«Аниматора пригласили», – раздался голос Никанорыч.
«Господи, чем же они занимаются?» – подумала Татьяна.
«Работают», – ответил Никанорыч.
– Так! Никто не расходится. У нас ещё остались мероприятия, – скомандовала блондинка. Девушка заметила Татьяну С Петром Петровичем, положила бубен на стол и подошла.
Татьяна сделала шаг вперёд.
– Здравствуйте! Я администратор здания. – Татьяна протянула руку навстречу девушке.
– Здравствуйте! Вера. Я новый сотрудник «Жёлтого ручейка», – девушка сделала ответственное лицо.
– Не вижу Ивана Ивановича. Как его можно найти?
– А… они с Головановым на крыше. Там что-то случилось, не знаю. Перестали работать кондиционеры. Разбираются уже давно.
– Понятно, тогда мы пройдем через ваш офис наверх.
– Конечно, пожалуйста.
Татьяна заметила, что блондинка не отрываясь смотрит на усы Сорнякова.
– Извините, а что вы тут делаете, если не секрет? –поинтересовалась Татьяна уже собираясь уходить.
– Это наука такая – тимбилдинг! С помощью неё мы создаём атмосферу доверия и понимания в коллективе, что приводит к слаженной работе и в конечном итоге, процветанию компании, – выстрелила блондинка, а яблочные щёки покрылись румянцем. – Сейчас мы только в начале пути.
– Понятно, – вздохнула Татьяна.
«Подходят к финишу», – добавил голос Никанорыча.
Администратор повернулась и пошла в конец коридора, где находилась лестница на крышу.
Пётр Петрович даже не шелохнулся, застыв на месте как каменное изваяние. Он стоял с большим пальцем во рту, который оказался там по явному недоразумению во время короткого отключения мысленной связи между головным мозгом и остальными конечностями. Рот распахнулся сам собой при виде видения в розовом.
Бывший прапорщик был не в силах пошевелиться.
Будущее предстанет перед вами в розовом свете.
В горле пересохло. Пётр Петрович безмолвствовал в течение всего разговора. Усы нервно поддёргивались. Она… Это она… Хотелось кричать и плакать одновременно. Пётр Петрович вытащил изо рта палец, который ограничивал проявления бурной радости, и заскулил как побитая собака.
Сбылось! Всё сбылось! Звезды никогда не врут! Надо позвонить Повелителю Млечного Пути, сказать, что он прав. Обрадовать! Как же хорошо, что судьба свела его с настоящим провидцем. Заслуженным нострадамусом своего дела. Оракулом, который на двести процентов отрабатывает деньги, потраченные на его прогнозы.
Взгляд бывшего прапорщика поднимался от ног всё выше и выше. Пульса колотились, сердце ломало грудную клетку. Какие линии, абсолютные пропорции, тело богини. Она спустилась из созвездия Девы, как и предупреждал Повелитель. Ярко красный рот с небольшими капельками пота над верхней губой. Невероятной красоты серые глаза, под пристальным взглядом которых у Сорнякова потели подмышки. Рубиновые щёки и блестящие, немного вьющиеся белые волосы.
Она стояла перед ним, будто средневековый живописец преподнёс ему в подарок лучшую картину своей жизни. Сорняков смотрел на бледно-серый треугольник Рубенсовской женщины, образованный отворотами рубашки и основанием шеи, не в силах оторвать взгляд. По треугольнику скользила капелька пота, оставляя влажным пройдённый путь. В её сверкающих гранях отражалось сказочное убранство «Жёлтого ручейка».
Сорняков трудно дышал, стены с драконами темнели и светлели, треугольник вздымался и падал, лягушки в отражении плавали из стороны в сторону. Бывший прапорщик не отводил взгляд.
Шершавым сухим языком он прошёлся по колючему фундаменту своих университетов, но это не принесло облегчения. Капелька ускорила падение, добежала до тёмной развилки и рухнула в блаженную пустоту. Туда же загремели остекленевшие глаза бывшего прапорщика.
Сквозняк шатал ослабшее тело. Мягкость в ногах провоцировала тошноту.
С трудом Пётр Петрович извлёк разбитое вдребезги зрение из провала магического треугольника и поднял его на новую высоту.
Она тоже смотрит на него! О боже, она заметила…
Не зря он столько времени потратил. Сколько ухаживал, сколько вложил всего себя, чтобы его труд оценили по достоинству. Пётр Петрович машинально пригладил усы, на время закрыв их ладонью. Убранство офиса плыло перед глазами, только видение в розовом, с задорной улыбкой и серым взглядом, который украдкой смотрел на его университеты, оставалось ярким и четким.
– Пётр Петрович, Пётр Петро-о-ович! Вы меня слышите? –Сначала глухой звук, а потом понятные слова стали врываться в сознание. Его звали по имени. Татьяна Алексеевна уже подошла к лестнице и приглашала Сорнякова последовать за ней.
Директор «Студеного ручейка» произнес пару невнятных слов с извинениями и побежал за Татьяной, высоко закидывая ноги, как школьник на большой обеденной перемене.
Глава 16 Литературный кружок на крыше
Душный офис Сорнякова оказался настоящим оазисом в пустыне по сравнению с тем, что творилось на крыше. От черного покрытия шёл нестерпимый жар. Воздух висел густой, пропитанный рубероидом. Птицы не пели, ветер не дул, сверху всё живое плавило солнце.
Татьяна приложила ладонь ко лбу, пока глаза не привыкли к яркому свету. Одежда мгновенно пропиталась потом. В пятнадцати метрах от выхода Ванваныч вместе с Головановым прятались от солнца под небольшим козырьком, который Никанорыч установил для защиты во время дождя. Директор «Жёлтого ручейка» сидел на строительном блоке, обхватив голову руками. Голованов стоял перед ним, как нашкодивший ребёнок. Позади зияло черное обгорелое нутро электрощита, из него тоненькой струйкой вился черный дымок.
– Вот они! Вредители проклятые, – заорал Сорняков, расстреляв Голованова двумя фразами.
Ванваныч увидел гостей, быстро вскочил на ноги и повернулся к инженеру по коммуникациям.
– Чтоб ни звука от тебя, Герасим ты недоделанный! Понял? – прошипел полководец. – Я сам всё объясню, только головой кивай, когда надо. А то разжалую обратно в Му-Му и пойдешь у меня пузыри пускать по этапу.
То ли от головокружительного карьерного роста, то ли от исчезающих в жарком мареве перспектив оказаться в местах, не столь отдалённых за совершенный теракт, но настроение Голованова сразу поднялось. Если бы он имел хвост, то полководец бы увидел, как инженер по коммуникациям весело охаживает им свои огромные бока. Да что там хвост, Голованов был готов облизать Ванваныча с ног до головы, настолько отлегло у него от сердца.
Великий полководец уверенно шагнул навстречу вновь прибывшим.
– Ой, Татьяна Алексеевна к нам пожаловали, а мы не ожидали тут с Головановым, что вы зайдёте. Беспокоились. Никанорыча-то нет, – худые щёки Ванваныча грозили треснуть от его широкой улыбки. – У Вас всё хорошо, я надеюсь? Жара вон какая, а Вы на крышу, да по крутой лестнице. Не стоило, право, так переживать. Что мы, два взрослых человека не разберёмся? Могли бы нам гонца послать. Зачем самим то?
«Началось», – подумала Татьяна. – «Теперь только ждать, пока сам остановится».
– Чего это я говорю? Глупости какие, – Ванваныч приседал и приплясывал вокруг администратора. – Давайте лучше спустимся к нам в офис, посидим у фонтана, послушаем музыку ветра, обсудим, так сказать, сей неприятный инцидент. Насладимся покоем. Здесь часового оставим, даже двух, – Ванваныч показал руками на Сорнякова и Голованова. – Пусть покараулят, пока Вы отдыхать изволите. Полноте Вам по крышам лазать.
– Чарка, ты на ночь Достоевского начитался? Теперь сплёвываешь то, что в мозгах не поместилось? – перебил его Сорняков и, видно, так обрадовался удачной шутке, что неосмотрительно обнажил наметившийся старческий прикус.
– Ой, не может быть! Бывший младший прапорщик перечить нам изволили. Какой пассаж! хочу я вам сказать. Прошу, скорее прикройте халтуру дантиста, дышать и так нечем. Не позорьтесь Вы на всю крышу. Хотите, я Вам дам телефон своего стоматолога? После правильного лечения, Вы с лёгким сердцем сможете отрезать ваши дремучие заросли – скрывать работу специалиста не будет никакой нужды. И слова Ваши военщиной попахивают. Вас где, извините, воспитывали? Вечно тыкаете интеллигентным людям. В отличие от Вас, Сорняков, я немного интересуюсь русской классикой. Читаю нашумевшую литературу и могу уничтожить Вас без оружия, используя лишь сотую часть великого словаря бессмертного Владимира Ивановича.24
– В отличие от меня? Ха. Да я всего Достоевского прочел, включая раннее.
– О, нет! Какой напор, безумный, бурный натиск! – Ванваныч занял позицию Пушкина на экзамене в царском селе. – И что же по-Вашему раннее?
– Да хотя бы «Горе от ума», «Каштанку»25 читал его в детстве.
– Как мило, – Ванваныч сложил руки в районе подбородка. – Интересно где проходило Ваше пролетарское детство? Скорее всего вы делили его на двоих с Головановым. Представляю, как вы запирались на чердаке, забирались под одеяло и при свете фонаря склоняли кудрявые головы над историей несчастной таксы. Слёзы текли ручьем, а судьба почившего гуся угасала в детских сердцах. Вы знали, что меня назвали в честь этой благородной птицы?26
– Что?
– Неважно, Сорняков, неважно. Вы плакали навзрыд и душевные переживания отодвинули в сторону Ваш рассудок, где Антон Михайлович тут же стал Фёдором Павловичем.27 А далее… Кстати, актуальный вопрос! У Вас была сестра, Сорняков? Ладно, не будем теребить прошлое, – продолжал Ванваныч, остановив вытянутой ладонью позыв бывшего прапорщика вставить актуальный ответ. – Хватит вам на двоих одной сестры Голованова. И вот вы лежите под одеялом, мокрые от слёз. Голованов в платье сестры на голое тело, губы в густой бороде горят яркой помадой. Вы прижимаетесь к его дружескому плечу в поиске защиты. Перед глазами проносятся отрывки из Ваших любимых произведений: Снежная королева продаёт Чичикову душу отважного Кая, Чацкий, протестуя против Российской действительности, отправляется в зазеркалье, Буратино от неразделённой любви ложится на рельсы, Киса режет горло Остапу, после чего терзается муками совести и признаётся во всём Порфирию Петровичу. От нахлынувших чувств Вы лезете целоваться к Голованову. Но Ваш друг по несчастному детству – опасный дворник-маньяк. Он не читал раннего Достоевского, и душа его черства. Душегуб мычит, скидывает хищным движением деревенское платье, комкает и засовывает его Вам под усы. Вы безвольно висите на плече абсолютно голого чудовища, а из-под гордости всей Вашей жизни торчит белый хлопок в горох. На Вашей доверчивой шее, Сорняков, заботливо привязан кирпич, а у ног плещется Москва река. Картина маслом, Вы не находите? – Ванваныч театрально смахнул слезу.
– У тебя не все дома, Чарка. Мы сейчас же вызовем доктора.
Но Ванваныч проигнорировал предложение о срочной госпитализации.
– Сорняков, Вы Му-Му не читали в детстве своём? – Ванваныч ухмыльнулся в лицо обалдевшего прапорщика. – Вон рядом, Герасим стоит. Вы могли бы обсудить все аспекты этого литературного произведения и наконец выяснить у первоисточника как он стал душегубом.
Голованов довольный, что появилась возможность наконец помочь Ванванычу, радостно закивал головой.
Но бывший прапорщик не замечал.
– Читал, и не один раз, не волнуйся.
– Отлично, Сорняков! – Ванваныч радостно раскрыл руки для возможных объятий. – Раз Вы в курсе повествования и даже находитесь в самой гуще событий – напоминаю! Вы висите на плече голого дворника-маньяка, заметьте, голодный, так как наш Герасим скорее всего щи с мясом сожрал сам. Нельзя терять ни секунды! Предлагаю Вам вцепиться гнилыми клыками ему в горло и вместе, патриотично пуская пузыри, идти на самое дно. Возможно, и вы придёте к выводу, что обоюдная смерть станет настоящим избавлением для нашего общества.
У Сорнякова от злости шевелились усы.
– Я тебя, Чарка, раздавлю как клопа, – зашипел Пётр Петрович.
Но Ванваныча было не сломить.
– Расцениваю столь грозный тон как невозможность увязать развитие сюжета с горькой правдой голодного детства. Сорняков, Вы кроме гороскопов читали хоть что-нибудь? Или как на приёме у окулиста, через усы видите только Ш, Б, Н, К, а смысл не доходит?
– Я, Чарка, хоть чего-то добился, а ты только лысиной своей блестишь тут на солнце. Лучше б унитазы так начищал, глядишь, и продажи пойдут. Все склады под завязку.
– У нас, Сорняков, звездочета нет на окладе. Не можем точно просчитать планы на будущее.
– Поговори со своими лягушками, может, они что расскажут, а то скоро ржавые подтёки оттирать придётся, что останутся от вашего желтого ручейка, – заржал Пётр Петрович, радуясь новой удачной шутке.
Татьяна подошла ближе к электрощиту и, пока шли прения сторон, рассматривала обугленный скелет проводов.
«Литературный кружок», – напомнил голос Никанорыча.
– Пора заканчивать творческий вечер, – согласилась Татьяна. Она обернулась к оппонентам. Вид её лица заставил притихнуть литературных полиглотов.
– Иван Иванович, Вы нам не расскажете, что тут произошло?
От спокойного ледяного тона желудок инженера по коммуникациям сжался, а ноги стали ватные. Голованов, перед которым снова появилась одиночная камера, пожизненно, без права переписки, тихо осел на шлакоблок.
– Это из-за жары, – линия защиты пришла в голову Ванваныча в нужную секунду. – Видите, Татьяна Алексеевна, что творится, – полководец воздел руки к небу. – Видимо, что-то нагрелось, потом что-то замкнуло, где-то щёлкнуло, затем вспыхнуло и в конце хлопнуло.
Татьяна молча смотрела, как читатель нашумевшей литературы пустился танцевать «яблочко» и старался объяснить свою версию произошедших событий.
– У нас как раз было совещание. Обсуждали вопросы развития компании. Я выслушал доклады подчиненных, а потом взял слово…
– Прошу, только по делу, Иван Иванович, – перебила его Татьяна, не дав сказать «слово».
– Так я по делу. Вы же знаете этих сотрудников. Каждому надо по сто раз объяснять, что они должны делать. Всё приходится самому, они даже под ноги не смотрят, следить приходится за каждым шагом. И заметьте, в этой тяжелой обстановке мы продолжаем исправно платить за аренду, – добавил до кучи Ванваныч.
– Иван Иванович! – Татьяна начинала терять терпение.
– Просто хочу, чтоб Вы поняли, что мы тут ни при чем. Что мы из кожи вон лезем, работая над процветанием нашего комплекса. Мы всегда готовы прийти на помощь и протянуть руку, даже в самое нелёгкое время и, если нужно, взять ответственность на себя, – сказал Ванваныч и протянул вперёд правую руку «помощи».
– Чарка, если Вы сейчас же не объясните, что делали тут на крыше, будем считать вас основными виновниками произошедшего.
Голованов похолодел. Только что замаячивший приказ о досрочном освобождении хотели заменить проездкой к «нам на Колыму»28. Он сложил руки в молитвенный замок и с надеждой смотрел на полководца.
– Вы несправедливы к нам, Татьяна Алексеевна, матушка, – заторопился Ванваныч и опять «включил Достоевского». – Как только-с мы услышали хлопок-с, то немедленно отправили Голованова наверх, дабы он разузнал, окаянный, что тут стряслось на самом деле. Он четко изложил обстановку-с, и мы также прибыли-с на место происшествия, где и находились в ужасном волнении, когда Вы пришли-с.
Татьяна на мгновение закрыла глаза. Внутри бушевал ураган, мысли неслись. Но надо успокоиться, надо взять себя в руки. Она работала с большим количеством людей. Добрые, злые, импульсивные – все были очень разные. За двадцать пять лет работы, сначала учителем истории, а потом управляющим, ей удалось научиться терпению. Она справлялась и с хулиганами в школе, и с заносчивыми руководителями компаний. Но эти двое заставляли искать внутренние резервы. А где их брать? Она тоже человек… Тяжёлый разговор с Игорем – её мужем, чёрт, когда же это началось…? Неделю назад он уехал со своим классом на озеро Байкал, продолжает работать учителем. Сегодня вечером должен вернуться… Бессонная ночь, эта надпись на заборе, теперь кондиционеры в такую жару.
Она стояла красивая и спокойная, солнечный свет резкими тенями подчеркивал её правильные черты лица.
В глазах Ванваныча на мгновенье появилось выражение смысла и бесконечной тоски.
– Хорошо, я поняла Вас. На сегодня всё оставим как есть, а завтра Владимир Никанорыч разберётся.
Глава 17 Апокалипсис
– Кхм-кхм. Извините, что помешала.
Все, кто находился на крыше, обернулись. В пылу ораторских баталий участники не заметил, как Верочка выбралась на крышу и стояла рядом с люком.
– Надеюсь, что не нарушила гармонию вашего разговора?
Пётр Петрович тут же забыл все усмешки проклятого конкурента. Да и глупо как-то думать о Достоевском или о бессмысленной смерти безродной дворняги, когда перед взором опять появилось видение.
Будущее предстанет перед вами в розовом свете.
Возьмите ситуацию в свои руки.
Нельзя терять ни секунды. Вперёд!
– Нет конечно, что Вы, – Пётр Петрович как легкоатлет взял дистанцию до Верочки в три скачка, втянул в себя лишние килограммы и тут же обернулся ясным молодцом. – Сорняков! Бывший офицер! – кивнул достижением всей своей жизни бывший прапорщик и щёлкнул каблуками ботинок.
– Вера, – представилась девушка и уставилась на усы.
– Ой, ну Вы можете звать меня Пётр, – спохватился Сорняков, – ну как Петра первого. Король был такой, царь наш. У нас одно имя на двоих, точнее, на троих с моим папой. А потом он город построил, и ему тоже дали… почти такое же имя, как у нас с царём, с папой, – Язык совсем не слушался «бывшего офицера» и жил своей жизнью. – Мы тут с коллегами обсуждаем литературные произведения как раз той эпохи, Вы могли бы присоединиться к нашей беседе. Вышла серьёзная загвоздка в определении криминальной составляющей жестокого, я бы сказал, немилосердного убийства невинного животного. Мы серьёзно полагаем, что человек, совершивший это преступление – серийный маньяк. Нам очень важно мнение компетентного человека. К тому же большого профессионала, как мы уже успели заметить снизу, – Сорняков скруглил правую руку и, не дав разобраться Верочке в криминальной составляющей, как бы пригласил её прогуляться. Верочка машинально пошла на встречу, и они в сцепке молодоженов подошли к Ванванычу.
Зазвонил телефон. Татьяна взяла трубку и отошла в сторону.
– Да. Добрый день! Да я уже в курсе, спасибо. Нет. Сегодня не получится. Из-за жары сгорел электрический блок. Конечно. Постараемся решить проблему завтра. Я Вас понимаю, но… – на том конце провода, видимо, бросили трубку.
Татьяна вздохнула и обернулась к остальным.
Представление продолжалось.
Верочка, под ручку с просто Петром – царем нашим топтались перед Ванванычем, как будто ждали его благословления. Ванваныч стоял как римский император, выставив левую ногу вперёд и положив правую руку на плечо верной Му-Мы, который сидел подле, на шлакоблоке.
Все участники представления размышляли о своём.
Верочке было ужасно стыдно, поэтому она смотрела вниз на рубероид. Стыдно перед Иван Ивановичем, потому что она стояла напротив генерального директора под ручку с их конкурентом, и стыдно перед Петром Петровичем, против которого они устроили диверсию, а он на самом деле оказался галантным офицером. Изымать свою руку из Петра Петровича на данную секунду казалось неловко.
«Бывший офицер», напротив, чувствовал себя очень ловким и руку отпускать не хотел. Во-первых, он ловко представился офицером, а во-вторых, задел представителя враждебной организации. К тому же, будущее в розовом свете вполне осязаемо сопело справа, в розовым настоящем.
Ванваныч ничего не чувствовал, но догадывался, что к происходящему здесь Фэн-шуй никак не привяжешь, следовательно, зачем здесь Верочка – абсолютно неясно. Вообще ему жарко, он хочет пива, а их операция провалилась или, точнее, состоялась, но лучше бы она провалилась.
Голованов ни о чем не думал, он скулил рядом с Ванванычем, сидя на шлакоблоке.
Татьяна просто ждала, чем закончится следующий акт.
Весёлый маленький смерч юлой кружил танго с кровельным мусором, над крышей оптической иллюзией завис самолёт, солнце отмахивалось от неожиданного облака. На телевизионной антенне притихли вороны.
Вместе с Татьяной развязки ждала и природа.
– Я пришла сказать, Иван Иванович… – начала Верочка, не отрывая глаз от рубероида и не вынимая руки из бывшего офицера.
Но Ванваныч не дал закончить фразу.
– Не может быть! Доченька! Как я рад! Я скоро стану дедушкой! – Ванваныч сначала сложил руки на груди, а потом разложил на противоположные плечи «молодых родителей». Директор «Жёлтого ручейка» бросился в пляс и радостно закружился, выписывая конечностями загадочные ан деор, па файи, рон де жамб анлер, гран плие и остальные французские названия вращения ног, туловища и рук.
Верочка с Петром Петровичем смотрели на этот танец с молодым капиталистическим неприятием. Накружившись вдоволь, Ванваныч подошёл к ним и строго спросил:
– Где жить собираетесь? Я человек хороший, но квартирный вопрос испортил мой славный деревенский характер, а Москвичей превратил в волков, крокодилов и змей подколодных. Теперь животные грызут друг друга насмерть. Повсюду идёт война. Брат борется с братом, вместе они сживают со света родителей, те – бабушек и дедушек, которым остаётся только прятаться по углам и защищаться шваброй. Даже в дремучем лесу сражаются за своё койко-место, – Ванваныч повернулся к Сорнякову. – Но Вы – бывший офицер, а бывшие офицеры – образованные люди и, конечно, знакомы с классикой.
Сорняков, при этих словах, гордо посмотрел на Верочку, усы сделали круговое движение против часовой стрелки.
– Процесс борьбы трех поколений, – продолжал Ванваныч, – достоверно раскрыл Лев Толстой в пересказе бессмертной эпопеи «Война и Мир», на страницах которой бедной девочке угрожают три лохматых медведя. Но надо признать, что в данной трагедии есть и вина самой девочки-Маши.29 Пытаясь найти себя в этой жизни, она заблудилась в причинно-следственной связи – почему от осины так и не родились апельсины? после чего осквернила ложе каждого члена семьи. К сожалению, в роли Машеньки выступаете Вы, Сорняков. И опять возникает актуальный вопрос…
«Бедная Машенька», вся потная от жары и напряжения с опавшими, невыразительными усами раскрыла рот, чтоб нахамить. Но тут «девочку» сковала ужасная мысль и накрыла очередная волна потоотделения; а вдруг он действительно отец? Взял дочь на работу… Так, Чарка думает, что мы встречаемся давно! Как воспользоваться ситуацией? Грубить нельзя. А что делать? Свежая мысль пришла на ум и убила всех лесных обитателей.
Бывший прапорщик её озвучил немедленно:
– У меня свой угол в Москве с красивым видом во двор, потолки два шестьдесят пять. Черная машина и престижная работа. Я состоявшийся человек с оригинальной внешностью. Нам от Вас ничего не надо, – перешел снова на «ВЫ» Сорняков и торжественно посмотрел на Верочку.
Верочка ошалело перевела взгляд с рубероида на лидеров двух ручейков. Мозг, привыкший к линейной работе, отказывался принимать задачи, не связанные с тимбилдингом. Мысли метались в голове, но на контрасте с Бедной Машенькой не задерживались и вылетали в раскалённую атмосферу. В отличие от владельца своего угла, Верочка так и не придумала, что можно ответить.
Профессионалу тимбилдинга помог новоиспечённый отец.
– Два шестьдесят пять! Вот это да! Два шестьдесят пять! Два метра, шестьдесят пять сантиметров. На целый метр больше моей девочки, – Ванваныч закрыл лицо руками и начал качаться из стороны в сторону. – Вы растоптали её молодость с высоты Вашей глупости.
Ванваныч оторвал руки от лица и повернул свою скорбь в сторону «доченьки».
– Так вот как всё случилось… – Ванваныч влажными глазами посмотрел на Верочку. Горе безутешного отца передалось окружающим. Даже Голованов перестал скулить и с интересом глазел на происходящее с уровня шлакоблока. Ванваныч всхлипнул и продолжил. – Как же так, доченька моя? Этот солдафон заманил тебя обманом? Не бойся признаться отцу. Что он пообещал тебе? На тебя давили тяжелые своды его развратного логова? Ты не смогла удержаться от обилия роскоши? За пышными усами не разглядела сердце коварного дьявола?
– Послушайте, – попытался Сорняков остановить поток сознания безутешного отца.
– Не встревайте в наш разговор с дочерью!
Ванваныч умело разъединил крендельковую сцепку, внутри которой стартовали физические процессы диффузии. Взял под руку розовое будущее и отвел его на почтительное расстояние от коварного настоящего.
«Бедная Машенька» осталась одна, перебирала пухлыми ноженьками, не зная, куда девать свободные рученьки.
– Верочка, Вы согласны сегодня побыть моей дочерью? – зашептал неожиданно просветлевший отец, с места в карьер. Ванваныч уловил сомнения бывшего прапорщика и в мятежной голове теперь зрел новый план.
– Иван Иванович, я ничего не понимаю. Что происходит? Я запуталась.
– Не волнуйтесь, скоро мы всё распутаем.
В водовороте изощрённых галлюцинаций своего директора, Верочка позабыла всю науку личностного роста и на мгновенье отдалась бурному течению.
– Что же мне делать? – застонала она.
– Ничего! Вам надо заниматься своей работой, как прежде. Только теперь Вы моя дочь, ну хотя бы до вечера. Кричать на каждом углу об этом не следует, а то ещё спугнёте энергию Ци своими молодыми связками. Просто соглашайтесь, если спросят.
– И это всё? – Верочка стала приходить в себя и потихоньку выбираться на берег.
– Да, всё. Согласитесь, это не сложно!
– И я смогу спокойно заниматься тимбилдингом со всеми сотрудниками?
– Конечно, Верочка! Тимбилдингом, тимхантингом, тимбитингом, тимчемхотименгом. С вашими идеями работникам некуда деться. Они обречены стать профессионалами.
– Ну, тогда я не против, только зачем это Вам?
– Верочка, современное предпринимательство требует нестандартных подходов к воплощению банальных идей. Разве Вы не согласны?
– Согласна.
– Тогда идите, возьмите свои профессиональные инструменты и слепите мне коллектив в единый кулак, которым мы ударим по нашим конкурентам. – закончил Ванваныч на высокой ноте.
Стресс от тяжёлого разговора с «отцом» прошёл. Верочка решила и себе выбить кое-какие привилегии по работе.
– Я пришла на крышу доложить, что предварительные занятия мы закончили, и я пока отпустила сотрудников немного поработать. Основные мероприятия перенесла на после обеда. Иван Иванович, я бы хотела сегодня полностью погрузить команду в атмосферу тимбилдинга. Чтобы никто мне не мешал.
– Отличное предложение, – Ванваныч поджал подбородок с нижней губой, соглашаясь с Верочкой. – Обещаю, сегодня коллектив Ваш. Лепите из них, что хотите.
Ругань, крики, скрежет металла по металлу, утробный рёв уставшего двигателя наполнили воздух откуда-то снизу, под самыми стенами здания.
– Откуда здесь труба?
– Оберзяев, едрить его!
– Увози, Оберзяй-бай!
– Ща рванёт, давление-то какое.
Разошлось и затихло. Трубный гул, сначала тихий и далёкий, постепенно приближаясь, в одно мгновение превратился в рёв горного водопада, представ перед зрителями огромным грязевым потоком. Водный столб поднялся на несколько метров выше здания, раскинув в сторону свои рыжие беспокойные ветви.
Стая голубей металась в психическом припадке, маленький смерч побросал мусор на крыше, в надежде спастись вороны матерясь рванули с антенны. Только солнцу было наплевать, его лучи столкнулись с миллионами рыжих брызг и заискрились радужными мостами, приглашая зрителей походить по их горбатой поверхности.
Фонтан ревел и ругался, хлестал коричневыми плетями по раскаленной пустоте. Воздух наполнился водопроводной свежестью. В новом, захватывающем зрелище тонули проблемы, которые ещё секунду назад казались такими важными: ошибки непослушной дочери, сгоревший электрощит, борьба поколений и так и не раскрытая причина полуторавековой жестокости работников коммунальных служб по отношению к домашним животным.
Татьяна подбежала к краю крыши, туда же отправились новоиспечённые отец с дочерью и владелец своего угла в Троицке. Вся группа посмотрела вниз.
Из центра грандиозной воронки, хватая потоки грязи, нёсся верх не менее грандиозный, ревущий поток разрушительной рыжей влаги.
Берега воронки сыпались вниз, отверстие быстро расширялось, водный смерч подхватывал и поднимал вверх строительный мусор, заботливо укрытый под слоем асфальта предыдущими строителями. Куски бетона, щебень, арматура и металлические обрезки со звоном и грохотом осыпались то тут, то там. Лавируя между обломками, сталкиваясь друг с другом, как хорошо разогретые атомы, носился целый Вавилон. С лямками на загорелых плечах вавилоняне размахивали руками и орали каждый на своём языке. Никто никого не понимал, вершилось столпотворение.
На гусенице небольшого экскаватора стоял Оберзяев. Верочка его сразу узнала. Мокрый, весь в рыжей глине, с лицом испуганного шизофреника и глазами, светлым бельмом застывшими на коричневом фоне.
На прекрасном, чистом и никому не известном языке ему что-то орал рабочий рядом, используя в качестве перевода убедительные удары руками. Оберзяев предохранялся куском картона, но защита выглядела неубедительно.
Носитель чистого и прекрасного лягнул напоследок Оберзяева поочерёдно обеими ногами, после чего заволок его в кабину.
– Заводи, Оберзяй-бай, утонет!
Машина завелась, и, выпустив в небо параллельный с грязевым потоком столб черного дыма, отступила к воротам. Раздался новый скрежет, фонтан резко сбавил силу и высоту, но увеличился в ширину. На месте, где стоял экскаватор осыпался асфальт и «культурный пласт», что был туда упрятан.
Позади коммунальной катастрофы, почти у самых ворот, одновременно в трубку телефона и открытую пасть водопроводного люка орал упитанный рабочий в чистой спецовке.
– Закрывай, Айбек! Авария говорю! Авария на! Закрывай быстрей! Что?
– Какую крутить?
– Не вижу!
– Синюю крутить?
– Да, синюю крути!
– Она не крутится, начальник.
Упитанный бросил телефон и удавом нырнул в металлическое жерло.
На площадку серым горохом высыпала целая ватага местных работников и служащих. Они внесли свою лепту в общий хаос, выписывая зигзаги вокруг фонтана и сталкиваясь между собой. Без перерыва тыкая пальцами в экраны своих устройств, менеджеры орали, выли, ржали как загнанные лошади и визжали от счастья. Собирались по двое, по трое, гурьбой, обнимались и прыгали, поджимая ноги.
Из открытых окон к грязевому потоку молодыми, но жадными побегами тянулись руки, сжимающие пальцами свои устройства. Руки отчаянно двигались вперёд, стараясь хоть немножко, но опередить конкурентов. Вместе с руками из распахнутых окон вылетал восторженный рёв футбольных трибун.
Водяной поток начал слабеть, но в борьбе за жизнь рванул вверх последний раз и осел под дружный визг и хохот толпы, унося прекрасную радугу с собой в пучину.
Только в середине грязного озера, тяжело дыша и всхлипывая, продолжала вздыматься вода.
Наступила почти мёртвая тишина, прерываемая утробным рокотом лужи и нервными сигналами машин раскалённого города.