Твоя Мари. Воспитание чувств

– Поедем домой, а? – прошу я, переодевая джинсы. – Ну, правда – тошно, не могу больше… ты не видишь, что он меня провоцирует постоянно?

– Хорошо. Собирай вещи.

Никогда еще я не собиралась с такой скоростью, как будто боялась, что он передумает. К всеобщему удивлению, мы сегодня уехали первыми, и я видела в зеркале, как хочется Дэну запустить бутылкой минералки в багажник удаляющегося джипа.

Неделя выдается какой-то заполошной – я все время куда-то бегу, еду, иду, опаздываю, некогда даже на маникюр сходить. Когда на голову сваливается так много работы сразу, это крайне пагубно сказывается на моей нервной системе. Да еще и Олег внезапно уехал в Японию на подписание контракта. Это оказалось совершенно для меня непереносимым, хотя он каждый день звонит мне по скайпу. Я испытываю по этому поводу угрызения совести – разница во времени заставляет его не спать ночью, чтобы застать меня дома. Но я понимаю и то, что ему нужно тоже когда-то расслабляться, менять обстановку, а Япония – это для него как раз то самое место, где он может все это сделать и получить максимум позитивных эмоций.

Кроме того, один из его партнеров – в Теме, то есть общие интересы и все такое. По этому поводу Олег сразу сказал мне, чтобы выбросила из головы любые мысли – мол, никаких практик ни с кем у него не будет. Мне не то чтобы нужны клятвы, но было приятно услышать это. Словом, я со спокойным сердцем каждый вечер жду связи в скайпе, чтобы услышать очередной рассказ о прошедшем дне и лечь спать совершенно умиротворенной.

…Утро, половина девятого, холодно так, словно вернулась зима, а я погорячилась и выскочила в туфлях и легком плаще. Возвращаться уже нет времени, придется мерзнуть, и это очень плохо – с моим сниженным иммунитетом любое переохлаждение становится угрожающим и почти неминуемо приводит к простуде. А мне в конце месяца улетать в Москву, билет куплен, врачи ждут. Я давно не сидела за рулем, потому приходится рассчитывать на общественный транспорт, хотя Олег и предлагал брать его машину. Но я отказалась – ездить в очках не могу, без них плохо вижу, да и правая рука после прошлогоднего пареза иной раз еще напоминает о своем неполном выздоровлении, повисая плетью в самый неподходящий момент. Куда уж тут за руль…

В общем, стою в туфлях среди пробрасывающего снега, кутаюсь в тонкий шарф, от которого, кажется, больше холода, чем тепла, и вижу машину Дениса. И это очень кстати – он меня тоже видит, останавливается и открывает дверку:

– Садись, довезу.

Я с благодарностью забираюсь в теплый салон, закрываю дверку и произношу:

– Ты как нельзя кстати.

– Ну, хоть на что-то я гожусь, да? Куда тебе?

– В «Пять китайцев» – знаешь?

– Какого фига ты забыла в автосервисе? Набойки из вулканизированной резины хочешь?

– Очень смешно, просто ха-ха-ха. Как будто ты не знаешь, что они у меня арендуют часть территории под стоянку. Хочу, чтобы двух своих «покойников» вывезли, они подъезд к магазину сделали неудобным, арендатор ругается.

Денис кривит лицо:

– Делать тебе нечего. С арендатором не договорилась, что ли?

Он и это знает – арендатор магазина Олег, он уже больше года снимает у меня внезапно освободившуюся площадь, а Лерка работает управляющей как раз там. Я сперва не хотела сдавать ему этот магазин, считала, что это как-то странно, но Олег сказал, что ему подходит место – рядом большой авторынок, и совершенно все равно, кому платить деньги за аренду. Чтобы облегчить мне принятие решения, он пообещал, что лезть в дела вообще не станет, передаст все полномочия Лере. Мы познакомили их с моим бухгалтером Артемом, и дело пошло – мы не обсуждаем деловые вопросы, а они разбираются между собой, и все довольны.

– Ой, перестань. Мне просто надоели две битые тачки у магазина, вот и все.

– Именно поэтому ты едешь на окраину в короткой юбке и на шпильках, когда вот-вот снег повалит? – ехидничает Денис.

– Представляешь, как раз поэтому. Хочу очаровать Ваню, владельца. Он как раз в моем вкусе – китаец, метр в прыжке.

– У вас все может получиться.

– Разумеется.

Закончив словесную пикировку, умолкаем оба. Пробка растянулась на пару километров, теперь бы хоть к обеду добраться.

– Ты сейчас из-за меня всюду опоздаешь, – говорю, вытаскивая из сумки сигареты и зажигалку.

– Мне никуда не нужно, я в супермаркет ехал, он не убежит.

– Ты не работаешь сегодня?

– Нет.

Он тоже закуривает, чуть приоткрывает окно, и в салон сразу начинает задувать холодом с улицы.

– Когда улетаешь?

– В конце месяца.

– Я тоже в Москву лечу, – он называет дату, и я невольно морщусь – лечу в этот же день.

– По делам или так, проветриться?

– Хочу еще раз попытаться на визу подать.

Потеря «грин-кард» так и не дает Денису покоя, и я внутри себя мечтаю, чтобы он каким-то образом ее получил снова, потому что тогда у нас все пойдет по-прежнему. Он не будет постоянно присутствовать рядом, и мне будет легче морально. Но, судя по всему, этого не произойдет – он уже пару раз пытался и получил отказы. Не думаю, что в этот раз что-то изменится.

– Вы как после шашлыков домой добрались? – пытаюсь перевести разговор на другую тему.

– Нормально. Нажрались с Севером после того, как вы уехали, опять ночевать остались. Лерка уехала вечером с Максом, а мы – на следующий день. Ирка, кстати, на тебя сильно злится.

– Тоже мне, новость. Когда Ирка на меня не злилась? Такое впечатление, что у нее в отношениях так все фигово, что она ненавидит всех, кто попадает в поле ее зрения.

– Был бы у тебя Верх такой, как Север, ты бы вообще убивать начала.

– Кто мешает уйти?

– Ты отлично знаешь, что она в Д/с.

– И что? Это не приговор суда на пожизненное. Садишься и спокойно обговариваешь все с Верхним, он же адекватный, не будет насильно ее держать. Но она этого не делает – значит, ее все устраивает.

– Ты, наверное, права, – тянет Денис, вглядываясь в вереницу стоящих впереди машин. – Но Ирке, судя по всему, нравится по рукам ходить.

– Тогда нечего блядство Темой прикрывать – ах, меня мой Верхний всякому желающему поюзать дает! Ну, идиотизм же, согласись?

– Соглашусь. Ира и по жизни шлюха, и в Теме.

– Ну, так и при чем тут Север тогда? Что ей мешало в первый же раз сказать, что делать этого она не будет? Что мешало на шашлыках меня на место поставить? Ничего ведь. Но ей это нравится. И шанс оказаться под твоей рукой Ира не упустила.

– Ну, хоть кто-то считает возможность быть выпоротой мной завидным шансом, – усмехается Денис.

– Не кокетничай, глупо. Ты отлично знаешь, что хороший Верхний, что у тебя прекрасная техника. Не понимаю, почему ты никак не найдешь себе кого-то, ведь вокруг десятки нижних, которые будут рады, если ты обратишь на них внимание.

– Дело в голове, Машка, понимаешь? – вздыхает он. – Ну, не могу я все время с закрытыми глазами работать, а когда открываю и вижу не то, сразу пропадает настрой. Какой-то странный вид мазохизма – когда Верхний заставляет себя катать экшн. Похоже, я открыл новое направление.

– Может, нам лучше вообще не пересекаться?

– Да? А может, мне лобные доли мозга удалить? Чтоб картинок перед глазами не появлялось? Ты думаешь, я не понимаю, что это болезнь? Отлично понимаю, потому и хожу к Олегу, потому и дерет он меня в кровь, что я сплю потом на животе пару ночей – зато на какое-то время перестаю видеть эти чертовы картинки, – говорит он зло и отворачивается, чтобы я не видела его лица.

Не знаю, что я испытываю сейчас. Жалеть его вроде как нет повода – здоровый, красивый, сильный мужик, у него все есть, все в порядке. Чувствовать себя виноватой? Ну, тоже вроде как повода нет – разве галлюцинации виноваты в том, что появляются у шизофреника? Вообще сейчас бы неплохо выйти из машины и исчезнуть, но это невозможно – мы стоим во втором ряду на объездной трассе, пешком я не дойду, а такси здесь поймать просто нереально.

– Ты, Машка, не грузись, – вдруг говорит Денис. – Ты тут не виновата, я сам все сделал. Я это понял только недавно, хотя ты много лет мне это пыталась донести. Я сам тебя потерял, своими руками взял и отдал все, что у меня было, Олегу. Его я тоже не могу обвинять – будь я на его месте, тоже не отказался бы. И он не виноват в том, что оказался умнее меня и сумел сделать так, чтобы ты осталась с ним. Просто очень обидно было осознать, что я разрушил все сам, у меня и крыша-то чуть не съехала как раз потому, что я все понял. Наверное, если бы ты сама ушла, не так все было бы. И, раз уж мы так разговорились… давай я тебя подожду, и потом поедем, пообедаем где-нибудь и поговорим, наконец, спокойно и честно – пока я в состоянии так говорить?

Я пару минут молчу. Не знаю, почему, но мне чудится какой-то подвох в его словах, и прояснить ситуацию я могу только одним способом.

– Мне нужно позвонить Олегу и спросить у него разрешения. Надеюсь, ты понимаешь.

– Да звони, мне-то что? Верхний есть Верхний, – абсолютно спокойно говорит он, и я понимаю, что ошиблась – нет у него сейчас второго смысла в словах.

В Японии разгар дня, Олег может быть где угодно, но я все равно набираю номер.

– Мари, что-то случилось? – сразу спрашивает он, едва успев ответить на звонок.

– Нет, что ты, все в порядке. Я не хочу тебя отрывать надолго, у меня вопрос – я могу пообедать с Денисом?

– Что вдруг? – чуть удивленно спрашивает Олег.

– Назрела необходимость в разговоре.

– Тогда можешь. Но в людном месте, а не у него дома.

– Ну, это даже не обсуждается. Спасибо.

– Дай мне трубку, – просит Денис и забирает у меня телефон. – Олег, привет. Да, я ее на остановке подобрал, везу вот в автосервис, дела у нее. Ты не волнуйся, мне просто надо поговорить. Нет, клянусь. Только поговорить. Да, я понял. Понял. Конечно, позвоню. Спасибо, – возвращает мне телефон и закуривает.

– Позвони мне потом, когда домой приедешь, – говорит Олег. – Я соскучился.

– Я поняла. Целую тебя.

– И я.

Убираю телефон в сумку. Денис немного ехидно интересуется:

– И как – не обламываешься всякий раз разрешения спрашивать?

Подсовываю к его носу руку с широким кожаным браслетом на запястье:

– Как думаешь – пока на мне это, я могу себе позволить обламываться?

– Мне удивительно, что ты на это пошла. Никогда не соглашалась – и вдруг…

– Наверное, пришло мое время, – шучу я. – На самом деле причина не в браслете. Мне просто так удобнее. Оказывается, есть вещи, которые я с удовольствием перекладываю на плечи своего Верхнего и не несу потом ответственности за принятые решения. Все просто – я корыстна до мозга костей.

– Ты-то? Не говори ерунды. Знаешь, что я думаю по этому поводу? – он кивает на браслет.

К счастью, мы, наконец, преодолели пробку и повернули в переулок, в котором расположен автосервис.

– Ты иди, делай свои дела спокойно, я посижу, покурю, подумаю, – говорит Денис, паркуясь на площадке перед зданием. – И зонт возьми, – он вытаскивает из-за сиденья большой черный зонт.

На улице льет так, что никакой зонт не спасает – через пару минут мои туфли полны воды, и простыну я теперь с гарантией около ста пятидесяти процентов.

Ваня, хозяин «Пяти китайцев» Ван Ли Чжоу, живет в нашем городе уже лет пятнадцать, из них около семи мы с ним знакомы.

– Мася, цаю будесь? – с порога предлагает он, критически оглядев мою обувь. – Мокра на улися, ты туфля насепиль. Насмарка будет.

– Будет, Ваня, насморк, это без вопросов. И чай буду, если нальешь, – усаживаясь на диван, говорю я, и Ваня направляется к электрическому самовару, который ни за что не соглашается поменять даже на чайник.

Выпив по чашке, мы договариваемся о том, что две битые машины он заберет от магазина завтра с утра, и я могу не проверять, потому что Ваня никогда не обманывает тех, с кем работает. Это ценное качество.

Выхожу из автосервиса – на улице слепящее солнце, как будто полчаса назад не лило, как из прохудившегося ведра… Люблю весну, черт ее возьми – как ни оденься, все равно не по погоде…

Сажусь в машину и чувствую, что в голове как-то противно шумит – верный признак, что поднимается температура.

– Давай в аптеку заедем, – прошу Дениса, который снял куртку и сидит за рулем в серой футболке, обтягивающей грудь и бицепсы так плотно, словно она ему не по размеру.

– Что, все, я тебя теряю?

«Ты меня давно потерял», – рвется с языка, который я все-таки успеваю удачно прикусить.

– Похоже, я простыла, надо заранее подготовиться. Дома-то, сам знаешь, ничего не держу во избежание соблазнов.

– Ну, поехали в аптеку, все равно в центр выезжать.

В аптеку он идет сам, приносит целый пакет каких-то порошков, капель и таблеток, кладет мне на колени:

– Вот, держи. Там еще бутылка воды, выпей сразу два парацетамола, тебя отпустит. Мы недолго посидим, я тебя потом отвезу домой, выпьешь горячего и поспишь.

– Спасибо.

– Не за что, – голос у него грустный какой-то.

Раньше, когда мне только-только поставили диагноз, Денис был среди тех, кто поверил в это мгновенно и старался поддержать. Ему, как врачу, все было понятно – и мое тогдашнее состояние, и отсутствие аппетита, и постоянно плохое настроение. И он пытался облегчить мне это все. Когда же все у нас пошло кувырком? Наверное, никто уже никогда этого не вспомнит и не поймет.

Ресторан Денис выбрал японский, меня это вполне устраивает. Но чувствую я себя все хуже, так что даже выбор еды приходится доверить ему.

– Маша, я обещаю, сейчас поедим – и я тебя отвезу. Прости, я думаю, что другого шанса у меня не будет, да и настроения, пожалуй, тоже.

– Говори, я тебя слушаю, – на самом деле мне хочется одного – в спальню, под одеяло, и штору опустить.

Дэн молчит как-то подозрительно долго, я наблюдаю за ним, хотя он у меня почему-то расплывается. Я даже не замечаю, в какой момент сознание меня покидает, и открываю глаза только спустя какое-то время на заднем сиденье джипа.

– Куда… куда мы едем? – с трудом ворочая языком, спрашиваю я, и меня вдруг пронзает догадка – а ведь я в его машине! И черт его знает, куда он меня везет…

– Домой я тебя везу, ты в ресторане сознание потеряла, – поворачивается Денис с переднего сиденья. – Если ты меня подозреваешь в некрофилии, то зря.

Мне становится стыдно – действительно, почему я вдруг решила, что он собирается со мной что-то сделать? Чувствую-то я себя действительно плохо…

– Машка, послушай меня… у тебя жар, тебе нельзя одной оставаться… может, ты хоть к родителям, а?

– Нет… – бормочу я, представив, как мама начнет лечить меня народными средствами, и снова теряю сознание.

На сей раз прихожу в себя в квартире Дениса. Лежу на большом сером диване, укрытая теплым пледом, а сам хозяин сидит на полу возле.

– Ну, и зачем?

– А что прикажешь делать? Как бы я тебя, бездыханную, к тебе домой-то телепортировал? Отлежишься и пойдешь, силой же не буду удерживать. На вот термометр, посмотрим, сколько там, – он протягивает мне прибор, я сую его в подмышку и закрываю глаза.

Пищит он буквально сразу, и цифра там ого-го.

– Так, Машка, все, хватит. Останешься у меня, – решительно говорит Денис, забирая градусник. – И не спорь со мной. В таком состоянии тебе одной дома делать нечего. Я сейчас принесу майку, переоденешься – и лежи. А я за продуктами смотаюсь, у меня холодильник пустой.

Я не успеваю ничего возразить, как уже держу в руках его майку, а входная дверь хлопает. Черт… самое ужасное, что я не могу уйти, потому что не могу встать – меня сразу шатает и заваливает обратно на диван, перед глазами круги, и очень тошнит. Вот это я прогулялась… Закрываю глаза, подумав, что сейчас вот полежу еще чуть-чуть, мне станет полегче, и я пойду домой, и незаметно засыпаю.

–…Маша… Маша, проснись… – моего лба касается чья-то рука, и я с трудом открываю глаза.

Надо мной склоняется Денис, и я не сразу понимаю, что это не сон и не мой обычный ночной кошмар, а вполне себе реальность. Первая реакция – вскочить и бежать, но нет сил, совершенно нет сил…

– Т-с-с, не надо так резко, – его руки укладывают меня обратно. – Маша, надо укол сделать, температура не падает, нельзя так долго держать. Если хочешь, я «скорую» вызову.

– Не надо… сам сделай…

Он приносит откуда-то две ампулы, показывает мне названия препаратов, хотя я с трудом их разбираю, набирает в шприц и спрашивает:

– Куда колоть будем?

– О, господи… – тяну я, стараясь повернуться на бок. – Ну, помоги, что смотришь?

Ситуация так себе, конечно, но выбора нет. Укол он делает мгновенно, совершенно безболезненно, прижимает ватный диск со спиртом, и я сразу плюхаюсь обратно на спину.

– Мне домой надо… Олег будет звонить.

– Я ему сейчас позвоню сам и все объясню.

О, могу себе представить…

– Дай мне телефон, – прошу я. – И, пожалуйста, выйди.

Его лицо кривится в ухмылке, но Денис все-таки выходит в соседнюю комнату. Я набираю номер Олега, и тот отвечает почти сразу:

– Да, Мари, слушаю.

– Олег…

– А что с голосом? – мгновенно реагирует он на мою легкую хрипотцу.

– Я простыла, у меня температура… но дело не в этом… я у Дениса.

– Что ты делаешь у Дениса? – и ни единой эмоции в голосе, никакого намека на то, что он удивлен, рассержен, раздражен или еще что-то. – Я ведь просил – где угодно, но не у него дома.

– Дослушай, пожалуйста… я потеряла сознание в ресторане, потом – в машине, у меня температура сорок, и не падает. Я не могу даже встать, хотя готова ползком отсюда выбираться. Ты что – не веришь мне?

Олег молчит, и это молчание, пожалуй, самое худшее, что вообще могло сейчас случиться. Лучше бы он орал…

– Олег, пожалуйста…

– Мари, зачем ты пошла к нему?

– О, господи! Ты что – вообще ничего не слышал?

– Слышал. Но посмотри на ситуацию моими глазами. Ты бы поверила?

Аргумент убойный, потому что я бы не поверила. Со стороны вся ситуация выглядит неправдоподобной и абсурдной, как, собственно, почти все в моей жизни. Я не могу потерять его вот так глупо, из-за простуды, температуры и Дениса, оказавшегося рядом…

– Что ты молчишь, Мари?

– Я не знаю, что сказать.

– Тогда я скажу. Ты так уверена во мне, что делаешь все, что захочешь. Нет, Мари, так не будет.

– Олег…

– Я же сказал – не перебивай меня. Ты не будешь делать то, что хочешь – во всяком случае, если ты по-прежнему моя нижняя. Ты не будешь отмахиваться от моих просьб. И ты… ладно, это потом. В общем, у тебя появилась масса свободного времени, чтобы обдумать, кто мы друг другу, и решить, как мы будем жить дальше – вместе или отдельно. Спокойной ночи, Мари. Не перезванивай, я не отвечу, – и он кладет трубку так быстро, что я даже не успеваю ничего сказать.

Сука Денис, опять все испортил… зачем я вообще села к нему в машину? Надо было на такси ехать, не было бы проблем. Да, простыла бы так же, но хотя бы не пришлось выслушивать от Олега то, что он мне сейчас сказал. Это практически разрыв… Я вдруг представила, что его больше нет в моей жизни, и мне стало так тошно, что я взвыла, вцепившись зубами в запястье.

– Маш, ты чего? – возникает в дверном проеме Денис, и я изо всех сил запускаю в него телефоном:

– Это все ты!

Он успевает уклониться, и телефон, ударившись в стену, разлетается на запчасти.

– Сдурела? Что случилось?

– Не подходи ко мне! Просто не подходи ко мне, слышишь?

– О, понятно! – тянет он. – Верхний не оценил моего врачебного порыва? Ну, ничего, приедет – накажет, и помиритесь.

– Да пошел ты! Почему, как только появляешься ты, в моей жизни все идет кувырком?!

– Наверное, потому, что ты подсознательно все еще со мной?

– Ты больной, Дэн! Больной, и не лечишься!

– Зачем? Мне и так хорошо.

Господи, ну, почему я такая?! Я, жесткая и в принципе малоэмоциональная, всякий раз ведусь на собственную жалость, стоит ему заговорить со мной нормально, без подколов, а с ноткой раскаяния в голосе. Это повторяется с завидной регулярностью – и всегда приводит к таким вот последствиям. Почему я его жалею?! Его не за что жалеть! Он меня в психушку загнал, потом чуть вообще не угробил, а я всякий раз надеюсь, что в нем что-то изменилось.

Нет, ничего не изменилось, он – все тот же эмоциональный садист, которому нравится причинять мне боль и наблюдать за тем, как я корчусь от нее, потому что он знает – боль физическая для меня всего лишь удовольствие, а вот эмоциональная – настоящее мучение. Все, я больше не могу…

Сделав над собой нечеловеческое усилие, я встаю с дивана и выхожу в прихожую, сую ноги в туфли, стягиваю с вешалки плащ, подбираю с пола сим-карту, оставив обломки телефона, кладу ее в карман и, накинув на плечо ремень сумки, выхожу из квартиры. Меня трясет, но я собираю в кулак все силы, какие только есть сейчас в моем организме, и выхожу на улицу. Снова идет дождь, я стою под козырьком подъезда и понимаю, что либо надо сейчас же делать шаг и идти, либо упасть прямо тут и лежать. До моего дома – метров пятьсот, но я чувствую, что не смогу дойти, просто не смогу. И я решаю идти к Олегу, благо, ключи у меня есть.

Силы заканчиваются ровно в прихожей, хорошо, что я успела захлопнуть дверь. Съезжаю по стене на пол, тяжело дышу и закрываю глаза. Не знаю, имела ли я сейчас право приходить сюда, но выбора у меня не было – до дома не дошла бы точно, оставаться у Дениса совершенно невозможно.

Отсидевшись, встаю и иду в спальню, снимаю с крючка на двери домашнее кимоно Олега, сбрасываю свои вещи на пол, заворачиваюсь в него и ложусь в постель, натянув одеяло на голову.

Я провожу в квартире Олега три дня. Сил нет ни на то, чтобы выйти из квартиры, ни чтобы приготовить что-то, поэтому пью чай с японскими чипсами, курю и почти все время плачу. Даже не пойму, это от температуры или от общего душевного раздрая. Все эти дни я хожу в кимоно Олега, сплю на его подушке, и от этого мне становится чуть легче. Температура немного снизилась, но общее состояние все равно не очень.

И, самое главное, я не имею ни малейшего представления, как исправить то, что случилось. Мне нужно будет уйти отсюда до того, как вернется Олег, и даже сделать вид, что меня тут не было. Это не сложно. Сложно другое… сложно представить, что делать дальше. Я даже позвонить ему не могу, даже если бы он не запретил мне делать это – телефон разбит, а второй аппарат дома, куда еще нужно дойти. Но у меня нет сил, и сил уже не физических – моральных.

Мне кажется, что, стоит мне выйти из этой квартиры, и все, больше уже никогда я сюда не вернусь. Ну, почему с Денисом всегда так? Вроде бы человек хотел сделать доброе дело, но вышло у него все, как обычно – то есть с ущербом для меня. Я всегда оказываюсь между ними, и всегда оказываюсь крайней. Мне иногда кажется, что они все время проверяют, в какую сторону я сделаю шаг, если они начнут тянуть меня каждый к себе. И в этой ситуации мне никак не понять поведение Олега. Казалось бы – ну, ему-то все это зачем? Я с ним…

Бутылка вина с символичным названием «Domina» заканчивается куда быстрее, чем угрызения совести. Вторую открыть, что ли? Нет, наверное, не стоит, я и так уже пьяная – три дня ничего не ела. Но удержаться, понятное дело, уже не могу, достаю вторую, это уже какое-то японское вино, но черт с ним, какая разница, чем задурманивать голову и обманывать ноющую от боли душу?

В итоге засыпаю в «норе», устроившись на обтянутой кожей кушетке для порки. Тоже символично, чего уж… Это, кстати, первая мысль, которая приходит в мою похмельную голову утром.

Преодолев кое-как тошноту и головокружение, берусь за уборку, ликвидируя последствия вчерашнего запоя. Олег прилетает сегодня ночью.

Но к вечеру я вдруг понимаю, что не могу уйти отсюда – это равносильно признанию вины, которой нет. Я не изменила ему, ничего не сделала. Я невовремя заболела, и сейчас еще не совсем здорова. И я ложусь спать в его спальне, так и не сняв кимоно.

Утром открываю глаза и вижу Олега, лежащего у меня в ногах с книгой. Почувствовав мое движение, он сразу вскидывается:

– Лежи, не вскакивай.

– Я выспалась… – я выныриваю из-под покрывала. – Иди ко мне.

Олег перебирается ко мне, обнимает, обеими руками прижав к себе.

– Прости меня, – шепчу я, глотая слезы. – Я клянусь, что ничего не было…

– Я все знаю, Мари. Не надо плакать. Если ты думаешь, что я сомневался в тебе, то зря. Я привык доверять – ведь ты доверяешь мне куда более важное. Не плачь. И температуру бы измерить, ты горячая.

Но я не хочу его отпускать, мне нужно поплакать – я устаю быть железной бесчувственной Мари, которая всегда себя контролирует.

– Прости, что я тут… не смогла уйти…

– Ну что ты… я обрадовался, когда понял, что ты здесь. Открыл дверь, а в прихожей твоими духами пахнет. Смотрю – висит плащ, туфли стоят… это хорошо, что ты здесь.

Он целует меня, не обращая внимания на возражения, и мне становится немного легче – вроде как тучу пронесло, возможно, не последует продолжения. Хорошо бы…

– Ты действительно не сердишься? – и этот вопрос оказывается лишним…

Лицо Олега делается жестким, чужим. Он чуть прищуривает глаза и цедит:

– Мне что – расписаться кровью? И чьей – своей или, может, твоей, а? Зачем ты задаешь вопрос, на который уже получила ответ?

– Не сердись, пожалуйста… Просто… мне показалось, что ты как-то слишком уж спокойно отреагировал. Представь, что я должна была подумать после всего, что ты по телефону наговорил…

– Ты должна была не думать, а доверять! – отрезает Олег, садясь и протягивая руку к мундштуку кальяна, который, оказывается, стоит у кровати заряженный. – Доверять – есть такое слово, не знала? Почему ты постоянно меня провоцируешь? А потом еще и ищешь подвох в моих словах и поступках?

Я перебираюсь ближе к нему, просовываю голову под руку, в которой зажат мундштук, разворачиваюсь на спину и устраиваюсь так, чтобы смотреть Олегу в лицо.

– Я не ищу подвоха, господин. Прости, если я тебя обидела. Дай мне затянуться.

Он сует мне мундштук и смотрит куда-то в стену, и я понимаю, что действительно его сейчас очень сильно обидела своими словами. Сажусь напротив, поджав ноги, и смотрю ему в лицо.

– Убей меня, если не можешь простить. Ты, я думаю, прекрасно понимаешь, почему я так делаю. Я много лет провела с человеком, который врал мне на каждом шагу, который говорил одно, а делал часто другое. Который научил меня не верить никому и всегда оглядываться. И даже то, как он познакомил нас с тобой – помнишь? Я считала, что ты делаешь скидку на это, но нет – ты у нас самурай до мозга костей! Ты сказал – и все! И все должны слепо верить твоему слову! Я не могу так!

– Тогда что ты делаешь здесь, в этой квартире, в этой постели? – спокойно спрашивает он. – Если даже спустя столько лет ты не веришь мне и не можешь с этим ничего сделать?

Я вскакиваю и бегу в ванную – плакать. Но запертая дверь не может явиться препятствием для разъяренного здорового мужика, даже если внешне он совершенно спокоен, я понимаю это буквально через три минуты, когда Олег вырывает дверную ручку, что называется, «с мясом». Он хватает меня на руки, начинает как-то слишком уж сильно целовать, не давая даже опомниться, выдохнуть, вытереть слезы.

– Господи, какое же ты чудовище, Мари… – говорит он, чуть задохнувшись от эмоций. – Просто невыносимое чудовище… Неужели нельзя просто сесть и сказать – Олег, давай поговорим?

– Почему ты такой непробиваемый, бесчувственный? Я бьюсь лбом в твою броню, у меня уже вмятины на черепе – но никак не могу пробиться. Я хочу хоть раз человеческих эмоций, понимаешь – человеческих! – ору я сквозь слезы, и тут он отвешивает мне такую пощечину, что звенит в голове.

– Таких эмоций хотела? – тяжело дыша, спрашивает он, разворачивается и выходит из ванной, а я, оглушенная ударом, остаюсь сидеть на бортике, даже не пытаясь подняться.

Он обещал не бить меня вне экшена – обещал, потому что однажды вывихнул вот такой пощечиной челюсть, зарекался… Но в этот момент я понимаю, что сама, сама выпросила это – ему нельзя говорить таких вещей, нельзя – потому что в принципе это все неправда. То, что он не выражает эмоций словами, ни о чем не говорит. Он выражает их действиями. Господи, да хоть бы причина была для ссоры – нет же, Дэн! Черт его раздери!

Я выхожу и натыкаюсь на Олега, сидящего прямо на полу в коридоре.

– Я устал ругаться с тобой, Мари. Я люблю тебя, как ты не понимаешь этого? Может, я в словах не очень – но разве… – я мешаю ему договорить, тоже сажусь на пол, целую, прижавшись к его губам, отдающим табаком. – Ну, вот как с тобой, а? – выговаривает он, мягко освободившись от моих губ. – Как только пахнет жареным, ты тут же подставляешь мне то рот, то грудь – и я затыкаюсь, потому что противостоять не могу.

– Н-да? – я вожу пальцем по его груди и смотрю в глаза, чуть прижмурившись.

– Увы! – со смехом констатирует Верхний. – Ты прекрасно понимаешь свою власть и умеешь ей воспользоваться, когда тебе надо.

– Так не ведись.

– А как же! Все, я пошел готовить завтрак, иначе умру от голода. Тебе-то ничего не надо, как обычно!

Но в кухню он идет далеко не сразу – сперва как следует распинает меня прямо здесь, на полу в коридоре.

Экшн перед моим отъездом получился быстрым, но слишком сильным эмоционально. Я впервые в жизни так рыдала…

Началось с того, что Олег вдруг решил делать все жестко, чем несказанно меня удивил и обрадовал. Единственное, чего, может быть, мне не хватало, так это звуков его голоса – он все делает молча, заставляя подчиняться жестам и движениям. И было все это настолько грубо и одновременно сладко, что я не успевала следить за ходом экшена, не понимала, что и как он делает, откуда появился кляп, не дающий даже звука издать. Спина уже не рабочая, вся исполосована, на груди тоже ярко-красные длинные полосы от «кошки». Олег задирает мою голову и внимательно смотрит в глаза – ищет в лице намек на остановку экшена. Не находит. Продолжает пороть, убрав зажимы. Две красные дорожки остаются на груди и животе. Раньше я всегда боялась крови – не потому, что я ее боюсь в принципе, нет – просто собственная кровь на теле всегда вызывала у меня какие-то негативные эмоции. Но с Олегом – в который уже раз – я перестала их испытывать, и вид крови не пугает, а возбуждает даже.

И боль такая во всем теле, что сердце заходится.

– Мари… ты еще здесь? – я вижу, как Олег делает последний замах плетью, расслабляю тело и двигаюсь вслед за полетом ее хвостов. – Возвращайся, Мари, возвращайся…

Он бросает плеть в угол, кладет обе ручищи мне на грудь, сжимает так, что из просечек снова начинает сочиться кровь. Олег стирает ее, смотрит мне в глаза и подносит окровавленный палец к губам, облизывает медленно-медленно. Мне становится жутко на какую-то долю секунды, но потом я вдруг перестаю бояться, хочу, чтобы он еще мучил меня, хочу боли из его рук. Хочу плакать…

Олег это очень хорошо чувствует, ему не надо говорить или просить. Воск с толстой красной свечи капает на тело, застывая островками и причиняя боль. Он грубо целует меня в грудь, я чувствую, как она вздувается. Рука проникает внутрь, я выгибаюсь и постанываю – вернее, мычу, кляп мешает.