Оторваться от компьютера – это была только половина дела, значительно труднее было придумать, чем занять своё свободное время, пока на него не нашёлся покупатель. Но эту проблему, опять за него решили другие. Он был уже одет и готов выйти на улицу, не зная ещё куда и зачем он пойдёт, когда в дверь позвонили. Секунду постаяв и раздумывая, как поступить, Антон, всё же решил открыть. За дверью стоял улыбающийся Агафон.
– Здравствуй, Антоша! Как ты, золотое сердце? Ты куда-то уходишь? Я думал, что придётся тебя будить, а ты уже на ногах и при полном параде. Ничего, что я без звонка? Был неподалёку и решил заскочить. У меня к тебе сюрприз.
И он протянул Антону конверт.
– Твой первый рабочий день принёс свои плоды и нам есть чем гордиться!
– Что это? – Антон взял конверт и медленно пятился, освобождая место в прихожей для гостя.
– Премия, дорогой. Ставь чайник, и я всё расскажу. Потом посмотришь. У тебя тапочки есть? Не люблю ходить босиком по линолеуму, а разуться очень хочется.
В этот раз его работодатель был одет прилично, если не сказать торжественно. На нём был серого цвета деловой костюм с галстуком, а на ногах замшевые полуботинки, в которых даже были, аккуратно завязанные шнурки в цвет. Перехватив взгляд Антона, он махнул обречённо рукой.
– Деловая встреча, понимаешь ли. Приходится соблюдать дресс-код. Ну, веди на кухню, чайник ставь. У тебя гость, в конце концов. Законы гостеприимства, это не просто вежливость, они имеют смысл. Они появились ещё до изобретения гончарного круга и повлияли не только на развитие человеческого общества, но и оберегали его многие тысячелетия.
Пока Антон наливал воду в чайник, пока зажигал газ и доставал кружки, его гость продолжал говорить.
– Ещё Хаммурапи и Чингисхан издавали законы, которые должны были оберегать путников. А это в свою очередь помогало развиваться торговле. Принимая у себя гостя, крестьянин или пастух узнавали новости из других земель, могли слышать чужеземную речь, а в придачу к удивительным рассказам гость мог одарить гостеприимного хозяина и подарками. Ты открой конверт.
Антон растерянно оглянулся, пытаясь вспомнить, куда он конверт положил.
– На холодильнике, Антон джан. Ты положил его на холодильник.
И действительно, конверт лежал там, где и было сказано. Чистый ни в одном месте не смятый он был почти на уровне глаз, оставленный на пакете с хлебом.
– Деньги, мой дорогой Антон, не стоит любить, но и разбрасывать где попало тоже не стоит. К ним нужно относиться с уважением, памятуя, что они лишь эквивалент вложенного в них труда и таланта, а то они могут обидеться.
Назидательно произнёс Агафон.
Конверт был не запечатан и в нём лежала купюра в пятьсот евро.
– Это благодарность от клиента, чудеснейший Антон. Конечно услуга, которую мы ему оказали, стоит значительно дороже, но я не считаю возможным для себя требовать с человека слишком много за последний шанс. Потом я ведь предлагаю клиенту услугу, которую, до меня, ему ещё никто никогда не предлагал и моё предложение он до последнего считает аферой, поэтому оплата, сверх договора, бывает значительно щедрее оговоренной суммы. А здесь, как ты конечно догадываешься, твоя доля. Все остальные участники уже получили свои конверты. Ну, и мне досталось немного, – Хохотнул Агафон. – Как техническому директору и идейному вдохновителю. Но важны не только деньги. Не буду скрывать, лично меня интересует не столько финансовая составляющая, сколько возможность дать моим клиентам ещё один малюсенький шанс. Отсрочку, так сказать. И очень для меня важно, чтобы это время они использовали, как можно более продуктивно. Ужасно любопытно увидеть на что люди тратят это время.
– И на что? – Спросил Антон. Он решил, что этот вопрос задать будет уместно, тем более, Агафон, как ему показалось, из всех сил, к этому вопросу, его Антона, подводит. – На что этот человек потратил мои восемь часов?
– О, мой великодушный друг, ты будешь рад узнать, что время, которое ты, за весьма умеренную сумму, отдал другому, было потрачено с умом. И за эти восемь часов, человек многое изменил в жизни своих близких, и не только. Представь себе, что некто, прожив до почтенного возраста в браке и родив двух чудесных детей, увлёкся молоденькой своей секретаршей. Я называю эту, неразборчивую в средствах, девушку секретаршей, хотя на самом деле она работала в бухгалтерии, потом его помощницей, и много ещё кем. Но факт в том, что заметив в своей конторе эдакое прелестное дитя и очаровавшись ею, этот некто, стал всё более и более приближать её к себе. И поначалу он приближал её в самом прямом смысле. То есть подбирая ей такую должность, чтобы её рабочее место было ближе к его директорскому кабинету.
Антон уже привык, что Агафон-Агасфер, все время использует в своей речи, то тот, то другой стиль изложения. Как если бы он до того, как заговорить с ним, читал роман, произведший на него сильное впечатление, и вольно или невольно перенимал стилистику автора этого романа и использовал её в разговоре с Антоном.
– В общем, произошло то что в народе называется – седина в бороду… Такое случается сплошь и рядом, и я бы и внимание на этот случай не обратил бы. И брошенная жена с детьми, и подарки для любовницы – дело обычное. Но у нашего клиента был деловой партнер и даже друг, с которым они начинали свой бизнес и который был изрядно обескуражен всеми изменениями в личной жизни нашего героя. А самое главное, что его расстраивало – это то как он распорядился своей долей компании. Мало того, что он бросил семью и женился на своей бывшей секретарше, он также сделал её вице президентом. А в какой-то момент, решил завещать ей контрольный пакет акций. И было бы это не бедой, но человеческий путь, как я уже говорил, конечен и завещание наш клиент пишет в тот момент, когда врачи сообщают ему неприятное известие, что его путь почти окончен. И надо же такому случиться …
История, которую рассказывал Антону его новый работодатель была скучна, как мексиканский сериал. Он только краем уха слушал, про измену новой жены, про то как друг и партнер пытался открыть глаза на корыстные мотивы изменщицы, но завещание уже написано и как не хватало всего нескольких часов, чтобы дождаться нотариуса и переписать его.
– Могло быть такое? – спрашивал себя Антон, – Конечно могло. Но ни жена усопшего, ни его благодарные за вернувшиеся папины денюжки потомки, не могли заинтересовать Агафона. Что же тогда? Компания совершила маленький, но важный технологический прорыв и готова влиться в инновационную госкорпорацию, чтобы совместно приближать наше государство к победе импортозамещения и технологической независимости. В этом его интерес? Ну, даже если и так. Зачем нужно продлевать жизнь старого козла на восемь часов? Чтобы он мог пустить покаянные слёзы на грудь бывшей жене и детям? То, что они называют передачей нити жизни, это немыслимый, фантастический прорыв. Если бы это и вправду было возможно, то этому фокусу можно было бы найти и лучшее применение. Это ведь всё равно что обмануть Бога. И всё ради какой-то доли в компании, которая, что-то там изобрела и запатентовала? Нет, не могу поверить. – Размышлял Антон, делая вид, что внимательно слушает. – Чему он тогда так радуется? Деньгам? Но даже если мне достались только крохи от этого контракта, то сумма все равно была не сопоставимая с тем, что он якобы проделал. Наёмный убийца, раненый в сердце, получи лишние пять минут жизни, может убить какого-нибудь диктора и перевернуть ход мировой истории. Сам диктатор, получив лишний час, мог бы уничтожить земной шар. Да мало ли, что можно было бы придумать. Такую возможность надо использовать один раз и получить за неё от заказчика миллиарды. Да и меня было бы проще убить, чем давать мне жалкие пятьсот евро. Убить, чтобы я не сболтнул.
Агафон, словно прочтя его мысли, посмотрел на него внимательно и строго.
– Ты ведь понимаешь, мой дорогой, что говорить о нашей работе никому не следует? Молчание всех причастных к этой истории я могу обеспечить и сам, от тебя же, особенно, требуется не болтать. Мне хватит и твоего слова, так что контракт подписывать не станем. – и он ещё раз приятно хохотнул. – Но ты бываешь не сдержан на слова, когда выпьешь, поэтому я стану приглядывать за тобой, не обижайся. Просто представь себе, какая может начаться возня, если сильные мира сего прознают о наших возможностях. Такого можно наворотить…
– Можно было бы наворотить, – думал про себя Антон, – А вот что делаешь ты? Что ты хочешь наворотить и зачем тебе нужен скромный Антон Леонидов?
Чайник огласил кухню протяжным свистком. Пришло время пить чай. Пока Антон искал кружки, пока шарился по полкам в поисках чего-то, что можно было бы подать к столу, его гость молчал. Казалось, что он вот-вот и он скажет нечто важное. Однако, он, то ли не решился, то ли ничего говорить и не хотел, а всё это Антону померещилось, но чай они пили в молчании. Агафон, хотя был у него в квартире первый раз, не уделил ей никакого внимания, а смотрел, либо в окно, куда и смотреть-то было незачем, либо на Антона.
– Ну, что же, любезный мой друг, ты всем доволен?
– Конечно, Агафон.
Он нарочито подчеркнул имя своего гостя, надеясь, что тот его поправит, или хоть что-то скажет такое, за что Антон сможет уцепиться и начать задавать вопросы. Он чувствовал, что надо говорить, спрашивать. Надо, хоть как-то спровоцировать Агафона и может тогда … Что тогда, он пока не знал. Ну. В самом же деле, что он мог сказать? О чём спросить? Что сделать, в конце концов? Все вопросы казались бессмысленными, а любой поступок ненужным.
– Значит мы продолжаем наше сотрудничество?
– Разумеется! Я буду только рад. Глупо бросать работу в день получения премии.
– Таком случае, жди в скором времени Полину. Да, сейчас из магазина привезут телевизор, но я как-то не учёл размеры твоей чудесной квартиры. – и Агафон впервые оглядел кухню, и даже сделал шаг в комнату, благо больше одного шага делать было и не надо, так мала была арендуемая Антоном жилплощадь. Он озабочено нахмурил брови и добавил – И, видимо, просчитался с размером экрана. Я, видишь ли, заказал огромную плазму, но, если повесить её у тебя в комнате, то придется, либо выкидывать шкаф, либо диван. – Он озабочено покачал головой. – Я, пожалуй, отменю заказ. Ты не обидишься? А то я, вроде как, обещал, а теперь, получается, иду на попятную.
– Нет, конечно! – замахал руками Антон и стал убеждать, что телевизор ему вообще ни к чему, что он его и не смотрит и согласился только потому, что это необходимо по работе. Агафон, в свою очередь, клялся, что непременно найдет выход, что лично поедет в магазин, а если не сможет, то отрядит Полину, и что он слышал, будто есть специальные такие телевизоры, которые могут сворачиваться в трубку, как экраны в кинотеатрах. И он не пожалеет денег, для молодого, но перспективного сотрудника, только чтобы ему было комфортно работать. А потом Антон опять начал возражать, упирая на то, что сам сходит в магазин и на свои деньги, купит все необходимое. А Агафон клялся, что если Антон потратиться, то деньги ему, непременно выплатят.
На этой удачной ноте они и простились, как Чичиков с Маниловым, убеждая друг друга в неизменной преданности и уважении.
Глава четвёртая
Полина появилась через несколько дней и всё повторилось. А потом еще и ещё. Всё происходило по одному и тому же сценарию: раздавался звонок и за дверью стояла девушка, Антон надевал гарнитуру на ухо, открывал косынку и начинал раскладывать пасьянс, потом Полина склонялась над его плечом, Агафон говорил – Работа пошла! Не зацикливайся на себе. Тебя сейчас не существуешь. – И он отрубался. Так же после пробуждения он рвался на балкон, а Полина пыталась его удержать. Только этот момент, похоже, сильно раздражал его работодателя. Вернее, было бы сказать, что раздражал первые несколько раз, а потом голос в гарнитуре стал скорее удивлённым. После сеанса, Агафон пытался выспросить у Антона не снилось ли ему что-то? Ответить было нечего, потому что, если ему что-то и снилось, то Антон этого совершенно не помнил. У него в голове, будто бы выключали свет, а потом он загорался снова, то жёлтым, а потом, когда в ноябре выпал, снег загорался белым. Однажды Полина замешкалась, и он очнулся уже на балконе, руки и голова его были в крови, а двойное стекло балконной двери было разбито. Гарнитура, видимо, слетела, когда он споткнулся, выходя сквозь стекло, и он не слышал, что говорил Агафон Полине, пока она зачем-то держала его за ноги и не давала возможности ни перебраться на балкон, ни вернуться назад в комнату. Но, судя по тому, как яростно она оправдывалась, его работодатель крыл её матом. Закончилось всё тоже комично: в какой-то момент она не выдержала и яростно сорвав свою гарнитуру, отпустила ноги Антона и плюхнувшись на пол, прямо на осколки стекла и беспомощно разрыдалась, перемежая мат, которым она крыла Агафона, с прерывистыми всхлипами. Антон, уже совершенно очнувшись, вместо того что бы открыть балконную дверь, залез назад в комнату через то место где когда-то было стекло и сев рядом с девушкой на пол, стал аккуратно гладить её по голове. Капли крови попадали ей на белые волосы, а она, не замечая этого продолжала плакать. Минут через пятнадцать входная дверь открылась и в квартиру влетели люди в белых халатах и сам Агафон. А на полу сидели Антон с перевязанными полотенцами руками и перепачканная кровью Полина. Порезы на руках зашили и перевязали, стекло вставили, Волосы Полина отмыла и сеансы на некоторое время прекратились. Это было единственное, что выбивалось из ровного течения жизни и вспоминая этот момент Антон, как-то печально улыбался. На Полину он больше не раздражался, а она, войдя как-то раз в квартиру даже чмокнула его в щёку. Это было так неожиданно, что Полина испуганно сняла гарнитуру, а Антон убежал на кухню и стал греметь чайником, но потом голос Агафона привёл их в чувство и больше подобного безобразия не повторялось. Наступила зима, в магазинах появились ёлочные игрушки, но Антон ни на йоту не приблизился к решению загадки. Нет, он не оставлял попыток разобраться, но никакой зацепки не находилось, а сам он не больно-то и искал. Он, то ли решил ждать пока ситуация не разрешиться, а то ли смирился со своей новой работой и решил, что она не сильно отличается от того чем он занимался до этого.
– И действительно, – рассуждал Антон. – Разве не мечтает всякий служащий, чтобы провести восемь рабочих часов во сне или беспамятстве. Многие, как мне представляется, так и делают. Деньги мне платят, на дорогу время не трачу …
Впрочем, проблема, как раз в этом и была – он не понимал на что он вообще тратит своё время. Он практически перестал выходить из дома. Несмотря на то что у него образовалась прорва свободного времени, он не знал, как им распорядиться. Друзей у него было мало, точнее друг был всего один, но виделись они редко, а с недавнего времени и совсем перестали встречаться. А когда созванивались, то Антон старательно избегал разговоров о себе. Хотя Глеб, был единственный человек, с которым, наверное, и стоило обсудить, то что происходило, только как подступиться к этому разговору, Антон не знал, и поэтому всё откладывал его. Девушки тоже не было, как не было и повода лишний раз выходить из дому. Деньги, которые приходили ему на карту он тратил только на еду. Даже одежду себе покупать ленился. – Зачем мне новая одежда, – говорил себе Антон. – Если я никуда не хожу? Выкинуть мусор или сходить за сигаретами можно и в старых джинсах.
В какой-то момент, он поймал себя на том, что от скуки он всё чаще и чаще зависает пред монитором и раскладывает пасьянс. Когда он поймал себя на этом в первый раз, он вздрогнул – не начнётся ли таким образом сеанс и не впадёт ли он в привычное бессознательное оцепенение, после которого он ничего не помнил, даже снов, если они вообще ему в такие моменты снились, но ничего такого не произошло, и он просто выкинул несколько часов жизни, не получив за это ни копейки. Мысли о том, что так продолжаться не может и надо, непременно, что-то предпринять, сменялись апатией и рассуждениями, на тему того, что всё нормально, что это работа не хуже других, что миллионы людей не видят смысла в том, что они делают или не верят объяснениям руководства. На прежней работе он только улыбался или вообще отключал мозг на общих собраниях, когда начальство начинало распинаться о целях и задачах, стараясь подобным образом мотивировать работников. Сейчас же, его и не сильно загружали подобными разговорами. Хотя Агафон, время от времени, рассказывал Антону, кому и зачем тот подарил очередные часы жизни, но это происходило в неформальной обстановке, чаще всего, на кухне. И Антон старался в такие моменты занять себя завариванием чая или просто мыл посуду. Агафон не обижался и, казалось, говорил это всё для собственного удовольствия. Рассказы эти были довольно однотипными – в них некие деятельные и энергичные люди находились на пороге открытий, свершений или просто должны были совершить важный шаг, который, якобы, мог что-то изменить в жизни таких же как они решительных пассионариев и остальных современников, но им не хватало времени. Некоторые из них находились в коме, некоторых в неурочный час разбивал инсульт, но Агафон – Агасфер дарил им немного времени и дело их, благодаря этому не рушилось. А переходило в руки, их соратников и единомышленников.
– Понимаешь ли ты, мой дорогой Антон, какую неоценимую услугу, оказываем мы человечеству? —спрашивал он порою, прихлёбывая из кружки чай.
Антон вежливо кивал в ответ и даже понимающе супил брови, чтобы показать, что он проникся и важностью его работы и открывающимися для всего человечества, благодаря ему перспективами.
Сеансы проходили не чаще двух раз в неделю, премий ему больше не выдавали, но денег на жизнь хватало. Он в какой-то момент даже решил было купить себе на новый год туристическую поездку в Европу, но посмотрев стоимость подобной поездки в интернете и сопоставив её со скопившейся на его счету суммой, вдруг понял, что он довольно скромно зарабатывает. Нет, жаловаться ему было не на что – он ведь всего один-два раза в неделю ничего не делал в течении нескольких часов. Но это ничегонеделание было обставлено таким образом, что он и сам уверил в себя, будто эта работа должна стоить гораздо больше. Обсуждать это, со своим работодателем, он это, конечно, не стал, но в голову его пришло понимание, что несмотря на странность всего происходящего, на весь этот антураж и ненормальную форму, по сути сильных изменений в его жизни не произошло. Зарплата выросла, но не значительно. Более того, сеансы стали происходить всё реже, и как-то, обыденнее что ли. То, что представлялось ему в начале некой мистерией, превратилось просто в рутину. А главное, разобраться и задавать вопросы больше не хотелось.
Дни его тянулись одинаково: Он просыпался поздно не раньше десяти, а то и двенадцати часов, долго лежал с закрытыми глазами, пытаясь опять заснуть, если это не удавалось, то он лежал ещё какое-то время, пока не заставлял себя наконец встать; плёлся в уборную, потом возвращался в комнату и бессмысленно ходил по ней и неизбежно приходя к мысли, что стоит, пожалуй, застелить постель; включал на компьютере музыку и делал под неё незамысловатую зарядку; отправлялся в душ и долго поливал себя попеременно холодной и горячей водой, вытирался полотенцем и перемещался на кухню; там он выпивал минеральной воды, стакан кефира, кружку чая, и наконец можно было выйти на балкон и выкурить сигарету. Всё! На этом его дела заканчивались. Через каждые два дня он пылесосил, раз в три дня он загружал стиральную машину, по вечерам ходил за продуктами в ближайший супермаркет. Ещё только проснувшись, он был полон идеями и планами. Он мысленно намечал поход в центр города, чтобы прогуляться среди людей, а может посмотреть на какой-нибудь протестантский или католический собор и даже послушать органную музыку, или хотя бы в торговый поехать в торговый центр, чтобы купить себе новые джинсы или хотя бы новые носки, но через час, после физических упражнений и душа, после полезного, но малокалорийного завтрака, после вредной сигареты, задор проходил, и он оставался дома. Он не видел смысла куда-то идти, ехать, добираться. Будучи, по натуре, человеком общительным, он совсем перестал искать встреч с новыми людьми и общения со старыми друзьями, знакомыми и родственниками не приносило ему удовольствия. Всё свободное время он тратил на сидение перед компьютером, читая истории из чьих -то жизней. Читал про то, как люди воплощали или пытались воплотить свои мечты и фантазии. Своей мечты у него не было, а фантазии … они были примитивны и размыты. Он смирился с тем, что отдаёт своё время другим. Он убедил себя в том, что так оно и происходит на самом деле. Впрочем, единственными людьми, оставшиеся в его жизни, были Агафон и Полина и вот о них он и думал большую часть времени. В основном о Полине, разумеется. Говорят, что постоянное общение с человеком, рождает влечение и даже привязанность. Всё скудное свое тепло души и ленивое желание любви он обратил на эту миниатюрную блондинку. Нет, он ни разу не пытался с ней заговорить, не говоря уже том чтобы пригласить её куда-нибудь. Сидя перед компьютером, рассматривая сайты ресторанов и магазинов, он выбирал ей подарок или ресторан, куда бы мог её пригласить. Но встречая её в прихожей или провожая, после окончания сеанса ни о чём таком с ней не говорил. Время от времени, предлагал ей чай или кофе, но делал это сухим равнодушным голосом, подчёркивая, что делает это из вежливости, потому что так принято и её очередной отказ внешне воспринимал также равнодушно, как будто именно такой ответ он и ждал. Был ли он застенчив? Часто в своей жизни обжигался и ему разбивали сердце, как называют это в американских фильмах? Пожалуй, что -нет. Просто так было проще, а Антон уже давно признался себе в том, что он трус и лентяй. А когда закрывал за Полиной дверь добавлял к вышеперечисленным пороком ещё один – Дурак. – говорил он спокойным тоном и шёл на кухню ставить чай, а потом, стоя на балконе и куря сигареты, смотрел, как миниатюрная фигурка в светлом пуховике садилась в машину. Вот такой была личная жизнь Антона Леонидова.