Потом пошли продавать сапоги и продали их за два рубля сорок копеек. Салакин был огорчён низкой оценкой сапог. Тут же на базаре он пригласил Ванюшку в харчевню и с горя истратил сразу целый рубль. А поздно ночью, когда они оба, пошатываясь и громко разговаривая, шли в ночлежку, в кармане Салакина звякали только четыре медных пятака. Ванюшка держал его под руку, толкал плечом и радостно говорил:
— Брат! Люблю я тебя, как родного! Ей-богу! Душа ты... То есть бери меня всего! Вот как! Ей-богу! Хошь, садись на меня верхом? Я те повезу...
— Дур-рашка, — бормотал Салакин. — Ничего. Проживём! Завтра пойдём — внутренность продадим... всю мошну. Ну её к лешему! А?
— Больше никаких! — махнув рукой, крикнул Ванюшка и тонким голосом запел: Не-е-красива я, бед-дна... Салакин остановился и подхватил: Плох-хо я од-дета-а... И, плотно прижавшись друг к другу, они вместе дикими голосами завыли: Н-ни-и-кто-о за-амуж не берёт
Дев-вочку з-за это-о!
