Однажды – было это, когда в театре на Эгберт-Сквер давали "Римлянок" Моррари, и вальяжный, ленивый муж нашей Дженет не мог устоять перед искушением пойти послушать старую, хорошую музыку (а заодно – полюбоваться на прекрасных дам, и супруга об этом знала, но скрепя сердце прощала его, ибо очень была к нему расположена!) – так вот, в ту самую пору и мадам Дженет тоже ушла из дома. Дав кухаркам задание – приготовить на утро пирог со свежею рыбой – и проверяя на всякий случай, что у неё лежит в буфете, она вдруг обнаружила почти полное отсутствие муки. "Не послать ли кого-нибудь из сиделок в лавочку, к тётке Гарриет?" – подумала госпожа Фанни. Но, по зрелом размышлении, решила: "Они заняты, укладывают деток спать. Схожу сама!"
Собралась по-быстрому; нацепила через плечо сумку на ремне, облобызала по очереди всех трёх нянь, крепко пожала им руки и напомнила: "Теперь весь дом на вас остаётся!" И – с самыми чистыми, невинными помыслами – отправилась в путь; наши прекрасные барышни тем временем укладывали в постельку её детей.
Но, сколь бы ни были великолепны людские намеренья, не всегда они обращаются в хороший результат. Человек "предположе" – ну а Бог, как известно, "расположе". Вышло так, что как раз в это время мимо ихнего дома шёл Сикль-Фут. Кто такой он был, не спрашивайте – я и сам не очень знаю. Зелёный, весь в чешуе, в грязи; пахучий и противный. Может быть, сын болотной жабы, или змеи, согрешившей по дурости ещё с каким-нибудь гадом. Идёт по улице Сикль-Фут, облизывая губы (он вечно голоден), и думает: "Где мне найти, чего съесть на ужин, послаще да посытней? Хорошо бы попался какой-нибудь пухлый розовый младенчик…"
Так, размышляя о грядущем злодействе, заметил он, что мадам Дженет не заперла ворота усадьбы. Тихо-тихо, на цыпочках, проник во двор; подкрался к окну… И что ж вы думаете: видит он в полутёмной зале, прямо под тем окном, колыбель, а в колыбели – малыша Джимми! Простёр к нему злой обжора свои загребущие лапы, ухватил поперёк пояса, и прежде, чем хоть одна из нянек увидела, пустился по двору, как извозчичья лошадь.
Вернулись Натали с Викторией, глянули – старшенького-то ребёнка нету… Ахнули, бегают туда-сюда – нету! Завыли они, что твои подзаборные шавки. Забились, как пташки в силке, и не знают, что делать. Да, слава святой Бертранде, вовремя поспела на подмогу мисс Розалинда (а была она из них самой расторопною).
– Известно мне, – говорит, – кто тут разбоем промышляет. Слыхала я, и не раз, о его мерзких делах. Не волнуйтесь, милые подруги – я до ненасытного чучела доберусь, малыша отниму и назад принесу!
А две другие няньки всё воют… Поняла наша леди, что их увещевать мало толку. "Чем вот так зря расходовать пыл, собирайся-ка ты, лапонька, в дорогу!"
Тут она резво скинула фартушек, в один миг избавилась от туфель ("Только помешают в погоне за этим зелёным чудаком – он ведь бос, он ведь помчит быстрей ветра!") Обвязала кудри косынкой, чтоб не били по плечам, и, не сказавши даже "God be with ye!" двум другим нянюшкам, ринулась прочь из дома. Только увидали соседи через кирпичный забор, как мелькнула её тень. Только слышала тётка Гарриет в своей лавочке, как протопотали пятки по мостовой…
– Ох, да это, кажется, наша Рози! – вскрикнула Дженет. Обняла старую тётку-лавочницу на прощанье, бросила в сумку пакет муки – и домой, как нельзя более спешно. Материнское сердце ей подсказывало: раз нянюшка отлучилась, значит, беда какая-то с детьми.