотрез Настасья сражаться, нечему радоваться пока. Давайте все соберёмся у озера, будем думать, что мы можем ещё сделать…
Собрались все у озера, и Светлана с Алёшей Поповичем, и Илья с Василисой Премудрой, и Дедушка Мороз со Снегурочкой, и русалочка Улита с водяным, и Добрыня пришёл, хоть его никто не звал ( не любили его за то, что предал он своих друзей семь лет назад, в бою с Марьей Моревной), стали толковать, что же делать теперь, как с бедой страшной справится…
… Нет ни одной думы путной, растерялись, расстроились все, Василиса Премудрая плачет…
Тут Добрыня Никитич не выдержал и крикнул:
– Да Илья, Алёша, что вы за богатыри, за мужики такие малодушные, как девицы?! Тряпки вы, а не мужики! Разве царь Иван Святогорович и Марья-искусница этого хотели бы увидеть? Нет! Я, хоть и предал тогда, и отрабатываю вину свою прислугой, но я – настоящий мужчина, потому что за ошибки свои отвечать умею, а во-вторых, я тогда так поступил, потому что я жизнь любимой невесты спасал, я о ней, не о своей шкуре думал! Да, не удивляйтесь так, любил я Марью Моревну, венчаться хотел с ней, она использовала это. Так будьте достойными богатырями, возьмите вы мечи в руки и сражайтесь со Ставром и Василисой Микулишной!
У всех глаза от изумления расширились, а язык к нёбу присох, а потом Илья бороду каштановую разгладил, карие глаза отпустил и ответил:
– Что ж, видно по-другому не получится, правильно Добрыня упрекнул нас. Алёша, Добрыня, давайте, все втроём одеваемся в кольчуги с шеломами, вооружаемся мечами, копьями, стрелами, помолимся и в бой идём!
– А что я снова богатырь? Я прощён? – удивился Добрыня Никитич, а ему все хором ответили:
– Конечно, прощён!!!
Как решили, так и поступили три богатыря: Алёша Попович, Добрыня Никитич и Илья Муромец, снарядились в бой, вооружились, помолились Христу Господу, и, звеня кольчугами с мечами, вышли с песней:
«Есть такое дело – Родину спасать,
И этот долго мужчина должен уважать!
И если опасность угрожает вновь Руси,
На её защиту встанут вновь богатыри!
И охраняют Русь Святую вечно, как заря,
Три отважных друга, три богатыря!
И гордится вся Русь нами не зря,
Много могут три друга, три богатыря!
Если уж угроза всем нашим родным,
Мы достойно близких защитим,
Ведь на Руси хвалят нас веками не зря,
Мы – три отважных друга, три богатыря!».
Светлана решительно сверкнула светло-зелёными глазами, светлые волосы под капюшон кольчуги спрятала и изрекла:
– Я с вами меч беру и в бой иду, я в своё время Марью Моревну одолела, может, и сейчас чем помогу…
И Алёша со Светланой запели:
«Какой Алёша без Светланы?
Какая песня без баяна?
Какая без Христа душа?
Какой Тобольск без Иртыша?».
Только все четверо под всеобщие аплодисменты отправились на обрыв над Иртышём, чтобы кликать врагов на бой, подошла к ним красавица такая дивная, что ни в сказке сказать, ни пером описать, а поставить на подставку её живую и любоваться.
Ростиком девица маленького, фигуркой аккуратная, пшеничная коса ниже пояса, глазки ясно-голубые. А наряжена богаче самой царицы: меха лисьи и горностаевые, на шее жемчуга, на голове сорока большая, украшенная всеми камнями самоцветными и бриллиантами, душегрея с сарафаном золотом вышиты и цветами из драгоценных камней украшены.
… А в руках держит она цветок алый красоты невиданной, будто из рая…
Светлана спросила с удивлением:
– Ой, а что это за сказочная героиня? Она на нашей стороне, друг наш, или на стороне Ставра с его женой, враг?
– Нет, – ответил басом Дедушка Мороз – Она – наш друг и помощник, это же Людмила Микулишна, третья, меньшенькая и любимая дочь купца Микулы, из «Аленького цветочка» она, сейчас она замужем за добрым человеком, знатным и богатым боярином, что служит при дворе Ильи…
А Людмила Микулишна подошла к Светлане, поклонилась легка, и изрекла спокойным мелодичным голом:
– Христос Вседержитель и Ангел-хранитель вам в помощь, ступайте в бой спокойно, будьте уверены, Настасья придёт к вам, я её уговорю, я лучше знаю, что сестре сказать…
Светлана плечами пожала, не могла поверить, что эта избалованна боярыня молоденькая может пользу принести, но подумала: «А вдруг меня первое впечатление опять обманывает, и она действительно нам поможет?».
– Что ж, Людмила Микулишна, делай, как считаешь нужным… – ответила Светлана, и пошли богатыри со Светланой на обрыв, крикнули:
– Ставр Годинович и Василиса Микулишна, выходите на бой честный!
И начался бой, все наблюдают с замиранием сердца, крестятся, Василисе Премудрой так плохо, что она чуть сознание не теряет…
… А тем временем Людмила Микулишна пришла к Настасье в лачужку, села рядом тихо, меха, сороку сняла и начала речь сладким голосом:
– Настасья, сестрёнка милая, ты тут сидишь, а там, над Иртышём бой с Василисой Микулишной и Ставром Годиновичем за дело правое святое идёт…
Настасья угрюмо от сестры отвернулась и ответила:
– А мне-то что? Ты что мной командовать пришла? Ты не знаешь жизни, балованная боярышня, сначала отец наш тебя больше жизни любил, баловал, как царевну, потом из-за аленького цветочка ты замуж так удачно вышла, муж твой богат, ласков, балует, наряжает в драгоценности и меха, как сыр в масле всю жизнь катаешься! Что ты мне, повидавшей всю жестокость жизни, можешь сказать?
Покачала Людмила головушкой, светлую пшеничную косу откинула назад, жемчуга, драгоценности поправила и с печалью в небесно-голубых глазах глаголила:
– Настасья, ты права лишь отчасти. Да, Господь всегда ко мне милостив был, батюшка наш, купец Микула, всех дочерей своих любил и баловал, а меня особо обожал, потому что и нравом я кротче, ласковее, добрее была, и на маму нашу красотой девичьей похожа. Потом, действительно, из-за цветочка аленького попала я к своему мужу, знатному богатому боярину, у которого такая любящая нежная душа, из которого такой заботливый щедрый на подарки и нежность муж получился. Но ты думаешь, что я никогда не страдала, не боялась? Мне было очень страшно ехать к чудовищу, до дрожи, и отца жалко покидать, но я поехала, рыдая, чтобы батюшке жизнь спасти. А затем, когда мы с чудовищем полюбили друг друга, а я нашла его бездыханным, мне легко было? Нет! Я рыдала, кричала от ужаса, сознание потеряла, пришла в себя уже, когда очнулась в своей золочёной хрустальной светлице, а мой любимый предстал предо мной не в обличии чудовища безобразного, а в своём виде, молодого и распрекрасного боярина, и замуж меня позвал…
Настасья села рядом с младшей сестрой серые очи в пол опустила и тихо уточнила:
– Ну, да, я всё понимаю, ты счастье своё заслужила, отец тебя не зря любил, ты всегда и умнее, и благочестивее нас была, но разве это меняет что-то в моей судьбе? Ты же знаешь, как Василиса издевалась надо мной, как отец наш ко Господу отошёл, что я её не люблю, ни сражаться, ни дружить не хочу, вообще, не хочу, видится даже…