Столь же нелепо сетует г. Аксаков на государство и за то, что оно отменило, впрочем, только для остзейского края, постановление, по которому дети от браков православных лиц с протестантами непременно должны были принадлежать православию. «Таковою отменою, – мудрствует г. Аксаков, – государство упускает теперь из своих рук могучее средство обрусения, создавшееся, так сказать, органически из самого строя русской жизни». Если бы вы, г. Аксаков, были человек искренний, если бы в вас, кроме болтовни и фразерства, была хоть капля истинного убеждения, вы бы, конечно, не стали проповедывать подобного вопиющего иезуитизма. Отчего вы не предполагаете, что остзейцам так же дорога ихняя остзейская национальность, как вам, по вашим словам, дорога московская национальность? И какое право вы имеете обрусивать остзейцев? Вы скажете, в русском государстве больше русских, и все должно быть русское. Но по-вашему же количественное большинство не всегда означает качественное превосходство, и зачем же вы тогда так злобствуете про немцев-австрийцев и пруссаков за то, что они хотят онемечивать славян в немецких государствах? зачем призываете все строгости и жестокости наказаний против поляков, которые хотят ополячивать русских? Подобно тому как вы хотите обрусивать других, и другие хотят онемечивать, ополячивать, офранцуживать русских. Вы ратуете против того, что делаете сами; вы тоже хотите уничтожать чужие национальности, как делают ваши противники. – Из этого между прочим видно, как несправедливо ходячее мнение, будто славянофилы держатся принципа национальностей; нет, их принцип есть фанатическая нетерпимость к национальностям и безумная страсть – пожирать национальности.
Разобравши две указанные меры терпимости, «День» выводит из них такое заключение: «Нельзя не видеть во всем этом, – независимо от весьма понятного и сочувственного (sic) духа либерализма, – некоторого безразличного отношения к жизненнейшему принципу русской народности». Этот принцип есть православие, защитником которого выставляет себя «День». «В какое бы смущение, – говорит „День“, – пришел, например, Обервек, проповедующий и в Англии и в Германии, что русская народность и церковь сливаются вместе, что Россия зиждется на вере, – оттого и великою будет ее будущность, – в какое смущение пришел бы он, если бы знал, что все русские светские журналы, за исключением „Дня“, всеми мерами усиливаются доказать, что в России православие есть только количественная, а не качественная сила, что оно есть только религия большинства, что необходимо выделить совсем идею православия из идеи русской народности и положить в основание русской народности безразличное отношение к вере». Но еще в большее смущение пришел бы тот же Обервек, если бы узнал, что этот самый «День», так гордо выставляющий себя единственным светским представителем православия, сам не понимает православия, не понимает его основной идеи. В самом деле, ведь это очень курьезная вещь, что ни один славянофил не догадался до сих пор, что славянофильство в своих рассуждениях совсем неправославно; а между тем это так. Существенная идея православия состоит в том, что оно есть вера кафолическая, вселенская, предназначенная для всего мира, вера, так сказать, общечеловеческая.
И вдруг славянофилы утверждают, что православие есть вера национальная, что она свойственна одному только русскому народу, составляет отличительный индивидуальный признак русской народности, что она есть вера не вселенская, а народно-русская. Таким образом, называя православие элементом русской народности, славянофилы суживают обширную идею православия, как оно само себя понимает и представляет. Православие стремится к тому, чтобы все народы объединить одною верою, и верит, что это сбудется, что все народы примут правую веру и будут православны. По представлениям же славянофилов это невозможно, потому что православие есть особенность русской народности, которою русские отличаются от других народностей; следовательно, другие народы не могут сделаться православными, потому что по природе своей не могут превратиться в русских. Славянофилы, называя православие основным элементом русской народности, забывают, что есть и другие народы, даже не славянского племени, исповедующие православие, например, греки, и что уже по одному этому православие нельзя назвать признаком русской народности. Возьмем действительную, настоящую черту русской народности, например, русский язык; он составляет исключительную принадлежность только русского народа, и ею он отличается от всех других народов; другие народы никаким образом не могут принять русского языка, не свойственного их натуре; французский народ, оставаясь французским, никогда не будет говорить по-русски; грек, хоть он и православный, не принадлежит к русской народности и отличается от нее своим языком, и вы никогда не достигнете того, чтобы греческая нация приняла русский язык. Если и православие составляет такую же исключительную принадлежность одних русских, как русский язык, тогда его, конечно, можно называть элементом русской народности; в таком случае, значит, все другие народы осуждены на неправоверие, на невозможность обратиться к единой правой вере. Одно из двух: или православие есть черта русской народности, и в таком случае оно не есть вера кафолическая, вселенская; или же оно есть вера вселенская, и в таком случае его нельзя называть принадлежностью русской национальности. По истинному православном учению православие есть вера кафолическая, вселенская, долженствующая утвердить всю вселенную, как и говорится во всех символических книгах православной церкви, в «Чине Православия», в катехизисах и т. д.; ссылаемся в этом на всех отцов, учителей и ученых богословов православной церкви. Следовательно, славянофилы не понимают православия, называя его национальною верою и исключительною принадлежностью русской народности, как вообще они не понимают ничего из того, что они исповедуют и что на словах разделяют. Под именем свободы они проповедуют крайнее стеснение, под именем принципа национальностей – национальный фанатизм, под именем православия – религиозно-национальную исключительность и нетерпимость, под именем русского духа – возвращение к отжившей старине и обскурантизму.