Это стязя отчаянных ртов.
Дай хоть в последнем крике выстонать
Павшую исступленьем любовь.
Сонет №4
Цветок весенний умирает летом,
Да и любовь ведь сохнет иногда,
Чтоб снова зацвести букетом
И умереть в пустые холода .
Любовный цвет такой же как костер,
И страстью разжигается огнище,
Но коль идёт она любви наперекор,
То превратится сердце в пепелище.
Простят цветов опавшие бутоны,
Коль не добавишь ты любви огня .
И если любишь все сезоны,
Любовный жар сожжёт тебя.
Пусть греет вас любовь, а также грезы ,
Но не колитесь на опавшей розе.
«Любимая» (Анакреонтическая поэма)
Glai fur dolci inviti
A empir le carte
I luoghi ameni
Ariosto. Sat 4.
(Давно уже этот милый край призывал меня написать о нём)
Любимая! Смотри! Какая ночь!
В такую ты бежала впопыхах,
А я сейчас совсем не прочь
Представить исповедь в стихах.
Как прекрасным декабрьским днем
Ты в пурге меня смерила оком
И когда оставались вдвоем
Я любил этот взгляд с поволокой.
Тех волос золотистую рожь,
Кроткий стан молодой персианки.
Я не мог говорить тебе лож,
Как не мог я вступать в перепалки.
Боль обид и досады любой
Холодят как извечный обман.
И слагал я стихи про любовь,
Про зарю и про синий туман.
«Подать ему верёвку с мылом»-
Гласила роза приговором.
Быку стоять не просто было
Пред самым смелым матадором.
Ты требовала объяснений
Красивым русским языком.
Рассказчиком своих мучений
Я пребывал от всех тайком.
И что же ты дала в награду
За анекдот мой о судьбе?
Вот он урок: не требуй правду,
Коль не нужна она тебе.
И если по вине слепцов,
Ты словно серый кардинал.
То все конечно налицо:
Кюре я, гнусный интриган!
Не виделись мы, не общались,
И тут такое рассказать.
Сейчас прелестней ты, чем Лали,
Приятнее,чем благодать.
Что, мол, в мозгах моих твориться,
Там мякиш хлебный или спирт?
Открой моей души темницу,
Узнаешь, что как состоит.
Любимая! Смотри же! Сирин
Ласкается в твоих лучах,
Он как и я стал тих и смирен,
Когда разбился сгоряча.
Теперь он крылья не расправит,
Смотря на небо и на май.
Не полетит навстречу раю,
И не полюбит невзначай.
А мы ведь с Сирином похожи,
Скорбящим был наш с ним полёт.
Кто раз любил – теперь не может,
Долголетящий вниз падёт.
Себя ты слишком уважаешь,
Чтобы любить такую рвань!
И уж конечно не вступаешь
В интриг пропащую пога́нь.
Легла на сердце мое строчка
Ужасной прозой голубой.
В общении поставив точку,
Ты ставишь точку с запятой…
Урок второй: не трогай страсти,
Не разбирайся в их гурьбе.
В них правда есть только отчасти,
Все остальное в голыдьбе.
Ругала ты меня, хулила
За то, что стал я подлецом.
Чудовищная твоя сила
Маячила перед лицом.
Любимая, как я живу!
Качаюсь как матрос на гроте.
Любя давно тебя одну,
Тону я в мук водовороте.
Сказала ты, что не напишешь
И не посмотришь никогда.
Моя душа словно афиша:
Для всех открыта и тебя…
И наполнилась комната воем,
Дай подумать хоть миг об ином.
Не хочу я лицо роковое
Видеть каждую ночь перед сном.
И забыть уж тебя не в силах,
А увидеть совсем не могу.
Купидон наш – слепой мазила,
Не туда отправляет стрелу.
Как зловредной рукою цыганки,
В нашу проголодь ощущений.
Выворачивает наизнанку
Одним из прекрасных видений.
И зимою злостным пируэтом
На землю ложиться снег.
Тяжело быть нуднейшим поэтом
В наш непоэтичный век.
И не нужно миру слово,
Ода чувственной заре.
Поле цветом васильковым
Не блестает в январе.
Не струится синей ранью
Роз рябиновая медь.
Я родился божьей тварью,
Видно ей и умереть…
Ах, в какую степь залез,
Здесь стихов слагать приволье.
Все отдал бы за свой лес,
Где я рос в родном раздолье.
Где был раньше дольний клён,
На котором пало детство.
Край родной и отчий дом
Не пускают больше греться.
Как давно его спилили,
Милый клен с листвой зелёной!
Листья стали сгустком гнили,
Коих в мире миллионы…
Я пытался искать повсюду
К сердцу трепетному участья.
Дорогая, люби, орудуй
Роковым и проклятым счастьем!
Пусть струится оно по щекам,
Льется пусть соловьиной песней.
Снова то здесь,то там,
Плачет морской буревестник.
Что ты молчишь, беспокойная?!
Я совсем тебе не чета?
Знай, что меж двух разбойников
Висело ночь тело Христа!
Обманул его случай суровый,
Освистала тупая орава!
Хоть и стал , как он, безголовым,
Но и ты далеко не Варавва!
Любимая! Печалью сильной дрожи
В душе не наступает гладь.