Tasuta

О цинизме

Tekst
1
Arvustused
Märgi loetuks
О цинизме
О цинизме
Audioraamat
Loeb Елена Калиева
0,95
Lisateave
О цинизме
Audioraamat
Loeb Алексей Белозер
0,95
Lisateave
Šrift:Väiksem АаSuurem Aa

Жизнь неустанно сеет по земле семена свои, и всё трепещет радостью на путях её, растёт, цветёт разнообразно, ярко, поёт и смеётся, опьянённое солнцем. Но, творя, жизнь ищет, она хочет создавать только великое, крепкое, вечное и, когда видит избыток мелкого, обилие слабого, говорит сестре своей:

– Сильная, помоги! Это – смертное.

Смерть покорно служит делу жизни…

Цинизм является перед людьми в пёстрых одеждах «новой красоты».

– «Мера жизни – красота!» – возглашает циник чужие слова, глубокий смысл которых враждебен цинизму.

Вокруг уродливые дети выродившегося мещанства, дети без крови в жилах, полубольные женщины, в которых умерло чувство красоты, изнурённые развратом юноши, разбитые ревматизмом, искалеченные подагрою, полоумные старики…

На улицах – живые памятники творчества мещан: безголовые хулиганы – их дети, гнилые проститутки – их жертвы, – красота!

И отовсюду смотрят полуслепые, гнойные глаза нищеты, везде развеваются её заразные лохмотья, со всех сторон тянутся за милостыней тысячи грязных, костлявых рук, – какая красота!

В хаосе полумёртвого от голода тела, в чёрном вихре рубищ вертится обожжённый развратом и болезнями циник, с бессильными мускулами, с размягчёнными костями, с безумной, предсмертной жаждой острых наслаждений и тусклыми глазами на жёлтом лице под голым черепом, это – «новая красота»?

Он ходит по городам, как мародёр по полю битвы, как вор по кладбищу, и говорит:

– Служу красоте!

И становится на колени перед кучей пёстрых пустяков, прячется от безобразия окружающего за груды жалких выдумок, – тут рисуночки, игрушечки, статуэточки, изящные книжечки – маленькие плоды напряжённого труда мелких душ. Вся эта мелочь, сделанная наскоро, в виду сильного спроса, заполняет комнаты и души циников, ослепляя глаза пестротой красок, оглушая звоном пустых фраз, приятно раздражая тупые нервы своей пряностью, и за нею тихо исчезают, становятся неясными образы великих творцов вечной красоты. Гаснут святые гимны поэтов прошлого, забываются их имена, заглушённые громким базарным шумом жрецов «нового искусства», покорнейших слуг мещанства.