– Скажите, – спросил он, чтобы хоть что-то сказать. – А как зовут артиста… – Валерий Владимирович защелкал пальцами, показывая, что хочет вспомнить имя. – Молодой, высокий, черненький… Смазливый такой. – добавил он с ноткой пренебрежения.
– Руслан Алексеев. – с готовностью помогла девушка. – Давно у нас работает, сразу после театрального училища. Он здесь родился и после училища решил приехать работать в родной город. Хотя, говорят, что его просто не взяли ни в один театр в Москве, а тут у него действительно полно знакомых: все гаишники, авто слесари, владельцы кафе – все его одноклассники или друзья детства. Он в театре на хорошем счету и Генрих Робертович его очень ценит, как актера, дает много ролей. И конечно у него постоянные халтуры в городе: свадьбы, дни рождения, корпоративы. С людьми легко ладит, с начальством, наш директор Вероника Витальевна его очень любит…
– А заведующий труппой? – спросил режиссер, чтобы что-то спросить. Он чувствовал, что актера, с которым он и словом ещё не перемолвился, он уже не любит.
– Иван Яковлевич – нет. Но наш завтруппой, вообще никого не любит и его тоже никто не любит. У него, конечно должность такая, но вы сами видели, какой он тяжелый человек. Ему просто неприятно, что я, как бутафор – реквизитор, хочу стать актрисой. У нас ведь как: нет диплома – нет работы. А я считаю, что это несправедливо. Вот вы где учились?
– В ГИТИСе. – ответил Валерий Владимирович с некоторой гордостью и увидел в глазах собеседницы уважение, которого ему так не хватало все эти дни.
– Здорово! – сказала она. – Нет, я понимаю, что хорошее образование – это несомненный плюс, тем более ГИТИС. Я тоже хочу туда, но на заочное отделение: буду работать и учиться – это, по-моему правильно. Есть свои недостатки, но теорию я и так знаю – я всё-все прочитала: и Чехова, и Станиславского, и Эфроса … А практику смогу изучать непосредственно в театре. Мне бы, честно говоря, тоже бы хотелось на очное отделение, но и так можно. Как вы думаете?
Молодой человек неопределенно кивнул головой. В том смысле, что он разделяет эту точку зрения, но оставляет за собой право на собственное мнение. И хотя у него есть аргументы и за и против, он, несомненно, согласен с Аленой и даже готов в любой момент помочь советом. Вот как много Валерий Владимирович вложил в этот кивок, надеясь, что его визави выберет наиболее приятный для себя вариант, который послужит поводом для их дальнейшего общения. Они некоторое время помолчали. Алена продолжала смотреть на режиссера чистым искательным взглядом, и проблема была только в том, что Валерий Владимирович был уверен, что ждет она от него чего-то конкретного и имеющего отношения к пачке фотографий, которые он по-прежнему держал в руках, а возвращаться к этой теме он был пока не готов. Чтобы не прекращать разговора, он решил продолжить расспросы о жизни Лужского драматического театра, которая его не сильно-то интересовала.
– А вот ещё один – Антон Андреев? Мы с ним пообщались немного, но он мне показался очень … – режиссер стал искать слова, надеясь, что Алена подскажет ему в каком ключе стоит обсуждать актера Андреева. Ведь могло оказаться, что они дружны и высказывания негативного характера в адрес этого актера, могли испортить доверительные отношения с молодой девушкой. Но та не торопилась высказать своего суждения, только лицо её сделалось напряженным и, как показалось Валерию Владимировичу, неприязненным. Тогда он решил, что можно высказать и свое осторожное суждение.
– Вы меня извините, я никого не знаю тут ещё, а мне надо собирать состав исполнителей, поэтому я и спрашиваю. – он немного помолчал и решился. – У нас с ним диалог не очень задался. – девушка, по-прежнему молчала, и молодой человек продолжил. – Тяжелый у него характер. Я не представляю, как мне с ним репетировать, а мне его настойчиво предлагает ваш художественный руководитель. Может вы с ним общаетесь и расскажете про него?
– Я? Нет. Он дружит с Русланом и, наверное, только с ним. Это довольно странно, потому что они очень разные. Генрих Робертович называет их неразлучной парочкой или тихими прохиндеями. Они вместе халтурят, вместе выпивают, вечно что-то придумывают. Вернее придумывает Руслан Алексеев, а Антон с ним за компанию. Ходят слухи, что машина заведующего труппой – это их рук дело.
– Я что-то слышал про машину. Иван Яковлевич в коридоре с кем-то это обсуждал, пока я был в кабинете главного режиссера. Только я не понял, в чем дело.
Алена заулыбалась и с наигранным страхом обернулась на дверь, будто ждала, что из-за нее появиться вездесущий завтруппой.
– Тут вот какая история, – проговорила она и глаза ее загорелись веселым блеском. – У Ивана Яковлевича была машина. Вернее, она и сейчас есть, только ездить на ней нельзя. И он с этой машиной носится, почти как со своим свой заграничным плащом. И все про это хорошо знают, потому что он раньше любой разговор сводил к машинам и начинал говорить про свою тойоту. Она старая, ещё праворульная, он её из Владивостока пригнал. Даже не пригнал, а на поезде привез, и сам, чуть ли не на одной платформе с ней ехал. Очень он ее любит. А ещё он любит дисциплину и порядок в театре, и отпросится на съёмки или на подработку очень тяжело. Иногда актеры с режиссером договариваются и тот их с репетиции отпускает, а Иван Яковлевич, если узнает, ругается, пишет докладные записки на имя директора. Так вот, несколько месяцев назад, под новый год в театре выпускали премьеру, по пьесам Шекспира. Эдакий коллаж.. Но что-то застопорилось из-за художника: актеры готовы, а костюмы и декорации – нет, и выпустить спектакль не можем. У всех халтуры, елки, а Иван Яковлевич сидит на всех репетициях в зале и следит, чтобы актеры не разбегались.
Алена рассказывала эту историю так живо, что Валерий Владимирович залюбовался её живым лицом и немного детской угловатой пластикой.
– У нас в городе самый дорогой ресторан принадлежит двум братьям: Гагику и Рафику Погосян. И там перед новым годом должна была собраться группа старых друзей: бизнесмены, чиновники из администрации, даже зам начальника ГАИ – лучшие люди города. Все друг друга знают, и хотели собраться по тихому, неофициально, но с размахом. А младший, который Рафик, учился с Русланом в одной школе, вот он и позвал его провести этот вечер. Руслан хорошо умеет проводить подобные мероприятия, тем более что со многими из гостей знаком лично. Он, разумеется, и Антона с собой взял. Им и денег много пообещали, и программа у них уже готовая есть, а Иван Яковлевич сидит в зале и не дает им уйти. Режиссер спектакля отпустил, потому что сцена Спида и Лаунса давно готова, а Иван Яковлевич гнет свое: "Все участники спектакля должны быть на репетиции". Уж Руслан ругался с Иван Яковлевичем, и к Генриху Робертовичу ходил, и к Веронике Витальевне. Но завтруппой так все устроил, что Руслана не отпускают и хоть тресни. Я слышала, как он по телефону кому-то звонил и извинялся, что не сможет приехать провести вечер. В общем, на этом отношения Руслана Алексеева и заведующим труппой совсем испортились. Но Руслан вида не подал и сидит на репетициях, даже на сцену рвется, просит Ивана Яковлевича текст подсказывать, совета у него во время репетиции спрашивает.... – Алена замолчала, потому что её душил смех. – Вот во время одной из репетиций, к театру подъехал эвакуатор и забрал машину Ивана Яковлевича, а через три часа вернул, только разобранную. Все что успели, за три часа с машины снять: двери, там, стекла, колеса.... Упаковали в целлофан и сложили перед театром.
Девушка уже не могла сдерживаться и расхохоталась в голос. Она даже согнулась по полам и в таком виде сделал круг по репетиционному залу.
– Ой, простите, не могу. До сих пор смешно, как вспомню выражение лица Ивана Яковлевича, когда он машину увидел.
– А что ГАИ? – спросил Валерий Владимирович. Ему эта история тоже показалось забавной, но было немного неприятно, что шутка какого-то актера так развеселила его собеседницу.
– А что ГАИ? – продолжала хохотать Алена. – В ГАИ сказали, что дело об угоне заводить нельзя – машина же на месте и пусть Иван Яковлевич пишет заявление о порче имущества. В милиции дело завели, но не ищут, потому что у Рафика Погосяна везде друзья, а он очень обиделся, что Руслан с Антоном тогда в Граф не приехали.
– Куда? – спросил режиссер.
– В Граф. – повторила девушка. – Гагик и Рафик ресторан в свою честь назвали. Понимаете: Г`Раф? – Алена опять рассмеялась. – Два имени сложили … – Она вытерла выступившие во время приступа смеха слезы. – Все знают, что идея была Руслана, но доказать Иван Яковлевич ничего не может, а Генрих Робертович и Вероника Витальевна увольнять Алексеева за эту историю не хотят. Кстати, владелец автосервиса куда Иван Яковлевич обратился, такую цену заломил … Он ведь тоже в ресторане был в тот вечер. – И девушку опять скрутил приступ смеха. – А следователь, к которому дело попало – одноклассник Руслана. Ой, мамочки! Ой, не могу!
Глава шестая
На сцене драматического театра города Лужска, шла репетиция спектакля "Сон нашего ВильЯма". Название должно было напоминать зрителям о фразе из фильма "Берегись автомобиля", а также о пьесе Шекспира "Сон в летнюю ночь". Но оно не напоминало зрителям ни о чем таком, а вызывало смех и недоумение, поэтому они не торопились покупать билеты. А те, кто все-таки попадали в зал, категорически отказывались смеяться, хотя на афише было написано, что спектакль поставлен по комедиям В. Шекспира. И это могло означать, что зрители, либо невнимательно читали афишу, либо их чувство юмора, совершенно не совпадало с тем, что считал смешным режиссер – постановщик . И чтобы разобраться в этом казусе, художественному руководителю театра Генриху Робертовичу пришлось подключиться к репетициям самому. Но мы с тобой, дорогой читатель, не будем пытаться вникать в сугубо профессиональные вопросы между постановщиком и главным режиссером театра, предоставив им самим решать, как привлечь зрителя на спектакль и даже заставить его полюбить это произведение, а вглядимся в зрительские ряды и увидим двух наших старых знакомых, которых, как и нас, не интересовало происходящее на сцене, а заняты они были обсуждением своих интересных дел.
– Он меня бесит! Понимаешь? – яростно шептал Антон Андреев, не поворачивая головы на своего друга Руслана.
– Это я как раз понимаю. – отвечал тот, так же не глядя на собеседника, а напротив делая вид, что слушает Генриха Робертовича, который пытался втолковать что-то режиссеру – постановщику. – Тебя все режиссеры бесят и этот не исключение.
– Ты пьесу прочел? – продолжал Антон.
– Не успел. – ответил его друг равнодушно. – А ты зачем её читал? Есть мнение. – и Руслан махнул рукой в сторону высоких кабинетов. – Что премьеры не будет.
– Тогда зачем? – продолжал неистовствовать Антон. – Мы будем заниматься этой херней до конца сезона, потом может и вместо отпуска, чтобы в сентябре прийти к выводу, что не стоит переписывать Шекспира, а оригинальная затея остается просто затеей, если ты не умеешь ни писать, ни ставить спектакли. Знаешь, говорят, что отрицательный опыт – это все равно опыт, но у меня его накопилось столько, что он достиг критической массы и скоро взорвется, как бомба над Хиросимой.
– Не ной! – Руслан приложил палец к губам, потому что на них уже оборачивались. – Все кончится быстрее. Походи на репетиции, поспорь с режиссером, но без мордобития и может через пару недель, нас ждет прекрасная новость: будем ставить Лермонтова. И что самое важное: есть шанс нам с тобой сыграть Юрия и Александра. Ты, конечно – Александр.
На какое-то мгновение, Антон застыл, недоверчиво глядя на своего друга, но потом недоверчиво покачал головой.
– Не дадут! – сказал он уверенно. – Кроме нас будет столько желающих, а Генрих меня не очень жалует. Тебе вот Юрия он может и предложит.
– А я тебе ещё раз говорю, не ной! Ты унылый тип, я это давно заметил. Все же прекрасно. Потерпим этого молодого гения пару недель. Может месяц. Генрих хотел ему доверить Лермонтова, но этот блаженный уперся и хочет ставить свою пьесу. При чем не признается, что сам её написал. В конце концов у главного кончится терпение и он сам возьмется ставить, тем более что в управлении культуры хотят чтобы у нас шел Лермонтов.
Антон заерзал на месте, как будто его искусали насекомые, так неуютно стало ему в этот момент. Он не соврал, опыта у него было достаточно и этот опыт подсказывал, что все совсем не так радужно, как пытается представить его друг, но и перспективы, которые рисовал Руслан были слишком заманчивы.
– Ты знаешь, – сказал он после паузы. – Мне не очень нравится эта пьеса Михаил Юрьевича, но то что написал этот ненормальный мне даже читать было невыносимо, не говоря уже о том, чтобы произносить это со сцены. Ты зря не прочел.
– А о чем там?
– Это самое интересное. Сюжеты у него с Михаилом Юрьевичем перекликаются. Правда не только с ним, но ещё и со Стивенсоном, с Макдонахом и ещё много с кем.
– Тоже два брата?
– Почти. – кивнул Антон. – Два парня вместе воспитывались в детском доме, а спустя много лет, влюбились в одну девушку. И чтобы решить спор, они не на дуэли дерутся, а запираются в подвале их бывшего детдома, чтобы сидеть там пока один из них не перестанет любить эту самую девушку.
– Бред! – фыркнул Руслан.
Причем сделал это так громко, что у главного режиссера наконец истощилось терпение.
– Так, – сказал он, обращаясь не столько к приятелям, сколько ко всем присутствующим на репетиции. – Может у нашей неразлучной парочки есть идеи? А то они заскучали, по-моему. Все они где-то пропадают. А потом пропадают машины. Вам есть что сказать, Руслан Алексеевич? Или вашему другу?
Но Руслан с Антоном работали в театре не первый день и реакция у них была сверхъестественная.
– Погоди, Антон – это чушь, то что ты предлагаешь! – проговорил Руслан таким тоном, будто именно идущая в этот момент репетиция и была темой их разговора все это время. – Генрих Робертович, – обратился он к главному режиссеру. – Ведь мы же не просто так играем сцену не Шекспира, а интермедию написанную Эрдманом. Наши Спид И Лаунс не имеют прямого отношения к спектаклю. Мы, вроде как, вставные номера. Эдакие коверные. Вот пусть во время наших сцен и делаются чистые перемены.
– Блин! – возопил Антон Андреев. Как будто идея, озвученная его другом, не давала ему покоя последние несколько месяцев. – Я про это и говорю, просто нашу сцену не надо играть, как вставную интермедию, а наоборот вплетать её в канву спектакля. Это нормально, если мы будем частью сцен из Двенадцатой ночи. А появляться мы можем прямо из зала. Даже и играть там, и брать в игру зрителей.
– Ерунду ты говоришь! – не унимался Руслан.
Казалось, ещё чуть-чуть и друзья вцепятся друг в друга. Генрих Робертович уже пожалел, что предложил им высказаться.