– Да. Случилось.– скорбно вздохнул Давыдов.– Мать твоя переживала очень. Едва рассудка не лишилась от горя.– он неожиданно осуждающе посмотрел на своего сына.– О жене твоей, Наташе я и вовсе говорить не хочу.
– Я понимаю, папа. Понимаю.– покорно закивал Валентин, все еще не решаясь поднять головы.– Сколько раз просил, чтобы я не гонял понапрасну. Успевает лишь тот, кто никуда не торопиться. Так всегда ты говорил. А я поторопился и вот, опоздал на целую вечность.– молодой мужчина, наконец, взглянул в глаза своему отцу.– Но я тебе благодарен за то, что ты позаботился о моей жене и ребенке, что не бросил их в трудный час. Ты справился со всем, папа.
– Пришлось справляться.– с некоторым недовольством ответил Степан Яковлевич.– Кроме меня вытащить из грязи эту телегу было не кому. Семья, дети, внуки, дело. Все на меня взвалилось. Даже скорбеть было некогда.
– Прости меня, пожалуйста, папа. Я не думал, что так все выйдет.– Валентин положил руки на плечи Степану Яковлевичу и попытался притянуть его к себе.
– Да брось ты извиняться.– Давыдов небрежно отмахнулся, отпрянув в сторону.– Кто тебя винит-то? Погиб и погиб. С любым может так случиться.
– Но мне кажется, что ты сильно обижен на меня?– Валентин сделал умоляющее выражение лица, подавшись вперед, вслед за своим отцом.
– Не на тебя, сын.– пожилой бизнесмен, нахмурившись, покачал головой.– Скорее я зол на судьбу. За что она так со мной? Ведь все так хорошо было. Мы с тобой так сработались, Валька. Ты со мной познал все тонкости дела, все подводные камни.– Степан Яковлевич с каждой секундой произносил слова громче и эмоциональнее.– Ты был таким целеустремленным и трудолюбивым. Сам мог понять, когда и что нужно делать, не дожидаясь пока я укажу тебе. Я глядел на тебя и видел надежного преемника. Ты должен был возглавить компанию вместо меня!
Последнюю фразу Давыдов практически выкрикнул. Звонким эхом она прокатилась по зданию аэропорта, за несколько секунд потерявшись в его пустых комнатах и коридорах.
– А что теперь?– Степан Яковлевич беспомощно развел руками, заговорив заметно тише и спокойнее.– Я вынужден все делать сам. И положиться мне не на кого.
– Так уж прям и не на кого?– прищурившись, спросил Валентин.– А про Андрюшку, я смотрю, ты совсем позабыл? Совсем его со счетов сбросил?
Давыдов-младший сделал несколько шагов в сторону. На располагавшейся позади него скамейке начал прорисовываться человеческий силуэт. Полностью материализовавшись всего за несколько секунд, он приобрел облик Андрея Давыдова, среднего сына Степана Яковлевича. Рыжеволосый мужчина лет тридцати, одетый в темно-серый деловой костюм сидел, сгорбившись, облокотившись себе на колени. Он посматривал по сторонам усталым, немного грустным взглядом и периодически доставал из кармана пиджака телефон. Набирая на нем какой-то номер, Андрей прикладывал динамик к уху и секунд двадцать сидел неподвижно, уставившись в одну точку. Потом, видимо, не дождавшись ответа, он разочаровано качал головой и что-то неслышно бормотал, откидываясь на спинку скамьи и глядя в потолок полными отчаяния глазами.
– Андрюшка, и ты здесь?!– воскликнул удивленно Давыдов-старший, и хотел было броситься к сыну, но был остановлен.
– Он тебя не слышит. И не видит. Как и меня.– Валентин взял отца под руку, пытаясь удержать на месте.– Его вообще здесь нет.
– Но что это тогда все? Это всё мне кажется?– возмутился Степан Яковлевич, отдернув руку.– Тебя вот уже пять лет, как на белом свете нет. Но я тебя чувствую, слышу, могу потрогать, словно живого. Ты не слишком похож на галлюцинацию.
Пожилой бизнесмен бросился к своему среднему сыну, пытаясь схватить того за плечи. Однако ничего из этого не вышло. Пальцы Давыдова прошли сквозь Андрея, не встретив хоть сколько-то осязаемой преграды. Степан Яковлевич сию же секунду попятился назад, с ужасом разглядывая свои ладони.
– Я же сказал, что у тебя ничего не выйдет, папа.– покачал головой безучастно стоящий в стороне Валентин.– Андрюшка сейчас не здесь. Он в Москве. Ждет твоего прилета. Звонит, снова и снова. Волнуется.
– Точно. Переговоры.– спохватился Давыдов, еще сильнее округлив обезумевшие глаза.– Я наверняка уже опоздал. Вот же… Теперь все пропало!– он схватился за голову и грузно плюхнулся на ближайшее сиденье.– Теперь сделки не будет. Придется искать новых партнеров. Опять все заново начинать. Сколько можно! Вот был бы ты жив, Валька!
– А, моему брату ты доверять не хочешь?– осуждающе посмотрел на своего отца Валентин.– Он ведь тоже не первый год тебе помогает. Он тоже на многое способен.
– Ай, что ты такое говоришь!– Давыдов брезгливо отмахнулся.– Андрюшка и шагу без моих указаний ступить не может. Такой несамостоятельный. Постоянно надо что-то подсказывать. Направлять надо. С ним больше мороки, чем пользы. Не то, что ты!
– А я разве поначалу не таким же был?– возмутился сдержанно Валентин, присев рядом со своим отцом.– Я тоже нуждался в твоем руководстве. Тоже ждал подсказки, какого-нибудь намека. Но ты, папа, изначально готовил меня, как своего преемника, а потому не желал нянчиться со мной. Ты приучал меня быть самостоятельным. Приучал принимать решения и нести за них ответственность. Ты позволял мне проявлять инициативу. Ты выказывал недюжинную выдержку, терпя мои ошибки и недоделки. Ты сделал меня таким, какой я стал. А что же с Андрюшкой? Почему с ним ты ведешь себя иначе? Почему не даешь ему возможность проявить себя? Ведь Андрея никто в твое дело не зазывал. Он мог выбрать себе любое поприще для самореализации, но пошел в итоге к тебе, папа. Он старается, пытается угодить тебе. Ждет, когда ты заметишь это и позволишь ему проявить себя по-настоящему. Андрюшка очень терпелив. Он будет ждать своего момента, до тех пор, пока ты живешь, папа. Но правильно ли это? Правильно ли заставлять ждать его так долго? Не проведет ли он всю жизнь в тщетных ожиданиях?
Давыдов все это время слушал своего сына молча, периодически шумно вздыхая и неспокойно ерзая. А когда тот закончил говорить, лишь недовольно фыркнул в ответ.
– Хм, так пусть уходит.– проворчал пожилой бизнесмен, демонстративно сложив руки на груди.– Пусть занимается своим делом, если он и вправду такой способный. Я и без него как-нибудь справлюсь. Я, например, свое дело сам начинал. Без чье-либо помощи. Вот пусть и он попробует.
В ответ на эти слова Валентин сокрушенно опустил взгляд, прикрыв лицо ладонями.
– Я тебе совсем про другое говорил, папа.– тяжко вздохнул молодой мужчина, негодующе качая головой.– Пойми же, папа, я был твоим старшим сыном. Был твоей надеждой. Но теперь меня нет. Я умер. И сейчас Андрей твой старший сын. Теперь он должен стать для тебя опорой вместо меня. Но алмаз не превратиться в бриллиант сам собой. Его нужно обрабатывать. Так и мой брат никогда не станет мне полноценной заменой в твоем деле, папа, если ты не научишься ему доверять.
– Вот именно, в моем деле.– буркнул с обиженным видом Степан Яковлевич.– Не в его, сынок. Не в нашем. А в моем! Это моя компания. И если я считаю, что мой сын не достоин управлять ею, то, значит, так оно и есть!
– Папа! Как же ты упрям!– воскликнул Валентин, вскочив на ноги.– Правильно мама говорила. Все равно, что со стеной спорить. Вот только стены, папа, не стоят вечно…
Давыдов-младший неожиданно поменялся в лице. Насторожено выпучив свои безжизненные мутные глаза, он стал озираться по сторонам, словно услышал что-то подозрительное.
– И ты здесь вечно находиться не можешь.– произнес он тихо, почти шепотом.
– Что ты имеешь в виду?– непонимающе заморгал Степан Яковлевич.– Я даже не понимаю, где конкретно нахожусь.
– Это не имеет значения.– покачал головой, встревоженный Валентин.– Тебе надо уходить. Он нашел тебя снова.
– Что… кто…– возмущенно прошипел Давыдов-старший.– Я ничего не по…
Он оборвал фразу на полуслове и замер с выражением неописуемого ужаса на своем лице. Пожилой мужчина медленно повернулся, посмотрев в дальний конец вестибюля. В следующую секунду оттуда послышался ехидный, самодовольный смех и протяжный крик.
– Сте-е-е-епка-а-а-а!
7.
– Сте-е-е-епка-а-а-а!
Давыдов невольно зажмурился, заслышав, как кто-то зовет его по имени. Кем являлся этот незнакомец, он прекрасно понимал, что неожиданная встреча с ним не сулит ничего хорошего. Этот голос. Он заставил нервы Степана Яковлевича сжаться в тугой клубок. Этот голос теперь был предвестником неописуемого ужаса, пронизывающего тело, словно разряд электротока.
Колька Ерохин. Только его и не хватало! Откуда он мог здесь взяться?..
И вообще, где находился Давыдов сейчас? В неизвестном аэропорту?
Пожилой мужчина открыл глаза и от досады испустил протяжный стон разочарования. Он был не в просторном вестибюле, а находился в своем кресле, в тесном, неосвещенном салоне пассажирского самолета.
В том самом кресле!
В том самом самолете!
Степан Яковлевич вскочил на ноги, едва не ударившись головой об полку для багажа. Он испуганно огляделся по сторонам, не веря тому, что видит. Мгновение назад бизнесмен был рядом со своим покойным сыном, а теперь один. Точнее наедине со своим новоиспеченным кошмаром, призраком старого друга.
– Степка-а-а! Ты все еще думаешь от меня спрятаться?
Голос Ерохина, казалось, звучал отовсюду. Он громогласно прокатывался по салону авиалайнера, заставляя вибрировать неподвижный воздух, биться в мелкой дрожи стены и пол, дребезжать стекла иллюминаторов.
– Я же знаю, что ты здесь. Тебе не скрыться от меня.
Эти пугающие Давыдова слова, будто доносились извне. Из густой, непроглядной тьмы, окружавшей самолет…
Но была ли на самом деле эта тьма?
Охваченный страхом, сбитый с толку очередной резкой сменой декораций, Степан Яковлевич не сразу обратил внимание на разительные изменения, произошедшие за пределами фюзеляжа авиалайнера.
А стоило.
Ведь сейчас по другую сторону иллюминаторов был вовсе не всепоглощающий мрак, а абсолютное ничто. Прозрачная бесконечность, лишенная малейшего присутствия оттенков и полутонов, бликов и теней. Бесцветная пелена, в которой не было ни единого намека на тьму и свет. И эту самую, кажущуюся совершенной пустоту сотрясал громоподобный крик. Он пронизывал алюминиевые борта самолета и слои изоляции, словно горячий нож сливочное масло. Он пробивал брешь в зыбком здравомыслии, проникая в глубины взбудораженного подсознания.
Давыдов отпрянул от окна и выбрался в проход между сидениями. Вцепившись судорожно пляшущими от напряжения пальцами в спинки кресел, с трудом удерживаясь на ватных, подрагивающих ногах, пожилой мужчина лишь ждал, что будет дальше. Колька Ерохин более не преследовал его в полумраке неосвещенного салона, не пытался схватить своими скрюченными, узловатыми пальцами, не брызгал в лицо затхлой, пахнущей трясиной водой. Колька Ерохин, казалось, стал окружающей Степана Яковлевича действительностью, неотъемлемой частью этого нереального, непостижимого в своей таинственности пространства. И от того, пожилой бизнесмен не видел смысла в каком-либо сопротивлении.
Разве возможно выбраться из абсолютного ничто?
Разве является оно лишь ширмой скрывающей за собой нечто иное, другой мир, место, где Давыдова не будут одолевать тревожные воспоминания и призраки прошлого?
В тот момент единственно верным ответом на эти вопросы, было однозначное нет.
Нельзя.
Это белое безмолвие, этот пустой самолет, этот оглушающий, пугающий до глубины души голос. Это личная тюрьма Степана Яковлевича. Его персональный ад…
Но откуда вдруг взялось это уныние? Откуда взялась эта обреченность? Разве Давыдов привык сдаваться? Разве в его стиле мириться с не устраивающей его действительностью?
Нет! Нет! И еще раз нет!
Волевым усилием Степан Яковлевич взял себя в руки, одномоментно успокоив расшатавшиеся нервы. Ему вспомнилось его предположение о том, что все происходящие лишь галлюцинация, результат применения на пожилом бизнесмене неких наркотических веществ. Следом сразу же появилась мысль о возможном похищении и неожиданная, противоестественная в данной ситуации, согревающая волна спокойствия, охватившая Давыдова с ног до головы. Ничего экстраординарного, или сверхъестественного не произошло. Все объяснимо. Все происходящее лишь кажется. Нет никакого самолета. Нет берега пруда. Нет воскресшего из мертвых друга. Нет зала ожидания неизвестного аэропорта. Нет, чудесным образом ожившего сына Валентина. Есть лишь сам Степан Яковлевич. И он, несомненно, находится в беде. Осталось решить, как быть теперь. Как одолеть навязчивые кошмары, избавиться от этого болезненного для души и сердца бреда, прорвать пелену забвения и вернуться обратно в реальный мир. Сделать это будет чрезвычайно сложно. Но если приложить неимоверную силу воли, то все возможно. Давыдов не раз читал о том, как люди умудрялись противостоять различного рода дурманящим веществам, оставаясь в сознании не смотря ни на что. Вдруг и у него так получится. Вдруг природное упрямство Степана Яковлевича сыграет ему на пользу. Приободренный этими размышлениями, предприниматель почувствовал, как перестают дрожать руки, как появляется былая твердость в ногах, как успокаивается бешено колотившееся сердце.
Однако через мгновение от былого спокойствия не осталось и следа. Сконцентрированный на себе самом, Давыдов не сразу заметил, как белое безмолвие, пробивавшееся через прорези иллюминаторов, неожиданно почернело по одному из бортов. Взглянув в том направлении, пожилой мужчина не смог удержаться и громко вскрикнул от настигшего его ужаса. Охваченный огненным вихрем безумия разум бизнесмена тот час позабыл о былой установке и отринул любые, маломальские предположения об иллюзорности окружающего мира.
А разве могло быть иначе? Мог ли реагировать Степан Яковлевич каким-либо иным образом? Смог ли оставаться спокойным кто-либо еще, увидь он то, что увидели глаза пожилого предпринимателя?
Вряд ли. Ведь то, что заслонило собой пустоту, было невообразимо огромным, Непостижимым в своих истинных размерах. Это было лицо. Человеческое лицо. Мертвенно-бледное, с мутным, безжизненным взором гигантских глазищ, оно ухмылялось, искривив свои почерневшие губы и оголив гнилые, изъеденные коррозией зубы. И Давыдова во всем этом более всего пугали не габариты этой чудовищной физиономии, не ее уродливость, а до боли знакомые черты. Ведь это был Ерохин, неведомым способом преобразившийся в гиганта. Гиганта, по сравнению с которым даже пассажирский самолет смотрелся крошечной букашкой.
– Вот ты и попался, сволочь!– голос Николая в очередной раз сотряс бесконечность. В этот момент его титаническое лицо приблизилось вплотную к борту аэробуса и мутный, заплывший бельмом зрачок заслонил собой сразу несколько иллюминаторов.
– Я решил, зачем за тобой бегать, Степка. Зачем искать тебя, жирного борова. Таскать на себе. Я поступлю куда проще.
Сказанные Ерохиным слова отдавались гулкой вибрацией в корпусе пассажирского самолета. Стоявший в проходе, насмерть перепуганный Давыдов ощущал, как под его ногами в буквальном смысле дрожит пол, а также чувствовал, как дрожит в груди его сжавшееся от ужаса сердце.
– Ты, старый друг мой, оказался в темнице, откуда нет выхода.– с громоподобной усмешкой продолжил свою речь Колька.– Незачем ловить мышку, которая и так сидит в мышеловке. Можно попросту прихлопнуть ее, вместе с ловушкой. И дело с концом!
О чем конкретно говорил его покойный друг, Степан Яковлевич в тот момент понять не мог. Его рассудок, обезумевший в очередной раз, попросту отказывался осознавать сказанное. Неотрывно глядя на маячивший за окнами иллюминаторов гигантский глаз, пожилой бизнесмен лишь без остановки повторял:
– Это все мне кажется… лишь кажется… этого нет… это иллюзия…
Мужчина тщетно пытался успокоить самого себя, взять под контроль разбушевавшееся подсознание, убедить его в том, что ничего плохого случиться не может. Инстинкты брали верх над разумом, над человеческой самоуверенностью. Они опускали испуганного Давыдова на дно бездны отчаянья, не позволяя опомниться, стряхнуть с себя пелену инфернального бреда.
И тут раздался оглушительный скрежет!
Это звук был столь внезапным, столь неожиданным, что Степан Яковлевич на него попросту не успел отреагировать. Пожилой мужчина лишь непонимающе посмотрел в сторону кабины самолета и увидел, как проход в том направлении начал искривляться, сдавливаемый извне некой чудовищной силой. Истошно вопили сгибаемые напополам металлические шпангоуты. Хрустел пластик, разлетаясь на многочисленные осколки. Звенело крошащееся стекло. Протяжно ныла деформирующаяся алюминиевая обшивка. Всего за несколько секунд, носовая часть пассажирского салона превратилась в нечто искореженное, сжатое со всех сторон в плотный стальной комок. Именно в эту секунду Степан Яковлевич и осознал всю тяжесть складывающейся ситуации. Испуганно вскрикнув, он бросился прочь, к хвостовой части авиалайнера. Но не успел, однако, предприниматель преодолеть и пары метров, как корму аэробуса постигла та же участь, что и кабину пилотов.
Невообразимо дикий скрежет раздираемого металла и звон лопающихся заклепок!
Давыдов и вправду оказался в ловушке. Самолет с обоих концов был смят в гармошку и то пространство, что еще оставалось нетронутым представляло собой десятиметровый коридор, стальной цилиндр, из которого не было ни малейшей возможности спастись.
–Вот так! Теперь ты от меня в туалете не спрячешься!– удовлетворенно проговорил Ерохин и его обесцветившийся глаз снова возник в окнах иллюминаторов.– Тебе вообще больше некуда бежать, как я посмотрю. Что ж, теперь-то я тебя раздавлю. Как надоедливую муху!
И не успела затихнуть дрожь, прокатившаяся по корпусу авиалайнера из-за громового баса Николая, как стальной каркас крылатой машины жалобно запел, а вместе с ним в унисон завизжала алюминиевая обшивка. Уцелевшая часть фюзеляжа начала медленно сжиматься. Оцепеневший от ужаса Давыдов почувствовал, что пол под ним вздыбился волнами, устремившись навстречу потолку. Держась за пляшущие спинки кресел, и стараясь не потерять равновесие, мужчина безмолвно наблюдал за тем, как стенки салона начинают сходиться, сдвигая ряды сидений наподобие тисков. Еще несколько мгновений и Степан Яковлевич оказался зажат в проходе. Он ощущал посекундное увеличение давления, но при этом сохранял абсолютное равнодушие, не предпринимая ровным счетом ничего для своего собственного спасения.
А разве можно было думать теперь о спасении?
Из сминаемого самолета деваться было некуда. Доведенному до предельно безысходного состояния разуму Давыдова не оставалось ничего другого, как продолжать убеждать себя в том, что все происходящее лишь галлюцинация. Претворенный в жизнь бред. И не более того. Но тело говорило об ином. Ноги, руки, спину сдавливало с непреодолимой силой. Дышать становилось все труднее. Грудной клетке попросту не хватало для этого места. К тому же в районе сердца появилась острая боль. Казалось, она разрывала тело Степана Яковлевича надвое, не давала сконцентрироваться. А самолет, меж тем, продолжал сжиматься в плотный металлический комок. Еще немного и пожилого бизнесмена перемелет скрежещущая, истошно завывающая масса алюминия.
Еще немного и настанет конец всему.
Окончательно смирившись со своей участью, Давыдов зажмурился, стараясь не обращать внимания на невыносимую боль.
В очередной раз его окружила тьма.
8.
– Очнись!– раздался во тьме незнакомый детский голос.– Открой глаза! Хватит здесь лежать!
Степан Яковлевич с нехотя разлепил отяжелевшие веки и поморщился от невыносимой нескончаемой белизны, окружавшей его со всех сторон. Несколько раз моргнув, и, в конце концов, попривыкнув к царящей вокруг ослепительной монотонности, пожилой мужчина с удивлением заметил, что находится посреди все той же нескончаемой пустоты. Только теперь в ней не было ни самолета, ни гиганта Кольки Ерохина. Не было ни пола, ни потолка, ни какого-либо намека на стены. Давыдов словно находился в подвешенном состоянии и в то же время ясно ощущал под собой некую незримую поверхность. Лежа на этой самой невидимой плоскости, бизнесмен не спеша ощупал себя, отметив, что не чувствует более сдавливающего тело дискомфорта и нестерпимой боли в груди. Он вообще ощущал себя невообразимо легко и спокойно. Тревога и страх, обуревавшие разум, куда-то улетучились. Голова не шла кругом от безумной карусели фантастических событий. Сердце билось размеренно, ритмично. Душа Степана Яковлевича наполнилась необъяснимой негой и леностью. Ему не хотелось искать выхода. Не хотелось думать о сути всего произошедшего. Не хотелось ничего более. Просто лежать вот так, посреди белоснежной пустоты, в блаженном бездействии.
– Вставай же ты, наконец! Разлегся тут!
И вновь тишину нарушил требовательный детский голосок.
Давыдов встрепенулся, будто очнувшись от долгого сна. Он приподнялся и огляделся по сторонам. Позади него и вправду оказался ребенок. Русоволосый мальчишка лет пяти, облаченный в белое одеяние, напоминающее внешне монашескую рясу.
– Ну, вот. Наконец-то зашевелился.– с заметным недовольством произнес малыш.– Я уже устал будить тебя. Лежебока! Давай поднимайся!
Степан Яковлевич послушно встал на ноги, при этом неотрывно наблюдая за стоящим перед ним карапузом. На вид он был довольно милым. Эдакий маленький ангелочек. Большие лучистые голубые глаза. Волнистые, тщательно причесанные волосы. Курносый носик-кнопочка. Пухленькие розовые щечки. Ребенок хмуро смотрел на пожилого бизнесмена, сведя вместе свои бровки-перышки и наморщив лобик.
– Кто ты?– спросил Давыдов, делая шаг навстречу мальчишке.– Что ты здесь делаешь?
– Не КТО, а ГДЕ и КОГДА.
Малолетний незнакомец сердито скрестил свои ручки на груди, отвернувшись в сторону.
– Вечно ты не те вопросы задаешь.
От такого резкого ответа, прозвучавшего из уст незнакомого дитя, Давыдов малость оторопел. Что значат эти слова? Какие вопросы он должен задавать? Пожилой мужчина, молча, рассматривал мальчугана, не зная, что сказать.
– Ну, что ты на меня так глядишь?!– возмутился малыш и неожиданно подошел к своему взрослому собеседнику, взявшись своей миниатюрной ручкой, за его указательный палец.– Пойдем! Мне нужно столько тебе показать, а времени у нас мало. Я так долго будил тебя!
– Но… куда мы пой…
Степан Яковлевич хотел было поинтересоваться о намерениях мальчишки, но замер с открытым ртом и широко раскрытыми от удивления глазами. В один момент, окружавшая пожилого предпринимателя пустота сменилась вполне конкретным, наполненным разнообразными предметами местом.
Это был просторный кабинет. Большие окна с видом на центральную часть родного Давыдову города, выстланный дорогим паркетом пол, выкрашенный в приятные, успокаивающие тона стены. Посреди помещения располагался стол для совещаний, с подставленными к его краям стульями, во главе которого сидел незнакомый Степану Яковлевичу человек. Мужчина лет сорока, хорошо одетый, с гладко выбритым, серьезным лицом. Человек этот о чем-то оживленно разговаривал по телефону, попутно набирая свободной рукой какой-то текст на компьютере. В этот момент дверь в кабинет беззвучно приоткрылась, и в образовавшемся проеме возникло лицо. Усталое, оплывшее, нездорово бледное, с болезненными мешками под глазами и слегка потрепанными, посеребренными редкой сединой волосами. При виде его Давыдов невольно содрогнулся внутренне. Он узнал этого визитера. Им был Андрей. Вот только почему-то он выглядел старше, лет на десять, а то и больше.
Послушно дождавшись, пока сидящий за столом человек не сделает одобрительного кивка головой, Андрей прошел в помещение и, сделав несколько нерешительных шагов, остановился у дальнего края стола. В это время незнакомец закончил говорить по телефону и, отложив в сторону свой гаджет, жестом подозвал к себе сына Степана Яковлевича. Андрей приблизился к сидевшему мужчине с видом напроказничавшего ребенка и с тем же виноватым выражением лица отдал ему стопку неизвестных бумаг, попутно что-то сказав. Однако ни одного слова при этом так и не прозвучало. Как, ровным счетом, не послышалось и никакого иного звука, шелеста бумаги, или стука каблуков по паркету. Наблюдавший за всем этим Давыдов неожиданно сорвался с места и, подскочив к своему сыну, попытался схватить его за плечо.
– Андрей, что с тобой слу…
Рука пожилого бизнесмена прошла сквозь тело Давыдова-младшего.
– Андрей?
Степан Яковлевич попробовал еще раз дотронуться до сына, но также безрезультатно.
– Они нас не видят и не слышат?– с выпученными глазами бизнесмен испуганно отпрянул в сторону, оглядываясь на безмолвно стоявшего у стены ребенка.
– Конечно! А как иначе мы бы попали сюда?– мальчишка негодующе покачал головой.– Надо же быть таким недогадливым!
Тем временем, беззвучный спектакль продолжал свое действие. Неизвестный мужчина, сидевший за столом, внимательно изучил предложенные ему бумаги. Попутно он несколько раз шевелил губами, видимо что-то спрашивая у Андрея. Андрей отвечал, но отчего-то понуро повесив голову. Меж тем, его собеседник продолжал говорить. И эмоциональность его речей явно возрастала. Этого нельзя было услышать, но можно было увидеть. Раздувая ноздри и устрашающе округляя глаза, незнакомец тряс пачкой прочитанных им бумаг, размахивал руками, стучал указательным пальцем по подлокотнику кресла. В конце концов, он бросил документы на стол, указав сначала на них, а потом на дверь. Андрей все это время покорно кивал, лишь пару раз отважившись поднять взор и сказать что-то в ответ.
– Это кто же такой?– нахмурил брови Давыдов, указывая на эмоционального незнакомца.– Какое право он имеет так моего сына отчитывать? Он что, его начальник?
– Естественно, начальник.– кивнул мальчишка.– Глава компании. И он явно чем-то недоволен.
– Так мой сын не главный?– удивился Степан Яковлевич, приблизившись к Андрею вплотную.– И почему он так выглядит? Словно состарился.
– Ты что, дядя, совсем глупый?– воскликнул ребенок, постучав кулачком по своей макушке.– Конечно, состарился. Люди всегда старятся, когда много времени проходит.
– Много времени?– еще сильнее удивился Давыдов.– Стой! Я, кажется, узнаю этот кабинет.
Пожилой мужчина обошел стол и приблизился к окну. Вид на центр города по другую сторону стекла был не просто знаком ему. Он был в точности таким же, какой можно было увидеть, сидя в кабинете Степана Яковлевича, в головном здании его фирмы. Осознав это, бизнесмен обернулся и еще раз посмотрел на противоположную от окна стену. Здесь всегда висел щит с логотипом и названием компании Давыдова. А теперь? Теперь на этом месте красовалась иная, незнакомая вывеска.
– Постой! Постой!– воскликнул Степан Яковлевич, забегав из стороны в сторону.– Это же мой кабинет. У меня такой же стол стоял. И кресло. А вот стеллажи другие были. И стенки в другой цвет выкрашены. А вывеска с логотипом моим была.– он остановился у стены и стал энергично жестикулировать, указывая на висящий стенд.– А это что такое? Что это за название? Я не знаю его? Где моя эмблема?